скачать книгу бесплатно
– Милая, ты заказала мне салат?
Дуня выдохнула. Кажется, иногда автостопщикам действительно удается примерить на себя рыцарские доспехи.
* * *
Нет, Дульсинею нельзя оставить даже на десять минут! Только отлучился для отчета маменьке – уже кто-то к ней клеится. Крепко поддавший мужик сколь-нибудь серьезной опасности не представлял, но то, как держал ее за руку и как близко наклонился, Ивану резко и совсем не понравилось. До зуда в кулаках даже. Вот только голова у Тобольцева всегда срабатывала раньше кулаков. Несмотря на то, что Тин ему твердил: «Ты не думай, ты бей!» – не думать Иван не мог. И сейчас было проще обойтись миром.
– Конечно, милый, – она мгновенно ответила ему. Дуэт у них уже сыгранный, однако. И высвободила свою ладошку из лап обернувшегося на голос Ивана местного выпивохи. – Сейчас и горячее принесут.
– Отлично. Спасибо, солнышко. У вас какое-то дело к моей жене? – Иван подошел вплотную и демонстративно навис всеми своими ста восемьюдесятью шестью.
Тот соображал долго. Около минуты. Потом с кряхтением встал.
– Прощенья просим. Ошибочка вышла. Извини, мужик, обознался.
И нетвердой походкой пошел к лестнице.
– Вот скажи мне, – Тобольцев устроился напротив, – как ты путешествуешь, когда меня рядом нет? Кто тебе меняет колеса, спасает твои права, караулит твою машину и отбивает тебя от алкашей? А ты еще не хотела меня в машину брать!
Она хотела что-то ответить. Но тут принесли заказ, и торт оказался вкусный, и кофе сносный. А еще Ивану показалось, что она все-таки немного, но испугалась. Несмотря на всю свою внешнюю невозмутимость. А может, и не надо было думать, а правда вмазать этому кретину, который по пьяни берегов не видит. Раз уж удар Тихон Ивану все равно поставил.
* * *
Они ехали уже около часа – ехали в умиротворенном тортом молчании. Дуня была занята машиной, иногда негромко под нос подпевая музыке из приемника. Иван… Иван думал. Обо всем понемногу.
О снимках, которые он сделал во время предпоследней остановки, когда Евдокия притормозила, чтобы размять ноги. И пошла куда-то прочь. Нет, сначала Иван подумал про то, что причина остановки прозаична. Потом подумал, что девочки ЭТО в кустах не делают. А потом какого-то хрена все-таки поперся за ней. Ну а вдруг там медведь?
Ее яркий шарф сигнально обозначал Дунино местонахождение издалека. Она стояла в начале поля. И почему-то казалась не инородной деталью, а естественной частью всего, что ее окружало, – весеннего неба, проснувшейся после зимы земли, зеленой дымки деревьев с краю поля и россыпи желтых цветов под ногами. Она была частью всего этого, и все это выглядело так странно и гармонично одновременно, что руки потянулись к камере сами.
Думал еще о том, где ему пристроить голову в Москве. Своего жилья у Ивана не было. Оно ему просто не нужно. Куча друзей, у которых всегда можно перекантоваться пару недель – между проектами. На крайний случай, всегда можно снять квартиру. Вещей у Ивана было немного, он с ними легко расставался. Гораздо проще купить новые джинсы, кеды, рубашку, зубную щетку, чем обрастать хламом. Это все чушь и мелочи. За исключением камер и объективов, разумеется. Это была его единственная ценность. То имущество, которым Иван по-настоящему дорожил. Ну, еще ноутбук. Часть оборудования хранилась дома, в Коломне. Остальное было распихано по самым проверенным друзьям. Тобольцев отжал две трети сейфа в кабинете Тина Тихого и там держал самое дорогостоящее. Еще одна часть была передана Росе Ракитянскому. Друзья ворчали на Ивана, но он был уверен, что все его сокровища у них находятся в полнейшей безопасности.
И еще размышлял о том, что нужно будет делать с отснятым в поездке материалом. Уже просчитывал, сколько времени уйдет на обработку, кому надо позвонить в первую очередь, а кому во вторую. И где и у кого ему пристроиться с целью поработать на ближайшую пару недель. И все-таки самый насущный вопрос – куда притулить голову конкретно этой ночью.
– Коломна, – в его размышления вторгся голос Дуни. – Твой город. Я могу проехать через него.
Надо же. Запомнила. При Евдокии Лопухиной лучше крепко следить за тем, что говоришь, – это Иван понял теперь четко.
– Нет, спасибо, – не готов Ваня пока к общению с женщинами семейства Тобольцевых. Да и потом – ему надо довести свой автостопный проект до логического конца. То есть – до снимков. И денег. А то, как писал классик, поиздержался в дороге. – У меня дела в Москве. Мне нужно туда.
– Хорошо, – она решила не задавать ненужных вопросов. – Тогда проедем без светофоров по окружной.
Машина взяла нужный курс. Вскоре они уже огибали город, и через четверть часа слева стала видна панорама, та, что часто изображается на сувенирной продукции, – главы монастырей и купола Успенского собора. Совсем не видно Москвы-реки, разделяющей Коломну и поле около окружной. Старый русский город, оставшийся в стороне, и уже вечереющее, окрашенное глубокой синевой небо над ним.
И вот Коломна позади, а потом и Воскресенск, а за ними и Бронницы.
Бронницы – это середина пути между Коломной и Москвой. Так Ване всегда объясняли в детстве, когда возили на новогодние елки в столицу и надо было два с половиной часа трястись в электричке. Скукотища. Вот он каждый раз и ждал этих Бронниц. Сейчас можно не ехать через весь город, а взять влево. Что Дульсинея и сделала.
– Ты хорошо знаешь дорогу, – заметил он.
– Просто еду не в первый раз, – пожала она плечами.
И снова повернула. А через какое-то время машина прижалась к обочине. Причина была ясна как на ладони – перед ними раскинулся садоводческий рынок.
– Ну что, Дон Кихот, готов возвратить свою левую кроссовку? – Дуня вытащила ключи из замка зажигания.
Упрямая. Про Коломну не забыла. Про саженцы – тоже.
– Пока она на моей ноге, если ты не заметила, – Иван ступил предметом разговора на обочину. – Так что возвращение носит формальный и даже благотворительный характер. Ты выбрала, что хочешь видеть у себя под окнами – бонсай или баобаб?
– Она на твоей ноге только благодаря моему великодушию. Это если не понял ты, – Евдокия щелкнула центральным замком. – Неужели считаешь, что баобаб выживет в наших широтах? Может, что-нибудь попроще? Типа груши?
– Слушай, а если я сейчас не куплю эти деревья – как ты будешь забирать свой трофей? – Они двинулись к ближайшей россыпи того, что оба дружно посчитали саженцами. – Снова силой? Повалишь на землю и начнешь стаскивать с меня кроссовку, великодушная ты моя?
– Начнем с того, что объявлю тебя нечестным человеком. А что может быть страшнее для идальго, чем слава не держащего слово рыцаря? – Дуня остановилась посреди прохода и ожидающе скрестила руки под грудью.
– И герольды трижды провозгласят о моем позоре с крепостных стен? О горе мне. Тогда пойдем покупать груши, если ты не хочешь баобаб.
– А ты разбираешься в грушах? – спросила она, когда они остановились около одного из торговцев.
– Конечно. Я два месяца снимал тренировки боксеров. Я в грушах очень хорошо разбираюсь, – Иван и малину от смородины не отличит. А тут груши.
– Ты понимаешь, конечно, что если купишь именно такую грушу, то наш двор прикроют? Ведь там по вечерам будут собираться местные боксеры, а ушлые зрители начнут делать ставки.
Тобольцеву стоило значительных усилий сохранить серьезное выражение лица. Продавец смотрел на них с явным недоумением. Но вмешиваться с рекомендациями пока не решался.
– Зато я обеспечу тебе ежевечернее зрелище, и ты будешь меня вспоминать каждый вечер добрым тихим словом. Мы берем вот эти три груши, – это было сказано уже продавцу.
– Хороший сорт! Ранний, морозостойкий, – воодушевился худощавый мужчина, торгующий саженцами. – Только… – неуверенно, – это яблони.
– С грушами – не судьба, Дуня, – хмыкнул Тобольцев. – Согласишься на яблони без бокса?
– Три яблони под моим окном, о Иван? – она обхватила подбородок пальцами в задумчивом жесте. – К ним нужны забор и Сивка-Бурка.
– Зачем?! – Теперь она умудрилась его удивить.
– Ну как же, к молодильным яблокам полагается высокий забор, Сивка-Бурка, чтобы его перепрыгнуть, ну и… девица, которая уже есть, – Дуня так по-всамделишному потупила глазки.
То ли рассмеяться. То ли разозлиться. Продавец груш, оказавшихся яблонями, потихоньку начал упаковывать саженцы и с любопытством косился на них.
– Ты такая взрослая девочка, Дуня. И веришь в сказки?
– А как же в них не верить, если Иван… стоит тут?
У нее странная особенность. Умудряться пробивать его годами наращенную самоуверенность. Хмыкнул, пряча недоумение.
– Иван-дурак? Или Иван-царевич?
– А ты не представился полным именем.
Он мог бы отшутиться. Он мог бы огрызнуться. Он мог бы… Но ответил честно и почти серьезно:
– Да? Какое упущение с моей стороны. Позвольте представиться. Царь. Просто Царь. Он же Иван… вздохнул. – Иванович. Тобольцев. Тридцати двух лет от роду. Не женат. Не привлекался. Не состоял. Но сочувствовал.
– Ого! С царя просто так забор не потребуешь, казнить может. Обойдемся яблоками. Ну что, покупаешь? – поинтересовалась Евдокия.
Эти сомнения в его платежеспособности Ивана уже порядком утомили.
– Покупаю! – и даже портмоне достал.
Сервис на рынке был на высшем уровне – Тобольцеву даже помогли дотащить саженцы до машины и уложить их в багажник. Конструкторы немецкого концерна явно не предусматривали возможности использования спортивной Audi TT как сельскохозяйственной единицы, но все-таки они втроем с этой задачей справились.
– Было приятно познакомиться, царь. – Басовито заурчал мотор. – Возвращаю вашу царскую кроссовку. Похоже, рыба в Шацке была волшебная. За одну ночь сделала из Ивана царя. Видимо, то был не хек, а щука.
– При чем тут рыба? Просто с царицей в колеснице место только царю. Вот и пришлось…
– Соответствовать, – закончила за него Дуня, поворачивая ключ зажигания. – Понимаю.
Да ладно? Понимаешь? Странное, иррациональное ощущение, что она – понимает. Глобально – понимает.
На подъезде к столице машин стало все больше, образовались заторы, потому что светофоры сдерживали поток транспорта, стремящегося в Москву, и уже у Люберец образовалась пробка. Ничто так не изматывает в дороге, как передвижение со скоростью черепахи. Но оказалось, что передвижение черепахи – это цветочки, потому что МКАД стоял намертво. Справа машины, слева машины, загазованный воздух, радио, которое уже надоело слушать, недостаток кислорода и, как следствие, начинающаяся головная боль. Во всяком случае, Ивану показалось, что у царицы голова начала болеть, потому что Дуня все чаще терла пальцами виски. А МКАД все стоял. До тех пор, пока не стала ясна причина – авария, которая сужала поток.
Когда же наконец они почти приблизились к шоссе, Дуня поинтересовалась:
– Тебя где высадить, царь Дон Кихот?
Вот он. Вопрос, который занимал и самого Тобольцева уже пару часов. И он с удивлением услышал собственный ответ:
– А можно меня высадить, как саженцы? Туда же?
– Ты собираешься ночевать на скамейке у моего подъезда? – последовал безмятежный вопрос.
Нет. Он собирался ночевать в ее квартире. Это Иван с удивлением для себя осознал минут пять назад. Ну ведь от добра добра не ищут! Ему с ней комфортно. Сутки в пути – и ни изжоги, ни раздражения. Интересно и… удобно. Невероятное сочетание. Зачем кому-то звонить, упрашивать приютить на ночь, если есть она… И без этого… как его… Илюши. Судя по телефонному разговору. Осталось ее убедить. А это Иван умеет.
– Я же твой верный рыцарь, разве нет? – забросил он пробный шар.
Машина в это время свернула на Волгоградку, которая тоже стояла наглухо. Дуня в сердцах выругалась.
– Вот блин! И здесь беспросветно. Ладно, постоим. Знаешь, верный рыцарь, на метро тебе будет намного быстрее. Говорю серьезно.
Она была серьезна, да. Серьезнее некуда. Однако надо делать намек толще.
– Метро, метро… – Иван вздохнул. – Дело в том, что торопиться мне до завтрашнего утра совершенно некуда.
Пробный шар закатывался долго. Дуня внимательно смотрела в лобовое стекло. А потом вдруг спросила – тоже в лоб. Как в стекло.
– Тебе что, идти некуда?
Еще одна ее чудная привычка – задавать прямые, откровенные, серьезные и неудобные вопросы. В мире, где все и всем врут и всё, кроме денег, не всерьез, такая особенность была странной. Но для Ивана это было сейчас даже удобным.
– Ну почему же… – начал Тобольцев расчетливо. – У меня много друзей… Да, – вздохнул. – Ты права. Некуда. У меня нет постоянного жилья в Москве. И мне надо было бы по-хорошему сойти в Коломне – там у меня… дом. Но мне позвонила мама – бабушку экстренно госпитализировали в Москву. И завтра с утра надо зайти к ней, узнать, как дела, может быть, лекарства нужны или что-то еще. Мне бы где-то переночевать. Чтобы завтра с утра пораньше попасть в больницу.
А что? Хорошо получилось. Достоверно. На скорую руку, но вполне. Однако особого восторга публики не наблюдалось. Внимательный взгляд на дорогу.
– А что с бабушкой?
Импровизируем. Фантазируем. Но умеренно.
– Что-то с сердцем. Я точно не знаю. Мать не сказала.
– Ясно. А где она? В какой больнице?
Поверила? Ты поверила, Дульсинея?! Чудеса.
– В Склифе, – а почему бы и нет?
– Хочешь, я подвезу тебя туда?
Час от часу не легче. Что ж ты внезапно сердобольная-то такая, Дульсинея?
– Сейчас? Меня туда не пустят – поздно уже.
– Да? – гладкий лоб перерезали морщинки. – Честно говоря, я не знаю, какие там часы приема. Если отвезли в Москву… давай верить, что все будет хорошо. Она у тебя по характеру какая? Боец?
Все чудесатее и чудесатее. Самое чудесатое, что ответы выходили честными – насколько это возможно в сложившейся ситуации.
– Она у нас по характеру командир. Атаман. Генерал.
– Это хорошо… хорошо… – потом опять надолго замолчала, смотрела перед собой и легко барабанила пальцами по рулю. Тобольцев вдруг понял, что даже догадаться не может, о чем она думает. И что ответит на его возмутительно наглый подкат. А Дуня выдохнула. – Хорошо, переночуешь вместе с саженцами. И мы расходимся.
О-фи-геть. Получилось. Да еще так легко. А ты рисковая, Дульсинея.
– Спасибо! – это он сказал вполне искренне. Но не удержался от провокации: – А «переночуешь вместе с саженцами» – это же не значит, что в багажнике? А то я и в салон-то еле влез, что уж говорить о багажнике.
– Саженцы не будут ночевать в машине. Это же молодильные яблоки – как можно их оставить в багажнике?
Тобольцев все никак не мог прийти в себя от того, что она так легко согласилась пустить к себе на ночь человека, которого знает чуть более суток. А может быть, не только переночевать, но и… Да нет. Не может быть. Там же есть Илюша, по которому она скучает и целует. Да какая ему разница? Своей цели Иван достиг, и теперь можно расслабиться и ждать, когда они доберутся до ее квартиры. Тихо и спокойно ждать. Угу, как же. «Тихо и спокойно» – это не про Тобольцева.
– Как я рад. За саженцы и за себя лично. Обещаю вести себя прилично, опускать за собой сиденье в туалете и не петь в душе. И вот, – достал из рюкзака права. – Я же обещал. Держи.
Потому что ему немного, но стало стыдно за свое вранье. За то, что она поверила. Поэтому получи свои права, Дульсинея. В качестве компенсации.
– Ты великодушен, – она сунула права в сумочку, словно бы и не удивившись. – Осталось только выбраться из затора.
Тем временем на город спустились сумерки. Поток машин сдерживали ремонтные работы, которые начинались в вечернюю пору. Когда они миновали строящуюся развязку, ехать стало веселее. Но Дуня утомилась, он это видел, и была молчалива. Наконец она припарковала машину около супермаркета:
– У меня дома нечего есть. Надо хотя бы хлеба купить.
Еще и хозяйственная! В животе у Тобольцева согласно заурчало.
