скачать книгу бесплатно
Учебники Судьбы. Остров Отчаяния
Алексей Лишний
Чтобы стать Повелителем Судьбы, нужно пройти обучение в уникальной Школе Рока, где нет ни парт, ни учителей, а учебниками являются пять магических книг – по одной на каждый год. Надо пережить те же самые эмоции, что и главные герои этих книг, и потом прочитанные слова станут настоящими заклинаниями. В самом начале обучения ничего не подозревавшие подростки оказываются на необитаемом острове, ведь первый учебник Судьбы – роман «Робинзон Крузо».
Алексей Лишний
Учебники Судьбы. Остров Отчаяния
Пробуждение
***
– И в этот прекрасный праздничный день так приятно видеть ваши улыбки, – говорила Тамара Трофимовна, заместительница директора, которой на самом деле приятно было видеть в жизни только одно: как подчиняются её правилам. Нет, не правилам хорошего тона или голосу разума, а просто её правилам. И, конечно, она сама не знала, откуда их взяла и почему эти правила нужны. А насчёт улыбок… Если она видела, как дети улыбаются, тут же хмурилась: эти школьники явно над ней смеются или сделали недавно подлость!
Тамара Трофимовна лгала для красоты момента.
Как делают все люди в мире, по мнению Машки.
Про родителей и говорить нечего. Стоит только посмотреть на них сегодня – так идеальная пара. Красавица мама стоит под ручку с мускулистым высоким папой, оба одетые, как на праздник, глядят и не наглядятся на дочь, затерявшуюся где-то в массе средней школы, болтливой и беспечной.
– Наша школа открывает свой тридцать восьмой, скажем так, сезон, и бу-бу-бу, но бу-бу-бу, а если бу-бу-бу, то бу-бу-бушечки, – говорил директор, как всегда невнятно, но очень патриотично. Да и Машка пропускала его слова мимо ушей.
Конечно, все лгут.
Начать хотя бы с того, что первое сентября не праздник ни для кого. Учителя прекрасно отдыхали в супердлинном отпуске, которому завидовал весь рабочий люд; родителям не надо было помогать с уроками и будить детей с утра, ну а уж про самих школьников и говорить не надо – стоит только на лица вокруг посмотреть.
Нет, ну есть некоторые одарённые.
Гришаня впереди очень довольный стоит – жаль, лица не увидеть. Он-то все книги мира за лето прочитал, и теперь жаждет поделиться. Только никто не жаждет слушать занудные пересказы.
Или Софка, которая сегодня точно радостная – в предвкушении праздника. У неё ведь каждый праздник с большой буквы! Перетерпит линейку и классный час, а дома уже стол накрыт, друзья собрались (Софка звала к себе, но Машка гордо отказалась), киндеры в подарок и по видаку фильм какой-нибудь американский.
– Вспоминаю меня в моём детстве. Тогда я не понимал важность моей образованности как человека, но потом… – заливал директор единственного в городе завода, низенький коренастый мужчина в малиновом пиджаке. Машка опять не слушала – он тоже врал. Судя по виду, типичный троечник. Школа ну никак ему не помогла стать директором, а что он хочет сказать про «потом» – это ложь.
– Машк, ты точно ко мне не можешь, что ль, сегодня? – раздался возле уха голос Софки.
– Нет. Предки не пускают, – солгала Машка.
А что? Всем можно, а ей нет, что ли?
По асфальту покружил будущий выпускник, нёсший на плечах девчонку-первоклассницу. Зрелище, видимо, должно было вызвать море слёз умиления, но Машка видела его уже в седьмой раз, да и этого одиннадцатиклассника заприметила разок курящим возле заброшенного склада, когда возвращалась домой любимым обходным путём. Тогда он не был таким милым и добрым. Он походил на волка в стае: скалил зубы, усмехаясь вслед одиноко гуляющей девчонке.
И это называется у них праздником.
Праздник лжи!
Машка давно перестала чувствовать себя одной из них. Она подчинялась их правилам, когда надо было, брала то, что можно было взять, но не хотела вливаться в эту амёбу, какой после уроков биологии она с тех пор и представляла школу с её целями, лидерами и прочей клеточной массой.
А вот погода, казалось, поддерживала истину в мире. Сегодня был явно не летний денёк: на градуснике дома за окном стрелка показывала десять, а ветер окончательно добивал тех, кто решил прийти на линейку без куртки.
Они стояли во дворе, возле запасного выхода из школы. За забором любопытные зеваки, видимо, пытались вспомнить минуты невозвратно ушедшего детства.
Наверное, они тоже лгали себе, думая, будто в детстве всё в цветочках и с радугой. Ведь так говорила мама. И ещё подтвердил папа.
А родители-то, между прочим, всё время лгут! Даже себе…
– Пойдёмте на классный час в наш кабинет, – проверещала класснуха, будто обращалась к тем же пятиклашкам, которых взяла когда-то. Она и в одиннадцатом классе так же их позовёт. Для учителей время, наверное, застывает, особенно когда они выпускают третий или тем более четвёртый класс в большую жизнь, а сами остаются там же, как замороженные.
Кабинет тоже не менялся. И никогда не поменяется. Те же плакаты с формулами и серьёзные лица математиков с бородой на портретах по стенам. Однажды Машка шутя спросила у Гришани, почему он так сильно старается учиться: не для того ли, чтобы быть навечно мумифицированным в школьных классах. Гришаня ответил типичным недоумением: для него было слишком революционно и страшно то, что говорила Машка.
В классе только Надюха сидела без настроения – у неё сегодня тамагочи сдох. Видимо, тоже не перенёс начала учебного года. Остальные веселились вовсю: болтали о летних приключениях, создавали шедевры оригами и отправляли их летать под потолком, плевались снарядами из сплёванных клочков бумаги сквозь ствол гелиевой ручки. И только Машка, Гришаня и пара девчонок с плохим зрением на первых партах слушали класснуху.
– Машк, у тебя наклеек нет новых на обмен? – Сосед по парте, Гоша Гусенков, пристал с извечным вопросом. Он фанател от собирания всего, что можно было собрать. Машка как-то упомянула, что ей нравятся наклейки в жвачках, а не вкладыши, так Гоша с тех пор завёлся и требовал то поменяться, то просто подарить ему новые наклейки, потому что меняться и не на что – у Гоши было всё! – Блин, за лето ж много, наверно, накопилось. У меня есть крутые трансформеры: Бархан, Гальватрон и сам Оптимус, из бойцов – Дольф Лундгрен и Брюс Ли, ну и «Утиные истории» штук пять.
– Гош, извини, но я все, что были, на ящички стола своего наклеила, – снова соврала. И ведь Гоша не обиделся, продолжил считать её такой же безумной фанаткой. И всё хорошо.
Класснуха говорила долго и нудно, как и всегда. Пустоголовые пацаны пытались коверкать её слова для смеха, кто-то на последних партах издавал квакающие и крякающие звуки, Гоша положил голову на руки и спал, пока не получил от Машки толчок – класснуха просила разбудить.
Вторая смена имела свои плюсы. Один из них – ты идёшь домой вечером.
Да, сегодня всё закончилось быстро, но Машка отправилась в единственное стоящее приключение дня обходным путём: проводила Гришаню, чтобы побесить его снова своими взглядами на жизнь – смешной он, этот Гришка. Неужели он чего-то добьётся в жизни с его-то честностью и трудолюбием? Впрочем, лошади ж живут как-то, если дают себя объездить.
Они шли вдоль магазинов, манящих выставленными в окнах куклами, коробками железной дороги, тортами с белоснежными лебедями из масла, книжками в суперобложках, мимо вычурного здания музея, главной приманки туристов в городе, потом свернули к набережной, шли вдоль опустевшего осенью пляжа.
Слушая Гришаню, Машка порой хотела быть, как он. Да что ей стоило сделать домашку, если на уроках она схватывала всё на лету?
Ничего.
Но дело-то в принципе, а не в умениях. Принцип же был таким: стараться только для того, что действительно важно. Домашку требовали учителя. В жизни Машки они не играли большой роли. Двойки тоже. А что же было действительно важно, сейчас Машка понять не могла, как ни старалась.
Забросив Гришаню где-то возле Парка Победы, она отправилась на любимое место – вышку.
Вышка располагалась в поле за последним жилым кварталом. Нет, к ней вела приличная дорога, асфальтированная, со скамейками и фонарями, но по ней наворачивали круги только колясочники, то есть мамаши с детьми до трёх лет.
На вышке было обалденно встречать закат. Конечно, больше всего на свете Машке хотелось разделить это хоть с кем-то, но никто не понимал радости от вида уходящего в тень города, когда ты стоишь на обдуваемой ветром вершине. Гришаня готовил уроки, Гоша играл в Сегу, девчонки зависали у кого-нибудь на квартире. А она одна могла только насладиться этим мигом.
Машка достала купленную утром жвачку «Элен и ребята», развернула обёртку и достала наклейку с Этьеном и Кати. Улыбнувшись им, как старым друзьям, прилепила её к остальным на ржавом покрытии ограждения. Именно здесь и находилась её коллекция – не в альбоме и не под стеклом. Гоша б убился, увидев такое кощунство.
Наклейки нужны, чтоб их клеить.
А жизнь нужна, чтоб жить.
Машка подставила лицо ещё тёплому осеннему ветру. Он проникал будто под кожу, продувая насквозь и стирая плохие воспоминания. Она снова здесь, видит весь город, который, как на ладони. В нём копошатся муравьи: делают домашку, зарабатывают деньги, готовят ужин, ездят на машинах.
А она здесь. С ней «Элен и ребята». Сериал уже давно перестали показывать, но Машка навсегда запомнила их, французских парней и девчонок. Вот с ними было бы классно проводить время. Они бы всё-всё поняли, не смеялись бы, не унижали, а главное, не лгали.
В многоэтажках загорались цветные окна одно за другим, а тьма всё сгущалась. Как будто дома были огромными разноцветными фонарями во мраке бескрайней пещеры. Когда игра со светом прекратилась, Машка решила отправиться домой – здесь больше делать нечего.
Подпрыгивая на бегу, она миновала скамейку, на которой сидела полнотелая обывательница с раскрытой книжкой в руках и закрытым зонтиком возле правой ноги.
– Девочка, подожди! – крикнула она ей вслед. – Подожди! У тебя выпало что-то из кармана!
Машка остановила радостный бег.
Выпало? Что там могло выпасть? Жвачка сжёвана, наклейка наклеена…
– Вот… – Женщина протянула серую бумажонку, сложенную вдвое.
– Угу, спасибо, – небрежно бросила Машка и так же небрежно схватила записку.
Наверное, кто-то сунул ей в карман обзывательства, как было однажды в начальной школе. Тогда учительница подняла бучу и защитила Машку, так что никто больше не смел писать всякие гадости про неё и её семью. А теперь…
«Если хочешь попробовать начать новую жизнь, приходи сюда завтра».
Машка дважды перечитала записку.
– Это не моё. Откуда?.. – спрашивала она, поднимая глаза, но вопрос застыл в воздухе, так как в округе не было ни души.
Одинокая вышка, загородные поля и разноцветные огни городских домов.
***
У Машки на брелоке было два ключа: один от общей двери, а второй от квартиры. Подъездная дверь не запиралась, но отворялась с трудом из-за тяжести. Лифт в доме был, но работал редко, да и боялась она лифта: один раз увидела по телику фильм, где герои застряли в кабинке, у них выключилось электричество, и они стали думать, что останутся там навечно. Может, впрочем, в фильме всё было и по-другому, но в Машкиных фантазиях это происходило именно так.
Бодренько взбежала на шестой этаж, открыла общую дверь, включила свет в «коридорчике», как она называла отделённую дверью часть подъезда, объединяющую их квартиру с соседской. Кто-то пел у дяди Миши – наверное, его брат-гармонист в гости зашёл. Дома же было тихо. Неужели родители снова куда-то ушли?
Стараясь не шуметь, Машка повернула ключ в замке и толкнула дверь.
Нет, кто-то дома. На кухне свет.
Она тихо зашла и стала снимать верхнюю одежду, чтобы потом так же тихо юркнуть в зал.
– Маш, это ты, что ль? Привет. Как дела в школе? Что-то вы сегодня долго… – Мама вышла из кухни и поспешила обнять дочь. От мамы пахло духами и вкусной едой. – Ты ужинать будешь?
– Угу, – буркнула Маша.
– Ну, я тебе принесу в зал. Ты отдыхай теперь, бедняжка. Опять новый учебный год. Помню-помню, как это тяжело… Ничего, Маш, переживёшь как-нибудь. Все через это проходят.
– Папа на работе?
– Да, Солнышко, – бросила на ходу мама, отправляясь на кухню.
Машка бросила рюкзак в угол прихожей, не переживая о том, какие учебники и тетради взять завтра в школу. Сняв туфли и верхнюю одежду, прошмыгнула в зал, услышав по пути мамины слова, адресованные подружкам: «У Машки важный день. Снова в школу. Мы столько купили учебников и каких-то тетрадей новомодных – в них прям делать домашку надо будет. Но мне и не жалко! Знали бы вы, какая она у меня умница. Учителя просто её недооценивают – они же сами были троечники. Нет, ну правда, чего вы ржёте? А кто ещё пойдёт работать за три тысячи в этот ад? Жизнь не задалась – вот и отрываются на детях».
Подобные слова Машка слышала почти ежедневно, потому не обращала на них внимания уже давно. Пускай мама продолжает жить в своём мире – ей же не объяснить. Взрослые – они как статуи – кто в какой позе застыл, так и живут. Попробуй их поменять – только разобьёшь. Маму разбивать ей не хотелось, да и удобно было, что та винит во всём учителей.
Машка прыгнула на заветный диван, не снимая школьной формы. Нырнула, как в бассейн, а после прыжка схватила пульт с тумбочки.
Всё. Жизнь удалась.
Здравствуй, телевизор!
Впрочем, он и так был включенным. Выключался он только тогда, когда все-все-все покидали жилище. Он вещал и показывал вне зависимости от того, смотрит его кто-то или нет. Телевизор был четвёртым членом семьи, всезнающим и интересным.
Родители никогда не покупали программу передач (а она была такой классной, пахла печатной бумагой и предвестием клёвых фильмов), поэтому приходилось листать каналы в поисках чего-нибудь, заслуживающего внимания.
В девять почти везде показывали новости, потому надо успеть насладиться каким-нибудь классным шоу или фильмом. По «ОРТ» шла комедия про жандармов – один вид ворчливого Луи де Фюнеса в полицейской шапочке наводил на Машку тоску. «РТР» предлагал ей концерт эстрадной попсы, от которой хотелось лечь спать пораньше. А вот по «6-ому каналу» шёл зарубежный сериал!
– Доча, я принесла ужин! – В голосе мамы сквозили радостные нотки, словно она освободилась от какого-то мешающего ей камешка в обуви. – Поешь, и тарелку в мойку кинь. Мы с девчонками немного прогуляемся – ты нас не жди. Ложись спать. Папа только утром вернётся. Телевизор выключить не забудь – облучение вредно! Ну всё, спокойной ночи! Дай я тебя поцелую. До завтра, милая. Школу не проспи.
Теперь Машке стало понятно, кто был тем самым пресловутым камешком.
Это мама ещё при подруженьках такая добрая, заботливая и хозяйственная.
В телевизоре семья американцев тем временем весело проводила время. Они словно подтверждали любимые папины слова: «тупые американские фильмы». Вся суть сериала была в том, что члены семьи, будучи непроходимыми тупицами, вечно недопонимали друг друга, совершали безумные поступки, о последствиях которых и не подозревали.
Но это было весело, что ли.
Да, они кретины, но они, тем не менее, семья: они вместе, они куда-то ходят, что-то празднуют, заботятся и думают друг о друге.
Машкины вот родители не были идиотами: молодые и энергичные люди.
Почему же семьи-то нет? Сколько фильмов ни смотри, а такого, как у неё, не встретишь. Даже в «Один дома»!
Для Кевина Маккалистера это было приключением, а для Машки – буднями.
«Если хочешь попробовать начать новую жизнь, приходи сюда завтра».
Машка поняла, что хочет этого. Может быть, даже в этой тупой американской семье. Пускай её заберут шпионы и увезут туда. Хоть кто-то да обратит на неё внимание.
Но скорее всего записка от сектантов. Мама рассказывала про свидетелей Иеговы и кришнаитов, которые ходят по домам и вербуют в ряды подданных, слабых умом и нетвёрдых в вере. Сама мама и тем более папа в церкви не были лет десять, но, видимо, считали себя убеждёнными православными людьми.
– Пап, а чем отличаются мужчины от женщин?
– Одни работают, а другие – женщины.
После этой шутки раздался смех невидимой аудитории. Им смешно, а для Машки это будни.
«Если попробовать жизнь хочешь, приходи завтра».
Можно прийти хотя бы посмотреть, кто там окажется. Если что, убежит. Город-то рядом – это ж не овраг и не гаражи. Там всё как на ладони. Красть её вряд ли кто осмелится. А захотели б, так давно б украли.
– Пап, а когда ты закончишь работать?
– Когда закончатся все деньги.
Машка так и не поняла, что её реальность медленно переходила в сон. Квартира меняла очертания, голоса американской семейки ещё доносились откуда-то, словно сквозь толстую стену, пока не пропали окончательно. Шумел лишь прибой. Волны накатывались и растекались по песчаному пляжу, насколько хватало их сил. Вокруг ни души.
Машка прыгала на золотом песке от радости. Она одна! Она отдыхает!
