Брат ответит

– Одну секунду.

Я перевела мобильник на громкую связь, вышла на сайт канала, открыла рубрику «Происшествия». Номером один, разумеется, шла «Бойня в столичном доме инвалидов».

– Нашла. Что конкретно смотреть?

– Там сюжет на три с половиной минуты. Прокрутите на пару минут вперед. Что видите?

– Журналистка стоит у фасада, возмущается, что охраннику Центра семьдесят шесть лет.

– Ждите. Сейчас дадут общий план. Там народ толпится у заградительной ленты. Видите?

– Да.

– Остановите.

– Сделала.

– Теперь смотрите внимательно. Справа в первом ряду две колоритные дамы в спецодежде. Нашли?

– Да.

– А за их спинами парень. В бейсболке. Поймали?

– Ну… или мужчина. А может, старик.

– Да, почти не разглядеть. Но у него родинка под нижней губой. И подбородок круглый, как у девчонки. Я его узнала. Помните, я вам рассказывала сегодня? Это он мне угрожал в Главном театре.

Я прищурилась на размытый контур. Пробормотала:

– Но здесь вообще почти ничего не разобрать.

– У меня память на лица хорошая. Это он. Сто процентов.

– Он вам угрожал. И он сейчас здесь… Значит, этот человекможет быть связан с убийцей!

– Догадался Штирлиц. – В ее голосе прозвучала насмешка.

– Вы многолики, – парировала я. – Какая уверенность в себе! А еще недавно тряслись от страха.

– Беда в другом. Я ведь еще что-то знаю. Очень важное, – вздохнула балерина. – В голове вертится, а вспомнить не могу.

– Из какой хотя бы оперы?

– Вроде, мне кажется, я и этого парня, кто стрелял, видела раньше. Но где, при каких обстоятельствах – тут полный провал.

– Тогда расскажите мне то, что помните. Про того, кто вам угрожал. Внешность, возраст. Одежда. Манеры.

– Ну… ему лет двадцать пять. Может, и тридцать. Он явно следит за собой. Очень ухожен. Стрижка, ногти идеальные. Дорогие часы, хороший костюм.

– Насколько хороший? – перебила я.

– Не на заказ сшит, но бренд. «Босс» или «Бриони». Мужчины в Главном театре часто такими… забитыми выглядят, жены их одели и с собой притащили. Но этот очень уверенно держался. Не сомневаюсь, что сидел в партере.

– А внешность?

– Волосы русые, глаза серые, нос прямой. Две родинки. Одна под нижней губой, вторая на правой щеке.

– Вы очень много запомнили, – уважительно заметила я. – Хорошо бы вам этого типа официально опознать! Ведь запросто: именно он мог отправить подростка на бойню. А сам болтался неподалеку. Контролировал, как исполняют его приказ.

– Ну уж нет! – резко отозвалась Ольга. – Я этого делать не буду. Сыта по горло. Скажите им сами.

– Полиция не принимает показания с чужих слов.

Балерина нервно хохотнула:

– Пусть тогда попробует меня поймать! Но сразу предупреждаю: мы с Георгием завтра утром уедем. Очень далеко.

Он сбавила храбрый тон и жалобно прошептала:

– Я стараюсь держаться, вы видите. Но мне настолько страшно… Я вообще больше не могу жить в этой стране! К счастью, Гоша меня понимает.

– Олечка, – пророкотал фоном мужской голос, – ты с кем говоришь?

– Э-э… с мамой, Гош! Я сейчас! – крикнула она испуганным голосом. – Все, пока, мамулечка!

И сбросила звонок.

Я в отчаянии упала на кровать.

Вот это я влипла! Семейное инезначительное дело обратилось в трагедию. Мне, конечно, никто не поручал – и не поручит – расследовать расстрел инвалидов, но остаться в стороне я никак не могла.

Пашеньке бы позвонить! Но времени – почти одиннадцать. В Индии – если он на самом деле там отдыхает – глубокая ночь. Да и что Паша скажет? Велит как можно быстрее вернуться домой, отдать заказчику письмо – и предоставить расследование полиции.

Но, вместо того чтобы немедленно начать абстрагироваться от чужой беды, я запустила фоторедактор и максимально увеличила фотографию парня в бейсболке. Потом перекинула ее на планшет. Включила программу распознавания лиц. Кепка бросала тень почти до подбородка, глаз не разглядеть, нижняя часть лица размыта. Родинка и девчачий подбородок – тоже мне приметы!

Обычный поиск результата, разумеется, не дал. Но, по счастью, скромный секретарь Римма давно строила честолюбивые планы. И тратила зарплату не только на лаки для ногтей. Одним из моих последних приобретений была программа TRASSIR Face Recognition. Из-за дорогостоящей покупки мне пришлось отдыхать в Кисловодске вместо Бали, зато сейчас я ликовала, глядя на строчку: «Найдено одно совпадение».

Фотография, представленная ниже, явно была сделана на светской вечеринке. У стенда с логотипами спонсоров расположились две девушки с очень гламурными, противно правильными лицами, а между ними по-кошачьи улыбался тот самый тип. Подпись гласила:Светские дамы Лиля и Лика Поморские, а также Филипп Долматов, сомелье.

Я разделила экран надвое. Поставила рядом гражданина в кепке и холеного сомелье. На первый взгляд ничего общего. Один – алкаш из Кузьминок, второй – житель центра и завсегдатай гламурных тусовок. Но моя программа стоила, как самолет, и никогда не ошибалась.

К тому же у гражданина Долматова имелась и вторая родинка. На правой щеке. Точно, как сказала Ольга.

Неужели знаток хороших вин состоит в экстремистской организации? И это тот человек, кто направлял, вдохновлял и контролировал подростка?

Нет, нестыковка. Если Долматов – серый кардинал, он ни за что не будет подставляться, сыпать угрозами в театре.

Впрочем, я сразу придумала вариант проще и гораздо реальней. Филипп хотя и тусовщик, но живет, допустим, где-то здесь, в Кузьминках. Часто проходит или проезжает мимо Центра реабилитации. Больные люди выхоленного сомелье раздражают. Потому и сорвался, когда они ему еще и в Главном театре попались. А сейчас Долматов здесь – да тоже потому, что местный! Пришел поглазеть, что случилось. Позлорадствовать.

Как использовать Ольгину информацию – и надо ли кому-то ее озвучивать вообще – я тоже не понимала.

Мой маленький женский мозг, который пребывал в напряжении почти весь день, наконец не выдержал. Внезапно накатила головная боль. Да настолько сильная, что хотелось долбануться с разгону в стену и разом прекратить все мучения.

Анальгина с собой я никогда не возила и сейчас в аптеку тоже решила не бежать. Тем более что вряд ли здесь, в Прасковичах, есть круглосуточные.

Выпила еще одну бутылочку ледяного сока. Потом приняла волевое решение: выключила все гаджеты, открыла окно, сунула голову под подушку и начала упорно считать слонов. Была почти уверена: не поможет. Но на сто каком-то сама не поняла, как заснула.

Разбудила меня вспышка света. Не слишком яркая. Я открыла глаза, снова закрыла. Немного подремала, но полноценно заснуть не смогла.

Сбросила с уха подушку. В комнате темно. На часах – половина шестого утра, в глазах отчаянно щиплет.

Я скосила глаза на телефон – он подмигивал зеленым глазом. Пропущенный звонок, эсэмэска или сообщение на ватсап. Звонок и вибрацию я отключила, но огонек мерцает всегда.

– Дьявол вас раздери! – пробормотала я.

И открыла послание.

Оно было от Ольги.

Девушка явно торопилась – ни единого знака препинания.

– То же место 5.30 утра обязательно будь Мне не звони.

Часы показывали 5.33.

Я упала обратно на подушки. Застонала. Укрылась с головой. А потом резко вскочила и начала одеваться.

* * *

Будь у меня пять свитеров, я бы надела их все. Однако в куцем моем багаже имелась лишь футболка, блуза, легкий кардиган и практически бумажная куртка. А термометр за окном показывал плюс три.

Когда я выскочила во двор, показалось, что здесь вообще Северный полюс. Моросил ледяной дождь, завывал ветер, деревья кренились, будто секли кого-то невидимого. Зубы начали стучать мгновенно. Чтобы не умереть от холода, я сразу бросилась бежать.

Девушка в пять утра на обочине шоссе – зрелище соблазнительное. В Москве бы обязательно пристали: полиция, джигиты, подростки. Но по пути из Прасковичей в соседнюю деревню Загорье меня сопровождал лишь удивленный лай собак. По счастью, все они сидели за изгородями, и я минут за десять благополучно свернула с трассы к реке Великой.

Здесь сразу пришлось притормозить – дождь шел, видно, всю ночь, глина намокла, противно чавкала и скользила. Я балансировала в грязи, терла, чтобы согреться, то уши, то нос и страшно злилась. Все-таки театральные дамы – каковой, несомненно, являлась Ольга, – они нормально не могут. Обязательно им подавай нарядную картинку, красивый фон, спецэффекты.

Вчера она сказала, что не пойдет ко мне в квартиру из-за злых языков. Не слишком убедительная отговорка. Похоже, балерина просто считала: слова любви с берега реки зазвучат куда ярче, чем из кресла.

А зачем сейчас, в глубокой ночи, затевать «встречу на Эльбе» – совсем непонятно. Супруг ее оберегает? Не хочет, чтобы она общалась на больную тему? Но могла бы – тоже ночью, тихонько, – выскочить во двор и просто оттуда позвонить. Или Ольга боится, что ее телефонслушают?

Однако ни один детектив, сколь бы ни злился на важного свидетеля, никогда не откажется от встречи с ним. Поэтому я осторожно и терпеливо преодолела размытую дождем тропинку вдоль обрыва, дошла до лестницы и осторожно начала спускаться к воде. На рассвет – ни намека, ни единое окошко на первой береговой линии не светится, сплошная тьма. Хотя мостки, если прищуриться, я разглядеть уже могла. И они оказались пусты.

Часы, однако, показывали 5.46. Ольга опаздывает? Или вообще не придет? Это будет прелестно – единственные брюки у меня грязные и мокрые до колена, в мокасинах хлюпает вода, а днем я собиралась улететь в Москву. Позвонить ей, что ли?

Но прежде я все-таки спустилась на мостки. Тишина, пустота, ночь, ветер. Я достала телефон, включила фонарик. Тонкий луч заплясал по мокрым доскам настила, жухлым, еще прошлогодним зарослям камыша вокруг величественной черной реки. Ни следа Ольги, но что-то было не так. Паша бы догадался немедленно, но мои извилины скрипели секунд тридцать, прежде чем я заметила:мостки в грязи. А ведь вчера было сухо. Дождь пошел после полуночи, когда я уже заснула. Я присела на корточки, попыталась вычленить из слоя грязи что-то полезное – и увидела. Отчетливый след мужского ботинка.

Только потом – тупица одноклеточная! – я начала светить на реку. И увидела метрах в десяти от берега знакомый военный ватник.

– Оля! – жалобно пискнула я.

Начала расстегивать куртку. Нет, ерунда, надо прямо так. Как будет менее страшно – прыгнуть, или просто сползти в воду? А если я сама утону? Или умру от шока?

Возможно, именно эти секунды могли стоить Ольге жизни, но нужно было подстраховаться. И прежде чем ринуться в ледяную Великую (вчера я попробовала – градусов пять от силы), я набрала на телефоне 020. Полицию в Пскове вызывали по этому номеру – табличка с информацией висела в подъезде дома, где я снимала студию.

«Если ответит робот, ждать не буду».

Но голос дежурного отозвался мгновенно, я выпалила:

– Загорье. Мостки. Человек утонул.

Отбросила телефон и ринулась в воду.

В первую секунду показалось: вполне приемлемо. Я бодро погребла в сторону фигуры в ватнике. Но адреналин грел доли секунды. Уже метров через пять ноги начало сводить от холода, воздуха не хватало, руки заледенели. По счастью, я нащупала дно – и, умирая от тысячи иголок, вонзившихся в тело, продолжала не плыть, а шагать. Вот он, тулуп, совсем рядом. Резко рванула на себя – и увидела мертвое Олино лицо.

– Нет! – заорала я во весь голос.

Лицо девушки посинело, на губах выступила серо-кровавая пена, глаза закатились, на лице застыл испуг. Мои конечности оледенели окончательно, ватник не держался в замерзших пальцах. Я неимоверным усилием дотащила Ольгу до берега, выволокла на мостки и принялась неумело давить ей на грудь – делать искусственное дыхание.

Первую помощь меня учил оказывать Паша. Что делать конкретно и в какой последовательности, я, к сожалению, помнила плохо. То яростно гнала воздух балерине в рот, то делала непрямой массаж сердца, то колотила по спине, пыталась добиться, чтобы вода вылилась из легких. Вода текла, но Ольга не кашляла, не шевелилась, не дышала. Тело оставалось безжизненным и тяжелым. Я плакала, но продолжала свои бестолковые попытки – до тех пор, пока меня не оттащили сильные мужские руки.

– Нет! – Я вошла в полный транс, вырывалась, лягалась.

Только когда увидела, что над Ольгой склонились две фигуры в ватниках «Скорой помощи», ненадолго пришла в себя. И снова впала в истерику, когда услышала печальный женский голос:

– Слишком поздно. Мертва.

Носилок к реке не принесли. Мужчина в медицинской униформе взвалил балерину на плечо, потащил вверх. Женщина помогала, поддерживала ноги. Я прильнула к груди сама не знала кого и тихо ревела. Мужчина подхватил меня на руки и тоже двинулся прочь от реки. Я рассмотрела смуглое лицо, острые скулы, восточный разрез глаз. Сквозь куртку отчетливо ощущалась сила мышц. Пробормотала: «Вы Джеки Чан?»

И потеряла сознание.

Очнулась я в полицейской машине и первое, что услышала, – слово «больница». Глаз не успела открыть – заорала:

– Не надо!

– Хороший голосище, – уважительно отозвался шофер.

А смуглый силач – тот самый, что нес меня на руках, а теперь сидел рядом на заднем сиденье и грел мои руки в своих, – ласково молвил:

– Испугалась, милая?

Смотрел как на полную слабачку-блондинку, и я совсем расстроилась. Вот позор! Падать в обморок простительно секретаршам, но частному детективу!

Я попробовала освободить руки – но Джеки Чан держал крепко. Шепнул:

– Не вырывайся, ты еще не согрелась.

Это точно. Печка в машине жарила на полную, но меня до сих пор била дрожь. Я скосила глаза: плечи накрыты тулупом, вторым укутаны ноги. Под тулупами – ощущение теплой и мокрой одежды. Раздевать не стали, просто утеплили. Но если мне надо будет – через секунду, минуту, час – снова выйти на холод, я сразу умру.

Что-то, госпожа частный детектив, ты разнюнилась. Надо брать себя в руки.

– Ни в какой горотдел или райотдел я сейчас не поеду, – предупредила я.

– Ишь ты, капризничает! – проскрипел водитель. – Поедешь, милая, куда денешься. Объяснения надо дать.

– Я дам. Но не сейчас. У меня стресс. Мне нужно переодеться, согреться, поспать. И вообще ночью допросы запрещены.

– Ты чего, сидела? – с удивлением обернулся ко мне шофер.

Мой смуглый ангел-хранитель улыбнулся:

– Ничего ты не понимаешь в людях, Михалыч.

И обернулся ко мне:

– Ты ведь не местная? Где остановилась?

– В Прасковичах. Студия в многоэтажке. Вон, как раз проезжаем!

– Притормози, – властно сказал Джеки Чан. – Какой подъезд?

– Второй, – пискнула я.

– У нас труп, а ты ее домой отпускаешь, – проворчал водитель.

– Я не собираюсь скрываться, – заверила я.

Сейчас, правда, мне оченьхотелось зарыться во все одеяла и спрятаться ото всех и вся.

Но я вспомнила мертвое Ольгино лицо. Ее странную эсэмэску. След мужской ноги на мостках. Нет, нельзя откладывать.

И я уверенно предложила:

– Мне нужно пятнадцать минут – принять душ и переодеться. Потом можете подниматься. Квартира пятьдесят восемь.

Соседи (и хозяин жилья), безусловно, будут в восторге.

– Спасибочки, разрешила, – хмыкнул Михалыч.

Джеки Чан улыбнулся:

– Не надо прямо сейчас. Отдохни, приди в себя, отогрейся. А я в девять утра сменюсь и заеду. Только тулуп мой на батарею положи, чтобы высохнуть успел.

– Шустер ты, Нурланчик! – прокомментировал водитель.

У меня после слов Нурлана внизу живота приятно потеплело, грудь налилась.

Ничего себе я развратная женщина! Все забыто: мертвая Ольга, стресс, холод. Паша, которого я обожаю. Федя, кто еще недавно мне очень нравился. Теперь я банальнохочу абсолютно незнакомого полицейского! Еще и по имени Нурлан.

«Может, лучше выспаться и часам к трем приехать к ним в райотдел?» – опасливо подумала я.

Однако решила: надо отделаться от местной полиции как можно быстрее. А днем спокойно улететь в Москву. Насильно красавец Джеки Чан – Нурлан ничего со мной не сделает. А сама я буду холодна, словно лед.

* * *

Вся моя одежда являла собой мокрый и грязный комок. По счастью, в квартирке имелась стиральная машина и даже емкости порошка, пятновыводителя и ополаскивателя. Я запустила минимальную по времени программу, но с максимальным количеством оборотов. Потом на полотенцесушитель намотаю – авось успеет высохнуть до полудня. Я все-таки очень хочу убраться отсюда именно сегодня.

Но во что облачиться в настоящий момент? Пока что у меня имелись из сухого только трусы, топик без рукавов и короткие пижамные шорты. А через три часа – сразу после дежурства, в полицейской форме – придет Нурлан. Настоящая получалась завязка фильма для взрослых.

Я взяла с кровати плед. Повертелась перед зеркалом, пытаясь соорудить из него подобие плаща, желательно максимально кокетливого. Но быстро устыдилась своего занятия, нырнула в постель. Как я могу прихорашиваться? В Москве погибли подростки. Ольга мертва. Причем именно я сделала все, чтобы ее погубить. Опоздала. Не сразу догадалась взглянуть в воду. Потратила время, чтобы вызвать полицию, – хорошо хоть днем увидела на стенде и запомнила номер. А то бы набирала, как в Москве, 112. После звонка еще как минимум секунд пять собиралась с духом, прежде чем прыгнуть. Реанимацию провела безобразно.

«Только бы с этим ее Гошей не встретиться, – подумала малодушно. – А то он меня вообще прибьет».

Холод наконец отступил, зато горло начало драть, из носа потекло. Любая бы нормальная испугалась воспаления легких, но я себя поймала на мысли: как покажусь Нурлану – с красным носом и хриплым голосом?

Опять Нурлан.

«Ты примитивное существо, Римма», – укорила я себя.

С тем и уснула.

Пробудилась без будильника без пятнадцати девять. Горло и голова болели, но не смертельно. Я первым делом вынула из стиралки одежду, развесила. Перевернула на батарее тулуп. Потом лихорадочно умылась, почистила зубы, откашлялась, промыла нос. Вскипятила чайник, засыпала в чашку – по рецепту Синичкина – пять ложек кофе. Иначе мне не взбодриться.

Только хотела включить телевизор – в дверь позвонили. Сразу видно – полицейский, домофон ему не преграда.

Я набросила на плечи плед-плащ и открыла.

Вот это галантный человек! В руках торт, да еще и пакетик. И улыбка до ушей.

– Привет, Римма.

А вот своего имени ему я точно не называла.

Покрепче затянула плащ вокруг плеч. Как можно более строго спросила:

– Мы с вами разве знакомились?

Развеселился еще больше:

– Риммочка, вы в Прасковичах! Квартиры здесь сдает один человек, и, конечно, я ему позвонил. Неприлично ведь идти в гости, когда даже не знаешь, как к девушке обратиться.

– В гости? А вы разве не опрос пришли проводить?

Он отмахнулся:

– Опрос тоже проведем. Но давай сначала кофе.

Поставил на стол моей мини-кухни торт, разгрузил пакет – мандарины, конфеты, упаковка жаропонижающего. Посоветовал:

– Выпейте. От профилактики хуже не будет.

Дьявол, он мне нравился все больше и больше!

Мы сели за стол. Я послушно приняла лекарство, потом взялась за торт. Искоса взглянула на Нурлана:

– Что еще вы знаете обо мне, кроме имени?

– Больше ничего, госпожа секретарь детективного агентства «Павел».

– Пробили, значит, – вздохнула я.

– Хотел подтвердить свою догадку. Зачем красивой девушке идти на берег реки Великой в половине шестого утра? Только по серьезному делу.

Я молча откусила еще кусочек торта. Тесто суховато, и крем слишком жирный. Зато кремовые розочки шикарны – сразу видно, мужчина старался, выбирал.

Медленно прожевала. Потом осторожно произнесла:

– Видите ли, Нурлан. Я имею право утверждать, что просто хотела встретить рассвет. Там, на мостках. А когда увидела человека в воде, сначала вызвала полицию, а потом, разумеется, попыталась его спасти.

Теперь пришла его очередь молча жевать.

Я же решила продолжить атаку:

– Наши отношения с Ольгой – если они, конечно, имелись – исключительно мое дело. Никого в них посвящать я не обязана.

Он лукаво улыбнулся:

– Девушки часто ссорятся. И даже убивают друг друга на почве неприязненных отношений.

– Хотите меня в убийстве обвинить? Бросьте. Вы умные люди, и ваши криминалисты, конечно, увидели на мосткахмужские следы. Плюс я не актриса. Никогда бы не сумела сначала убить, а потом вызвать полицию и притворяться, что человека спасаю.

Нурлан поднял руки:

– Римма, вам очень не идет оправдываться.

– Вы первый начали угрожать.

– Это от бессилия, – улыбнулся лукаво. – Но давайте откроем карты. Вам нужна мояслужебная информация. Мне пригодится то, что знаете вы. Зачем нам торговаться, если мы можем рассказать друг другу все как на духу? Готов быть первым.

Я не стала бекать и мекать – сразу взяла быка за рога:

– Ольга умерла?

– Да.

– Причину смерти установили?

– Вскрытие будет позже. Предварительным осмотром эксперт обнаружил на шее синяки. Есть вероятность – ее придушили, не насмерть. А когда она потеряла сознание, бросили в воду.

– Поэтому в легких и была вода, – пробормотала я. – А мужчину, чьи следы там, на мостках, хоть кто-нибудь засек? Человек или камера?

– Свидетелей пока нет. С камерами у нас еще хуже. Но есть одно предположение. Вы знаете, за кого Ольга собиралась замуж?

– Ну, Георгий. Гоша. Здоровый такой. Столовую держит. Охотник, дома три борзых собаки.

Нурлан внимательно взглянул на меня:

– Он дважды судим.

– За что?

– Первый раз, еще в старших классах, по хулиганке. Освободился в девятнадцать. Взялся за ум, познакомился с женщиной. Стал с ней жить. Вроде дружно, только очень ревновал ее – она в баре работала. Поклонники, чаевые. Однажды шел мимо, через окно увидел ее в обнимку с посетителем, ворвался в бар – и убил.

– Обалдеть! – выдохнула я.

– Признали аффективный умысел, поэтому судили по сто седьмой. Через три года вышел.

– Оля мне говорила – такой надежный… Как за каменной стеной… Что она с ним счастлива.

– Его пока не задерживали. Человек в трансе, мать, соседи, он сам – все клянутся: был дома. Но интересная деталь: отпечаток от обуви на мостках – сорок третьего размера. Как и у Георгия.

– Ну, это не доказательство, – не слишком уверенно пробормотала я.

– Конечно, каждая пара обуви индивидуальна. Ботинки уже изъяли. Будет трасологическая экспертиза, – кивнул Нурлан.

Я как-то внезапно совсем забыла, что решилавыдавать информацию только после того, когда выведаю все, что мне нужно. Нахмурилась:

– Не знаю, насколько Ольга была откровенна с женихом. Но если он очень ревнивый, то повод у него имелся.

– Какой? – оживился Нурлан.

Я честно рассказала про влюбленного в свою учительницу Ярика. Про задание. О том, как вчера на закате Ольга записывала для своего бывшего подопечного звуковое письмо.

– Можно послушать? – немедленно уцепился полицейский.

Я достала планшет, молча нажала кнопку воспроизведения. До чего было грустно смотреть на красивую, сексуальную, живую Ольгу! Глаза горят, волосы развеваются на ветру, голос шепчет с придыханием:

–Дорогой Ярик, ты прекрасно знаешь, что я тоже тебя очень люблю. Да, мы не можем быть вместе. Но если хочешь вспомнить меня – взгляни на мои любимые розы, и я улыбнусь тебе из лепестков. Посмотри в небо, где бегут облака – возможно, я прячусь за ними и оттуда смотрю на тебя. Знай: необязательно быть вместе, чтобы любить. Но лично я всегда буду с тобой. Хотя и на расстоянии.

– М-да, – хмыкнул Нурлан. – Зажигает.

– Но на самом деле она все врет. Ярик – больной человек. Ольга его отгоняла как надоедливую собаку. Только сейчас, с безопасного расстояния, решила парня порадовать, – возразила я.

– И это у нее получилось, – признал полицейский. – А вчера – там, на мостках – Георгий не мог за вами наблюдать?

– Я не видела. Но, честно сказать, и не приглядывалась.

– А у Ольги это письмо осталось?

– Нет, конечно. Только у меня. Но я не думаю, что ревность – единственная версия. Вы знаете, где Ольга раньше работала?

– В Москве. В каком-то доме инвалидов.

– В том самом, где вчера пациентов расстреляли.

Его брови поползли вверх. Пробормотал:

– Да, я слышал. Но не сопоставил…

– Когда в новостях сообщили, она мне сразу позвонила. И кое-что рассказала.

Я поведала Нурлану о вчерашнем звонке балерины, о происшествии в Главном театре, об ее подозрениях. Показала фотографию Филиппа Долматова. Продемонстрировала паническую эсэмэску, которую Ольга прислала мне без одной минуты в пять утра.

Полицейский прочел краткий сбивчивый текст несколько раз. Задумчиво сказал:

– Что она хотела вам сказать?