Восхитительная черная роза

– Если хочешь знать, я не спала с Айнаром, – сказала Геселин, опустив голову. Она единственная не притронулась к еде, казалось, ее даже не волнует сочный аромат. – я любила другого. И из-за него подпала под проклятие, хотя думала, что это – дар.

Мидж вздрогнула. В другое время эти слова испортили бы ей аппетит.

– Я родилась и выросла в Атепатии, столице Эльзила. Вы знаете, это государство, исповедующее религию Уризена, Высшего разума, прославляющее систему, в которой у каждого – своя роль. Вы знаете, какая роль отводится женщинам? Будь красивой, отхвати муженька побогаче, потом – живи молча. И чем ты беднее, тем сильнее в тебя вдалбливается эта истина. Она прирастает к тебе, она покрывает тебя, как грязь, которой и без того много на твоих ногах до самых колен.

Геселин едва заметно дрожала, хоть и сидела к огню ближе всех.

– Мне повезло. Я попала на кухню к местному лорду. Это означало, что мне гарантированы, если я буду хорошо выполнять свою работу, кусок хлеба, крыша над головой, новый передник каждый день восславления Тириэля. Я должна была бы быть смиренна и благодарна, как того требует наша религия. Но я возгордилась и возжелала невозможного, как Лос2, и как он же пала и извратилась. Я влюбилась в сына лорда, и захотела непременно привлечь его внимание.

Мидж и Грейсон слушали, затаив дыхание. Они не забыли разделить оставшиеся куски, но не спешили их есть, внимая спутнице.

– И тогда, на свою беду, я встретила Айнара. Прежде, чем пожар моего сердца угас, прежде, чем меня постигла главная благодать нашей религии – разум. Я думала, что если стану неотразимо красивой, как дамы с картин, висевших в гостиной лорда – неестественно бледные, с немыслимым изломом бровей, с губами манящими, как мед, с глазами огромными и бездонными, с шеей такой изящной, какой не существует в природе… Я надеялась, что молодой Фрутберт обратит на меня внимание, если я стану красивей. Видит Высший, я не была уродиной! Но… Вы же понимаете, мой нынешний вид…

Мидж и Грейсон не знали, как их спутница выглядела прежде, но сейчас она была не просто прекрасна – хороша нечеловечески. Словно Высшая, вышедшая из облаков или пены морской.

– Мы условились с Айнаром, что он зачарует меня так, что я буду не казаться – действительно стану потрясающе красивой. Цена тому – невелика. И побочный эффект… Тогда я подумала, что смогу обойтись без этого. – Геселин потребовалось сглотнуть, перевести дух, чтобы продолжать. – Что ж, я думаю, вам стоит знать, особенно тебе, экзорцистка: я стала прекрасна, но бесплодна. И именно это я просила тебя излечить своими заклинаниями.

Мидж округлила глаза. Она хотела сказать, что не уверена, помогают ли ее способности против чего-либо, кроме демонов, но тут Геселин вскочила, нервно засмеялась и, схватив Грейсона за испачканную жиром руку, потянула на себя:

– И теперь я намерена проверить, хорошо ли твое мастерство!

И они вдвоем направились к карете. Грейсон шел медленно, но даже не изображая, что он недоволен выпавшей на его долю честью. Геселин же дрожала от нетерпения. Мидж осталась у костра одна. Когда за ее спутниками закрылась дверца, экзорцистка качнула головой.

«Нет, я не хочу это слышать. Мне плевать на них обоих, но я не хочу их слушать.»

Она подхватила с расстеленного на земле одеяла свой меч и отошла на грань света, распространяемого костром. Глубоко вздохнула и начала отрабатывать фехтовальные приемы. Уже через минуту она полностью забыла о своих друзьях: тело вспоминало старую науку. Движение дарило радость. Для Мидж перестало существовать все, кроме ее самой и меча.

И все же, она одновременно следила, чтобы вокруг все оставалось неизменным. Она и тренировалась, и пребывала на вахте.

Как только дверь кареты открылась, Мидж мгновенно остановилась и спрятала меч в ножны, вернулась к костру.

Вышедший из повозки Грейсон сел у огня и закрыл глаза.

– Твоя вахта, – бросила ему девушка.

Когда Мидж проходила мимо него, Грейсон остановил ее, ухватив повыше колена. Улыбнулся, чувствуя под ладонью упругие, как твердый сыр, мышцы, поднял глаза, исследуя живот Мидж: не такой идеально-плоский, как у Геселин – сверху вниз идут две рельефные линии, выдающие пресс, над бедренными костями едва заметно бугрятся внутренние косые мышцы.

– Я видел, как ты тренировалась.

И заметил, что ты так выглядишь привлекательно. Мужчина подумал это, но не произнес вслух.

Грейсон подумал, что рядом с ним находятся две женщины, изумительно похожие на статуи айнианских Высших, что он некогда видел в Межевых землях: белокожая, чернобровая Геселин, узкая, тонкая, словно росчерк, с миндалевидными светлыми глазами, ярко-алыми от природы губами, словно Айфе, сама ночь, а также холодная, неприступная зима, и юная, свежая весна. И Мидж, крепкая, женственная в самом древнем смысле этого слова, темноглазая, с золотисто-рыжими, осенними волосами: как ясный день, как дикий зверь, как жаркое лето и плодоносная осень, похожая на статуи Айне. Грейсон никогда не видел полулинормок, подобных себе женщин, но подозревал, что они должны быть похожи на Мидж. Тогда как на полуцунцу скорее походила изящная Геселин.

В прошлом Грейсон всегда выбирал таких, как Геселин – уризенианское общество превозносило их как красавиц, иметь таких дам в любовницах было престижно. И Геселин воистину была совершеннейшей из них, даже настолько, что захватывало дух, настолько, что казалась нереальной – словно выточенная из мрамора статуя, с идеальной фигурой без изъяна. Но однажды жизнь Грейсона изменилась, и теперь он предпочел бы Мидж – если ты силен, как линорм, и даже больше, тебе нужна крепкая девушка, с которой вы будете терзать друг друга в постели, как двое псов, пока не насытитесь игрой.

– Пусти меня.

– Если тебе неприятно, можешь просто сбросить мою руку. – Грейсон сжал пальцы сильнее. – Ты ведь это можешь, не так ли? Оттолкни меня.

Мидж не шевельнулась.

– Что, я тебе нравлюсь? Ты в меня влюблена, поэтому не можешь?

– Нет. – Глаза девушки сузились. – Я в тебя не влюблена.

Да, мысленно согласился Грейсон, тут что-то другое. Другое. Но что?

– Если уж ты спрашиваешь, то сразу уясни, что и в перспективе я не намерена в тебя влюбляться. – Нос девушки презрительно наморщился. – Самой природе это было бы противно, змея и птица не сходятся в пару.

Грейсон рассмеялся. Слова Мидж не обидели его, не расстроили, но желание домогаться ее у него пропало. Пальцы разжались, ладонь стекла с ее ноги. Мидж отошла от Грейсона. У нее был выбор – остаться на открытом воздухе, в поле зрения Тигра, или идти в карету к Геселин, чтобы дышать воздухом, смешавшим испарения их с Грейсоном тел. И то, и другое было в равной степени неприятно Мидж. Она выбрала все же лечь спать под открытым небом: завернулась в плед на периферии зрения своего телохранителя, там, где проходила граница света. За спиной Мидж простиралась непроглядная тьма.

Глава 7

День умирал, как угольки в камине;

Лишь в небесах, в зеленоватой сини,

Дрожала утомленная луна,

Как раковина хрупкая, бледна,

Источенная времени волнами.

Уильям Батлер Йейтс, «Проклятие Адама»

На следующий день они продолжили путь, как и прежде. До города оставалось всего ничего, и в дороге предстояло провести считаные часы. Грейсон все так же сидел на козлах, правя лошадьми, Геселин отдыхала в карете, отодвинув занавеску и глядя наружу. Мидж скакала верхом на Ясене то позади, то обгоняя повозку. Она старалась не оказываться вровень ни с одним из своих спутников.

Но когда они подъезжали к городу, Мидж послала Ясеня легкой рысью, и поравнялась с окном, из которого виднелись голова и локоть Геселин.

– Так ты соврала мне? – аристократка лукаво прищурилась, рассматривая Мидж.

– О чем ты?

– Ты нас избегаешь. Грейсон все-таки тебе нравится.

Мидж повернула голову, взглянула на Геселин сверху вниз.

– Нет. Дело не в этом. Ты, кстати, разве не должна прятаться от солнца, чтобы загар не нарушил твою идеальную красоту?

Геселин убрала руку и голову под сень кареты, но не задернула шторку.

– Нет. Моя красота не подвержена никакому воздействию. Я даже намного старше, чем выгляжу. Такое уж свойство колдовства Айнара, прокляни Айне его душу, и Уризен сверху добавь посильнее.

Мидж напряглась, спина ее невольно выпрямилась. Но это движение ее и успокоило: тело приятно ныло после вечерних упражнений, ощущения напоминали ей о прошлом, когда тренировки входили в ее ежедневный распорядок. Скоро, очень скоро, она вернет себе прежнюю форму, нарастит былые мышцы, и это избавит ее надобности постоянно держаться Грейсона, хотя бы во время мелких вылазок – ночью, например.

Геселин будто прочла все эти мысли по лицу спутницы.

– А, поняла. Не Грейсон тебя волнует, а Айнар. Ты ревнуешь меня к нему. К прошлому. Но расслабься, говорю же, мы не спали.

Мидж искоса глянула на аристократку, не поворачивая головы.

– Откуда мне знать, что ты не врешь?

– Мера за меру. Как только ты начнешь доверять нам, чтобы честно рассказать про свое прошлое, тогда и мы с Грейсоном тебе доверимся тоже. Пока что я не вижу ничего и близко похожего на доверие. – Геселин вздохнула. – Ты отличаешься от нас. И я, и Грейсон прокляты, это легко почувствовать на интуитивном уровне. А ты – одарена. Твоя магия экзорциста – благодать. Ты словно с другого полюса, нежели мы. Но нам нужен твой дар, нужна твоя информация об Айнаре, чтобы исцелиться.

Не отвечая, Мидж послала Ясеня вперед. Грейсон смотрел ей вслед. Как и у всех линормов, у него был очень тонкий слух.

Благодаря деньгам Геселин, путники смогли расположиться в самой лучшей гостинице города. Мидж покривила бы душой, если б сказала, что ей не нравится, и все же, она заметила:

– Рано или поздно деньги закончатся.

– Да. Надеюсь, наши жизни не закончатся раньше, – сказал Грейсон. Мидж посмотрела на него, подняв бровь. На этом разногласия по поводу выбора места проживания были закончены.

Вечером трио собралось у камина, чтобы докончить разговор с прошлой ночи. Геселин сидела в кресле боком, отвернувшись от огня и своих собеседников: она передумала рассказывать дальше. Но чувствовала, что должна это сделать. И пути назад нет.

Мидж поджала под себя ноги, свернувшись на втором кресле. Тело ее пело: сытое, натруженное энергичными упражнениями с мечом. На ладонях под тремя последними пальцами вспухали мозоли от оружия, и это полузабытое ощущение, прежде раздражавшее Мидж, ныне ее успокаивало.

Грейсон сидел на корточках у самой решетки камина, грея руки, спиной к обеим спутницам.

– Ты обещала докончить, – сказал Грейсон, не оборачиваясь. – Так дорасскажи, принцесса. Мы ждем.

Геселин не ответила. Мидж двинула плечом, уютнее устраивая его в выемке между спинкой и подлокотником.

– Ты сама говорила о доверии.

– Что ж, ладно. – Геселин повернулась к огню, и отблески на ее щеках смешались с румянцем. – Слушайте. Юный лорд Фрутберт сделал меня своей любовницей. Я мечтала об этом, и потому почувствовала себя счастливой, когда, наконец, добилась своего. Дура, дура, дура!

Девушка закусила палец на сгибе, сдерживая нервную дрожь. Всхлипнув, она продолжила:

– Несколько месяцев все действительно было хорошо. Но моя колдовская красота заставила Фрутберта желать нашей свадьбы. Его отец был против. Сперва – потому, что считал меня не ровней сыну. Но после, увидев меня, старик воспылал страстью к служанке, которую еще утром хулил, на чем свет стоит. Он воспользовался моей слабостью и своей властью: и взял меня силой.

Мидж медленно поднялась с кресла, побледнев. Она сделала Грейсону знак, намекая, чтобы тот ушел, однако мужчина не двинулся с места.

– Фрутберт был в гневе. При помощи моей красоты, я убедила его, что невиновна, и все же, отца… отца он отравил. Из мести и практических соображений одновременно. И мы наконец могли бы пожениться. Я была готова забыть весь этот ужас, и тут оказалось, я пробыла с Фрутбертом рядом слишком долго. Даже колдовская красота надоедает. Я была для него всего лишь игрушкой, очаровательной вещью. Он хотел детей – я не могла их ему дать. И юный лорд понял, что ему досталась милая, но бракованная штучка. Он женился на дебелой купчихе, мгновенно вздувшейся от его стараний. Но Фрутберту было мало нанести мне такую сердечную рану. Он запер меня в замке, не желая терять, и продолжал пользоваться моим телом, когда захотел.

Наконец, Грейсон понял, что его присутствие неуместно. Они с Мидж вынудили Геселин вынуть из тайников памяти ужасающие вещи – она страдала по их прихоти. Грейсон почувствовал себя ничем не лучше молодого лорда, измывавшегося над красавицей. Полулинорм встал и как можно бесшумнее (при его росте и весе это было проблематично) покинул комнату. А Мидж подошла к Геселин, обняла ее и прижала к себе. Какое-то время они так провели, замерев, пока Геселин не перестала тяжело дышать, на грани с рыданиями, а ее разгоряченный лоб, притиснутый к шее Мидж, не остыл.

– Ты снова меня лечишь, малышка, – шепнула красавица, мягко отстраняя от себя Мидж. Та выпрямилась, виновато глядя на спутницу.

– Прости, я не знала, что все так плохо. Я не хотела сделать тебе больно.

Геселин откинулась на спинку кресла. Она уже пришла в себя, и даже больше того – губы ее изгибались в ухмылке.

– Зато теперь ты уже не можешь не доверять мне. Я была с тобой искренна – и если только таков путь к твоему расположению, цена невысока.

– Не понимаю. Зачем тебе мое расположение? Если ты жаждешь исцеления, я сделала все, что могла. И ради этого не было обязательно…

Геселин поднялась плавным змеиным движением.

– У всех нас троих – одна цель, даже если ты еще этого не уразумела. И нам нужно быть убежденными что мы не всадим друг другу в спину нож. Ты платишь Грейсону, и это дает тебе немного уверенности в нем. А что остается мне? Я больше не доверяю силе своей красоты. Вот поэтому я хочу снять заклятие Айнара. Избавиться от этой дурацкой привлекательности и родить ребенка. Только ребенок будет тебя по-настоящему любить, мужчины – нет, никогда. Они называют это любовью, для них любовь – это похоть и жадность. Они хотят обладать тобой, но это все, ничего более в их мыслях нет.

– Ты так мудро говоришь… – Мидж восхищенно покачала головой.

– О нет, я не мудра. – Геселин со смешком махнула рукой. – Я знаю, где прячется истинное знание, я касалась его, образно говоря, кончиком пальца, но протянуть руку и схватить его целиком мне страшно. Это переменит всю мою жизнь, возможно, в ней будет меньше радостей – еще меньше, ты понимаешь? А я хочу немного сладкой лжи для моего маленького израненного сердечка, оно это заслужило.

Вдруг Геселин шагнула к Мидж и, покачав головой, вполголоса произнесла:

– Но ты права, я знаю об этой жизни и ее хитростях много больше тебя. Хотя страдаю меньше. Я сочувствую тебе – ты похожа на меня прежнюю. Я бы хотела, чтобы и ты переросла это состояние.

Мидж покачала головой, глядя в пол.

– Ты ошибаешься. Айнар…

– Не сейчас. – Геселин упреждающе махнула рукой. – Подозреваю, что ты можешь сказать. Разлюби его, девочка, я знаю этого человека. Ищи его не для этого.

– Я и… и не… – Мидж тряхнула волосами. – Он сказал, что все кончено, и я это знаю. Я приняла это.

– Так переспи с кем-нибудь! Попробуй соблазнить Грейсона, например. – Аристократка прыснула в кулак. – Нет смысла хранить верность, лапочка, все равно ни один мужчина в эти игры моногамности не играет. Тем более, если, как говоришь, между тобой и Айнаром все кончено.

– Я не хочу размениваться по пустякам. У меня есть цель, которой ничто не должно помешать. Любовь только все осложнит.

– А кто говорит о любви?

Геселин подалась вперед, ухмыляясь:

– Тебе надо бы не зажиматься как раз, а начать бесстыдно трахаться. Пойми, до тех пор, пока ты преподносишь мужику свое тело как подарок, он будет воспринимать тебя, как вещь. Относись к ним так же – как к предметам, приносящим удовольствие. Им самим, а не их деньгам и титулам, только не путай, иначе возникнет соблазн обменять себя на уют и комфорт. – Лицо красавицы на миг стало решительным, воинственным. – Если позволишь, они выпьют тебя до дна и выбросят за ненадобностью. Решай сама, с кем лечь, и каждого, кто не доставил тебе удовольствие, гони из постели прочь.

Мидж не знала, что ответить на эту гневную отповедь. Лицо ее пылало так, что экзорцистка боролась с желанием броситься вон из гостиницы на воздух, чтобы остудить щеки.

– Не надо так на меня смотреть, девочка, я говорю то, что познала на собственном опыте. – Геселин усмехнулась, еще более дерзко, чем прежде. – Ничто не сделает тебя такой свободной, как равнодушие к сексу. Ни деньги, ни власть – только пресыщение мужскими отростками освободит твою жизнь для самой себя.

– И с этим девизом ты живешь?

– Я родилась среди уризениан, которые порицают все плотское. Айнар сделал для меня только одно благое дело – позволил принять айнианство. И я решила жить, как Айфе.

Мидж, напротив, родилась в айнианской стране. В семнадцать же лет ее упекли в уризенианский монастырь по настоянию отца, строгого бунтаря, если то и другое вовсе может быть совместимо в одном человеке. Впрочем, чем это хуже, чем быть и айнианкой, и уризенианкой разом? Или наполовину? И Мидж, и Геселин, похоже, были – в разных пропорциях, в разных аспектах.

– Но ты же… любишь флирт, как мне кажется?

Геселин обернулась на тусклое зеркало, висевшее на ближайшей стене, повела белым плечом, улыбаясь собственному отражению: хорошенькая! Глаза заблестели, щеки заалели, совершенная красавица!

– Да, признаю. Я люблю мужчин, люблю секс, но это как вино. Выпить бокал за обедом – полезно для здоровья, но испытывать болезненную тягу и не иметь сил остановиться… Ты знаешь. Это дурно для организма.

– Кажется, понимаю. – Потупилась Мидж.

Пальцы Геселин пробежались по подбородку собеседницы.

– Я могла бы предложить тебе другой путь, но ты не из тех женщин…

– Кто спит с другими женщинами? – Мидж подняла плечо, защищаясь от рук Геселин. Брюнетка усмехнулась – совсем не обиженно.

– Кто выбирает, думая о поле. Ты из тех, кто любит сердцем и – сердца, не тела. Таким людям сложнее всего всегда. Бедняжки.

Мидж отшагнула назад.

– Я любила только однажды. И мне не понравилось.

– Ого-го! Так нашей рыжей скромнице тоже есть, что скрывать? – Ясные глаза фальшивой аристократки светились лукавством. – Если все так, как ты намекаешь, тебе очень повезло, что ты встретила Айнара, пока была столь молода.

Мидж в ответ на такие слова округлила глаза. Щеки ее покраснели от непонимания, разгорающейся злости и досады. Но ее старшая подруга тотчас пояснила:

– Ты не понимаешь еще, какое это благо – быть циничной, разбив свои розовые очки. Как хорошо с младых ногтей уметь рвать «любовь» – то, что вы так называете – разом, с плеча, как старую тряпку. Твоя жизнь из-за Айнара еще будет счастливей, чем ты думаешь.

Больше они не сказали друг другу ни слова, разойдясь по разным комнатам.

Мидж спала плохо. Из-за тренировок прошлым вечером, после которых она провела больше половины дня в седле, мышцы на внутренней стороне бедра у нее свело так, что невозможно было перевернуться с боку на бок, не проснувшись от боли. Девушка пребывала на грани сна и дремы, то и дело дергаясь от спазмов в ногах. Но до конца она не просыпалась. Мысли ее потекли быстрее, не так сумбурно, как обычно бывает во сне.

В три часа ночи Мидж резко распахнула глаза. В кошмаре она только что захлебывалась криком, и теперь, проснувшись, почувствовала, как бьет по ушам тишина. Девушка села на постели, посмотрела в окно: луна нарывом набрякла на темном небе. Вдалеке часовая башня начала отмерять время: бом-бом-бом.

– О, святое древо, о, Высшие, я вспомнила, – прошептала Мидж вслух, чтобы услышать хоть что-то. Она лукавила сама с собой: гнала от себя мысль, воображая, что не может ее вызвать из памяти, хоть очень в этом нуждается. Но сон сказал ей: не лги. Вот тот, кого ты так хочешь забыть. Вот тот, кого ты жаждешь настигнуть на одной из дорог, по которым блуждала последние пять лет.

Нужно было вернуться в городок, который они только что оставили. Два дня пути – и Грейсона на это дело лучше не брать, подумала Мидж. Готова ли она рискнуть своей жизнью?

«Да, о да. Потому что иначе ее сохранение не имеет смысла.»

Девушка надела плащ и маску. Она объединилась с Геселин и Грейсоном совсем недавно, но теперь была уверена, что сделала неверный выбор. Геселин вызывала сочувствие, однако ее пламенная речь минувшим вечером… Она винила в своих бедах Айнара. Она была готова мстить ему. Мидж же – нет.

Еще недавно ей казалось, то так будет правильней, и вот теперь самое ее естество протестовало против этого. Что ж, в чем-то Геселин оказалась права. Мидж ревновала, думая о том, что могло быть между нею и Айнаром: до проклятия красоты или же после. А там, где ревность, там и любовь.

Уже спустившись по лестнице на первый этаж гостиницы, у двери Мидж бросила мимолетный взгляд в треснутое зеркало. Да, ростом она не вышла, но из-под тьмы капюшона на нее действительно, казалось, смотрела не она – а Айнар.

Тот, кого она искала.

Однако выйти на двор девушка не успела. Дверь распахнулась прямо перед ней, едва не ударив по носу, и девушка отшатнулась. В коридор вошел Грейсон.

– И куда ты собралась в одиночестве? Снова?

Рука Грейсона преградила Мидж путь. Он сделал столь резкое движение, что ладонь вмялась в стену, ощетинив ту щепками.

– Я не надзиратель, Мидж, я не могу запретить тебе уходить. Но я твой телохранитель, так что у меня есть и будут обязанности. Одна из них – обеспечивать твою безопасность. Значит, я пойду с тобой.

Мидж покачала головой. Ее побег откладывался.

– Я… Я хотела сходить в святилище за списком одержимых, – промямлила она.

Грейсон то ли галантно, то ли издевательски предложил ей локоть.

Глава 8

– Стар, а каково твое определение греха?

– А разве их несколько? Грех – это жестокость, несправедливость, все

остальное – пустяки. О, понятие греха идет от нарушения обычаев твоего

племени. Но нарушение обычая – не есть грех, даже если ощущается как

таковой. Грех – причинение вреда другому человеку.

Роберт Хайнлайн, «Дорога доблести»

После завтрака Мидж и Грейсон собрались идти в святилище. У Геселин нашлась старая карта городка, которую она одолжила спутникам на день. Сама лже-аристократка предпочла остаться в гостинице. Когда Грейсон и Мидж уходили, она лежала на кушетке, полируя ногти.

– Если встретите Айнара, дайте мне знать, – хихикнула брюнетка.

Мидж не стала намекать, что такое развитие событий действительно возможно. Покинув гостиницу, экзорцистка еще какое-то время размышляла о своей спутнице. Мидж ощущала душевную рану Геселин как свою собственную.

День в городе и день в полях ощущались по-разному. Голая земля сохраняла наутро прохладу суровой ночи, и от земли поднимался легкий туман, не простиравшийся выше пояса. Запахов в полях было меньше – травы, цветы, иногда – вонь растерзанной гиенами жертвы. В городе все было иначе. Мостовые быстро прогревались, к полудню накаляясь так, что босиком невозможно пройти. Впрочем, тут и там сновали необутые служанки, как видела Мидж – то ли черная грязь, налипшая на их ступни до щиколоток, хранила ноги от ожогов, то ли кожа их пяток огрубела настолько, что можно было ходить по неостывшим углям, не то что по дорогам городка. Пахло сильнее и разнообразнее, чем вне городских стен: кто-то готовил обед, кто-то выпекал ароматный хлеб, терпко и уютно пахли лошади, тащившие телеги и кареты, везущие всадников; издалека ветер вплетал в этот хор запахов флюиды красильни и мясной лавки – не самое приятное дополнение.

Молодые люди шли по улице, сверяясь с картой. Мидж тяготило молчание, и она попробовала завести разговор. На свою беду, как оказалось.

– Грейсон, я хотела с тобой поговорить. Ты и Геселин… в общем, я не то что б беспокоюсь за нее.

Грейсон замедлил шаг, чтобы поравняться с напарницей – прежде он шел чуть впереди.

– Боишься, что я влюблюсь в нее, как тот Фрутберт или его папашка? Не глупи. Она красива, но я красивых повидал на этом свете. Пусть колдовство сделало ее самой очаровательной, мне явно не это нужно.

Мидж побледнела. Грейсон говорил именно то, чего она опасалась. Геселин не нужен еще один бессовестный любовник, который воспользуется ею и выбросит после, потешив свое самолюбие и утолив похоть.

– Геселин хочет казаться сильнее, чем она есть на самом деле. Она ранимая в душе, понимаешь? Ей пришлось пережить такое, чего ты и вообразить себе не можешь.

Разозлившись, Мидж обогнала Грейсона на добрых четыре фута. Какие-то молодые бездельники, сидящие на заборе, заулюлюкали, засвистели ей вслед, принялись кричать сальности – и тогда Грейсон сделал большой шаг, догоняя девушку. Парни мгновенно замолкли и скатились со своего насеста, напуганные линормьей внешностью Тигра: темная кожа, нечеловеческие глаза, внушительные мышцы. Но Мидж не придала случившемуся значения, поглощенная своими мыслями.