banner banner banner
Политический человек. Социальные основания политики
Политический человек. Социальные основания политики
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Политический человек. Социальные основания политики

скачать книгу бесплатно


Некоторые дополнительные косвенные свидетельства того, что нацисты обращались вовсе не к тем же самым источникам электоральной поддержки, что и традиционные немецкие правые партии, можно также обнаружить в данных о голосовании мужчин и женщин. В Германии 1920-х и 1930-х годов наблюдалась следующая картина: чем более консервативной или религиозной была партия, тем выше, вообще говоря, был уровень ее поддержки женщинами. Немецкая национальная народная партия пользовалась большей поддержкой со стороны женщин, нежели любая другая партия, кроме католической Партии центра. Нацисты же – наряду с более либеральными партиями среднего класса и марксистскими партиями – получали непропорционально высокую поддержку от мужчин[222 - Самую исчерпывающую совокупность данных об избирательных кампаниях в Германии, где представлены результаты голосования на разных выборах с разбивкой по партиям и в гендерном разрезе, можно найти в работах Maurice Duverger, La Participation des femmes ? la vie politique (Paris: UNESCO, 1955), pp. 56–63; и Gabriele Bremme, Die politische Rolle der Frau in Deutschland (G?ttingen: Vandenhoeck und Ruprecht, 1956), pp. 74–77, 111, 243–252; см. также: Heinrich Strie?er, Deutsche Wahlen in Bildern und Zahlen (D?sseldorf: Wilhelm Hagemann, 1946), pp. 20–22; G?nther Franz, Die politischen Wahlen in Niedersachsen 1867 bis 1949 (Bremen-Horn: Walter Dorn Verlag, 1957), pp. 28–32; Karl D. Bracher, op. cit., p. 476; Herbert Tingsten, Political Behavior: Studies in Election Statistics (London: P. S. King & Son, 1937), pp. 37–65.].

Больше прямых свидетельств в поддержку указанного тезиса содержится в проведенном Хеберле исследовании Шлезвиг-Гольштейна – той земли, где нацисты были сильнее всего. В 1932 г. «консерваторы выглядели наиболее слабыми там, где нацисты были самыми сильными, и, напротив, нацисты были относительно слабы в тех местах, где консерваторы показали свою силу. В 18 преимущественно сельских избирательных округах корреляция между процентными долями голосов, полученных NSDAP [нацистами] и DNVP [консерваторами], отрицательна (минус 0,89). <…> Похоже, что нацисты в 1932 году действительно сделались реальными преемниками таких давно существовавших либеральных партий, как Landespartei (партия земель) и демократическая партия, став той политической силой, которой отдавали свои предпочтения мелкие фермеры… в то время как помещики и крупные фермеры чаще всего отказывались отдавать свои голоса в пользу Гитлера»[223 - Rudolf Heberle, op. cit, pp. 113, 114, 119 (курсив автора данной книги).].

В отчете о более свежем анализе, проделанном немецким политологом Гюнтером Францем, который идентифицировал электоральные тенденции в другой германской земле, где нацисты были очень сильны, Нижней Саксонии, представлены похожие модели и картины голосования. Г. Франц заканчивает следующими выводами: «Большинство избирателей, голосовавших за национал-социалистов, пришли к ним от буржуазных центристских партий. Партия DNVP [консерваторы] тоже потеряла избирателей, но в 1932 году ее кандидаты сохранили голоса, которые получили в 1930 году, а на следующих двух выборах они даже увеличили суммарное количество поданных за них голосов. DNVP оказалась просто единственной (за исключением католического центра) буржуазной партией, которая не рухнула перед лицом NSDAP…»[224 - G?nther Franz, op. cit., p. 62.]

Примерно такая же ситуация, как в Шлезвиг-Гольштейне и Нижней Саксонии, была также и по всей Германии в целом. Суммарно для всех существовавших в ней тридцати пяти избирательных округов ранговая корреляция пропорционального увеличения прироста голосов у нацистов с потерей голосов либеральными партиями была выше (0,48), чем корреляция с потерей голосов у консерваторов (0,25)[225 - Шесть восточных приграничных округов, в которых как прирост голосов у нацистов, так и их потеря консерваторами были в обоих случаях высокими, повлияли на факт небольшой положительной корреляции между этими двумя показателями. Без указанных шести округов корреляция на самом деле отрицательна.].

Помимо либеральных партий существовала еще одна, совсем иная группа немецких партий, чьей базой служил Mittelstand (средний слой общества) и чьи сторонники, как представляется, почти без исключения, можно сказать скопом, переметнулись к нацистам, – это так называемые федералисты, или партии региональной автономии[226 - В Шлезвиг-Гольштейне регионалистская Landespartei (Партия земель) была в 1919 и 1921 гг. сильна в тех же самых районах, где самое большое количество голосов обеспечивала себе и Демократическая партия с ее либеральной направленностью. Это были те же территории, которые в 1930-х годах оказали нацистам наиболее серьезную поддержку. См.: R. Heberle, op. cit., pp. 98—100; в Нижней Саксонии внимательный анализ голосования говорит о том, что сторонники партии ганноверских регионалистов Welfen, которая до 1932 г. была в этой земле одной из самых крупных партий, чуть ли не в полном составе перешли к нацистам. Тамошние «ориентированные на средний класс и сельское население избирательные округа… в которых Welfen обеспечивала себе наибольшее количество голосов, стали самыми первыми по времени и самыми сильными центрами нацизма». См.: G. Franz, op. сit, pp. 53–54, а также p. 62. В Баварии партия под названием Bayerischer Bauern und Mittelstandsbund (Баварский союз крестьян и среднего сословия), в какой-то степени сопоставимая с предыдущей, почти полностью утратила поддержку, скатившись от 11,1 % голосов на выборах 1928 г. до 3,3 % в 1932 г. При этом исследование баварских электоральных моделей говорит о том, что эта партия, как и другие регионалистские партии, потеряла своих избирателей преимущественно в пользу нацистов. См.: Meinrad Hagman, Der Weg ins Verh?ngnis, Reichstagswahlergebnisse 1919 bis 1933 besonders aus Bayern (M?nchen; Michael Beckstein Verlag, 1946), pp. 27–28. Сочувственный анализ причин, по которым аграрное регионалистское движение Гессена проложило путь к победе нацистов на выборах в этой земле, см. в: Eugen Schmahl, Entwicklung der v?lkischen Bewegung (Giessen: Emil Roth Verlag, 1933). В этой книге содержится приложение, где анализируются изменения в голосовании за нацистов с 1930 до 1932 гг., см.: Wilhelm Seipel, «Entwicklung der nationalsozialistischen Bauern-bewegung in Hessen», pp. 135–167. На выборах 1931 г. в провинциальное собрание представительство Земельного союза (Landbund) Гессена резко упало с 14 до 3 %, и вскоре после этого указанная организация перестала существовать как самостоятельная политическая партия и заключила соглашение с нацистами. Ibid., pp. 163–165.]. Указанные партии возражали либо вообще против объединения Германии, либо против реальной аннексии Пруссией самых разных областей, в частности таких, как Гессен, Нижняя Саксония и Шлезвиг-Гольштейн. В значительной мере они выражали вслух отношение сельских и городских средних классов провинциальных территорий к увеличивающейся бюрократизации современного индустриального общества; в общем, им хотелось бы перевести стрелки часов назад, децентрализовав правительственную власть. На первый взгляд, децентрализаторские устремления партий региональной автономии и восхваление государства, неотъемлемо присущее фашизму или нацизму, кажутся отражающими абсолютно несовпадающие потребности и чувства. Но в реальности и идеология «прав отдельных земель», которую исповедовали регионалисты, и идеологический антагонизм нацистов по отношению к «крупным» силам индустриального общества взывали к одной и той же страте населения – к тем людям, которые ощущали себя насильственно лишенными корней и своих «природных» прав или же выброшенными из жизни. В своей экономической идеологии региональные партии выражали чувства, похожие на те, что озвучивали нацисты еще перед тем, как обрели полную силу. Так, Schleswig-Holsteinische Landespartei (Партия земли Шлезвиг-Гольштейн), которая требовала «региональной и культурной автономии для Шлезвиг-Гольштейна в рамках Германии», написала в своей ранней программе: «Мастер [ремесленник, кустарь] должен быть защищен, с одной стороны, против капитализма, уничтожающего его с помощью своих фабрик и заводов, а с другой стороны, против социализма, который стремится сделать его неквалифицированным пролетарием, работающим в системе наемного труда за скудную зарплату. В то же время торговец должен быть защищен против капитализма в форме больших универсальных магазинов, а вся розничная торговля в целом – против опасностей социализма»[227 - Цит. по: R. Heberle, op. cit., p. 47. Партия Hessische Volksbund (Гессенский народный союз) выражала подобные чувства в Гессене. Ibid., p. 52.].

Связь между регионализмом как идеологией, протестующей против гигантизма и централизации, и как прямым выражением своекорыстного экономического интереса мелких бизнесменов можно видеть в объединении двух самых крупных из региональных партий, нижнесаксонской Deutsch-Hanoverischen Partei (Германско-ганноверской партии) и баварского Bauern und Mittelstandsbund (Союза крестьян и среднего сословия), в одну парламентскую фракцию с Wirtschaftspartei (Экономической партией) – организацией, которая явным образом определяла себя в качестве представляющей интересы мелких предпринимателей. На выборах 1924 г. баварские регионалисты и партия мелких бизнесменов фактически включили в свои избирательные бюллетени единый совместный список кандидатов[228 - F. A. Hermens, Demokratie und Wahlrecht (Paderbom: Verlag Ferdinand Sch?ningh, 1933), pp. 125–126; и G?nther Franz, op. cit., p. 53.]. Как подчеркивает Хеберле, говоря об этих партиях: «Критика прусской политики… требование назначать внутри земель в качестве государственных служащих только лиц местного происхождения, отказ принимать Берлин в качестве всеобщего центра культуры – все это были отдушины, дававшие выход настроениям, которые сформировались задолго перед войной. <…> В своей основе критика, направленная против Пруссии, была просто выражением общей антипатии по отношению к общественной системе индустриального капитализма»[229 - R. Heberle, op. сit., p. 49.].

Обращение нацистов к тем элементам в немецком обществе, которые были очень недовольны мощью, властью и даже культурой больших городов, нашло также отражение в успехе нацистов у населения малых общин. Детальный экологический анализ голосования на выборах 1932 г. в германских городах с населением более 25 тыс. человек указывает, что чем больше город, тем меньше там голосовали за нацистов. В городах с населением более 25 тыс. человек нацисты обеспечили себе меньшую часть общей суммы полученных ими голосов, чем любая из других пяти основных партий, включая Католическую партию центра и консервативную DNVP[230 - Samuel A. Pratt, op. cit., pp. 63, 261–266. Хеберле сообщает также, что внутри Шлезвиг-Гольштейна «анализ итогов выборов по разным общинам показал довольно сильную обратную зависимость между размером общины и процентной долей голосов, которую получила в ней NSDAP», – см.: R. Heberle, op. cit., p. 89. Брахер, дифференцируя 35 больших избирательных округов в зависимости от того, были ли в них результаты голосования за нацистов высокими или низкими, обнаружил, что округа с высоким уровнем поддержки нацистов носили более сельский характер, чем округа с их низкой поддержкой. Этот вывод находится в том же русле, что и результаты, которые получил Пратт. См.: Karl A. Bracher, op. cit., pp. 647–648.]. И такая крупная столичная метрополия, как Берлин, оказалась единственным избирательным округом с преимущественно протестантским населением, в котором нацисты получили в июле 1932 г. менее 25 % голосов[231 - Все исследователи соглашаются в том, что религия воздействовала на поддержку нацистов больше, чем любой другой фактор. Нацисты были слабы в католических регионах и городах, зато обеспечивали себе большинство во многих малых протестантских общинах.]. Эти факты, бесспорно, бросают очень сильный вызов различным интерпретациям нацизма как продукта нарастания аномии, а также общей неприкаянности и утраты корней в современном городском индустриальном обществе.

Анализ сдвигов и перераспределений в картинах голосования немецких избирателей за немарксистские и некатолические партии в интервале между 1928 и 1932 гг. показывает, как мы видели, что нацисты получили непропорционально большую прибавку голосов от избирателей центристских и либеральных партий, а вовсе не от консерваторов, подтверждая тем самым один из аспектов уже известного нам тезиса, состоящего в следующем: классический фашизм обращается к тем же самым стратам общества, что и либерализм. Вторая часть того же набора аргументов, утверждающая, что фашизм обращается преимущественно к тем представителям средних страт, у кого есть собственное дело и кто работает на самого себя, получила поддержку в трех отдельных и независимых экологических исследованиях голосования в Германии между 1928 и 1932 гг. Два американских социолога, Чарльз Лумис и Дж. Аллен Бигл (Charles P. Loomis, J. Allen Beegle), вычислили корреляцию между процентной долей голосования за нацистов в 1932 г. во взятых из трех земель общинах с населением менее 10 тыс. человек и процентной долей самодеятельного населения в тех или иных социально-экономических классах, после чего они обнаружили, что «области, где средние классы преобладали [на это указывала доля собственников среди населения и отношение числа собственников к количеству малоквалифицированных рабочих и служащих, которые состоят в штате и получают жалованье], давали нацистам все больше и больше голосов по мере того, как Германия погружалась в экономический и социальный кризис».

Эта высокая корреляция между голосованием за нацистов и владением собственностью сохраняется также для владельцев ферм, равно как и для владельцев мелкого бизнеса и малых промышленных предприятий в Шлезвиг-Гольштейне и Ганновере, но не в Баварии – сугубо католическом регионе, где нацисты были относительно слабы[232 - Charles P. Loomis and J. Allen Beegle, «The Spread of German Nazism in Rural Areas», American Sociological Review, 11 (1946), pp. 729, 730. Данные практически обо всех выборах, проходивших в Германии как при Веймарской, так и при Боннской республиках, показывают, что католическая принадлежность постоянно и систематически доминирует над классовой принадлежностью или любой другой лояльностью в качестве главной детерминанты партийной поддержки. Наибольшая поддержка нацистов в Баварии и других католических областях исходила от протестантских анклавов и указанный факт делает в таких регионах относительно бесполезным экологический анализ, который не считает религиозную принадлежность неизменной.]. Хеберле в своем исследовании Шлезвиг-Гольштейна, где он проанализировал все избирательные кампании во времена Веймарской республики, пришел к заключению, что «классами, особенно восприимчивыми к нацизму, были не сельское дворянство или крупные фермеры и не сельский пролетариат, а скорее владельцы маленьких ферм, которые во многом представляли собой сельский эквивалент тех нижних слоев среднего класса или же мелкой буржуазии (Kleinbuergertum), которые в городах составляли главную опору NSDAP, можно сказать ее становой хребет»[233 - R. Heberle, op. cit., p. 112. Гюнтер Франц также сообщает, что в Нижней Саксонии «именно буржуазный средний класс в городах и владельцы ферм в сельской местности были теми, кто поддерживал NSDAP». См.: G?nther Franz, op. cit., p. 62.].

Принадлежащее социологу Сэмюэлю Пратту превосходное исследование голосования городских жителей в период, предшествовавший победе нацистов, установило связь голосования за нацистов в июле 1932 г. с пропорцией населения, принадлежавшего к «верхнему среднему классу», который определялся как «владельцы малых и больших организаций и предприятий, а также их руководители», и с пропорцией «нижнего среднего класса», состоящего из «государственных служащих и работников умственного труда (белых воротничков)». Голосование за нацистов чрезвычайно сильно коррелировало с пропорцией тех, кто принадлежал к обеим этим группам среднего класса, причем как в городах самого разного размера, так и в различных сельских районах страны, но корреляция с «нижним средним классом» не была столь же единообразно высокой и положительной, как корреляция с «верхним средним классом». Вот как выразился на сей счет сам Пратт: «Из двух сегментов среднего класса верхний кажется более глубоко и основательно пронацистским»[234 - См.: Samuel A. Pratt, op. cit., p. 148.]. Однако так называемая верхняя часть этого класса состояла преимущественно из мелких бизнесменов, посему корреляция, о которой сообщалось, в значительной степени связывала с голосованием за нацистов не тех, кто работал по найму, а лиц с совершенно иным экономическим статусом – самозанятых владельцев собственного бизнеса[235 - Тщательный анализ результатов общегерманской переписи 1933 г. обнаруживает, что более 90 % той категории, которую Пратт истолковывал как «верхний средний класс», состоит из «собственников», и только малая ее доля принадлежит к группам наемных работников.]. Эта интерпретация дополнительно подкрепляется результатом Пратта, установившего, что голосование за нацистов коррелировало также (+0,6) с процентной долей таких коммерческих организаций, где имелся всего лишь один работающий, – другими словами, самозанятый индивид, занимавшийся самостоятельной предпринимательской деятельностью. «Такого следовало ожидать, поскольку предприятия с одним работником – это еще одно мерило для класса собственников, которое использовалось, чтобы распознавать принадлежность к верхнему среднему классу»[236 - Samuel A. Pratt, op. cit., p. 171.].

Распределение членов нацистской партии по профессиям и родам деятельности в 1933 г. указывает, что в большой мере они рекрутировались из различных городских страт среднего класса, среди которых опять-таки наиболее избыточно были представлены самозанятые лица (см. табл. II). Вторая по численности из наиболее избыточно представленных категорий – домашняя прислуга и лица, безвозмездно работающие на семейных несельскохозяйственных предприятиях, – также дает внятное свидетельство того, что нацистская партия обращалась в значительной степени к мелкому бизнесу, так как эту категорию составляют едва ли не в первую очередь люди, которые помогают родственникам заниматься мелкими «хозяйствующими субъектами», находящимися в собственности семьи.

Отношение германского крупного бизнеса и крупного капитала к нацистам было вопросом, до сего дня вызывающим значительные споры и противоречия, особенно с тех пор, как различные марксисты предприняли попытки продемонстрировать, что нацистское движение с самого его зарождения «создавала, кормила, подпитывала, поддерживала и субсидировала крупная буржуазия, крупные землевладельцы, финансисты и промышленники»[237 - R. Palme Dutt, Fascism and Social Revolution (New York: International Publishers, 1934), p. 80.]. Новейшие исследования убедительно доказывают нечто прямо противоположное. За исключением немногих изолированных и ни с кем не связанных личностей, немецкий крупный капитал оказывал нацизму несущественную финансовую поддержку или какие-то иные виды поощрения либо стимулирования – до того момента, пока тот не вырос до статуса крупной партии. Нацисты действительно начали в 1932 г. получать и привлекать заметную финансовую помощь, но эта поддержка в значительной мере была результатом политики многих фирм и отдельных предпринимателей, которые предоставляли деньги всем крупным партиям, кроме коммунистов, чтобы при случае воспользоваться потом их благосклонностью. Некоторые из германских промышленников, подбрасывая нацистам кое-какие средства, вероятно, надеялись приручить их. Однако в целом вышеуказанная группа оставалась традиционно лояльной по отношению к консервативным партиям, и многие из богатых людей не давали нацистам никаких денег вплоть до момента, когда эта партия завоевала власть[238 - См.: F. Thyssen, I Paid Hitler (New York: Farrar and Rinehart, 1941), p. 102; Walter Gorlitz and Herbert Quint, Hitler. Eine Biographiе (Stuttgart: Steingrubben Verlag, 1952), pp. 284, 286; Edward Norman Peterson, Hjalmar Schacht for and against Hitler (Boston: The Christopher Publishing House, 1954), pp. 112–117; общее обсуждение этой проблемы и соответствующие документальные подтверждения см. также в: August Heinrichsbauer, Schwerind?strie und Politik (Essen: Verlag Gl?ckauf, 1948); Arild Halland, Nazismen i Tyskland (Bergen: John Griegs Forlag, 1955); и Louis P. Lochner, Tycoons and Tyrants, German Industry from Hitler to Adenauer (Chicago: Henry Regnery Co., 1954).].

Таблица II

Отношение процентной доли мужчин в нацистской партии к их процентной доле в общем населении для различных занятий и профессий, 1933 г.

, %

Рассчитано на основании таблицы, приведенной в статье: Hans Gerth, «The Nazi Party: Its Leadership and Composition», в сб.: Robert K. Merton, et al., eds., Reader in Bureaucracy (Glencoe: The Free Press, 1952), p. 106.

Включает самозанятых бизнесменов, ремесленников и лиц свободных профессий.

В 1932 г. идеально-типичный нацистский избиратель принадлежал к среднему классу, был самозанятым протестантом и проживал либо на ферме, либо в небольшой общине, причем ранее голосовал за какую-нибудь центристскую или регионалистскую политическую партию, резко выступавшую против огромной власти и влияния как крупного капитала, так и мощных профсоюзных организаций. Это не означает, что у большинства нацистских избирателей не имелось никаких других характерных особенностей. Как и любые партии, стремящиеся завоевать реальное большинство на выборах, нацисты пытались в той или иной степени обращаться к каждой сколько-нибудь крупной группе избирателей[239 - Анализ источников голосования за Социал-демократическую партию (СДП) в 1930 г. позволил оценить, что 40 % ее избирателей не были работниками физического труда и что в том году указанную партию поддержали 25 % работников умственного труда и белых воротничков, 33 % государственных служащих сравнительно низкого ранга и 25 % самозанятых, т. е. тех, кто работал на себя или владел собственным делом (в ремесленных и кустарных мастерских, в салонах или ателье, а также в розничной торговле). Но ядро поддержки СПД составляли наемные квалифицированные работники физического труда, в то время как основной опорой нацистов были мелкие собственники, как городские, так и сельские. См.: Hans Neisser, «Sozialstatistischen Analyse des Wahlergebnisses», Die Arbeit, 10 (1930), pp. 657–658.]. Совершенно очевиден был большой успех, которым они пользовались и у других групп выходцев из среднего класса, особенно у безработных[240 - Пратт сообщает о высокой положительной корреляции между безработицей среди белых воротничков и голосованием за нацистов в городах. См.: S. Pratt, op. cit., сhap. 8.]. Ведь в самой низкой точке Великой депрессии, которая повлияла на Германию сильнее, чем на любую другую промышленно развитую страну, недовольство «системой» было широко распространено во всех сферах общества. Однако нацизм как движение выглядел наиболее привлекательным именно для тех немцев, чьи характеристики были резюмированы выше.

ЗАМЕЧАНИЕ О НЕМЦАХ, КОТОРЫЕ НЕ ГОЛОСОВАЛИ

Пожалуй, самый важный аргумент против тезиса, что нацизм развивался в первую очередь как движение либеральной мелкой буржуазии, состоял в следующем: фактически едва ли не главным источником первого большого прироста электоральной силы нацистов (между 1928 г., когда они получили 2,6 % голосов, и 1930 г., когда им удалось завоевать уже 18,3 % электората) были люди, которые ранее вообще не голосовали. За время между двумя названными избирательными кампаниями доля неголосующих резко сократилась: от 24,4 % из числа тех, кто имел право голоса, до 18 %, и этот факт привел многих к заключению, что очень большая часть прироста голосов, поданных за нацистов, исходила от людей, традиционно безразличных к любым выборам, и от молодых избирателей, которые голосовали впервые[241 - См. одну из первых публикаций, где изложена эта точка зрения: Theodore Geiger, Die Soziale Sсhichtung des Deutschen Volkes (Stuttgart: Enke Verlag, 1932), p. 112, а также см.: Heinrich Strie?er, op. cit., pp. 23–28; Reinhard Bendix, «Social Strati?cation and Political Power», в сб.: R. Bendix and S. M. Lipset, eds., Class, Status and Power (Glencoe: The Free Press, 1956), p. 605; G?nther Franz, op. cit, pp. 61–62.]. Самое исчерпывающее и всестороннее критическое рассмотрение классового анализа германских выборов принадлежит американскому социологу Рейнхарду Бендиксу, высказавшему мысль о таком процессе роста электоральной поддержки нацизма, в котором средний класс следовал в своем голосовании в пользу нацистов за новыми избирателями: «Важность двух групп избирателей: недавно впервые получивших право голосовать, а также тех, кто ранее был политически апатичен, – ставит под сомнение бытующую концепцию фашизма как движения среднего класса. Невозможно отрицать, что опасения выходцев из среднего класса за свою экономическую безопасность сыграли важную роль для завоевания власти нацистами – в качестве вторичной реакции. Вместе с тем следует скорее утверждать, что радикализация электората возникла среди тех, кто ранее никак не участвовал в партийной политической жизни и кто, вероятно, пришел в нее из самых разных социальных групп, а также что существенная поддержка тоталитарного движения представителями среднего класса и членами других социальных групп возникла впоследствии из их надежды на облегчение страданий от экономических бед и из желания извлечь какую-либо пользу от поддержки победоносного движения»[242 - Reinhard Bendix, op. cit., p. 605. За прошедшее с тех пор время Бендикс модифицировал свою позицию. См.: R. Bendix and S. M. Lipset, «On the Social Structure of Western Societies: Some Re?ections on Comparative Analysis», Berkeley Journal of Sociology, 5 (1959), pp. 1—15.].

Указанный тезис бросает вызов классовому анализу нацизма и противоречит тем выводам общего характера о росте новых социальных движений, которые были представлены в предыдущей главе при обсуждении авторитаризма рабочего класса. Такой анализ наводит на мысль, что большинство всевозможных изгоев и лиц из апатичных сегментов населения может быть привлечено экстремистскими и авторитарными партиями к активным политическим действиям только после того, как такие партии становятся крупными движениями, а не в тот период, когда они еще находятся на этапе своего становления и первоначального роста. Для поддержания нового небольшого движения требуется относительно сложное и долгосрочное представление о политическом процессе, которого не в состоянии достичь невежественные и апатичные люди, к тому же сильно сомневающиеся в своей экономической безопасности. Эта логика должна распространяться в том числе и на нацистов, а статистический анализ зависимости между уменьшением доли не участвующих в голосованиях и ростом германского нацизма указывает, что фактически так оно и происходило.

Мнение Гайгера, Бендикса и других ученых, пришедших к выводу, что на первых порах нацисты получали поддержку от тех, кто традиционно вообще не голосовал, основывалось на относительно полных результатах выборов, которые показывали огромное увеличение количества голосов, поданных за нацистов, и одновременно с этим внезапное участие в голосовании четырех с лишним миллионов людей, перед этим вообще не ходивших ни на какие выборы. Но если разбить по избирательным округам данные об изменениях в долях тех, кто ранее вообще не голосовал и кто голосовал за нацистов, то мы фактически обнаруживаем маленькую отрицательную ранговую корреляцию (-0,2) между процентом увеличения голосов за нацистов и увеличением пропорции голосовавших в общей численности электората. Можно сформулировать этот тезис более ярко и зримо: в тех всего лишь пяти избирательных округах, где прирост голосования за нацистов в период между 1928 и 1930 гг. превысил средний такой прирост для всей Германии, наблюдалось также непропорционально большое увеличение численности электората. В двадцати двух из тридцати пяти общенациональных округов имела место отрицательная зависимость, т. е. либо прирост общего числа голосующих был невысок, а увеличение голосования за нацистов оказалось значительным, либо наоборот. Таким образом, имеющиеся свидетельства об уменьшении количества неголосующих в период между 1928 и 1930 гг. не ставят под подозрение классовый анализ нацизма[243 - Эти результаты и выводы из них подкрепляются анализом Лумиса и Бигла. Эти два автора сообщают, что в 1932 г. в 59 локальных избирательных округах сельского Ганновера корреляция между теми, кто не голосовал вообще, и процентной долей голосов, поданных за нацистов, составляла 0,43. Такая корреляция тоже бросает вызов тезису, что нацисты обращались прежде всего к неголосующим. См.: Charles P. Loomis and J. Allen Beegle, op. cit., p. 733. Как это исследование, так и более ранняя публикация Джеймса Поллока оказались проигнорированными в большинстве работ, посвященных данному вопросу. Поллок подчеркивал, что «при изучении другого аспекта электорального поведения немцев мы обнаруживаем мало зависимости между количеством голосов, поданных на указанных выборах [1930–1933 гг.], и природой достигнутого политического результата. <…> В Германии на протяжении этих критических лет многие из городских индустриальных территорий продемонстрировали больший интерес к выборам, чем сельскохозяйственные территории. В то же время явно возросшее участие в голосовании, наблюдавшееся в крупных городах, было, как правило, направлено против Гитлера, тогда как сельскохозяйственные территории регулярно проявляли к нему повышенный интерес». James K. Pollock, «An Areal Study of the German Electorate, 1930–1933», American Political Science Review, 38 (1944), pp. 93–94.].

Не вызывает сомнений и наличие каких-то других причин, отличных от простого отслеживания изменений в общем количестве голосующих, которые говорят о том, что нацисты интенсивно вербовали себе сторонников из ранее апатичного сектора населения. Как я уже подчеркивал в предыдущей главе, у тех частей населения, для которых в норме характерна апатичность, есть тенденция придерживаться авторитарных установок и ценностей[244 - См. с. 130–133.]. Однако и в апатичных группах можно пробудить политические интересы, но только с помощью массового движения, которое предлагает простой экстремистский взгляд на политику и политическую жизнь. С 1928 до 1930 г. нацисты не очень-то нравились указанной категории населения; однако после 1930 г. отношение к ним этой части потенциального электората резко изменилось. Те аналитики, которые концентрировались на предполагаемом увеличении влияния нацистов среди апатичного сегмента немцев в 1930 г., игнорировали тот значительный его рост, который фактически случился позже. Реально наибольшее разовое уменьшение числа неголосующих в Германии произошло на последних выборах в марте 1933 г., которые проводились уже после того, как Гитлер занял свой пост в качестве главы коалиционного правительства. Доля не участвующих в голосовании уменьшилась с 19 % в 1932 г. до 11 % в 1933 г., т. е. произошло ее сокращение на 8 процентных пунктов, в то время как доля голосовавших за нацистов увеличилась с 33 до 43 %. И если мы снова вычислим корреляцию между ростом голосов, поданных за нацистов, и увеличением численности реального электората, то обнаружим – в точном соответствии с требованиями данной гипотезы, – что эти две тенденции показывают сильную положительную взаимозависимость (0,6).

Если представить разбивку результатов голосования по округам, то в двадцати восьми из имевшихся тридцати пяти общенациональных округов прирост числа голосов, поданных за нацистскую партию, был выше или ниже среднего общенационального прироста, когда увеличение голосующей части электората было в этих округах соответственно выше или ниже среднего общенационального показателя. В качестве массовой авторитарной партии, лидер которой уже занял ключевой пост канцлера, нацистская партия получила дополнительную поддержку (суммарно этот показатель впервые превысил у нее 40-процентную отметку) от антиполитической и ранее апатичной публики, тем самым как бы параллельно воспроизводя картину роста голосования за левых экстремистов, которые по мере достижения ими статуса реального претендента на власть тоже вербовали себе поборников из наиболее отверженных страт населения.

Австрия

Модели голосования в Австрии во времена Первой республики[245 - Формально Первая республика существовала в Австрии в 1918–1938 гг. – Прим. перев.] похожи на те, что наблюдались в Германии, хотя резко отличающаяся ситуация на австрийской политической сцене препятствует точным сравнениям. Перед 1930 г. австрийский электорат разделялся на три основные группы: Социал-демократическая партия обеспечивала себе приблизительно 40 % голосов; консервативную и клерикальную Христианско-социальную партию поддерживало в общей сложности примерно до 45 % электората; и намного меньшие либеральные пангерманские партии набирали в общей сложности от 10 до 15 % голосов. В основном нас здесь интересует как раз Volkspartei, Народная партия, поскольку она проводила либеральную антиклерикальную политику, которую продвигали и германские либеральные партии центристского толка. В Австрии к этой политической линии добавлялась сильная прогерманская ориентация, которая после 1918 г. была привязана к либеральным традициям, наблюдавшимся тогда в Германии. Поддержка Народной партии до 1930 г. включительно исходила в большой мере от внушительного по своим размерам антиклерикального сегмента городских средних классов плюс от протестантского и еврейского меньшинств. В течение 1920-х годов Volkspartei входила в антимарксистскую правительственную коалицию с Христианско-социальной партией. В 1930 г. она разорвала отношения с этой последней – в значительной степени из-за своих возражений против явно антипарламентских мер, которые проталкивали лидеры Христианско-социальной партии и так называемый Heimwehr (отряды самообороны, буквально «союз защиты родины»), ее частная армия. Чтобы сохранить демократические процедуры и защитить их от нападок клерикальных сторонников авторитаризма, д-р Иоганнес Шобер, лидер народной Volkspartei[246 - Ранее начальник венской полиции. – Прим. перев.], сформировал коалицию с другой пангерманской антиклерикальной группировкой, сельской по своему духу, которая носила название Landbund (Земельный союз) и «выступала в поддержку… закона и порядка, а также за… парламентское правление»[247 - Walter B. Simon, The Political Parties of Austria (Ph. D. thesis, Department of Sociology, Columbia University, 1957, Micro?lm 57-2894 University Micro?lms, Ann Arbor, Michigan), pp. 28, 71.]. Эта новая коалиция набрала в общенациональном масштабе 12 % голосов. На выборах 1930 г. указанный пангерманский альянс был, вероятно, наиболее близок к выражению демократической и антиклерикальной либеральной идеологии. Но в течение последующих двух лет большинство тех, кто поддерживал этот альянс, сделались сторонниками нацистской партии. Американский социолог Уолтер Саймон, который подробно проанализировал данные о выборах, проходивших в ту эпоху на территории Австрии, кратко и красочно сообщает о событиях указанных двух лет:

«Весьма существенно и даже многозначительно, что в ноябре 1930 года единый коалиционный список д-ра Шобера, который носил название «Nationaler Wirtschaftsblock und Landbund, F?hrung Dr. Schober» (Общенациональный экономический блок и земельный союз под руководством д-ра Шобера) и отстаивал “либеральный” германизм, получил свои голоса от электората, состоявшего в большой степени из избирателей, которым по истечении менее, чем полутора лет, предстояло переметнуться в движение Гитлера, а также из совсем других избирателей, принадлежавших к еврейскому среднему классу. Таким образом д-р Шобер преуспел в том смысле, что ему в последний раз удалось сплотить в одном лагере еврейский либеральный и антимарксистский сегмент среднего класса с другим сегментом того же класса – ориентирующимся на Германию и антиклерикальным. Обе названные группировки всt еще продолжали лелеять традиции славной революции 1848 года, в которой их прадеды боролись плечом к плечу против сил деспотичного авторитарного правления и за конституционное правительство. <…> К 1932 году почти все нееврейские избиратели, поддерживавшие указанный список, перешли на противоположную сторону и стали дружно голосовать за нацистов. Сам д-р Шобер летом 1932 года скончался, и городское крыло его бывшего единого избирательного списка конституировалось в качестве gross-deutsche Volkspartei (Великогерманской народной партии), которая 15 мая 1933 года примкнула к нацистам как аффилированная организация на условиях так называемого Kampfbundnis, или боевого союза»[248 - Ibid., pp. 322–323. Все утверждения по поводу источников голосования и переходов избирателей на сторону нацистов документально зафиксированы Саймоном в ходе весьма тщательного и трудоемкого анализа электоральной статистики.].

Переход сторонников Великогерманской народной партии в лагерь нацистов нельзя объяснить как приспособление прогермански настроенных австрийцев к той тенденции, которая играла ведущую роль в Германии. Нацисты заполучили поддержку нееврейского сектора антиклерикального австрийского среднего класса более чем за год до того, как пришли к власти в Германии, и они заменили Народную партию (Volkpartei) в качестве крупной третьей стороны на различных провинциальных выборах, проводившихся на территории Австрии в 1931 и 1932 гг.[249 - Хотя антисемитизм и до 1918 г. составлял характерную часть пангерманского движения, gross-deutsche Volkspartei (Великогерманская народная партия), сторонники которой в 1932 г. пошли за нацистами и которая в 1933 г. формально объединилась с австрийскими нацистами, в религиозном вопросе оставалась либеральной. На протяжении 1920-х годов эту партию обвиняли в том, что она «чрезмерно симпатизирует евреям», и в 1930 г. ее избирательный список энергично поддержала газета Neue Freie Presse («Новая свободная пресса»), «орган либерального еврейского среднего и высшего классов». См.: Walter Simon, op. cit., p. 328.]

Австрийскую политическую сцену наглядно иллюстрирует также специфический характер тамошнего консервативного, или правого, «фашизма». Христианско-социальная партия никогда не соглашалась с легитимностью демократических институтов Первой Австрийской республики; многие из ее лидеров и сторонников не могли даже помыслить о том, чтобы позволить марксистским атеистам из Социал-демократической партии занять место в правительстве, и в 1934 г. австрийский клерикальный консерватизм навязал стране диктатуру. Это была консервативная диктатура, и никакую политическую группировку не подвергали репрессивным мерам, если она не оставалась функционировать в качестве организованной оппозиции режиму. Социалисты и профсоюзы были запрещены, но смогли сохранить мощное подполье. В 1938 г., когда власть в Австрии захватили нацисты, различие между их диктатурой и предыдущей очень скоро стало очевидным: тоталитарно настроенные нацисты активно стремились если не управлять всем обществом, то держать его под жестким контролем; они быстро разрушили социалистическое и профсоюзное подполье и приступили к энергичному преследованию евреев, а также всех противников нацистских идей независимо от того, действительно ли те проявляли политическую активность или же тихо сидели и помалкивали[250 - Превосходное описание политических событий, которые привели к уничтожению Австрийской республики, см. в: Charles A. Gulick, Austriа from Hapsburg to Hitler (Berkeley: University of California Press, 1948).].

Франция

Перед алжирским военным путчем мая 1958 г. послевоенная Франция оказалась свидетелем роста двух относительно крупных движений, на каждое из которых его оппоненты и явные противники навешивали ярлык фашистского, – это были голлистское Rassеmblement du Peuple Fran?aise (RPF – Объединение французского народа, ОФН) и L’Union de Dеfense des Commer?ants et Artisans (UDCA – Союз защиты торговцев и ремесленников, СЗТР), более широко известный как движение пужадистов (по фамилии его лидера Пьера Пужада). Когда на выборах 1956 г. пужадисты обеспечили себе большое количество голосов (приблизительно 10 %) и временно заменили сторонников Шарля де Голля в качестве основных «правых» недругов Республики, это навело некоторых аналитиков на мысль о том, что Пужад унаследовал ту поддержку, от которой отказался де Голль, когда распустил ОФН и удалился в свое уединенное небольшое поместье Коломбэ-ле-Дёз-Эглиз ожидать, когда французский народ вновь призовет его.

Однако, как бы то ни было, идеологии этих двух лидеров, равно как и их движения, резко различаются. Де Голль – классический консерватор, человек, который верил в традиционные истины, разделяемые французскими правыми. Самыми разными способами он добивался того, чтобы дать Франции стабильный консервативный режим с сильным президентом. Защищая необходимость сильного руководителя страны, он следует традиции, которая во Франции отождествлялась в значительной степени с монархизмом и церковью. В своем призыве восстановить Францию де Голль никогда не противопоставлял интересы одного класса интересам какого-нибудь другого; ни он сам, ни его движение ни под каким видом не стремились завоевать поддержку средних классов, утверждая или хотя бы давая понять, что интересам этих классов угрожал крупный капитал, предприниматели и банки или же профсоюзы. Скорее де Голль отождествлял себя со всем, что двигало вперед Францию как страну, – с ростом эффективной крупной промышленности, с национализацией разных ее отраслей и предприятий, которая происходила в условиях его режима до 1946 г., и с укреплением государственной власти. Он также с нарочитой демонстративностью поддерживал все, что отождествляло его самого с Католической церковью. Де Голль напрямую вписывается в традицию сильных личностей, принадлежащих к консервативному правому крылу. Он добивался изменения политических институтов, чтобы сберечь и даже законсервировать традиционалистские ценности.

Доступные ныне материалы об источниках поддержки голлистов подкрепляют утверждение о том, что ОФН черпал свою силу из классических резервуаров консерватизма. Данные многих опросов указывают, что до 1948 г. ОФН на вершине популярности привлекло на свою сторону больше голосов тех, кто ранее голосовал за PRL – Республиканскую партию свободы (РПС) – или за mod?res («умеренных»), т. е. за французских консерваторов, чем приверженцев любой другой партии. В 1947 г. 70 % тех, кто заявлял, что они раньше поддерживали РПС, сказали о своем намерении голосовать за голлистов. Другим крупным источником тех, кто превратился в сторонников де Голля, были члены католического MRP (Народно-республиканского движения, НРД), которое хотя и придерживалось левых взглядов по целому ряду экономических вопросов, в течение некоторого времени после войны благодаря своему явно выраженному католицизму обеспечивало себе голоса многих традиционных консерваторов. В 1947 г. 54 % давних сторонников НРД стали поддерживать де Голля. Эта поддержка от партий, связанных с католицизмом и консерватизмом, вполне сопоставима с 26-процентной поддержкой голлистов среди тех, кто перед этим голосовал за Радикальную партию – традиционную либеральную и антиклерикальную партию среднего класса во Франции[251 - Sondages, February 16, 1948, p. 47.].

Еще больше прямых свидетельств того, что поддержка голлистов носит в основе своей консервативный характер, содержится в результатах опросов за период, последовавший за временным самоустранением де Голля из политики и роспуском ОФН. В 1955 г. приблизительно половина (52 %) из числа тех, кто сообщил, что в 1951 г. голосовал за голлистов, заявили, что будут голосовать за отколовшуюся и как бы диссидентскую голлистскую партию URAS (Республиканский союз социального действия, РССД), но четверо из пяти тех, кто переключился от голлистов на другую партию, высказали намерение поддержать на выборах умеренных консерваторов[252 - Jean Stoetzel, «Voting Behavior in France», British Journal of Sociology, 6 (1955), p. 105.].

Разнообразные данные многих опросов, собранные воедино в Sondages (французском центре опросов общественного мнения, проводимых местным Институтом Гэллапа), показывают, что самую мощную поддержку ОФН обеспечило себе от тех, кто в европейских странах обычно высказывается в пользу более консервативных партий, – от лучше обеспеченных, более религиозных, более пожилых и от женщин. У избирателей ОФН уровень образования был выше, чем у приверженцев любой другой французской партии (38 % из них имели образование выше неполного среднего); большее число сторонников ОФН перешагнули рубеж 65-летнего возраста; руководители промышленных предприятий, инженеры и бизнесмены поддерживали ОФН сильнее, чем любую другую партию; наконец, как и в случае иных католических партий, большинство ее избирателей были женщинами. Только 12 % сторонников ОФН указали, что не соблюдают никаких религиозных обрядов, в противоположность 40 % таких людей среди приверженцев радикалов[253 - Об этих данных сообщается на английском языке в работах J. Stoetzel, op. cit., pp. 116–119 и Philip Williams, Politics in Post-War France (London: Longmans, Green & Co., 1954), p. 446.]. Sondages сообщал в 1952 г., что «ОФН – самая женская из всех партий. <…> [Профессиональные] категории, которые в ней преобладают и представлены шире, чем их пропорция в населении, – это работники умственного труда (белые воротнички), бизнесмены, менеджмент промышленных предприятий и инженеры».

Результаты, полученные в ходе опросов, не только демонстрируют консервативный характер сторонников де Голля, но также указывают, что эти люди, скорее всего, не стали бы доверять парламентским институтам, а также отдали бы предпочтение правительству сильной руки с большей вероятностью, нежели электорат любой другой крупной партии, за исключением коммунистов. Голлисты уступали только коммунистам и в пропорции своих членов, которые полагали, что при некоторых обстоятельствах их партия должна захватить власть силой, и в доле тех, кто горячо одобрял достижение прогресса посредством революции. Более значительная доля избирателей голлистов, чем приверженцев любой другой партии, включая коммунистов, была убеждена, что «некоторые партии или партию обязательно следует запретить», что только меньшинство «членов французского кабинета министров являются честными людьми», что «лидерские способности» и вожди той или иной политической партии важнее, чем ее доктрина либо программа, а также испытывала «полное доверие» к лидеру своей собственной партии[254 - Sondages, 14 (1952, No. 3) приводит детальный отчет о социальных характеристиках и мнениях сторонников различных крупных партий; именно оттуда и взяты данные, фигурирующие в двух предшествующих абзацах. Более поздний отчет о подобном опросе см. в: Philip Williams, Politics in Post-War France (London: Longmans, Green & Co., 1958, 2d ed.), pp. 452–454.].

На выборах 1956 г., к крайнему удивлению многих политических обозревателей, у движения пужадистов уровень его поддержки повысился и превратил эту партию в важного игрока на политической сцене. Некоторые воспринимали пужадизм как самый свежий отклик наиболее авторитарных и антиреспубликанских элементов в составе французских правых сил на появившуюся возможность голосовать против демократии и республики[255 - См.: Georges Lavau, «Les Classes moyennes et la politique», в сб.: Maurice Duverger, ed., Partis politiques et classes sociales en France (Paris: Librairie Armand Colin, 1955), pp. 60, 76.].

Что касается пужадизма, то фактически он, подобно нацизму в Австрии и Германии, был экстремистским движением, базирующимся на тех же социальных стратах, что и движения, которые поддерживают «либеральных центристов». Хотя невозможно знать, в какой мере это движение, окажись оно у власти, стало бы похожим на нацизм, его идеология напоминает идеологию нацистов и других экстремистских популистских движений среднего класса. Пужадизм обращался к мелкой буржуазии, ремесленникам, кустарям, торговцам и крестьянам – ко всем тем, кто яростно выступает против ужасающих, как им кажется, последствий воздействия на них современного индустриального общества. Это движение выступало против крупного капитала, против картелей и трестов, против марксистских партий, против профсоюзов, универмагов и банков, а также против таких проявлений государственного контроля над бизнесом, как социальное обеспечение и другие элементы государства всеобщего благоденствия, – ведь из-за них в стране поднялись налоги, платить которые приходится маленькому человеку. Но хотя пужадизм открыто и явным образом нападал сразу и на левых, и на правых, он прочно связывал себя с революционной республиканской традицией. Взывая к популистским чувствам, в частности пропагандируя идею, что правительством должны управлять и держать его под контролем конкретные люди, а не партии, Пужад вместе с тем хвалил французских революционеров, которые «не колеблясь отправили короля на гильотину», и требовал возрождения различных революционных институтов наподобие Estates-General (Генеральных штатов), куда можно будет в стиле 1789 г. подавать списки обид и жалоб, подготовленные местными ассамблеями граждан[256 - См.: Jean Meynaud, «Un essai d’interpretation du mouvement Poujade», Revue de l’institute de sociologie (1956, No. 1), p. 27, где обсуждается республиканская популистская символика в пужадизме; дальнейшую документальную фиксацию идеологии пужадистов см. в: других разделах указанной статьи, pp. 5—38, а также в книгах S. Hoffman, Le mouvement Poujade (Paris: Librairie Armand Colin, 1956); M. Duverger, et al., eds., Les еlections du 2 janvier 1956 (Paris: Librairie Armand Colin, 1957), особенно pp. 61–64.]. С атаками пужадистов на крупный капитал, левые партии и профсоюзы сочетались их нападки на евреев, а также националистическая защита колониализма[257 - Пужад даже публично давал деньги, чтобы поддержать крупную забастовку в Сен-Назере. См.: J. Meynaud, op. cit., p. 26.].

Зависимость пужадистской идеологии во Франции скорее от антиклерикального либерализма, нежели от правой традиции, хорошо резюмировал британский автор Питер Кэмпбелл:

«Во всех своих разнообразных формах традиционные антидемократические правые круги настойчиво утверждали, что республика предала Францию; согласно точке зрения пужадизма, виноваты в этом политические деятели и администраторы, предавшие и республику, и тот честный народ, который она обязана защищать. Задача пужадистов состоит в том, чтобы снова победить и завоевать для Франции республику, действуя в духе Великой Революции 1789–1793 годов. Пужадисты требуют созыва новых Генеральных штатов с новыми cahiers (наказами), куда будут вписаны жалобы людей и их челобитные. <…> Пужадисты предпочли различным триадам крайне правых (вроде формулы маршала Петена “Труд, Семья, Отечество”) знаменитый девиз республики “Свобода, Равенство, Братство”, но они подчеркивали свою собственную, особую интерпретацию этого лозунга.

Преданность пужадизма Французской республике, а также принципам и символам Великой Революции позволяет отнести его к демократической традиции. <…> Тем не менее его психология очень близка к психологии фашизма, или, скорее, фашизма для масс – по контрасту с фашизмом для социальной элиты. В пужадизме присутствует тот же самый страх оказаться влитым в ряды пролетариата (страх, связанный с враждебностью и к организованным рабочим, которые стоят ниже находящегося под угрозой нижнего слоя среднего класса, и к тем социальным группам, которые стоят выше этого слоя), а также желание найти козлов отпущения (внутренних и внешних) и агрессивность по отношению к культуре, интеллектуалам и нонконформистам»[258 - Peter Campbell, «Le Mouvement Poujade», Parliamentary Affairs, 10 (1957), pp. 363–365.].

Идеологические различия между голлизмом и пужадизмом необязательно свидетельствуют о том, что эти два движения представляют разные страты населения. Многие ученые аргументированно доказывали, что «существенное ядро пужадизма состояло в его «противостоянии [демократическому] режиму», так что он смог поглотить голлизм 1951 года»[259 - См.: S. Hoffman, op. cit., pp. 190 и далее, где обсуждаются различные гипотезы, которые были выдвинуты с целью объяснить внезапный взлет пужадистов.]. Но даже беглый взгляд на карту Франции, куда нанесены результаты голосования за голлистов в 1951 г. и за пужадистов в 1956 г., быстро ставит эту теорию под сомнение. Сила пужадистов лежит большей частью в тех областях Франции, преимущественно на юге страны, где сторонники де Голля были слабы, в то время как голлисты были сильны как раз там, где население сопротивлялось натиску и посягательствам пужадистов. Хотя Пужад получил в целом по стране меньше голосов, чем де Голль, – 2,5 млн по сравнению с 3,4 млн, – во многих южных избирательных округах список кандидатов от пужадистов на выборах 1956 г. был гораздо сильнее, чем список голлистов на выборах 1951 г.[260 - Ibid., p. 193; детальный экологический анализ различных источников голосования за пужадистов см. в: Fran?ois Goguel, «Gеographie des еlections du 2 janvier», в сб.: M. Duverger, et al.,eds., op. cit., особенно pp. 477–482.] Сила голлистов сосредоточивалась в более зажиточных, промышленно развитых и экономически растущих регионах Франции, в то время как географическое ядро пужадизма размещалось в более бедных, относительно слабо развитых и экономически застойных департаментах.

В дополнение к такому экологическому свидетельству имеется значительный объем данных более прямых опросов или голосований, демонстрирующих, что пужадизм получал свою поддержку от традиционной социальной базы либерализма – антиклерикальных средних классов – и что это движение носило революционный, а не консервативный и охранительный характер. Опрос общенациональной выборки электората, проведенный в 1956 г. французским национальным институтом изучения населения, установил, что приблизительно половина тех, кто голосовал за пужадистов, не работали по найму, а были самозанятыми[261 - Это тот же самый опрос, о результатах которого сообщается далее в табл. I главы 7. Все указанные данные были вычислены на основании любезно предоставленных Аленом Жираром (Alain Girard) перфокарт исследования, которое проводилось указанным институтом.]. Эти общенациональные результаты были повторены и уточнены при опросе, проведенном другим учреждением, французским институтом исследования общественного мнения, в первом округе Парижа и установившем, что 67 % голосов, поданных там за пужадистов, исходили от мелких бизнесменов или же ремесленников либо кустарей[262 - Жан Стотцель и Пьер Аснер подчеркивают, что успех пужадистов означал «вхождение в национальное собрание Франции большой группы представителей тех профессий, которые до сих пор были в нем представлены слабо; в опубликованном газетой “Монд” списке депутатов, избранных от Пужада, для 26 из 52 пужадистов указаны торговые профессии (10 торговцев, занимавшихся продовольственными товарами, 10 продавцов разнообразных промышленных товаров и 6 оптовых торговцев); остальные 26 депутатов были либо ремесленниками, либо владельцами сравнительно маленьких или средних по размерам предприятий плюс один школьный директор и два “студента”». Таким образом, официальные представители пужадизма, равно как и его социальная база, принадлежали к нижнему слою среднего класса. См.: Stoetzel and Hassner, «Resultats d’un sondage dans le pr?mier secteur de la Seine», в сб.: M. Duverger, et al., eds., op. cit., p. 190.]. В то время как опросы типовых выборок голлистского электората показали, что эти люди образованы лучше сторонников любой другой партии, у парижских пужадистов уровень образования оказался, напротив, ниже, чем у приверженцев любой другой партии, за исключением коммунистов. Их экономический статус, оценивавшийся самими интервьюерами, которые присваивали каждому из респондентов тот или иной статусный ранг, тоже был значительно ниже, чем у сторонников де Голля[263 - Эти данные выведены на основании таблиц, о которых сообщается в работе Jean Stoetzel and Pierre Hassner, op. cit., особенно pp. 236–242. Указанная статья отражает голосование в Париже с его диверсифицированной профессиональной структурой и многочисленными представителями среднего класса – как независимыми и самозанятыми лицами свободных профессий, так и получающими жалованье. В остальных статьях этого тома анализируются результаты выборов в других департаментах страны и указывается, что Пужада поддержали торговцы, ремесленники, а в некоторых округах и крестьяне. См., в частности, с. 316, 322–352, 369–395.].

Эти данные полностью совместимы с интерпретацией, которую подсказывал экологический анализ, – что пужадизм был в основном движением самозанятого, т. е. работающего на себя, нижнего слоя среднего класса, а также мелкой буржуазии из экономически отсталых провинциальных территорий и тем самым сильно отличался от голлизма, поддерживаемого в 1951 г. той частью среднего класса, которая либо была вполне обеспеченной, либо жила в более развитых в экономическом отношении регионах Франции[264 - Конечно же, голлисты интенсивно вербовали себе также многочисленных сторонников из тех страт, к которым Пужад имел лишь ограниченный доступ; речь идет в первую очередь о бюрократии, работавшей в крупной промышленности, о менеджерах, инженерах, служащих и работниках умственного труда. «В тех немногочисленных экономически продвинутых департаментах, где пужадизм добился хоть какого-то успеха (например, в Изере), внимательное исследование показало, что этот успех достигался преимущественно в отсталых кантонах в составе каждого такого департамента». Maurice Duverger, The French Political System (Chicago: University of Chicago Press, 1958), p. 97.].

Однако приведенные данные все еще не демонстрируют того, что пужадизм в основном обращался к традиционным «либералам»[265 - Морис Дюверже подчеркивает, что традиционные сторонники радикалов принадлежали «почти к тем же социальным группам, которые сегодня поддерживают Пужада, т. е. к владельцам маленьких магазинчиков и к ремесленникам или кустарям». Ibid., p. 98.]. Чтобы получить такие свидетельства, мы должны обратиться к двум источникам – во-первых, к религиозным верованиям и религиозному поведению сторонников указанного движения и, во-вторых, к их мнениям по вопросам, которые связаны с приятием или отторжением традиционных французских семейных ценностей. Как указывают данные, о которых сообщается в табл. VII главы 7, к числу партий, которые получали непропорционально высокую поддержку от практикующих католиков, принадлежали католическое Народно-республиканское движение (НРД), консервативная партия независимых и голлисты, в то время как коммунисты, социалисты, радикалы и пужадисты избыточно представлены среди непрактикующих католиков, а также среди тех, кто не исповедует никакой религии[266 - Различные данные указывают на то, что среди пужадистов непропорционально много мужчин по сравнению с Партией независимых, с движением НРД и со сторонниками де Голля. Данные о фактических результатах голосования см. в: Claude Lelau, «La gеographie des partis dans l’Isere», в сб.: M. Duverger, et al., eds, op. cit., p. 394; см. также: Jean Stoetzel and Pierre Hassner, op. cit., p. 236; данные о гендерном составе приверженцев голлизма см. в: Sondages, December 1, 1948, p. 223, January 16, 1949, pp. 16–18 and August 1949, p. 126, and 1952, n. 3, p. 24.].

В ходе выборов 1956 г. (согласно уже цитированному опросу) консервативные независимые и голлисты получили примерно две трети набранных ими голосов практикующих католиков, в то время как только 35 % пужадистов и 29 % радикалов регулярно посещали церковь.

Ранее опубликованные данные из того же самого опроса, касающиеся установок по отношению к размеру семьи и ограничению рождаемости, т. е. к таким вещам, которые во Франции тесно связаны с религией и политическими взглядами, также подтверждают, что пужадисты с большей вероятностью напоминают по своим взглядами антиклерикальных представителей левого крыла, чем правых консерваторов (см. табл. III). Таким образом, когда респондентов разделили согласно партийной принадлежности, чувства избирателей пужадистов оказались похожими на чувства тех, кто голосовал за левые партии, в то время как у избирателей, поддерживавших социальных республиканцев[267 - Имеется в виду Республиканский союз социального действия. – Прим. перев.], – группировку из «охвостья» голлистов во главе с Жаком Сустелем, которая оставалась лояльной по отношению к де Голлю после того, как тот ушел из политики, – социальные установки были близки к установкам избирателей НРД и партии независимых.

Таблица III

Зависимость между голосованием за определенную партию и установками по отношению к ограничению рождаемости во Франции

, %

1 – Независимые; 2 – НРД; 3 – Социальные республиканцы (Сустель); 4 – СЗТР (Пужад); 5 – Радикалы; 6 – Социалисты; 7 – Коммунисты.

Alain Girard and Raul Samuel, «Une enqu?te sur l’opinion publique ? l’еgard de la limitation des naissances», Population, 11 (1956), p. 500. Размер полной выборки составлял 2432 человека.

В 1958 г. вслед за военным coup d’еtat (переворотом), возвратившим де Голля на пост президента Франции, сформировалась еще одна крупная политическая партия, которая всячески очерняла традиции парламентской демократии, – Союз в поддержку новой республики (СНР, UNR). Эта партия состязалась на первых выборах, которые происходили в Пятой республике, утверждая, впрочем с некоторой долей обоснованности, что именно она является голлистской партией par excellence (в полном смысле этого слова), поскольку ее возглавляли многие из тех, кто принимал активное участие в предшествующих голлистских движениях, в частности Жак Сустель и Мишель Дебре. Вышеуказанная новая партия обеспечила себе приблизительно 20 % голосов – это было меньше той поддержки, которой добивалось ОФН в 1947–1951 гг., но намного больше, чем Сустель обеспечил в 1956 г. проголлистскому Республиканскому союзу социального действия (РССД). Хотя никаких опубликованных исследований по итогам выборов 1958 г. не появлялось, результаты голосования, которые французский институт исследования общественного мнения сделал доступными на основании опроса, проведенного в феврале 1959 г., указывают, что голлизм образца 1958 г. опирался на те же самые относительно зажиточные и консервативные страты, что и более ранний голлизм ОФН и РССД, и у его сторонников мало сходства с теми, кто поддерживает популистского экстремиста Пужада. Как указывают данные, содержащиеся в табл. IV, менее одной четверти бизнесменов и других самозанятых людей, работающих не по найму, поддержали СНР – это значительно меньше, чем доля тех, кто голосовал за Пужада двумя с половиной годами ранее. И наоборот, СНР получил значительную поддержку от тех, кто по своей профессии или роду занятий принадлежал к «высшему классу», а также от белых воротничков, т. е. служащих и работников умственного труда. Причем, как и в ранее возникавших группировках, которые поддерживали де Голля, большинство избирателей новой партии составляли женщины и 54 % ее электората имели образование выше начального. Фактически избиратели СНР были в среднем намного лучше образованны, чем сторонники любой другой крупной партии, и эта ситуация резко контрастировала с пужадистами 1956 г., чье образование было хуже, чем у апологетов любой другой некоммунистической партии. К сожалению, пока еще нет никаких надежных данных по поводу того, каким образом голосовали в 1958 г. те, кто поддерживал Пужада в 1956-м. В ходе так называемого панельного опроса, который проводился Жоржем Дюпе (Georges Dupeux) из университета Бордо, искавшим ответ на указанный вопрос в течение самой избирательной кампании, этому исследователю не удалось получить полноценных откликов более чем половины лиц, у которых он брал интервью, но из числа тех немногих, кто назвал себя сторонником Пужада, только двое из одиннадцати голосовали за СНР.

Таблица IV

Партийный выбор избирателей из различных профессиональных категорий на первых выборах в Пятой французской республике

, %

Занятие или профессия

Эта таблица и другие имеющиеся в тексте ссылки на выборы 1958 г. взяты из данных, которые любезно предоставили проф. Жан Стотцель и Луи Анжельби (Louis Angelby) из французского института исследования общественного мнения по результатам общенационального опроса французского электората, проведенного 17–26 февраля 1959 г. О более раннем опросе того же института, в ходе которого было собрано много данных об установках французского населения в момент рождения Пятой республики, сообщается в Sondages, (1958, n. 4), рр. 3—62.

Менее 1 %.

Идеологические признаки голлизма и пужадизма, а также социальные установки их сторонников говорят о том, что различие между консервативным (правым) авторитаризмом и либеральным (центристским) авторитаризмом, которое помогает в объяснении социальных корней нацизма, полезно и для интерпретации послевоенной французской политической жизни. Как консервативные, так и либеральные страты породили в этой стране крупные социальные движения, которые критически относились к парламентскому режиму Четвертой республики и которые были антимарксистскими, а также в высшей степени националистическими. Но одно из них являлось в своей основе консервативным, тогда как другое – революционным в популистском смысле.

Италия

Трудно анализировать итальянскую политическую историю в терминах ранее выделенных нами трех типов антидемократических политических взглядов – по причине довольно-таки своеобразного способа, которым итальянский фашизм первоначально пришел к власти. Как движение он начинался как неосоциалистическая партия, действовавшая, пожалуй, скорее в традиции гораздо более позднего перонизма, чем какой-нибудь другой идеологии, но, поскольку ее возглавлял законченный оппортунист, итальянский фашизм хватался за любой подвернувшийся шанс, чтобы завоевать поддержку самых разнообразных страт. В течение долгого времени его идеология казалась направленной главным образом на антиклерикальные средние классы, но после 1929 г. это движение пришло к соглашению с Ватиканом и подписало первый конкордат в истории объединенной Италии. На протяжении основной части того периода, когда итальянский фашизм пребывал у власти, он представлял собой коалицию между антидемократическим традиционализмом и популистским авторитаризмом среднего класса – коалицию, направленную против революционных левых секторов городского и сельского населения.

Многие из аналитиков итальянского фашизма видели его истоки на тех территориях, где преобладал средний класс с его идеологическим посылом. Согласно американской «Энциклопедии общественных наук», долина реки По, населенная главным образом «мелкими собственниками и фермерами-арендаторами, которые по своим материальным интересам, равно как и по интеллектуальному и нравственному мировоззрению, представляли собой, по существу, средний класс», была даже «самим Муссолини уважительно отмечена как колыбель фашистского движения». Значительная часть фашистского законодательства была «разработана и предназначена для увеличения численности мелких арендаторов», и первоначальная синдикалистская программа Муссолини, обращавшаяся к весьма разнородным группам, была позабыта и отброшена, когда он стал «успешно нацеливать свою агитацию на городской и сельский средние классы, которые как бы сами по себе постепенно присоединялись к изначальному внутреннему ядру его ударных войск»[268 - См.: Erwin von Beckerath, «Fascism», Encyclopedia of the Social Sciences, Vol. VI (New York: Macmillan, 1937), p. 135.].

В ходе Второй мировой войны два партнера, составлявшие в Италии фашистскую коалицию, полностью рассорились, и коалиция раскололись, в результате чего более консервативный ее сегмент заключил мир с западными державами, а та ее часть во главе с Муссолини, которую можно назвать более искренними и неподдельными фашистами, учредила Итальянскую Социальную республику, дабы продолжать сражаться в качестве союзника нацистов. После окончания войны существование в итальянской политической жизни двух в общем и целом антидемократических немарксистских движений продолжились. Монархисты выступают ныне как представители тех традиционалистских элементов, которые стремятся защищать трон и алтарь, в то время как неофашисты, Movimento Sociale Italiano (Итальянское социальное движение, ИСД), пытаются продолжать революционную фашистскую традицию. Хотя многое в социальных обусловленностях, идеологиях и программах монархистов и ИСД различается, в двух этих движениях мы снова находим версии правого и центристского экстремизма. Те собственные имиджи, которые оба указанных движения предъявляют итальянской публике, явно окрашены опытом Муссолини, и избиратели реагируют на это обстоятельство, вероятно, даже сильнее, чем на их программы, провозглашаемые в данный конкретный момент. Из-за указанного факта трудно ожидать какой-либо аналогии между названными двумя группами и теми движениями, которые мы рассматривали в других странах. Однако доступные нам ограниченные данные об отдельных опросах общественного мнения в Италии действительно говорят о том, что отличия этих партий друг от друга до некоторой степени сопоставимы с различиями между голлистами и пужадистами или же между германскими правыми силами и нацистами. Итальянские монархисты лучше обеспечены в материальном смысле, они старше по возрасту, религиознее и среди них преобладают женщины. Сторонники ИСД происходят из менее благополучных слоев, они сравнительно молоды, нерелигиозны или даже антиклерикальны, и в их рядах заметно больше мужчин.

Данные опросов показывают, что самая высокая концентрация неофашистских избирателей локализуется в маленьких общинах[269 - См. данные в архивах Всемирного опроса (World Poll). См. также: P. L. Fegiz, Il Volto Sconosciuto dell’Italia (Milano: Dott. A. Giuffr?, 1956), pp. 501–526.]. Да и экологические исследования тоже показывают, что ИСД, подобно пужадизму во Франции, было сильнее всего в менее развитых и менее урбанизированных регионах страны[270 - Francesco Compagna and Vittorio de Caprariis, Geogra?a dell’elezioni italiane dal 1946 al 1953 (Bologna: II Mulino, no date), pp. 25, 34.]. Мавио Росси, американский специалист по итальянской политической жизни, сообщал, «что неофашистское движение быстрее всего распространяется среди жителей отсталых южных провинций… что большинство неофашистов [посещающих партийные собрания и митинги] – это либо школьники и студенты, которым нет еще и двадцати лет, либо молодые люди в возрасте где-то около тридцати… неофашисты постарше – это главным образом ветераны последней войны»[271 - Mavio Rossi, «Neo-Fascism in Italy», Virginia Quarterly Review, 29 (1953), pp. 506–507. В детальном экологическом исследовании итальянских выборов с 1946 г. и далее, проведенном французским социологом Маттейем Доганом (Mattei Dogan), монархисты и неофашисты, к сожалению, рассматриваются как одна группа. Этот автор сообщает, что они сильнее всего в Южной Италии, но также указывает, что их сила увеличивается вместе с размером общины, становясь особенно большой в южных городах вроде Неаполя и Бари, но также в Риме и Триесте. Доган объясняет силу «правого крыла» в Риме наличием действующих и отставных государственных служащих, «которые вспоминают фашистский режим, причем с ностальгией», а в Триесте – тем фактом, что там «национализм заметно усилился из-за конфликта с Югославией». См.: «Le Comportement politique des Italiens», Revue fran?aise de science politique, 9 (1959), pp. 398–402.]. Однако свидетельства, опирающиеся на классовый состав тех, кто поддерживает неофашистов, несовместимы с обобщенной гипотезой, гласящей, что неофашизм как центристское движение должен быть преимущественно движением самозанятых людей, имеющих собственное дело. Данные из проведенного в 1953 г. опроса в рамках программы международного изучения общественного мнения, о которых сообщается в табл. II из главы 7, указывают, что владельцы мелких ферм и ремесленники либо кустари – это единственные профессиональные категории, оказывающие данной партии непропорционально большую поддержку (15 %) по сравнению с голосованием за нее в полной выборке (12 %). Другие, более свежие опросы, которые провела в 1956 и 1958 гг. итальянская организация по изучению общественного мнения под названием DOXA, обнаружили в 1956 г. незначительную разницу в поддержке, оказанной ИСД самозанятыми лицами (8 %), по сравнению с работниками физического труда (9 %), а в 1958 г. неофашисты получили практически одинаковый процент поддержки (6 %) как среди ремесленников и других самозанятых лиц, так и среди работников физического труда[272 - Указанные статистические данные основаны на вторичном анализе (с пересмотром ранее полученных результатов) этих исследований, осуществленном с использованием перфокарт, которые любезно предоставил директор DOXA д-р П. Луццатто Фегиц (Luzzatto Fegiz).].

Следует, однако, отметить, что большинство выборочных опросов итальянского электората указывает на гораздо лучшую материальную обеспеченность монархистов по сравнению со сторонниками неофашистов. Так, в опросе 1957 г., проводившемся организацией под названием International Research Associates («Партнеры по международным исследованиям»), было установлено, что среди избирателей монархистов насчитывается 12 % хорошо обеспеченных людей, тогда как среди голосующих за фашистов таких состоятельных людей всего лишь 2 %. Согласно этому и большинству других исследований основная сила фашистов, равно как христианских демократов, правых социалистов и республиканцев, лежит в средних стратах, в то время как левые социалисты Пьетро Ненни[273 - Данная «особая» партия социалистов была очень близка к коммунистам. Об этом можно судить по тому, что ее лидер, Пьетро Ненни (Nenni, 1891–1980), который, кстати говоря, в 1945–1947 и 1963–1968 гг. входил в правительство Италии, был в сталинские времена вице-президентом Всемирного Совета мира (1950–1955), а в 1951 г. получил Международную Сталинскую премию «За укрепление мира между народами». – Прим. перев.] и коммунисты черпают основную часть своей силы и поддержки среди более бедных классов[274 - Соответствующие статистические данные взяты из опроса 1957 г., результаты которого пока не опубликованы. Всего были изучены или повторно проанализированы шесть различных итальянских опросов, проводившихся тремя разными исследовательскими организациями. Поскольку нас интересует поддержка такой конкретной партии, которая привлекает на выборах меньше 5 % электората, более чем естественно, что при переходе от одного опроса и одной выборки к другим должна наблюдаться значительная вариабельность результатов. Процитированные выше выводы представляют собой наилучшую оценку, которую можно сделать по всем этим трем опросам на основании источников, говорящих о поддержке неофашистов и монархистов.].

Несоразмерность между итальянским неофашизмом и другими движениями подобного типа может отражать его характер как фашистского движения, оформившегося после того, как фашизм уже побывал в Италии у власти. Электорат может реагировать в большей мере на свою память о Муссолини при исполнении им государственных обязанностей, чем на текущую программу указанной партии. Ее относительная слабость среди имеющих собственное дело может быть следствием того, что фашистский режим не помогал страте самозанятых лиц, т. е. тех, кто работал не по найму, зато Муссолини умел достигать соглашения с крупным капиталом, большим бизнесом, богатыми землевладельцами и церковью. Кроме того, на последнем году своего существования уже в качестве Итальянской Социальной республики, т. е. в 1944–1945 гг., муссолиниевский режим пробовал завоевать поддержку рабочего класса Северной Италии путем национализации крупной промышленности, создания рабочих советов и провозглашения универсальных лозунгов радикально социалистической направленности.

США: маккартизм как популистский экстремизм

Традиция сильного либерального движения, задуманного для защиты социального и экономического положения мелкого независимого фермера или же городского торговца и исторически представляющего собой часть демократических левых сил, существовала и в США. Как подчеркивали многие из историков, в США популистское и прогрессистское движения конца XIX и начала ХХ столетий приняли именно эту классическую форму. В указанный период усиления индустриального капитализма и роста разнообразных трестов и синдикатов большие сегменты фермерской и городской мелкой буржуазии охотно откликались на призыв держать под контролем большой бизнес, крупный капитал, тресты, картели, железные дороги и банки. Во всех подобных движениях присутствовал сильный элемент антисемитизма и обобщенной, неконкретизированной ксенофобии, направленных против любых проявлений зарождающейся мощи и влияния иммигрантов[275 - Подробное изложение и рассмотрение этого тезиса см. в: Richard Hofstadter, The Age of Reform (New York: Alfred A. Knopf, 1955).]. На политическом уровне эти движения демонстрировали сильное недоверие к парламентской или конституционной демократии, а особый антагонизм вызывала у них концепция партии. Они предпочитали сломить все источники партийной силы, а затем создать – благодаря инициативности, способности к самостоятельным активным действиям и благодаря проведению референдумов, а также за счет легкой возможности аннулировать результат любых выборов – максимально много прямой демократии, столько, сколько окажется возможным. Партии, политические деятели, большой бизнес, крупный капитал, банкиры и иностранцы – все они были для этих движений плохими; хорошими были только люди, действующие для самих себя.

Популистское движение в США потеряло значительную часть своего прямого политического влияния вместе с быстрым ростом различных отраслей крупной промышленности и больших городов. Ку-клукс-клан 1920-х годов был до некоторой степени новейшим выражением провинциального популизма, обращающегося к фермерам и мелким бизнесменам в городках и деревнях и призывающего их к борьбе против засилья крупных центров и больших городских агломераций. В 1930-е годы откровенно фашистские движения стремились набрать силу, обращаясь напрямую к экономическим интересам фермеров и мелких торговцев, нападая на демократические институты и возлагая вину за социальные и экономические трудности на международных финансистов и евреев[276 - См.: Victor C. Ferkiss, «Populist In?uence in American Fascism», Western Political Quarterly, 10 (1957), pp. 350–373.].

Не существует никакого точного мерила фактической силы различных экстремистских движений популистского толка в Америке 1930-х годов. Некоторые специалисты оценивают численность тех, кто их поддерживал, многими миллионами. Но безотносительно к силе указанных движений они оказались неспособными конвертировать эту силу в победы на партийном поприще или стать крупной третьей партией. Хьюи Лонг, губернатор Луизианы и затем сенатор от этого штата, а также, пожалуй, самый успешный неопопулистский экстремист 1930-х годов, являет собой отчетливый пример непрерывности и преемственности популистской традиции. На юге США, а в течение недолгого времени и на общенациональной сцене он атаковал «бурбонов и интересы неизвестно кому принадлежащих корпораций», обещал раздолбать крупные состояния с помощью безжалостного налогообложения, поддерживать средний класс и перераспределить богатство в пользу бедных. Насколько успешным мог бы стать Лонг на общегосударственном уровне, нам никогда не дано будет узнать, так как в 1935 г. пуля убийцы оборвала его жизнь. Но то, что эта фигура олицетворяла собой сильную связь с популизмом 90-х годов XIX в.[277 - Здесь имеется в виду не просто политика разных демагогов, которые утверждают, будто представляют интересы «простых людей» и защищают их от гнета большого бизнеса, а взгляды фермерской так называемой популистской партии (официально она именовалась «народная партия»), созданной в США в 1891 г. как результат объединения ряда фермерских союзов и некоторых рабочих организаций. Ее основные требования были направлены на ослабление позиций крупного капитала (это и наделение поселенцев землей за счет корпораций, и национализация железных дорог, телефона и телеграфа, и общее снижение налогов вкупе с введением прогрессивного налога), а также на демократизацию политической жизни. В 1892 г. указанная партия собрала более миллиона голосов и впоследствии выдвигала своего кандидата в президенты. Однако она не смогла привлечь на свою сторону голоса рабочего класса и к 1908 г. прекратила существование в качестве самостоятельной партии. – Прим. перев.]


Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги
(всего 10 форматов)