Журнал «Юность» №09/2024

– Проходи, – скомандовал, приглашая на кухню. – Выпьем. Как там в фильме? О делах наших скорбных покалякаем.

Он шел впереди, пыхтел с хрипом и свистом. Как обычно, аккуратно протиснулся в помещение кухни, огляделся и медленно присел на табурет.

– Не отказывай. Мой-то совсем не хочет разговаривать.

Он внимательно посмотрел на меня. Седой, совсем белый, осунулся лицом и как-то обмяк телом. Он сильно постарел. Могучие тяжелые плечи опустились и согнули всю его огромную фигуру.

– Не звонит. Приезжает редко. Совсем не бывает.

Так. Ругаемся сразу. Только начинаем разговор. Злится. Эх. – Он махнул своей ручищей. – Мать пеняет, что я на него давлю. Как? Он сам сейчас кого хочешь задавит. Поговорим, пока Семеновны нет. При бабе какие серьезные разговоры? – Он снова внимательно посмотрел на меня.

Я промолчал. Он одобрительно кивнул.

– Она в аптеку пошла или еще там куда.

– Хорошо, Борис Андреевич, – кивнул я и посмотрел на часы. – Я…

– Занятой? – громыхнул он.

– Да нет. Ну, были планы, конечно. Но я готов. Почему нет? Так давно не виделись. Я…

– Вот и добре. Добре, – густо забасил он. – Добре. Добре. – Борис Андреевич улыбнулся, снова со свистом вздохнул, выпрямил спину, оперся на стол, поднялся. – А не видались давно. Это правда. Лет пять или шесть уже прошло, как ты родителей отсюда увез. Больше ты и не появлялся. – Он медленно повернулся к холодильнику, достал чуть початую бутылку «Гжелки», зацепил на шкафу две рюмки. – Вот, говорят, кухня маленькая – плохо. Чего плохо? Все под руками. – Борис Андреевич развернулся к столу, его снова чуть согнуло. Придерживая ногой открытую дверцу холодильника, он поставил бутылку и рюмки на стол. – Доску, вон лежит у раковины, и нож возьми. – Борис Андреевич снова повернулся к холодильнику. – Вилки еще там.

Я взял все необходимое, разложил на столе, накрытом старенькой клеенкой, разрисованной фруктами в разноцветных квадратиках. Осмотрелся – все как в детстве. Ничего не изменилось на этой кухне. Казалось, даже запах свежей сдобы никуда не делся. Может быть, только все стало меньше, стол выглядел крохотным. Удивительно, как за ним иногда умещалось по шесть человек? Тут вдвоем-то не сильно развернешься.

– Борис Андреевич, а ведь мы с вами ни разу не выпивали. – Я взял рюмку, покрутил. Толстое стекло, удобный граненый конус переходит в высокую толстую граненую ножку. – Удобная рюмка.

– Удобные. От матери эще. Старинные. Мать их «самосвальчиками» звала. Удобные. Сам с них выпивать учился. – Борис Андреевич прохрипел в кулак, задумался. – Хорошая была. Мамаша-то моя. – Голос Бориса Андреевича зазвучал мягко, медленно, тягуче. – Жалко, мало прожила, Андрюха ее и не помнит совсем. Царство ей небесное. – Борис Андреевич уложил на доску вареную колбасу и сало. Снова повернулся к холодильнику, достал блюдце с уже нарезанными солеными огурцами и чуть подсохшими дольками чеснока. – Да, царство ей, – прокряхтел он, нагнулся, дотянулся до стоящей у стола сумки. – Верующий или?.. Порежь, полбуханки нам хватит. – Борис Андреевич протянул мне кирпич дарницкого.

– Верю, Борис Андреевич. И в Бога, и в полбуханки, – попытался я пошутить.

– Сейчас все верят, – выдохнул Борис Андреевич. – Модно. Вот и мой… Дружок твой Андрюха тоже. Туда. В церкву. По-мо-га-ет. А где он, Бог-то ваш?

– Так вы сами только что про царство…

– Мамаша моя – особо дело. Она шибко верила. По-честному. Достанет украдкой иконку, поставит на тумбочку у кровати, крестится и шепчет что-то. Молится. С Богом пришла на свет, с ним и ушла. Добрая была. – Он почесал небритую щеку. Взял нож, начал нарезать сало. Медленно, методично. – Про царство-то это я от нее слышал. Она говорила. Всю жизнь на нас положила. Подняла шестерых. Одна. Святая, – протянул Борис Андреевич и сдвинул косматые почти белые брови. Потер большим пальцем крупный приплюснутый нос. – Где ей сейчас быть-то, если не в царстве этом? Уж кому другому? Так хотела. А мне уже он ни к чему. Бог-то ваш. У нас его уж с детства не было. Отменили. Без него жизнь прошла. – Он нарезал сало, колбасу, аккуратно протер нож бумажной салфеткой.

– Куда же делся Бог? Если у мамы вашей был. Значит, и сейчас есть.

– Куда, куда. Ушел вместе с мамашей. Вот куда, – буркнул он. – В ней он только и был. Раз она говорила. Ну ладно. Хватит. – Он улыбнулся, радостно хлопнул толстыми ладонями, потер. Взял бутылку, открыл, аккуратно ровно разлил слегка дрожащей рукой. Сощурившись, осмотрел налитое, остался доволен. – Ну, Кирилка, катись, не затягивайся. – Борис Андреевич опрокинул рюмку. – Ничего, что я тебя, как в детстве? Ты ж теперь людей учишь. Лекции, читаешь. О! – Борис Андреевич погрозил пальцем. – Тебя, поди, все по имени-отчеству теперь. Как там у тебя это зовется? Фило… там… Как она?

– Филология.

– О! Наука. – Борис Андреевич многозначительно выпятил нижнюю губу.

– Есть такое дело, дядя Боря. Только поменял я уже работу.

– А что так?

– Так зарплата, дядя Боря. Семью кормить надо.

– И что сейчас?

– Ремонтами промышляю. Квартиры, офисы, рестораны…

– Понятно. Рукастый ты, значит, Кирилка? Молодец. Так могу я к тебе, как в детстве?

– Вы называйте, как удобно, дядя Боря. Кирилка… Как в детстве. Правда.

– Так вот, Кирилка, раз такое дело. Давай по второй, пока мать не пришла. – Борис Андреевич разлил. – Ты молодец. Лекции. Ремонт. Ого-го. Делом занят. А мой? Вот ты скажи, чем он занят? Откуда это все у него?

– Работает Андрей, дядя Боря. Много работает.

– Работает. – Борис Андреевич покачал головой. – Что же такое надо работать, чтоб так получать? Он что – профессор какой? Директор завода? Министр? Ты мне тут не темни. Мы с тобой почти родные. Я тебя помню, ты еще без порток бегал. Ты сам себя таким не помнишь. – Борис Андреевич взял рюмку, сжал в огромной ручище со знакомым сизым шрамом от сведенной татуировки, сурово взглянул. Казалось, он сейчас раздавит толстое стекло в порошок. – Ладно, не серчай. Сын ведь он. А мне знать надо. Важно мне, понимаешь? Не хочется стыда на старости лет. Ну, ладно. – Борис Андреевич вдруг помягчел, даже улыбнулся. – Ну! Пусть будэ. – Борис Андреевич, кашлянул в кулак и выпил. Поставил рюмку, снова налил.

– Не частим, дядя Боря?

– Не семафорь, Кирилка, по третьей махнем и бобика включим…

– Чего?

– Притормозим, значит, по-нашему… на железной дороге так говорят. Скоро инспекторша придет, прикроет нам лавку… – Борис Андреевич поднял рюмку. – Будем. – Он выпил, поставил рюмку, отодвинул. Навалился на стол, расплющил щеку толстой ладонью, вопросительно посмотрел на меня.

Я выпил.

– Закусывай. Сало, колбаса. Хорошо ведь жили, Кирилка? А? По-людски. Чужих детей не было. Все свои. Помнишь? – Борис Андреевич слегка поплыл, опустил влажные глаза. – Помнишь, ты со школы придешь, ключи забудешь. Сразу к нам. И поешь, и уроки, пока родители не хватятся. Попадало потом?

– Попадало.

– И Андрюха у вас дома, если что. Вот, я и говорю. Чужих детей не было. Да. Чужих детей не было, Кирилка. Понимаешь? – Борис Андреевич покачал головой. – С Аликом вы все втроем тогда держались. С первого этажа. Рыбиным. Играли у нас. Отец у него шибко поддавал. Как его с работы не… А теперь видел Алика-то?

– Мельком. Да мы и не общались давно. С четвертого класса еще…

– Мельком. – Борис Андреевич покачал головой. – Да-а. Все у вас теперь мельком. Вышел Алик… Свои институты заканчивал. Насмотрелся я на него. Курил тут в подъезде. Вся спина синяя. В церква-ах, – протянул Борис Андреевич и развел ручищами. – Хорошим ведь парнем был. Маленьким-то. Обходительным. Мать такая душевная женщина. Очень образованная. Откуда у него? Андрюха мой говорит…

– Андрей не такой. Его все уважают. Он…

– Уважают. Алика вон тоже все уважали. Даже очень. И я, грешным делом, подумал, что Алик большим человеком стал. Вся шпана местная перед ним лебезила. И торгаши эти, и исполкомовские даже. Уважаемый человек. Большо-ой. Говорили, по-ло-же-нец стал после тюряги. В сильный рост пошел. Как это? Кто такой, положенец этот? А? Чего плечами жмешь? Да. Шибко уважаемый был. На дорогих машинах ездил. Как у Андрюхи моего.

– Чего вы все ровняете, дядь Борь?

– Ровняете. А чего мне не ровнять-то? Росли вместе. Друг ваш. – Борис Андреевич глянул на бутылку. – А где сейчас Алик тот? А?

– Слышал. Нет его.

– Зарезали вместе с девицей его. Прямо здесь у нас в доме, в родительской квартире. Девчонку-то эту за что? Слышал он. Ровняете…

– Я же вам сказал, дядя Боря. Алик еще в четвертом классе в другую школу перевелся. Мы после этого почти не общались. Это в другой жизни было. Потом он совсем потерялся. Изменился сильно или жизнь понял по-другому. У всех своя правда и дорога своя.

– По-другому. Правда своя. Правда всегда одна. – Борис Андреевич еще раз посмотрел на бутылку. Взял, открутил крышку. – Не такой. А откуда мне знать, чем он там машины свои отрабатывает? Чего мне ждать-то? – не слышал меня Борис Андреевич.

– Дядя Боря, я в его работе не сильно разбираюсь. Но он придумал и организовал большое дело. Большое, – начал горячиться я. – Сделал то, что до него никто не мог. Он додумался, организовал и сейчас хорошо зарабатывает. Все по закону. Что в этом плохого?

– По закону. Того-то. Этого. Как его, еврея этого, с которым он, Андрюха-то, работал? Все. Тю-тю. В тюрьму. Раньше с телевизора не сотрешь. А теперь все. – Борис Андреевич развел руками. – По закону. По-людски надо. А не…

В прихожей щелкнул замок, заскрипела входная дверь.

– Амба. Приехали. Все, попили пивка… – Борис Андреевич закрутил крышку и поставил бутылку под стол.

На кухню зашла Людмила Семеновна, Андрея мама.

Мне были искренне рады, но беседы больше не получалось. Я рассказал о своих родителях, об их жизни в новом доме в пригороде Москвы. О том, чем они заняты на пенсии, о саженцах и урожае. Пытались говорить о моей семье. О супруге и двух мальчуганах, о том, как быстро они растут. Но Борис Андреевич ломал разговор и гнул в свою сторону. Он медленно и методично сыпал вопросы. Я что-то мычал. Людмила Семеновна нервничала. Становилось всем как-то неуютно, и я вскоре ушел. Мне было досадно и неловко за себя. Как-то нескладно, неубедительно говорил я о своем друге его отцу. И ничего не получилось. Где-то я, конечно, понимал, что Борису Андреевичу меня тяжело было услышать. Он разговаривал со мной, а вопросы задавал своему сыну. Андрею бы с ним поговорить. Но, видимо, нет времени или ниточка какая-то утеряна. Борис Андреевич хотел ее найти, эту ниточку. Может, надеялся на меня. Но я ему помочь не смог. Не смог.

* * *

Мы не виделись с Андреем больше года, но раза два в неделю созванивались. Дела его шли в гору без особых потрясений. В целом все его устраивало, но в голосе периодически слышна была не то чтобы тревога, какая-то неудовлетворенность. Что-то его тяготило. «Бросить бы все, забыть хотя бы на полгода, подумать, осмотреться», – говорил он. Но тут же находил тысячи причин, что это невозможно. Компания большая, много обязательств, оставить даже на неделю нельзя. Насколько я мог предположить с его слов, передряги с партнерами осужденного олигарха, а главное, внутреннее одиночество лежали мертвым тяжелым грузом. Поддавливали. Все это он снова начал топить в алкоголе. Меня этот его «кризис среднего возраста» тревожил, но, честно говоря, был не совсем понятен. Проблемы с партнерами? Да с кем угодно можно договориться. Уступить где-то… Андрей давно состоялся, деньги потеряли житейский смысл. Для него они были неким инструментарием для бизнеса. И все. Он мог себе позволить жить в свое удовольствие. В быту он стал совсем неприхотлив, потерял интерес и к дорогим автомобилям, и к роскошным ресторанам. Модные бренды одежды его никогда не интересовали, он носил дешевые китайские джинсы, футболки, потертый пиджак, похожий на френч. Только на встречи с чиновниками и важные переговоры надевал приличные деловые костюмы, которые по мере необходимости недорого шил в Гонконге. По моему разумению, он был абсолютно свободен и мог менять свою жизнь в зависимости от своих желаний и потребностей. Но это я так думал. А как оно было на самом деле? Я ведь жил совсем другой жизнью, в которой пока, как мне казалось, все было более-менее уложено по своим определенным полочкам. В его проблемах с женщинами я тем более не мог разобраться. Больная тема. Андрей в поиске. Он женился раньше всех из нас. Жили недолго с эпохальными скандалами и обидами. По-другому он не умел. Дальнейшие истории складывались скоротечно и по схожему сценарию. В безоблачной безграничной доброте и в сумрачном громогласном расстройстве он был искренен и неудержим. Дамы не выдерживали. Такими порывами сдувало тех немногих, кого он встречал, живя за тысячи километров от родины. Все его друзья уже давно имели детей, а он не мог разобраться с собой и своими воззрениями на семейную жизнь. Это начало перерастать в фобию неспособности на длительные серьезные отношения. Он пытался предугадать каждое желание, украшал металлом и камнями, нежно укутывал в меха, увозил на далекие волшебные острова с белоснежным песком, обязательными пальмами и бесконечным изумрудным океаном. Потом пытался аккуратно рисовать красные линии и расставлять небольшие столбики с разноцветными фонариками и цветами. Аккуратно получалось не всегда. Да, в общем, никогда не получалось, и цветочные столбики превращались в пограничные столбы. Он срывался, и над волшебными островами проносился сметающий все отношения ураган. Он об этом жалел, злился на себя, снова бушевал и наконец стихал, обессилев. Пытался извиниться. Читал стихи, но открыть новую страницу романа никто из его избранниц не решался.

Звонил он мне практически всегда сам, когда у него уже была глубокая ночь, и почти всегда после бутылки виски. Мог час рассказывать о своих размышлениях на тему смысла жизни, периодически просил моих советов, но просил так, для проформы, чтобы поспорить и выговориться. Я его слушал, не перебивая, и думал о том, как странно устроен человек. Что ему нужно и чего не хватает? Бежит человек по жизни, бежит не бесцельно, с идеей. Старается. Добегает до цели и вроде должен радоваться… У меня так бывало, например, когда я вернулся домой из армии. Так долго ждал этого дня, представлял, как переступлю порог нашей маленькой квартирки, обниму маму, отца. А прошел этот день, и наступила странная пустота. Андрей всегда мечтал заниматься чем-то своим, большим и значимым. И у него получилось. Он добежал, победил. И вот теперь заливает свою победу по вечерам, звонит мне, грузит рассказами о проблемах с будущими контрактами. Легко и походя рассуждает об огромных цифрах этих контрактов. И в то же время говорит, что уперся в стену. Везде. Все есть, и ничего не радует…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.