Призраки, которых мы скрываем

– Ты мог бы просто разбудить меня, – прошептала я, уютно устроившись в его обволакивающем тепле, – и я бы пошла к себе домой своими ногами.

Его усмешка была насыщенной и согревающей, как горячий шоколад в зимний день.

– И упустить возможность поносить тебя на руках, как маленького ребенка, уснувшего после насыщенной игры на детской площадке? Да ни за что!

Даже в таком сонном состоянии я чувствовала нежность в его голосе. Это был бальзам на груду событий минувших будних дней, охлаждающий жар погони за очередным моим заказом.

Когда мужчина бережно уложил меня на просторную кровать, от прикосновения шелковистых простыней к моему уставшему телу, по спине пробежали мурашки. Его пальцы спустились к моим ногам, массируя расслабление в мои измученные стопы. Ощущения были необъяснимо приятными и срывались с моих губ тихими стонами.

– Могла бы надеть более удобные туфли, а не эти пыточные гвозди на подошве… – пробурчал мужчина, его голос был наполнен нежной укоризной.

– О, Дэн… – мои полубессознательные слова проскользнули мимо губ. – Спасибо за это… Люблю тебя.

Я ждала очередного журения с его стороны, усмешки, удаляющихся шагов – чего угодно, какой-либо реакции. Вместо этого в течение десятков ударов сердца в комнате царила полнейшая тишина.

Неожиданно, я почувствовала легкое прикосновение к макушке.

Короткий поцелуй. Прощание на ночь или, возможно, начало чего-то большего?… Его губы были теплыми на моем лбу, когда он наклонился за очередным поцелуем, и на мгновение, только на это мгновение, в моей груди затеплилась надежда.

Дэн удалился, и мягкий шелест одеяла, опускающегося на мои плечи, эхом отозвался в голове. Я почувствовала, как усталость нарастает в каждом уголочке тела, и с моих губ сорвался довольный выдох.

В ночном полумраке, наблюдая за моим безмятежным сном у панорамных окон своего лофта, Дэниел Маккэнни, возможно, только что открыл дверцу своего большого сердца. Но я уже знала, что эта прекрасная дверца, хотя и казалась открытой, была заперта для таких, как я – с грязными ботинками.

…

Когда я открыла глаза, солнце уже ласкало моё лицо. Яркий дневной свет осветил белоснежные стены и минималистичный декор жилища, я почувствовала, как по губам пробежала улыбка. В голове промелькнули воспоминания о прошлой ночи.

Из кухни донесся запах свежесваренного кофе – терпкий, идеально подходящий для пробуждения холодным весенним утром. Это было странно. Дэн обычно был ранней пташкой, просыпаясь раньше меня и улетая на предстоящую напряженную работу в своём убойном отделе.

Но это утро было другим.

Аккуратно сложенная рубашка лежала на кресле рядом с кроватью, словно вежливое приглашение. Он знал, как я обожаю носить его рубашки по утрам – необъяснимый комфорт, заключенный в одежде с его запахом.

Я бесшумно прошла к кухни и прислонилась к деревянному косяку. Стоя ко мне спиной, МакКанни будучи в одних пижамных штанах, переворачивал блинчики с мастерством опытного повара.

– Звонили из бюро. Спрашивают о местонахождении своего лучшего следователя, – хихикнула я, блуждая взглядом по его рельефной спине.

– …Серьезно, Руби? – ответ последовал без промедления. Даже не видя лица мужчины, я представляла себе его широкую ухмылку.

– Абсолютно, – улыбнувшись, я направилась к барной стойке рядом с ним. – Я передала им, что его здесь нет, никогда не было и не будет, – добавив это, усаживаюсь на высокий стул наблюдателя. – Не так ли, детектив МакКанни?

Дэн пробормотал что-то вроде "очень смешно", по-прежнему отказываясь повернуться и посмотреть на сонную меня. Он был слишком занят подачей порции блинов, которые наполняли кухню непередаваемым ароматом выпечки. Я хихикнула, довольная тем, что сбила его с ритма.

– Нет, а если серьезно… Почему ты все еще здесь? – поинтересовалась я, откупоривая кофейник, чтобы налить нам обоим по кружке эспрессо.

– Не мог пропустить момент, когда наконец проснётся храпящая принцесса, – ответил он, наконец повернувшись ко мне лицом. – Ты.

Его губы скривились в дразнящей ухмылке, когда он направил на меня кухонную лопатку в кленовом сиропе.

– Из-за таких следователей, как ты, Дэниел, расследования откладываются на неопределенный срок.

– А такие женщины, как ты, Руби, являются причиной того, что порядочные мужчины не могут сосредоточиться на своей работе, – отмахнулся он, слизывая сироп с большого пальца, и изучая мое заспанное лицо.

Мои брови взлетели вверх от такого кокетливого замечания. Мы всегда перебрасывались шутками, не переставая подшучивать друг над другом даже в самых суровых и изматывающих ситуациях. Но все же он знал, что мне нравятся его игривые комментарии, ведь они облегчают бремя наших сложных ролей.

И вот мы наслаждались украденным утром за порцией вкуснейших блинчиков, радуясь компании друг друга, пока всё ещё могли…

Рубикон

По спине струилась обжигающая дорожка воды. Впервые за много лет меня охватило чувство безмятежного счастья. Рутина дней была наконец-то смыта. Я обернула вокруг себя полотенце и ступила на холодный кафель ванной комнаты лофта Дэна. Бросив взгляд в зеркало, запотевшее от пара, я скользнула по нему рукой, чтобы узреть себя с раскрасневшимися щеками.

И тут мой взор упал на серебряную цепочку на шее. Она по-прежнему сверкала, даже спустя тринадцать лет после того, как подарил мне ее ты. Декоративный ключик на тонкой цепочке – это было обещание, которое ты дал.

«Да ладно тебе, Кир, – сказал ты тогда, бережно застегивая цепочку на моей шее. – Это почетный знак. Ты первая из наших, кто сдал экзамен по вождению».

Твой смех всегда был заразителен. Он разносился с лёгкостью летнего бриза, освещая стены нашей мрачной хижины в лесу. Я носила цепочку с гордостью, но внутри чувствовала грусть. Ты больше не будешь забирать меня из школы, вот что это означало. Больше не будет спонтанных ночных поездок на пляж на твоей ретро машине, больше не придется держаться за твою руку, когда море штормило и было трудно карабкаться вверх по дюнам. У тебя была вторая часть кулона на магните. Маленький замочек, который идеально подходил к моему ключу – символ нашего единства. В тот день ты смеялся, покачивая замок в пальцах. Помню, я спросила тебя, почему ты выбрал для нас именно замок и ключ.

«Ты не понимаешь? Это как мы, – ответил ты. – Ключ и замок созданы друг для друга, и когда их соединяют вместе, они становятся одним целым механизмом».

Я завидовала тому замку чёрной завистью, ведь он, наверное, остался с тобой, рядом с твоим сердцем. Но с годами я начала сомневаться, что он вообще был с тобой в ту ночь, когда ты исчез.

Мои мысли постоянно возвращались к одному вопросу: где сейчас эта половинка кулона? Это было загадкой для меня, как и твое неожиданное исчезновение из моей жизни… Если кто-то спрашивал меня, чего я боюсь больше всего, я отвечала, что, наверное, умереть в одиночестве или что-то в этом роде, но на самом деле больше всего я боялась не узнать, что же с тобой тогда случилось. Один день ты был рядом, ухмылки и заразительный смех, а на следующий день тебя не стало. Ни записок, ни звонков… ничего.

Если я и была обречена на то, чтобы никогда не найти чего-то в этой жизни охотницы, то это было твое местонахождение, Милай. И по мере того, как дни превращались в недели, а недели – в месяцы, я теряла всякую надежду когда-нибудь найти этот единственный подходящий замок к моему оставшемуся ключу около сердца.

Время шло, и я поняла, как неумолимо движется жизнь, как солнце восходит каждый день, несмотря ни на что. Я научилась жить с отсутствующим замком и ключом, который никуда не годится. Но где-то в глубине души я всё же надеялась найти этот замок. Он дополнял ключ на моей шее, так же идеально как ты дополнял меня, Милай.

Я с сожалением подумала о том, что так и не сказала тебе, как много ты для меня значил… Я не решалась. Ведь эту привилегию всегда брал на себя ты.

Стоя в утреннем свете, я наконец приняла решение. Я прокручивала его в голове бесчисленное количество раз, анализировала все возможности, все исходы. И вывод всегда был один и тот же. Я впускала Дэниела в своё сердце… Я наконец-то решила дать нам шанс, небольшой шанс. Но, тем не менее, он был, и эта мысль приводила меня в ужас и трепет.

В эти выходные я познакомлюсь с его родителями, поеду с ним в его родную коммуну в часу езды от города и попытаюсь найти общий язык, а возможно, и светлое будущее. Проводя расческой по мокрым волосам, я погрузилась в свои мысли и потянула за волосы сильнее, чем нужно. Расческа выскользнула из рук, и я беспомощно наблюдала, как она упала на пол.

Наклонившись, я поморщилась, виня в этом свою рассеянность и неуклюжесть. Увлекшись, я резко выпрямляюсь, не учитывая расстояния до раковины, и больно ударяюсь затылком. Резкая боль в затылке сразу затуманила сознание. С губ сорвалось тихое ругательство на родном языке. Пришлось ковылять к морозилке на кухне, чтобы отыскать пакет со льдом в множестве полуфабрикатах Дэна. С неохотой прижимаю лёд к больному месту, хмурясь от ноющей боли.

Все еще потерянная в сложившейся ситуации, нахожу утешительный юмор во всем этом, когда стою полуголая, завернутая в одно лишь полотенце, в тихом лофте своего партнера, с шишкой на затылке. Пакет со льдом в моей руке превратился из твёрдого в жидкость, растаяв окончательно. Выбросив его в пакет для отходов из пластика под кухонной раковиной, краем глаза замечаю что-то необычное в мусорном ведре, что-то неуместное для остального мусора.

Из-под выброшенных бумаг и обёрток выглядывал конверт, ярко-желтый цвет которого контрастировал с остальным тусклым цветом. От слова, напечатанного на лицевой стороне, у меня сжалось сердце. «Рубикон», – гласило оно…

Слово, которое ты с нежностью превратил в прозвище для меня. Кира Рубинина стала Рубиконом… Ты часто говорил, что я – твоя точка невозврата жизни, Милай, твой собственный рубикон.

Руки предательски дрожали, когда я подобрала конверт, пальцы обводили буквы, выведенные торжественными красными чернилами. Конверт уже вскрывали, верхний край был надрезан, и я невольно задалась вопросом, почему у Дэна в мусорной корзине лежит уже вскрытое письмо, адресованное мне.

Еле собравшись с силами, я вникла в содержание послания, и слова обрушились на меня, как грузовой поезд. В нем говорилось об определенном месте, дате…

«Наша хижина в лесу», «8 мая» и давно забытое имя: «Милай».

Твоё имя… Я не слышала о нем уже тринадцать лет, имя, которое отозвалось в моем сознании чувством ужаса и раздирающей душу тоской.

– …Милай, – произнесли мои похолодевшие губы. Твоё имя, призрак воспоминаний.

Мир словно ушел из-под ног, ватные вконец ноги ослабли. Я обмякла на полу кухни, отчаянно прижимая письмо к груди, словно это был мой спасательный круг. Свет дневного солнца словно померк, все вокруг погрузилось в черноту. В голове крутился водоворот вопросов, и я не обратила внимания на то, как кто-то настойчиво звал меня по имени… Дэн?…

Его тон был паническим, лицо – бледным и обеспокоенным, он схватил меня за руку, выкрикивая мое имя и что-то ещё. Но для меня все это утонуло, и все, что я чувствовала перед тем, как провалиться в беспамятство, была чернота и твой беззаботный смех. Только одно слово повторялось в моей голове снова и снова: «Рубикон».

Последствие обмана

– Этот парень исчез, Руби! – воскликнул Дэн. Его голос резким эхом разнесся по ярко освещенной гостиной, отражаясь от высоких потолков мансарды. – Ты думаешь, что спустя тринадцать лет он решил вдруг броситься к тебе с просьбой увидеться?! – его глаза были широко раскрыты, пальцы слегка дрожали, когда он впился ими в спинку дивана, пытаясь своей взвинченной речью образумить меня.

Голос канадца был возбужденно встревожен чём-то, что совсем не сходилось с его обычным спокойствием.

– Это не он послал тебе это злосчастное письмо! Как ты не понимаешь это?!… Прошу, послушай же меня!… У тебя есть я, Руби. Я настоящий, я здесь с тобой. А он – нет. Мы…

Он попытался приобнять меня за плечи, но я яро отшатнулась от него. В этот момент, я почувствовала, как гнев нарастает внутри, разгораясь, чтобы вырваться наружу.

– Мы?! Да нас бы вообще не было, если бы не он, Дэн! – мой голос был настолько пронзительным, что даже я вздрогнула от звука. – Знаешь, почему я сбежала с родины ещё подростком? Почему стала охотницей за головами? Знаешь, почему я так одержима идеей искать незнакомых мне людей? Теперь я могу сказать тебе. Это все из-за него! Это просто смешно обсуждать!… – прорычав слова, я схватилась руками за голову, оттягивая волосы до отрезвляющей боли. – Я теперь лучшая охотница в этом чертовом городе! И даже если бы я была лучшей во всей Вселенной!… Это ничего бы не изменило. Я бы не смогла найти того единственного человека, ради которого я готова бросить все свои дела на свете, лишь бы узнать, где он!!

Я почувствовала, как на глаза навернулись горячие слезы. Но время для них еще не пришло. Не хочу разрыдаться при нем.

Лицо мужчины было призрачно-белым, рот то открывался, то закрывался, когда он пытался найти нужные слова, но все не находил. Я никогда не видела его в такой истерике, ни разу. Стальное самообладание эмоциями, веселый и милый Дэн, которого я знала, исчез; его сменил этот незнакомец, который выглядел так, словно был в нескольких секундах от того, чтобы накричать на меня и выставить из своего дома.

– Ты понимаешь, что это может быть кто угодно, кто написал это письмо? Кто угодно! – вскипел он, небрежно запустив руку в идеальную причёску с лаком, портя ее. – Пойми меня, я не мог допустить, чтобы ты переживала из-за какого-то злого розыгрыша, поэтому и выбросил это письмо.

– …Розыгрыша?

– Да. Я знаю о том несчастном пропавшем без вести мальчике. – тяжело выдохнул Дэн, пытаясь унять расплескавшиеся эмоции. – Когда ты рассказала мне, откуда ты родом, я из любопытства поискал информацию о твоём городке. Благо, существует достойный онлайн переводчик с русского. – криво усмехнулся он, проведя ладонью по лицу. – Я знаю, что дело об исчезновении людей из этого Кранца хорошо известно в Калининграде и области. Так что это, вероятно, какой-то начитавшийся газетных замёток чокнутый, который знает о тебе и решил сыграть на твоих чувствах, Руби.

По щекам потекли злые слезы, в груди нарастало жжение, становилось трудно дышать. От его слов мне стало еще больнее. Оказывается, Дэн читал что-то про Кранц… Он думает, что знает. Но в действительности он не знает ничего.

– …Ты спрятал от меня моё письмо. – мой голос разнесся по пустому пространству.

Я пошатнулась, будто ошпаренная, торопливо кидаясь собирать все свои немногие вещи в его лофте – свитера, ноутбук, зубную щетку, косметику, – стараясь сохранять при этом спокойствие, не позволяя надвигающемуся отчаянию одолеть меня.

– Ты порылся в почтовом ящике у меня дома, прочитал мое письмо и имел наглость его выбросить! Ты сыграл на моих чувствах лучше, чем какой-либо вымышленный чокнутый, Дэн!

– Руби, пожалуйста! Просто выслушай меня! – руки мужчины потянулись к моим, пытаясь забрать у меня переполненную сумку. – Тебе просто нужно успокоиться!

От шока у меня защемило сердце, я уставилась на него с ненавистью, и его глаза отразили мою боль. В моей голове все начало расплываться. Единственное, на чем я могла сосредоточиться – это его умоляющий взгляд, и его голос, который отчаянно пытался объясниться в необъяснимом. Но было уже слишком поздно. Ущерб был нанесен. Процесс восстановления доверия потребует времени, которое я не была уверена, что смогу ему теперь дать.

Июль 2005 г., Кранц

Мы отдыхали на ковре из сухого мха, щедро устланном еловыми иголками. Наша импровизированная постель располагалась на пологом склоне дюны в сосновом бору, с которого открывался панорамный вид на наш маленький приморский городок. Мир под нами представлял собой фотомонтаж, усеявший горизонт разноцветными усадьбами и невысокими домами с красной черепицей, причудливо расположившимися между раскинувшимися лесными угодьями на берегу своенравного Балтийского моря.

Когда я провела пальцами по беспорядочным густым волосам Милая шоколадного цвета, в моей груди зародилось чувство необъяснимой нежности. От него веяло уютом, знакомым и в то же время таинственным. Но это спокойствие было на мгновение прервано, когда он нарушил молчание, которое мы так комфортно разделяли.

– Знаешь… а ведь, если бы я рассказал тебе все о себе, ты бы, наверное, не захотела больше со мной быть, – признался он, удивив меня странным откровением.

Его слова охладили нагретый хвойный воздух, всколыхнув безмятежность, в которой мы так мирно плавали, проводя выходные вместе.

Я с любопытством и некоторым недоверием посмотрела на парня, лежавшего на спине с полуприкрытыми глазами.

– Почему? Ты считаешь, я с тобой только для того, чтобы раскрывать твои маленькие секреты?

Его лицо расплылось в очаровательной мальчишеской улыбке. Глядя на ямочки на его красивом лице, я почувствовала странное желание разгадать его тайну, которой он вечно прикрывался, чтобы отпугивать меня время от времени. Но как раз в тот момент, когда это желание грозило испортить наш мирный момент, он бесстрастно ответил: – …Что-то вроде того.

Но я не позволила его причудливым изречениям о природе наших отношений испортить идиллию. Вместо этого я решила его заверить в обратном. Нежно обнимая его лицо ладонями, провожу большим пальцем по его точеной скуле, отражая чувства, которые мягко плясали в моих глазах.

– Милай… разве ты не понимаешь? – тихо начала я, мой голос зазвучал искренне. – Даже если бы я знала каждую деталь твоей жизни, каждый маленький и большой секрет… – делаю паузу, собирая свои эмоции, которые, казалось, были разбросаны повсюду лишь от его нескольких слов. – Я бы все равно смотрела на тебя, как на самую большую загадку, которую мне предстоит разгадать.

Мое признание повисло в воздухе, обещание было таким же твёрдым, как поросшая мхом земля под нами.

Он продолжал смотреть в безоблачное небо, его уязвимость скрывалась под бархатистым пологом спокойной внешности. На мгновение тишина вновь стала нашим спутником – немым наблюдателем наших тайных свиданий.

Постепенно лицо Милая озарила теплая улыбка с обаятельной родинкой в самом углу губ, а серые печальные глаза заискрились невысказанным признанием, когда он повернул голову, чтобы встретится со мной взглядом. Это было наше крещендо, сочетание молчаливого понимания и непоколебимого доверия. Мы были двумя кусочками паззла с неясными очертаниями, прижавшимися друг к другу, чтобы завершить незримую картину, которой мы являлись.

Бракованная птица и золотая клетка

Анета ВуйчикПрага, Чехия

Нежная мелодия эхом разносилась по выложенному мрамором простору, олицетворяющему собой дом, который я так любила. Медовые ноты, звенящие в воздухе, отражающие всю глубину классической музыки стиля импрессионизма. Мои пальцы танцевали по полированным черно-белым клавишам, сплетая истории о радости и боли, плавно переходящие в эхо тишины моего одиночества.

– Понимаешь, Бьянка, – обратилась я к своей постоянной слушательнице, прекрасной белоснежной кошке, свернувшейся калачиком на бархатном табурете рояля подле меня, – Дебюсси ведь понимал безмолвные крики души, как считаешь?

Бьянка лишь пошевелилась в уютной дреме, лениво помахивая хвостом в знак согласия. Дождь мрачно отражался в больших окнах зала особняка, как в зеркале моей затянувшейся меланхолии.

Отполированная белая поверхность рояля отражало два улыбающихся лица, застывших на фото в позолоченной рамке на стене. Сияя под теплым солнцем Монако, мы с мужем выглядели просто восхитительно. Но это была всего лишь фотография – застывший фрагмент времени, лишенный подлинных эмоций.

Иржи Вуйчик, мой муж, который был скорее моим трофеем, и я, жена, которая была скорее его экспонатом, позировали вместе идеально, наш смех с фото звучал так же звонко, как и фужеры с шампанским, которые мы держали в руках. Кадр был не просто сувениром медового месяца, а фасадом соответствия общественным нормам – двумя галочками в инструкции по идеальной жизни.

Мой взгляд переместился на Иржи. Он выглядел… счастливым. Искренним или нет, я до сих пор не могла сказать, даже после семи лет супружеской жизни. И все же во мне всколыхнулась обида. Неужели мое счастье было не более чем рамкой на стене? Видела ли я себя по-настоящему, не будучи женой лучшего в Праге хирурга-трансплантолога, вечно послушной девочкой, закованной в кандалы общественных норм?

Перспектива была пугающей: рискнуть войти в мир, от которого я была отчуждена – в свое Я. Гораздо проще и не так страшно было потерять себя среди великосветских разговоров о том, кто приобрёл самый шикарный загородный дом в Карпатах, самую перспективную роль на работе, самую изысканную жизнь… Болезненным, однако, было осознание того, что мои юношеские мечты канули в Лету, а гротескная победа непрошеной жизни над моей идентичностью. Под слоями притворных улыбок и пустых обожаний скрывалась та самая мятежная девчонка из Калининграда, которая мечтала о полуночных сонатах и свободе.

Европейское гражданство, ради которого я и связала себя узами брака с Иржи, той душевной свободы не дало. На то брак и зовётся браком, наверное. Ибо я оказалась в прекрасной ловушке позолоченных стен, которые отражали мое разочарование своей жизнью. Мои мечты и желания играть в оркестре были потеряны в постоянной серой карусели жизненных фривольностей. Как мурлыкающая во сне Бьянка, я тоже спала в этой так называемой "идеальной жизни".

За каждой "успешной" женщиной стояла невидимая история капитуляции – капитуляции перед социальными нормами, перед желаниями других, перед цепями поверхностного величия сильного пола. Не стала исключением и я, отказавшись от мечты играть на клавишах сердца многих под прикрытием высокой конкуренции на это место. На самом же деле, все в этом доме делалось так, как скажет Иржи. Жена – домохозяйка. Я ею и притворялась.

Каскад нот заполнил дом, наполнив пространство ритмом непокорности, зажег искру внутри. Мое прикосновение на инструменте ослабло, мелодия оборвалась.

«Разве мы не счастливая семья?» – эта мысль эхом отдавалась в голове, тяжелым грузом ложась на сердце.

Показной особняк в пригороде столицы теперь казался клеткой, в которой были потеряны мечты, а счастье – лишь иллюзия.

Глубоко заложенная мелодия пульсировала внутри, шепча слова неповиновения, призывая меня вырваться на свободу. Освободиться от пустого смеха и бросить вызов мужу, поросшему в снобизме с его дружками.

Мягкое мурлыканье кошки на моих коленях успокаивало, напоминая о забытом мире за этими высокими стенами. Мир, где мечтам было позволено жить и дышать, где я снова смогу быть собой.

Пока ливень бил по окнам, рисуя серый шедевр, я поняла, что жить так… я больше не могу.

В конце концов, в отчаянной симфонии, как и в дожде, есть своя поэтическая красота. И самое время сыграть эту симфонию вслух.

…

Каждое утро Иржи непременно целовал меня в лоб, когда я надевала свою форму для йоги – живую смесь обтягивающего мою стройную фигуру спандекса и телесных цветов, которые его завораживали. Чех был чересчур примерным мужем, уважительным и всегда поддерживающим меня. Он твердо верил в мою любовь к йоге и в то, что она приносит мне не только физическую пользу, но и духовную.

Когда он поцеловал меня в лоб на прощание сегодня утром, я мило улыбнулась, и как примерная жена, сонно промурлыкала: – Не забудь свой зонтик, милый!

С этого ритуала начиналось мое каждое утро. Но как только белая Тесла мужа исчезала из виду, я сбрасывала с себя образ йогини и обретала совершенно другую личность. Мое перевоплощение начиналось за закрытыми дверями гардеробной, где среди сумочек «Биркин», всевозможных туфель и дизайнерской одежды лежал мой заветный скейтерский наряд и потрепанный скейтборд. Мой восторженный подросток выныривал из глубин скучной взрослой жизни. Затем я отправлялась в просторный пригородный скейтпарк – мир, далекий от моего глянцевого утреннего фасада, где я 'занималась' йогой.

Именно там, в разрисованной граффити бетонной траншее, мое колотящееся сердце находило успокоение в безрассудстве ситуации. Я выпрямлялась и делала глубокий вдох, впитывая в себя все острые ощущения и адреналин от поездки на скейте.

Утром в парке было многолюдно – разношерстная толпа увлеченных скейтеров и любопытных зрителей. Сердце заколотилось в предвкушении, доска пронеслась по ветру, но тут произошло резкое и неожиданное столкновение.

Я врезалась в крепкую фигуру бесспорно красивого молодого человека в неприметной черной толстовке. В последовавшей за этим растерянности я прижалась к нему, словно ища защиты, и взаимное недоумение было замаскировано молчаливой паузой.

– Аккуратней, слэчно… – пробормотал парень, назвав меня незамужней девушкой.