Клад Василия Блаженного

Объяснять этому следователю с красными глазами про такую дурацкую привычку и про то, что она, бывает, дрыхнет на работе, было очень неприятно.

Яшин сразу ухватился за эту несостыковку:

– А что вы делаете на работе ночью? Ваш рабочий день, насколько я помню, заканчивается в восемнадцать ноль-ноль? – строго спросил он.

«Откуда он знает, во сколько мой рабочий день заканчивается? Может, он у меня вообще ненормированный?» – удивилась про себя Синицкая.

– По ночам, конечно же, по договоренности с начальством, я здесь работаю над диссертацией. В храме находятся уникальные письменные источники, которые необходимы мне для научной работы. Можете у Златы Ильиничны уточнить, – с обидой добавила она.

– Хорошо, я так и сделаю. А какая тема вашей работы? – прищурившись, спросил следователь.

– Тема моей работы? Не думаю, что вам это интересно. Но я отвечу – моя тема: «Московские святыни шестнадцатого века». В частности, большой акцент в работе я делаю на архитектурном ансамбле храма Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву, где мы с вами сейчас и находимся! – гордо ответила Синицкая.

– Храм, что на Рву. Снова святой Василий, – тихо промолвил Яшин. – Вы мне еще расскажите, что делал ваш таинственный грабитель у могилы Василия Блаженного.

– Во-первых, это не мой грабитель, во-вторых, он даже не грабитель, так как ничего не украдено, в-третьих, я понятия не имею, что он здесь делал. Я видела его только со спины, он сидел на корточках возле раки святого и что-то там делал! Что – не знаю. Может быть, молился? – предположила Лена.

– Ага, как же, молился! В полпервого ночи, перед этим отключив сигнализацию, чуть не укокошив одного охранника и чуть не убив вас. Больше же ему помолиться негде! К тому же учитывая, что днем произошла загадочная смерть еще одного странного товарища, опять же бывшего членом вашей группы любителей экскурсий.

Лена немного надулась и с обидой сказала:

– Вы так говорите, будто это я сначала днем придушила долговязого, а потом ночью привела сюда грабителя!

– Все может быть, – задумчиво произнес Яшин. – Я вас попрошу хотя бы в ближайшие сутки ни во что не ввязываться и держаться подальше от всего, что связано с Василием Блаженным. Да, и не уезжайте из города.

– Я и не собиралась, – буркнула Лена.

Тут в коридоре раздался громоподобный голос приехавшей директрисы.

Злата Ильинична была женщина колоритная во всех отношениях. Большая и статная, с выразительным бюстом и тремя не очень выразительными подбородками. В музее называли ее не иначе, как Генеральша. Петр Петрович добавлял, что Ильинична могла бы парадами командовать, причем даже без микрофона. Ее звучный глас было слышно во всех концах музея. Сейчас же она, судя по всему, искала именно научного работника Елену Синицкую.

Яшин пожал плечами и по телефону разрешил пропустить директрису Куликову в кабинет.

– Что у вас тут происходит, я у вас спрашиваю? Почему меня в три часа ночи выдергивают из дома? – нависая над следователем всем своим дородным телом, вопрошала директриса.

Яшин улыбнулся и мило и спокойно ответил:

– Присаживайтесь, Злата Ильинична, с вами я тоже очень хочу побеседовать!

– Нет, я не сяду. Немедленно объясните, что тут творится! На каком основании… – принялась кричать Куликова.

– А ну сядь, – негромко, но властно сказал следователь, да так, что директриса, смешно ловя губами воздух, как выброшенная на берег рыба, плюхнулась в кресло.

Синицкая, поймав взгляд следователя, одними губами прошептала:

– Можно я пойду?

Но тут ее заметила грозная директриса:

– Ага, Синицкая, ты тоже тут! Я так и знала, это все из-за тебя. Эх, чуяло мое сердце, нельзя тебе разрешать ночью тут ошиваться. Небось ты с собой мужика притащила, а тот решил нас ограбить! Я все понимаю, дело молодое! Но грабеж?

Синицкая в мгновение покраснела до корней волос.

Да как Куликова может так думать и такое говорить, подозревать ее?! Да Лена тут работает ночами, как проклятая, не зная ни покоя, ни сна. Какие мужики – тем более бандиты, – ей диссертацию сдавать скоро!

Но сообщить все это вредной бабе Лена не успела. К ней на помощь подоспел следователь Яшин:

– Злата Ильинична, смею вас заверить, что только благодаря Елене Андреевне удалось остановить преступника. Ваш научный работник Елена Синицкая смогла сберечь музейные ценности, не побоялась дать отпор грабителю. А с вами я буду серьезно беседовать на предмет того, почему меры безопасности в самом центре столицы на таком примитивном уровне. Почему у вас всего два ночных охранника и такая простая система сигнализации, которую легко отключить грабителю? У вас же здесь уникальные сокровища шестнадцатого века, древние иконы, старинные книги. Вы представляете, какую они имеют не только историческую, но и финансовую ценность?! И что будет с вами, если что-то пропадет?! – тихо, но твердо спросил у Куликовой следователь.

Та осела в кресле, просто стекла по нему вниз, схватившись за сердце:

– Леночка, скажи, пожалуйста, ничего не пропало? Удалось все осмотреть? – слабым голосом пробасила она.

«Уже „Леночка“? Не та вертихвостка, что на работу мужиков водит?» – со злорадством подумала Синицкая.

– Нет, Злата Ильинична. Судя по всему, ничего не пропало, – вслух сообщила она.

– Нужно утром провести ревизию, обзвони всех – и Толечку, и Эмму Эдуардовну, и Попову сообщи – завтра с утра они мне все нужны. Уже не завтра, а сегодня, получается, – посмотрев на дорогие часы, заявила директриса. – А ты, Лена, извини, погорячилась я. Ты можешь на три дня взять больничный, отсидись дома, отдохни, все равно тут ревизию делать будем, – нехотя добавила Злата Ильинична.

Лена сухо поблагодарила и даже не спрашивая разрешения, просочилась на выход. Ей срочно требовался горячий чай и очередная таблетка валерьянки, лечить расшатанную нервную систему.

* * *

На часах было полпятого утра. К этому моменту Синицкая влила в себя уже не меньше шести чашек крепкого сладкого чая. В голове все еще шумело, но вызывать такси Лена не спешила. Она боялась оставаться одна дома. Она все еще видела перед собой прищуренные, горящие ненавистью глаза злоумышленника и нож с зазубренным лезвием. Только чудо спасло ее от смерти. Или чудо, или молитвы ко всем святым, которые девушка судорожно вспоминала перед лицом неминуемой смерти.

Уже, конечно, нервы немного успокоились, но все равно Синицкая не представляла, что она будет делать одна дома: лечь спать в пять утра – тоже не вариант, лучше на бесконечных чашках кофе продержаться до вечера.

Сейчас появилось время, чтобы подумать обо всех произошедших событиях – что искал незнакомец в черном у могилы Василия Блаженного? Кто убил профессора Плотникова? От чего умер долговязый парень днем в храме? И как все эти события связаны между собой? И почему везде встречается святой Василий, как он с этими преступлениями-то связан?

Было над чем подумать!

Елена Синицкая обожала читать детективы (как классические, так и не брезговала современными ироническими), смотреть криминальные сериалы, пыталась раньше киношного сыщика найти настоящего убийцу. Иногда это у нее получалось, чему она бывала безумно рада.

Потому криминал, внезапно нашедший ее на собственной работе, и экстремальные приключения, с ним связанные, Синицкую безумно интриговали.

Оперативная бригада наконец-то закончила собирать улики, и криминалисты, подхватив свои необъятные чемоданчики, заковыляли к выходу.

Тут, как чертик из табакерки, возник в дверях следователь Владимир Яшин. Его глаза были еще более воспалены, чем каких-то два часа назад.

«Точно, больной. Надеюсь, это не заразно!» – обреченно подумала Синицкая и машинально отодвинулась от красноглазого.

От Яшина не укрылось ее движение. Казалось, его это только позабавило.

– Мы наконец-то закончили разговор со Златой Ильиничной и с охранником Петром Смирновым. А вы все еще здесь? – поинтересовался строгим голосом следователь.

Лена недовольно нахмурилась. Она что, должна отчитываться перед ним?

– Я все еще тут. Нервы успокаиваю. – И, поддавшись какому-то импульсу, добавила: – Если честно, я боюсь одна домой ехать.

– Хм… – протянул Яшин. – Я вас хорошо понимаю. А давайте сделаем так, я вас подвезу куда нужно, а вы мне немного поможете. Насколько я понял, вы специалист по храму Василия Блаженного? И неплохо знали Ивана Васильевича Плотникова. Я могу с вами проконсультироваться по двум этим темам? Обещаю долго не задерживать. – Он застенчиво улыбнулся, и даже его красные воспаленные глаза заискрились.

Его улыбка показалась Лене такой искренней, что она была готова согласиться на все. Ну, или не на все, но на очень многое.

– Конечно, – тоже улыбнулась в ответ Синицкая. – Поехали.

Выйдя с черного входа музея и пройдя парочку кварталов до Ветошного переулка, они подошли к неприметному серому «Опелю».

Яшин объяснил, что даже при всех своих корочках он парковаться на Красной площади у храма Василия Блаженного не имеет права.

Утренняя весенняя Москва была чудо как хороша. Первые ласковые лучи апрельского солнца золотили маковки церквей и крыши сонных домов. Весь центр утопал в зелени и цветах, и, глядя из окна автомобиля на это весеннее великолепие, Лена еще раз подумала о том, как же она любит столицу.

Да, шумную, да, многоголосую, да, с вечными пробками и хмурыми лицами, но вместе с тем такую светлую и праздничную – когда, конечно, столица бывает в настроении.

Синицкая подумала, что Москва – как капризная барышня. Да, красотка, но с очень тяжелым характером. А еще, как любую кокетку, Москву пугало увеличение размеров, в том числе на юг.

Размышляя об этом, девушка немного задремала, хотя не намеревалась этого совсем сегодня делать.

Проснулась она минут через тридцать, уже у собственного подъезда в Отрадном, куда привез ее заботливый следователь. В ожидании, когда девушка проснется, он читал какую-то информацию на своем мобильном.

– Ой, извините! – сконфузилась Лена. – Давно тут стоите?

Яшин снова улыбнулся своей фирменной голливудской улыбкой.

Елена подумала, что даже воспаленные глаза его ничуть не портят. Да, просто милашка в форме!

Еще больше сконфузившись от таких мыслей, девушка порывисто выскочила из автомобиля и принялась искать в своей необъятной сумке «на все случаи жизни» заветные ключи. И, найдя их, открыла скрипучую подъездную дверь.

Небольшую двушку Лена, по счастливому стечению обстоятельств, получила в наследство от двоюродной бабушки, которую она никогда в жизни и не видела. Потому была дико, просто невероятно удивлена, когда та оставила своей внучатой племяннице двухкомнатную квартиру в Москве.

Что пришлось как нельзя кстати. После неудачного замужества, о котором Лена и вспоминать не хотела, она практически оказалась на улице, так что квартирка от бабушки была подарком небес в тот тяжелый для нее жизненный период.

Как говорят, от дурака женщины уходят хоть куда-нибудь, лишь бы уйти.

Так и Лена тогда просто сбежала, в один далеко не прекрасный день устав от капризов и безвольного эгоизма своего так называемого супруга.

Мать Лены давно жила за границей, выйдя уже в третий или даже в четвертый раз замуж – на сей раз за гражданина Канады. Своего родного отца Синицкая никогда и не видела, потому новость о наследстве от двоюродной бабушки сначала была принята как шутка, но шустрый юрист все объяснил, все проверил, дал прочитать соглашение о наследстве. Но Лена все равно в течение года вздрагивала от каждого стука в дверь, все ждала, что ее кто-то будет выгонять из так вовремя доставшейся двушки.

Небольшая квартирка в хрущевке, с малюсенькой кухней, в далеко не престижном спальном районе – зато своя собственная, зато сама себе хозяйка.

Все это вспоминала Лена, поднимаясь по лестнице на свой пятый этаж. Конечно, лифта здесь нет. Зато, как успокаивала себя Синицкая, не нужно на фитнес-зал тратиться, такой суперкардиотренажер для стройных ножек.

А ножки у нее были что надо, об этом заявляли многие представители мужского пола. Вот и сейчас, поднимаясь вслед на ней, следователь Владимир Иванович уже несколько раз кидал взгляды на ее щиколотки и красивые туфельки на каблуках.

Приготовив быстрый завтрак – яичницу и мини-блинчики с джемом, переодевшись в легкое домашнее платье и наконец-то скинув каблуки, в которых Лена бегала уже с прошлого утра, девушка налила себе и гостю свежеприготовленный кофе, и, наблюдая, как парень неторопливо завтракает, наконец-то задала вопрос, который мучил ее со вчерашнего дня:

– Вы думаете, что профессора Плотникова убил наш ночной музейный посетитель?

Яшин чуть не поперхнулся очередным блинчиком.

– С чего вы, Елена Андреевна, это взяли? И вообще это оперативная информация, – и густо намазал блинчик вишневым вареньем.

Лена хмыкнула.

– Оперативная информация, говорите? Так вы же собирались сделать меня консультантом в этом деле, я вас правильно поняла?

С набитым ртом Владимир Иванович кивнул.

– Ну так вот, – продолжила Лена. – Если я оперативный консультант, то, наверное, имею право знать подробности этого дела!

Она испытующе уставилась в глаза Яшину.

Тот глубоко вздохнул, вытер рот от варенья салфеткой. Лена не могла не отметить, какие у него красивые чувственные губы, и снова сконфузилась.

Яшин, заметив ее смущение, ухмыльнулся и, вытащив свой телефон, потыкав в клавиши, показал Синицкой фотографию.

– Вот о чем, Елена Андреевна, я хотел вас спросить. Вы, наверное, знаете окружение профессора Плотникова, с кем он работал на кафедре. Как вы думаете, кто у вас там в университете подходит под это определение?

На фотографии был запечатлен лист из научной работы профессора Плотникова, измазанный чем-то красным.

Лена, зажмурившись, поняла, что это явно не вишневое варенье, а, скорее всего, кровь, настоящая кровь. Внизу листа крупным почерком Ивана Васильевича (его почерк Лена узнала бы из тысячи, так как вся ее диссертация была им исписана), была сделана надпись: «оп. ску… знает».

После буквы «у» или закорючки, ее обозначающей, стояла крупная красная клякса. Дальше что-то неразборчивое.

– Что это? – спросила Лена.

– Посмертное послание от профессора Плотникова, – споро жуя очередной блинчик, ответил Яшин.

– Это его кровь? – побледнев, спросила Лена.

Одно дело читать о кровавых преступлениях в бульварных книжках и дешевых детективчиках, другое дело – понимать, что эта красная клякса – кровь ее обожаемого учителя, преподавателя, да и просто хорошего человека.

Лена прижала руки к лицу, оно пылало.

Владимир хмуро кивнул.

– Да, кровь. Вы сами хотели узнать подробности дела! – заметил он.

– Да, да, извините. А кто такой «ску»? – успокоившись, спросила девушка.

– Вот об этом «ску» или «ку» – там неразборчиво написано – я и хотел вас спросить! У вас есть в университете кто-то с такой фамилией? – приняв деловитый тон, поинтересовался следователь. – Эту записку мы нашли на столе профессора Плотникова, ее он написал, уже будучи при смерти, понимая, что счет идет на секунды, он что-то пытался до нас донести, – объяснил Владимир.

– Вы думаете, это имя убийцы? – поразила Синицкую догадка.

– Скорее всего. Если вам остается жить несколько секунд, то логично написать для полиции имя преступника, вы так не находите?

– А что такое «оп»? – разглядывая записку, спросила Лена.

– Не знаю точно. Там кровь попала, много неразборчиво. Но этот «оп. ску» что-то явно знает, это пытался сообщить Плотников. Подумайте, Лена, кто у вас в вузе или в ближайшем окружении профессора имеет фамилию, начинающуюся на «Ску» или «Ку»?

Лена ненадолго задумалась, потом сказала:

– Знаете, у нас на кафедре русской истории есть профессор Скурвин, но он не имеет отношение ко времени Василия Блаженного, он занимается двадцатым веком – большевиками, съездами КПСС и сталинской эпохой.

– Отлично, профессор Скурвин, а как его инициалы?

– Олег Павлович, это, выходит, и есть «оп»? – Лена изумленно закрыла рот руками.

– Хм, очень складно выходит, надо навестить этого Олега Павловича, – потер руки в предвкушении следователь Яшин.

– Но вы не знаете Скурвина, этот старичок сам дышит на ладан, ему восемьдесят семь недавно стукнуло. Он совершенный божий одуванчик, не от мира сего. Кроме своей работы, он ни о чем говорить не может! Не могу поверить, что он мог пырнуть Плотникова ножом! Он еле ходит, куда ему ножами орудовать, – покачала головой Лена.

– Все равно надо его проверить, и божии одуванчики иногда способны на убийство, – твердо произнес Яшин.

– Но в записке написано, что «оп. ску» что-то знает, а не что он убийца! – резонно заметила Синицкая.

– Трезвое замечание, а кто-нибудь у вас в универе еще есть на «ску»?

– Есть у нас аспирант Курочкин, мой ровесник. Он на «ку». Зовут его Алексей, отчество не помню, – немного подумав, ответила Елена.

– А может, тут и не «оп», а «ап», или даже «ан», – рассматривая надпись, заметил Яшин, – тут все очень неразборчиво.

– Всех студентов Плотникова я не знаю, но у него занимались все пять курсов, там, возможно, есть с подобными фамилиями. Это надо в деканате узнать. Детей и внуков у Ивана Васильевича не было, работала у него одна Антонина Сергеевна, баба Тоня, приходящая домработница. Но он был очень компанейский человек, его все любили в университете, и студенты, и аспиранты, и коллеги, – непрошеная слеза скатилась по щеке девушки. – Кто же мог его убить?

И уже не стесняясь, Синицкая заревела в полный голос. Она уже не обращала внимания на Яшина, который бестолково забегал по кухоньке, пытаясь ее успокоить. Со слезами у Лены выходило нервное потрясение последнего суматошного дня.

Яшин скрылся в ванной, нашел там аптечку, накапал в стакан пару капель валерьянки и сунул его Лене под нос. Синицкая, все еще в слезах, оттолкнула его руку с лекарством и скрылась в недрах ванной.

Там, включив кран, принялась долго и с надрывом рыдать, вспоминая профессора Плотникова, нож в руках незнакомца из музея. Перед ее глазами прыгал храм Василия Блаженного, с икон которого смотрели с жалостью и сожалением святые.

1558 год. Город Москов

Стройка на Троицком подворье, ныне Красная площадь

– А еще Василий ох и мудрен был, и прозорлив гораздо. Он будущее предрекал как обычным людям, таким, как мы с тобой, так и, поговаривают, даже царю-батюшке, всему граду Москов и стороне нашей родной пророчествовал. Вот ты знаешь, Ванютка, что он про страну нашу говорил? Нет, головой машешь, то-то же. А Василий всю правду чистую вещал.

Подросший Иван неуверенно мотнул головой:

– Все ты, дядька Никодим, придумываешь! Опять своими сказками потчуешь, работать надо, а ты лясы чешешь.

– Ничего не придумываю, слушай сюда, только тихонько, – дальше он заговорил шепотом. – Я, еще когда молод был, частенько Василия слушал, запоминал его слова, авось в жизни чаво пригодится. А теперь хочу тебе свое знание передать. Чтобы память о Василии Блаженном и его чудесах сохранилась. Память у меня до сих пор хорошая. Вот слово в слово помню: «…Не может люд российский жить без кнута. Уж сколь страшен мой друг и кровопиец Ивашка Грозный, уж сколько проклятий высыпано на его голову, яко зола от сожженных душ, а будут чтить его как самодержца великого». Вот как говорил Василий.

Ваня от изумления зажмурился, закрыл уши и замотал головой:

– Окстись, окаянный. Ты что, Никодим, мне тут крамолу и клевету на царя-батюшку вешаешь?! Да за такие слова нам обоим языки отрежут и кожу спустят. Я ничего не слышал от тебя и слышать не собираюсь, а будешь еще такие речи вести – я сам на тебя донесу государевым людям. Ишь чего удумал!

От возмущения Иван покраснел до ушей, подскочил с лавки, на которой сидел и отесывал небольшие камешки для строительства. Его глаза горели праведным гневом, только преклонный возраст старого Никодима и уважение к нему не позволяли дать ему по морде за святотатство в отношении царя Иоанна Васильевича.

– Да сядь ты, молод, видать, еще. Не понимаешь многого, Ваня. Или для тебя в диковинку, что на самом деле происходит в государстве? – так же тихо, но твердо спросил Никодим.

– Ничего не слышу, ничего не вижу. – Ваня снова закрыл уши руками и зажмурился. Потом, чуть отдышавшись, открыл один глаз и спросил: – Так царь-батюшка наш почитал и уважал Василия Нагого? Я слыхал, после того смерти сам царь Иван Васильевич и важные бояре на руках несли гроб юродивого, а отпевание проводил митрополит Макарий.

– Все так, все так и было. Вот те крест, я сам там присутствовал. А про будущее пророчества узнать хочешь?

– Нет уж, дядюшка. Хватит на сегодня пророчеств, если хотим до утра дожить и в особый приказ не загреметь. Да и работать надо.

Иван демонстративно отвернулся от Никодима. Старик недовольно закашлял, вот уже пару месяцев мучила его немочь старческая. От каменной крошки при строительстве першило горло, но умереть, не передав свои знания новому поколению, Никодим никак не мог.

– О-хо-хо, – по-стариковски закашлял он, а сердце заныло от нехорошего предчувствия…

Москва. Наши дни

Где-то в Отрадном

– …За Ивашкой Грозным будет много царей, но один из них, богатырь с кошачьими усами, злодей и богохульник, наново укрепит русскую державу, хотя на пути к заветным синим морям поляжет треть народа русского, аки бревна под телеги… И буде долго править третий душегуб. И ради грозного порядка в великой державе усатый этот царь из диких горцев положит на плаху и всех сотоварищей своих, и друзей верных, и тысячи тысяч мужей и женок… Сожгут и уничтожат малые и великие храмы. И потом отстроят их. Hо Бог не вернется в них, ежели служить в новых храмах будут не ему, а злату. И тогда бедный люд вновь отвратится от церквей наших… И буде Россия целый век жить без царя и прольет реки своей крови. И потом посадят на престол несмышленого юношу, но вскоре его вместе со свитой объявят самозванцами и погонят с Руси… Долго будет продолжаться в царстве великая смута, пока ее не остановит великий воин, призванный всем народом нашим… – Елена Синицкая оторвала взгляд от книги и уставилась в ярко-голубые, но еще воспаленные глаза следователя Яшина.

Тот почесал нос и заметил:

– Все это, конечно, очень интересно, но я не вижу никакой связи пророчеств юродивого шестнадцатого века с нашими современными убийствами.

Лена нахмурилась и, немного замявшись, сказала:

– Но вы же сами попросили рассказать вам поподробнее о личности Василия Блаженного. Ведь все эти преступления так или иначе связаны с ним. Он – святой, чудотворец, пророк. Он предсказал правление Петра Первого: «богатырь с кошачьими усами», который «на пути к заветным синим морям» положил треть населения. Василий Блаженный предсказал правление Сталина: «усатый царь из диких горцев», что положил на плаху тысячу людей. – Лена рассказывала с жаром и азартом, глаза ее горели живым огнем. – Потом пророчества об уничтожении храмов и церквей, о том, что царей не будет. Даже некоторые исследователи трактуют предсказания так, будто в них было о приходе к власти Путина, и…

– Так, стоп-стоп, про Путина давайте не будем, Елена Андреевна. Так мы совсем отойдем от нашего исследования и залезем в густые политические дебри. Все это весьма познавательно, я признаю великий дар пророка и чудотворца у Василия Блаженного. Хотя во все это я не очень-то и верю, но все-таки кто и зачем убил Плотникова в его собственном кабинете и оставил практически лежащим на монографии о том самом святом Блаженном, и что искал таинственный посетитель в храме, и кто такой «оп. ску»? – все это я надеюсь выяснить с вашей помощью. – Он улыбнулся Лене озорной располагающей улыбкой, от которой девушка просто растаяла.

– Хорошо. Не будем углубляться в политику, просто я хотела вам рассказать о колоритной фигуре Василия Блаженного, – тем не менее недовольно пробормотала она.

– Вы мне лучше о храме Василия расскажите, – заискивающе попросил Яшин.

– Храм называется собор Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву, строительство велось предположительно с тысяча пятьсот пятьдесят пятого по тысяча пятьсот шестьдесят первый годы, – сложив руки на коленях, тоном заправской отличницы перед экзаменатором принялась рассказывать Лена. – Собор объединяет одиннадцать церквей-приделов, часть из которых освящена в честь святых, дни памяти которых пришлись на решающие бои за Казань. Центральная церковь сооружена в честь Покрова Богородицы, вокруг нее группируются отдельные церкви в честь: Святой Троицы, Входа Господня в Иерусалим, Николы Великорецкого, Трех Патриархов: Александра, Иоанна и Павла Нового, Григория Армянского, Киприана и Иустины, Александра Свирского и Варлаама Хутынского. Они размещены на одном основании-подклете. А также имеется придел в честь нашего с вами знакомца Василия Блаженного, по имени которого храм получил второе, более известное название, и церковь Иоанна Блаженного, вновь открытая после длительного запустения в ноябре две тысячи восемнадцатого года. Собор входит в российский Список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО и является филиалом Государственного исторического музея, где я и работаю, – Синицкая сделала небольшую передышку.