Если враг на твоей земле

Николай Липницкий

Если враг на твоей земле

Наверное, так чувствует рыба, вытащенная на воздух, Или дельфин, которого выбросило волной на берег. Да. Наверное, так вернее. Вроде и дышать можно, ан нет. Без воды не жизнь. Так и Димон, вернувшийся месяц назад с Кавказа, где три года честно трубил по контракту и, даже, успел получить лёгкое осколочное ранение в икроножную мышцу. Там, в сырой палатке на тридцать человек, или в холодном блиндаже, сложенном из валунов на блок посту, казалось, что эта военная жизнь настолько обрыдла, что он уже никогда не влезет в прелый от пота камуфляж и вечно влажные берцы.

Там, в горах, он мечтал о гражданке, как о чём-то райском, безоблачном и бесконечно приятном. И вот, за месяц, прожитый в мирном городе, очень далёком от стрельбы, засад и ночных боёв, Димка вдруг с изумлением понял, насколько дорога ему та, полная опасностей и тревог, жизнь. Слишком много условностей и подводных камней вокруг. Да и неискренние улыбки, и приценивающиеся взгляды тоже нервировали. Вот и сейчас он едет в автобусе с очередного собеседования, закончившегося уже привычно ничем.

Гадливое чувство от наглого взгляда потенциального работодателя, уже подсчитавшего в уме размер Димкиных боевых, и прикидывающего, сколько можно с него поиметь за приём на работу, не оставляло. В автобусе было полно народу, в воздухе висел спёртый запах человеческого пота, чего-то копчёного, пирожков, туалетной воды и чьего-то немытого тела. Дорога неблизкая, и Диму укачало так, что он задремал.

Сколько он спал, сам не понял, но, когда проснулся, увидел, что автобус стоит. Открыв глаза, Димка огляделся вокруг, и ему показалось, что он всё ещё спит. Другого объяснения тому, что творилось вокруг – не было. Это был не тот автобус, в который он сел совсем недавно. Ржавый, кое где до дыр, корпус, ободранные сиденья, половины из которых не было на положенных местах, окна без стёкол говорили о том, что он никак не мог сегодня ездить. Этому автобусу самое место на автомобильной свалке, но, никак не на улицах города.

Кстати, об улице. Дима глянул в окно и не узнал города, в котором родился и вырос. Грязные, заросшие бурьяном тротуары, выбитые, кое-где, стёкла домов, ветер, гоняющий попроезжей части какие-то бумажки. Где-то вдали послышались выстрелы чего-то автоматического, но никак не Калашникова. Уж что-что, а этот родной звук Димон узнал бы из тысячи. Он поднялся с сиденья и, на, неожиданно ватных, ногах пошёл к выходу. Ветер, сквозивший в автобусе, накинулся на вышедшего из салона парня с яростью бультерьера и стал трепать полы куртки, залезая под одежду и моментально выстудив тело. Стало холодно и неуютно.

Необходимо осмотреться, чтобы попытаться разобраться с этой непоняткой. Дима прошёл в грязный двор стандартной пятиэтажки. На поломанной скамейке сидели хмурые оборванные личности, пуская по кругу косячок. Район этот был на окраине города и всегда пользовался криминальной славой. Но не настолько же! Какая бы беднота тут не проживала, но такое рваньё местная шантрапа с роду бы не одела. Что творится здесь?

Хмурые личности уставились на подошедшего парня и поднялись со скамейки. Один из них, видимо старший, сплюнул на землю и уставился на Диму мутными глазами. Двое других стали заходить справа и слева, беря его в клещи. Ну, оно, конечно, понятно. Район криминальный. Но чтобы вот так, ни здрасьте тебе, ни до свидания, ни за жизнь поговорить. Щёлкнул выкидной нож, и за жизнь разговаривать как-то расхотелось. Страшно не было. Два года в ВДВ и три года в спецназе, да, ещё, в горячей точке, против трёх полудохлых нариков? Было дело: мужиков здоровых ломал.

Удар с ноги в грудь главного смёл его с места, словно пушинку. А хлипкие они, какие-то. И медленные. Ну да, наркоши. Второй сломанной рукой пытается поднять с земли нож, а третий уткнулся носом в родимую землю и успокоился. Разговора не получилось. Дима оглянулся вокруг, но больше потенциальных собеседников не увидел. Двор был пуст. Только на четвёртом этаже со стуком захлопнулось окно, забитое фанерой. Надо бы до дома добраться. Да и, хотя бы из этого района выбраться. Автобусов, судя по всему, не будет. А пешком где-то полчаса ходу. Ну что ж, пойдём пешком.

Димон вышел на улицу и зашагал по тротуару, обходя слишком буйно разросшиеся кусты по проезжей части. Листок бумаги на стене, который трепал ветер, привлёк внимание парня. Он подошел поближе и, придерживая бумагу рукой, прочитал. Потом протёр глаза, ущипнул себя за руку и прочитал ещё раз. Бред какой-то. «Указ оккупационной администрации северного округа. За любое противодействие оккупационной администрации – смертная казнь. За любую помощь, оказанную бандитствующим элементам – смертная казнь.За помощь администрации, оказанную в поимке бандитов, противодействующих наведению порядка на территории округа – 500 оккупационных долларов».

Это, как? Ещё час назад ни о какой оккупационной администрации Дима и не слышал. Что такого могло случиться за час, чтобы так всё изменилось?

Впереди, многократно отражённый стенами домов, раздался звук дизельного двигателя. Дима, обрадовавшись, ускорил шаг, и устремился навстречу. Хоть что-то сейчас прояснится. На перекрёсток выехал броневик неизвестной конструкции с крупнокалиберным пулемётом в башенке наверху. Уже, заподозрив что-то неладное, Димка замедлил шаг, заметив, как разворачивается башня и пулемёт наводится на него. Инстинкты сработали быстрее, чем разум. Ещё ничего не понимая, он уже летел в переулок между домами, перекатом уходя с линии прицеливания и, преследуемый визгом крупнокалиберных пуль по выщербленному асфальту, метнулся за угол дома.

За спиной послышались отрывистые команды на английском языке и топот подкованных ботинок. Дмитрий бросился в ближайший подъезд, нырнул в воняющий мочой и кошаками подвал и помчался по захламленному помещению. Уже выныривая в крайнем подъезде, он увидел сзади перекрещивающиеся лучи фонарей преследователей. Дима выскочил из дома, прокрался по кустам, хоронясь от броневика, нацелившего свой пулемёт на подъезд и петляя, словно заяц, помчался прочь.

Пробегая мимо бетонного кольца коллектора, он увидел, как чугунная крышка сдвинулась в сторону, и появившаяся из люка рука поманила за собой. Не раздумывая особо, парень скользнул в колодец.

– Люк! – крикнули снизу.

Пришлось вернуться и задвинуть за собой тяжёлую крышку. Темноту подземелья взорвал луч фонаря, упёршийся ему прямо в лицо.

– Ты кто такой? – спросили из темноты.

– Димка. Дмитрий Протасов.

– И кто ты, Дмитрий Протасов?

– Человек. Простой человек.

– А почему ты, простой человек, убегал от американцев, а они тебя преследовали целым отделением?

– Американцев? Не знаю. Бред настоящий. Я шёл по улице и услышал шум машины. Пошёл навстречу, чтобы спросить, что здесь творится и увидел, что меня хотят расстрелять из крупняка. Ну и чухнул от них.

– Непонятное что-то ты городишь. Кто же, в здравом уме, вот так к американцам лезет? Ладно, пошли. Пусть с тобой особист поговорит.

Особист? Димка поёжился. Встречал он особистов во время службы. Чаще всего их называли «Молчи-молчи». Это, в смысле, что, лучше с ними, вообще, никаких бесед не вести. За одно слово зацепятся – всё вытянут. Вот, уж, где в полную силу понимаешь смысл пословицы: «Молчание – золото»! Как-то, сразу расхотелось идти с этим незнакомцем и, если бы не преследователи там, наверху, бы, наверное, отказался. Но, во-первых, не очень радужная перспектива попасть в руки тех, кто совсем недавно хотел пристрелить тебя из крупнокалиберного пулемёта, а, во-вторых, непонятную ситуацию нужно прояснять. И, Димка, почему-то, был уверен, что там, куда ведёт его этот незнакомец, всё прояснится.

Шли подземными ходами минут сорок, когда впереди забрезжил неровный свет, становящийся ярче по мере приближения. Наконец, стены раздвинулись в стороны, а ход преградила баррикада, из-за которой высунулся хмурый небритый тип с М-16 наперевес.

– Ещё раз последний маркер забудешь дёрнуть, пристрелю, и скажу, что так и было.

– Да ладно тебе. Ну, забыл. С кем не бывает.

– С тобой, что-то, это слишком часто бывает. Кто это?

– От америкашек убегал. Вот, к особисту веду.

– Ну веди.

Они перелезли через баррикаду, и пошли дальше по ходу, изредка освещаемому горящими факелами. У открытой бронированной двери, оснащённой кремальерой, их, уже, ждали.

– Заходи и руки подними, – сказали из полумрака тамбура.

Дима шагнул внутрь и выполнил команду. Ловкие руки умело охлопали всю одежду.

– Чисто. Проходи дальше.

Бронированная дверь закрылась и, в ту же минуту, открылась дверь во внутреннее помещение. По глазам ударил яркий электрический свет. Когда, проморгавшись, парень немного привык к яркому свету, он увидел перед собой рослого короткостриженого мужчину лет сорока в натовском камуфляже с пистолетом в открытой набедренной кобуре.

– Это, кого ты, опять, подобрал, Васёк? – неожиданно, глубоким басом спросил стриженный.

– От америкосов убегал, командир.

– Сколько можно говорить, не подбирай, кого попало. Так и шпионов можно притащить в отряд.

– Да нет, командир. Какой из него шпион? Посмотри, чистенький, в хорошей одежде. Амеры бы шпиона под местное население одели. Не стали бы так палиться.

– Ладно, разберёмся. Ты – со мной, а тебе, Васёк, выговор.

– За что?

– За излишнюю доверчивость.

Командир повернулся и пошёл вперёд, ни капли не сомневаясь, что Дима двинется следом. Ну, деваться некуда. Они прошли по коридору, свернули в одно из ответвлений и попали в небольшую комнатку, в которой сидел за обычным канцелярским столом неприметный остроносый мужичок с цепкими внимательными глазами. Ну, чисто особист. На Кавказе у Димы в дивизии такой же был. Неприметный такой, а попадёшь к нему – всю душу вынет, вывернет и рассмотрит под микроскопом.

– Вот, Григорьевич, работу тебе привёл, – проговорил командир. – Опять, Васёк подобрал.

– С такими сердобольными, как наш Васёк, мы конкретно попадём когда-нибудь. Вон, за наши головы уже пятьсот оккупационных баксов дают, – проворчал остроносый.

– Ладно, занимайтесь, – закруглил разговор командир и вышел из комнаты.

– Присаживайся, мил человек, – обратился к Диме особист, – рассказывай.

Ну, Дима и рассказал. Всё рассказал. И про Кавказ, и про ранение, и про гражданскую жизнь, в которой, неожиданно, ему не оказалось места. И про автобус рассказал, в который сел, задремал и проснулся уже в этих непонятках. Особист слушал внимательно, кивал и поддакивал в нужных местах, потом прошёлся по комнате, задумчиво потирая подбородок и рассматривая вещи, найденные при парне. А вещи интересные.

Паспорт гражданина Российской федерации, выданный 20 октября 2001 года, просто физически не мог существовать в природе. Как и дата рождения 4 октября 1985 года. Судя по году, этому раню должно быть, сейчас, тридцать восемь лет. А, ему, на вид, едва двадцать пять дашь. А, купюры Российского федерального казначейства 2002, 2004, 2007 годов выпуска, монеты примерно таких же дат, вообще, не имеют права на существование.

Пачка сигарет «Кэмел» на первый взгляд вполне обычная, если не читать мелким шрифтом на боковой стороне пачки: «Изготовлено: Россия, Краснодарский край, по лицензии «Филип Моррис» США из табака сорта Вирджиния». Какой ещё Краснодарский край? Какая Россия? Давно уже нет никакой России. Есть Евразийская оккупационная зона. Смущал сотовый телефон «Нокиа», этакая пластмассовая коробочка с маленьким окошком и кнопками. Сотовая связь разрешена только оккупантам. Для остальных обладание таким это верная смерть.

– Ты в своём уме, парень? – наконец спросил он. – Я таких сказок с роду не слышал. Или ты тупой шпион, или просто сумасшедший.

– Не понял.

– А что тут понимать? Какой Кавказ, парень? Кавказ уже двадцать два года, как зона турецкой оккупации. Было, да. Вспыхнула Чечня в 1994 году. Но в 1996-м Республика Ичхерия отошла от России. Там Масхадов тогда был президентом. А в 2001-м её турки оккупировали. И автобусы по городу, уже, лет двадцать не ходят. Мы двадцать три года под американцами сидим. С тех времён, как Ельцин, под конец своего президентского срока, в качестве жеста доброй воли передал контроль над страной представителям НАТО. Ты головой не бился, случайно?

– Да какое НАТО? Какой Ельцин? Да, было такое, что чуть не легли под альянс. Но в двухтысячном году Ельцин передал власть Путину. Никакой оккупации не было! Это такой розыгрыш, да?

– Нет никакого розыгрыша. Только жестокая правда

– Нет, – развёл руками Димка. – Я по-другому знаю. Ельцин свой пост Путину передал, бывшему КГБшнику. Тот, действительно, предоставил гарантии, охрану, и, может быть, виллу какую-то. Но, не в США, а в России. И Чечня, как все другие регионы, никуда не ушли.

– Ох, темнишьты, что-то, парень. Темнишь Я, лично, никакого Путина и не слышал раньше. А, теперь, и подавно. Как же, он, вдруг, президентом стал? В кармане у Ельцина завалялся?

– Нет. Он премьер-министром был.

– Не помню я такого премьер-министра. И, второй вопрос: почему ты так молодо выглядишь?

– Молодо? Я всегда думал, что выгляжу на свой возраст.

– На тридцать восемь?

– Какие тридцать восемь? Мне двадцать два!

– Посмотри на дату рождения в паспорте. Судя по ней, тебе тридцать восемь лет. А? Прокололась амеровская контрразведка!

– Вы гоните? – Димон с изумлением посмотрел на особиста. – Или, считать не умеете?

– Какой, по-твоему, сейчас, год?

– Две тысячи седьмой.

– А две тысячи двадцать третий не хочешь? Ты, парень, не обессудь, но придётся тебе посидеть под замком до выяснения.

Димку отвели в тесный пенал с бетонными стенами и железной дверью. Он сел на жёсткие нары, застеленные комковатым матрацем, и попытался собрать мысли, метавшиеся, словно испуганные птицы. В голове не укладывалось всё то, что с ним случилось. И объяснений тоже не находилось. Нет. Конечно, было одно, но из области фантастики. Это в книжках человек проваливается в параллельное измерение, там, в прошлое, далёкое и не очень, и воюет или с пиратами, или с фашистами за Советскую Родину. Таких книжек Дима прочитал немало. Снайпер Серёга увлекался попаданческой фантастикой, и у него была неплохая библиотека, которую от скуки перечитали от корки до корки все ребята во взводе.

Но ведь это в книжках. Неужели и Дмитрий провалился в этот параллельный мир, в котором история на определённом этапе сделала такой удивительный зигзаг? Был ещё один вариант. Автобус попал в аварию и сейчас Дима лежит в реанимации в коме и это всё просто плод его больного воображения. Видят же в коме свет в конце тоннеля, умерших родственников, даже своё тело на больничной койке или операционном столе. Так почему не увидеть и такое? Но, ведь это полнейший бред! Мало того, что откуда-то, вдруг, взялась оккупация, так, ещё он и в будущее попал.

Особист дождался, когда за Димкой закроется дверь, потёр виски, тряхнул головой и вышел следом.

– Пустишь, Сергеич? – заглянул он в кабинет командира.

– О чём речь? Заходи, чайком побалуемся. Сейчас Волошин придёт.

Особист помялся. За столько лет с Волошиным никак не складывались нормальные отношения. И, дело, даже, не в личных качествах обоих. Волошин – начальник штаба, до оккупации был кадровым офицером, и сильно пострадал от местных особистов. В чём там дело было – история умалчивает, но, мягко говоря, негативное отношение к представителям этой, в принципе, важной, профессии, осталось.

– Может, я, тогда, позже подойду?

– Никаких позже! Что там с этим новеньким?

– Да непонятно всё!

– Я начальника штаба не зря вызвал. Будем вместе думать, что с этим фруктом делать.

– Вызывал? – ворвался в кабинет Волошин.

– Да. Проходи, садись. Слышал, что Васёк опять новенького притащил?

– Слышал. И, что? В позапрошлый раз он нам такого спеца в токарном деле достал – закачаешься! Может, и этот на что-нибудь сгодится.

– Да уж, сгодиться, – хмыкнул особист.

Волошин покосился на него недовольно и потянулся за чаем. Командир посмотрел на него и недовольно покачал головой. Не нравились ему эти отношения, но, с другой стороны, ничего не поделаешь. В душу ни к кому не залезешь и свою волю не навяжешь. И, ведь, не уберёшь, ни того, ни другого. Оба в своём деле профессионалы высочайшего класса. Сам, Сергеич, был человеком сугубо гражданским, и командиром считался только потому, что пользовался огромным уважением всех людей, находившихся в подземелье. Хорошо, ещё, что особист понимал причины холодного к нему отношения и старался не обострять.

– Не простой, в этот раз, у нас гость, – пояснил особист. – Ой, непростой.

– Что ты имеешь ввиду? – повернулся к нему командир.

– А то, что это не человек, а один большой знак вопроса. Да, ещё, и много-много многоточий в конце.

– Григорьич, не говори загадками. Расскажи, что узнать удалось?

– А, для начала, посмотрите, вот это, – особист бросил на стол паспорт, портмоне с деньгами, сигареты и сотовый телефон. – Это было при нём.

Какое-то время командир и начальник штаба рассматривали принесённые вещи в полном молчании. Первым не выдержал начальник штаба.

– Этого не может быть! – воскликнул Волошин. – Телефон, хоть и устаревший, это смертный приговор. А наш гость, как его, кстати?

– Дмитрий.

– Вот-вот. Дмитрий пользовался им активно. Смотрите: довольно много номеров в телефонной книге, и история звонков обширная. И звонил он не американцам. Там же, сплошь, русские имена. Таня В., Игорь ремонт, Серёга, Валентина Ив., Лёха РАВ… Это, где так свободно можно соткой пользоваться?

– РАВ, как я понял, это служба ракетно-артиллерийского вооружения? – посмотрел на экран сотового телефона начальник штаба. – То есть, где-то есть воинская часть с соответствующей структурой и штатом. Такого не может быть, если только он не с Дальнего Востока.

– Нет, – особист резко дёрнул головой. – Говорит, местный. А служил на Кавказе.

–Ты сюда посмотри! – потряс зажатыми в кулаке купюрами командир. – Это купюры Российского федерального казначейства 2002, 2004, 2007 годов выпуска. Где это всё имеет хождение? Федерального казначейства нет с девяносто девятого года!

– Там, монеты примерно таких же дат, – кивнул головой особист.

– А зачем ты сигареты притащил? – удивился Сергеич. – Кэмел и есть Кэмел.

– А ты на боку мелким шрифтом посмотри. Видишь, где произведено?

Командир повернул пачку, присмотрелся, сощурившись, потом, достал из кармана очки с плюсом/ прочитал и ошеломлённо положил пачку на стол. Волошин перехватил её и впился взглядом в мелкий шрифт.

– Россия, Краснодарский край, по лицензии «Филип Моррис» США из табака сорта Вирджиния»? Бред!

– А паспорт не бред? Мало того, что российский, выданный в двадцать первом году, так/ ему по паспорту должно быть тридцать восемь лет. А он утверждает, что ему двадцать два.

– Фото? – начальник штаба подобрался и стал сух и деловит.

– Его. И, ещё, он уверен, что сейчас две тысячи седьмой год!

– И что ты думаешь? – спросил командир, колдуя над заварным чайником.

– Да что тут думать? – особист посмотрел в пустую чашку, и Сергеич встал, чтобы заварить новую порцию. – Так играть просто невозможно. Парень реально верит в то, что говорит. Да и то, что при нём нашли, просто быть не может. Нет, конечно, при американском уровне техники подделать всё это большого труда не составит. Но зачем? К чему выдумывать столь фантастическую легенду, в которую однозначно никто не поверит? Смысла нет.

– Но, ведь, это полный бред! – покачал головой Волошин. – Кавказ, мирная жизнь, автобус. Я и сам уже позабыл, каково это выйти на остановку, дождаться автобуса и поехать через весь город.

– Может, просто расстрелять его? – особист взял в руки состовый телефон и принялся нажимать на кнопки. – И голову не ломать. Слишком невероятно всё. Может, это, какая-то тонкая игра амеров? У них в контрразведке не дураки сидят. Профессионалы! Как бы не ошибиться. Мы с тобой, не только своими головами рискуем. Мы людьми рискуем, которые в нас верят.

– Думаю, спешить не надо, – возразил начальник штаба. – Надо его показать специалисту. – Есть у меня один старичок, – принялся разливать чай по чашкам командир. – Когда-то в психиатрии не последним человеком был.

– Это ты про Андрея Арсеньевича? – уточнил особист. – Профессора?

– Да. Про него. Пусть посмотрит. Если этот парень врёт, профессор быстро его на чистую воду выведет. Тогда и расстрелять можно.

– Это идея!

– Надо им встречу организовать на явочной квартире.

– Хорошо. Сделаем.

– Организуй доставку туда Андрея Арсеньевича, а я доставлю парня. Угощайся чаем, кстати.

– Какой чай хороший! А аромат! Где такой достал?

– У англичан в офицерской столовой. Там наш человек работает. Вот и удалось разжиться.

– Англичане – знатоки чая.

Особист сделал глоток чая, наблюдая, как пускает колечками дым в потолок командир, потом, одних махом выпил всё до дна, сплюнул чаинки, попавшие в рот, и резко поднялся.

– Пойду, ещё побеседую с этим парнем.

Тяжёлая бронированная дверь с глухим гулом захлопнулась за спиной. Диму опять вели по запутанной сети коридоров, пока не оказались в круглом колодце коллектора. Здесь парню надели на голову плотный мешок, пропахший мышиным помётом, и подтолкнули легонько в спину, приказывая подниматься. Ничего не видя, Дмитрий на ощупь поднялся по железным скобам, нащупал край колодца, где его приняли под мышки и вытащили наружу. Даже под мешком он почувствовал свежий воздух поверхности. Диму под руки повели куда-то через заросшее кустарником и травой пространство, потом, судя по запаху кошатины и гулкому эху шагов, в подъезд и, через невысокий порог в квартиру. Когда с него стянули мешок, перед ним на продавленном диване сидел сухонький старичок с совершенно лысой головой и умным взглядом выцветших глаз.

– Присаживайтесь, молодой человек, – произнёс старик, кивнув на стоящее рядом обшарпанное древнее кресло. – Давайте познакомимся. Меня зовут Андрей Арсеньевич.

– Очень приятно. Меня Дима зовут.

– Хорошо. Дима, расскажите мне всё то, что рассказывали до этого моим товарищам.

Дима опять принялся рассказывать о себе. Старичок слушал внимательно, задавая наводящие вопросы, возвращаясь назад и опять переспрашивая то, что, вроде, уже выяснено. Потом стал уточнять детали быта, марки машин и автобусов, модели телевизоров и бытовой техники и назначение сотового телефона. Когда, через два часа, разговор был закончен, Димка чувствовал себя как выжатый лимон. А старик-то специалист! Парень рассказал даже то, что и не ожидал, что вспомнит. После этого ему снова надели мешок на голову и тем же маршрутом доставили в подземелье.

– Ну, что скажете, профессор? – выйдя из другой комнаты после того, как увели Диму, спросил особист

– Случай довольно интересный. Такого выдумать нельзя. Тут может иметь место травматическое замещение памяти.

– Это как?

– Ну, увлекался человек в своё время запрещённой литературой о дооккупационных временах, представлял всё это, благодаря своей живой фантазии. А, когда получил травму, или сбой какой в мозгу произошёл, настоящая реальность заместилась вычитанной из книг. Но это так, слишком приблизительный диагноз. Уж очень подробные знания. Да и, сотовый телефон и вещи, найденные при нём, выбиваются из этой версии. Даже, не знаю, что сказать. Слишком всё это фантастично. Одно могу сказать точно: это не засланный казачок, как говорилось в одном старом фильме.

– Спасибо Вам, Андрей Арсеньевич. Вот, ваш гонорар, – особист протянул старику пакет с деньгами, который профессор принял и спрятал с неожиданной ловкостью.

Уже вторые сутки, после знаменательной прогулки к старичку, Дима сидел в своём каменном пенале. Ему исправно, три раза в день, приносили еду, выводили в душ и выносили парашу. Но, в остальном, полная неизвестность. Никто его не вызывал на допросы, а охрана была молчалива и на вопросы не отвечала. От тоски и безысходности хотелось лезть на стену или разбить об неё голову. Наконец, к исходу второго дня, ключ провернулся в замке двери, и молчаливый охранник повёл его в ту же самую комнатку, где его допрашивали.

– Уж извини, что тебе пришлось провести эти дни под замком, – встретил его тот же самый особист. – Слишком велик риск. Ладно, парень ты, вроде как хороший, хоть, как один человек говорил: хороший человек – не профессия. То, что ты мне наговорил здесь, конечно полный бред, но, если хочешь, верь. Профессор сказал, что это не опасно. Но, для сведения, наша страна уже двадцать четыре года находится под пятой НАТО. В 1996 году Чечня ушла из России, в 1998-м – Карачаево-Черкессия, Северная Осетия, Дагестан, Татарстан и Башкирия стали поднимать вопрос о суверенитете. В Башкирии и Татарстане, даже, референдумы провести успели. Дальний Восток вспомнил, как сто лет назад они были Дальневосточной республикой и, тоже, возжелал отделиться. Короче, такая свистопляска началась, что Ельцину, уже, не до игрушек в президенты было. Тут, бы, на виселице не оказаться, или, у расстрельной стенки, как Чаушеску. Он, ведь, с пьяных глаз, много, чего, наворотил за свои два срока. Вот, он и изобразил жест доброй воли в обмен на жизнь и гарантии для себя и своей семьи. Говорят, его в США вывезли. Виллу дали, счёт приличный в банке и охрану. А нам – весь этот геморрой, – особист кивнул острым подбородком куда-то в потолок. Россия поделена между странами членами альянса. Для них местное население – это неполноценные люди, годные только для тяжёлой и грязной работы. Школы закрыты, медицина почти на уровне знахарства. На район города один врач, обычно из румын или чехов, который лечит не лучше ветеринара. Выбиться в обслуживающий персонал натовских баз, большая удача. За любое непослушание наказание одно – расстрел. Вот как-то так.