скачать книгу бесплатно
– Это от него. Графа делла Мирандола, – тихо произнесла Джованна.
– По крайней мере, – нарушил молчание Валентин, – он не выбрал стихи про любовь. Ну… я хочу сказать… весь Петрарка про любовь, а он выбрал сонет, который вполне подходит, чтобы сделать тебе комплимент. Кажется, хочет сказать, что ты его впечатлила не только лицом, но и умом. Пьеро Медичи такое и не снилось. Как и всем этим воздыхателям, что пытаются передать тебе письма и записки.
– Может быть.
– Сестрица, что такое? – Валентин нахмурился и закрыл книгу.
– Я сама не знаю, Валентин. Мне его внимание приятно. Он вчера говорил со мной так… открыто. И сонет лишь подтверждает, что человек он умный и ко мне испытывает уважение. Но…
Валентин опустился у ее ног, как недавно художник, и взял одну ее руку в свои ладони. Она была ледяной: сестра сильно волновалась. Лицо ее сохраняло нейтральное и отрешенное выражение, но его было сложно обмануть.
– Он чем-то напугал тебя? – хрипло спросил Валентин, прижимая руку сестры к губам. – Оскорбил? В чем дело, Джованна?
– Нет. Ни то, ни другое. Но я сама не знаю, что со мной. Наверно, я просто слишком напугана излишним ко мне вниманием и повсюду вижу опасность. Меня смущает его странное предложение с квасцом. Словно он что-то задумал. А когда я поразмышляла, то сама же и отказалась от этой мысли: к чему он ему, и в самом деле, если граф занят философией и науками.
– Знаешь, Лоренцо думал, он проявляет интерес ко мне. И я тоже сначала так решил, а вчера он прислал Лоренцо в подарок сокола. И мы совсем запутались. Возможно, все как он и сказал: граф хочет получше узнать нас, прежде чем заключать договор.
– Ты прав, – Джованна улыбнулась.
Альфонсина, жена Пьеро Медичи, осторожно подкралась к кабинету мужа. Громкий хохот хозяина и его приятелей на мгновение отпугнул ее, но, закусив губу, она заставила себя прислушаться к разговору. Уже некоторое время она замечала, что Пьеро ведет себя странно. Он поменял церковь, ходил часто в цех Боттичелли, встречался с приятелями, запираясь в кабинете. Альфонсина догадывалась, в чем причина первых двух явлений: весь город только и говорил о том, что на празднике у Медичи была открыта новая краса Флоренции. И потому-то муж ходил в ту же церковь, что и семейство Альба. Она уже говорила тайно с деверем Джованни, и тот охотно согласился, что дело пахнет скандалом. Поэтому Великолепный устроил взбучку сыну, после чего Пьеро перестал ходить в церковь семейства Альба. Боттичелли опередил Альфонсину в пункте с мастерской, сам объяснил Лоренцо, что юная Альба и ее брат отказываются позировать при зеваках. И самого художника, и учеников это все сильно отвлекает. Великолепный теперь наведывался без предупреждения в мастерскую, чтобы проверить, следует ли его приказу не ходить туда сын.
А вот эти странные собрания и обсуждения вполголоса никто прервать не мог. И Альфонсина, мучимая тяжким предчувствием надвигающейся беды, пыталась выяснить из разрозненных фраз, о чем говорят Пьеро и его товарищи. Но до нее мало что долетало. Они говорили вполголоса, и только взрывы смеха раскатывались по коридору с грохотом пустой бочки.
Альфонсина с грустью прикрыла глаза. Если бы она только могла крутить мужем, как захочет! Но тот во всем слушался своих приятелей, пропуская мимо ушей советы жены. И как, спрашивается, может она повлиять на него? Свекор не раз мягко намекал, что она должна стать главой семьи, но Альфонсина при всем своем сильном характере и опыте жизни при дворе в Неаполе не могла подчинить пустоголового мужа. Она попыталась даже манипулировать им в постели, но и тут потерпела крах: он просто завел любовницу. А с тех пор, как родилась дочка, он и вовсе к ней не подходил. Не то чтобы Альфонсине было нечем заняться… Она взяла на себя благотворительность дома Медичи и также вкладывала деньги в благоустройство женского монастыря. Она занималась дочерью и домом. Но, конечно, ее живой ум без конца продумывал стратегию привлечения мужа.
Лоренцо Великолепный дал ей понять на днях, что болен. И страх овладел Альфонсиной. Если Пьеро Медичи не возьмется за ум, если ни она, ни советники Лоренцо не смогут повлиять на него, то власть Медичи окажется в опасности.
Потому-то Альфонсина и боялась скандала: только бы вычислить, в чем тут дело, только бы поймать хоть намек… Она бы поговорила с братом мужа, а уж он нашел бы управу на Пьеро. По правде сказать, ей повезло, что Джованни находился сейчас во Флоренции, но вскоре он уедет за кардинальской шапкой, а там и вовсе покинет Флоренцию ради работы в Риме. Но сейчас он мог повлиять на брата…
– Маски… карнавал… – донеслось до нее.
Альфонсина выдохнула. Всего лишь карнавал! Очередной праздник Лоренцо, чтобы развлечь толпу! И ее муж, как и в прошлый раз, видимо, собирается рядиться и участвовать в гуляниях горожан, скрываясь под маской. Что ж… можно быть спокойной… В этот момент она услышала топот маленьких ножек и вовремя отошла от кабинета: в глубине прохода показалась ее двухлетняя дочь. Альфонсина подбежала к девочке, подхватила ее на руки и, умиротворенная, ушла прочь.
Пьеро и два его друга из знати, Николо и Андреа, между тем, крутили в руках одинаковые маски.
– Это будет скандал, – усмехнулся Николо. – Ты понимаешь, что ее братья начнут мстить?
– Она никогда не узнает, кто мы, – возразил Андреа. Именно он подал идею с похищением Джованны во время праздника. – Если нам улыбнется удача, у нас будет развлечение поинтереснее карнавала.
– А если не получится? – Пьеро Медичи все колебался. С одной стороны, план Андреа был дерзким, но очень соблазнительным. Но, с другой, он рисковал слишком многим.
– Если братья пробьются к Лани, мы всегда можем исчезнуть в толпе, разойдясь в разные стороны. Но необходимо схватить ее вблизи того места, где нас будет ждать экипаж, – Андреа подмигнул товарищам. – Можем сделать все там же, в экипаже, и высадить ее.
– Это жестоко, – заметил Николо. – Все-таки она не простолюдинка.
– Это ее беда, не наша, – равнодушно пожал плечами Андреа. – Вы сами мечтаете обесчестить Лань, я предлагаю план. При условии участия в развлечении. Не нравится, тогда подумаем над другим. Какие у вас предложения? Пьеро?
– Я думал над тем, как бы сосватать Лань за одного из вас, поговорить с отцом.
– Это долго. И тогда, если нам откажут, мы попадем под подозрение, если сделаем с ней что-нибудь.
– Ты прав, пока нас не знают, мы в безопасности.
– Тогда оставляем план Андреа, – Пьеро приложил к лицу маску, и его голос прозвучал глухо: – И пусть начнется карнавал!
Его друзья захохотали.
Джованна тихонько выскользнула из своей комнаты и пробежала к соседней двери. Вошла, осторожно закрыла дверь и скользнула в постель к Валентину. Он сонно пошевелился.
– Джованна?
– Спи, – она нежно погладила торчащий в лунном свете вихор брата, поцеловала его в щеку и зарылась к нему под одеяло.
Он крепко обнял ее и прижал к себе.
– Знаешь же, что нам может влететь.
– Знаю. Но ты уезжаешь. Я хочу побыть с тобой подольше. Впрок.
– Если бы можно было взять тебя в маленьком медальоне, носить на груди, выпускать, говорить с тобой, обнимать, а потом снова прятать в медальон…
– Если бы можно было переноситься к тебе, быстро-быстро, а потом обратно… И иметь возможность смотреть на все, что видишь ты…
– Помнишь наш девиз?
– Солнце взойдет, – улыбнулась сонно Джованна. Было уютно у него на плече. С ним она ощущала себя целой, защищенной, словно в руках брата снова становилась всего лишь младенцем в утробе матери, которому хорошо: тепло, спокойно и комфортно.
Обнимая сестру, Валентин сквозь сон ощущал, как она дышит: мерно и спокойно. Она словно мир в его руках, огромная Вселенная, сжатая до размеров человека. Мысль о разлуке полоснула ножом по сердцу, и он прижался губами к ее лбу. Нет, никогда они не расстанутся. В ней останется он, а в нем всегда будет она. Они как одна душа на два разных тела. И ради ее счастья он был способен на все. Даже на страшную подлость, предательство, убийство, которые противоречили изначально его чистой душе. Но ради нее, он давно уже знал, что перевернет мир. Лишь бы только ее дыхание всегда было таким спокойным, как сейчас, а сны легкими. Вскоре стены комнаты стали светлеть. Занималась заря. Валентин мысленно помолился о том, чтобы жених оказался достойным Джованны. Это был день его отъезда в Геную.
Пико делла Мирандола ночевал во дворце Медичи. Рано утром по сонной еще Флоренции, где царила только осенняя прохлада и слабый зарождающийся свет, он направил лошадь к монастырю Честелло. Прежде, чем уехать обратно в свое имение, ему хотелось еще раз увидеть Джованну Альба. И так как он не имел возможности увидеть красавицу вживую, оставалось только свидание с ее жалкой копией. С такими мыслями подошел он к церкви монастыря, где на ступенях грелись на утреннем солнышке голуби. Уже рассвело, уже пригревало. Птицы, распушив перья и спрятав клювы в груди, даже не шелохнулись, когда он прошел мимо. Войдя с солнца в тень, граф содрогнулся от прохлады, которая еще царила здесь, неохотно сдавая позиции перед дневным теплом. Церковь была пуста, шаги гулко раздавались в ней, словно она была недовольна его вторжением. Пико вдохнул запах свечей, витавший еще с утренней службы. Его взгляд бродил по стенам, пока он не увидел то, что искал.
Ему сказали, что Джованна позировала для этой картины. И он представлял себе ее не раз, но его ожидания не оправдались. Вместо неподвижного, скучного, стандартного сюжета о Благовещении его взору открылось дыхание, движение двух фигур: ангел только что приземлился, его тело наклонено вперед, крылья еще трепещут на спине, складки одежды, кажется, клубятся. Но он уже протягивает руку к деве Марии, торопится коснуться Той, что станет матерью Христа. Не протягивает ей лилии, символ чистоты, нет, они в другой его руке, он позабыл о них. Он тянется свободной рукой. Все его лицо – страсть и движение.
Пико, затаив дыхание, перевел взгляд на Марию. Оставалось только повторить движение Габриэля, и граф опустился на колени перед Той, кого желал.
Мадонна с лицом Джованны Альба и цветом ее волос… Она словно ускользала, уворачивалась от ангела, застигнутая врасплох его появлением, и вовсе не желала принимать благую весть. Потупившись, онемев от испуга и удивления, она жестом просила его отдалиться. Не принимала страшного предсказания, не высказывала радости. Ее взгляд опущен и словно даже не на ангела смотрит, так он ослепителен для нее. Руки их были рядом, но не соприкасались.
И Пико казалось, что не Мадонна и ангел перед ним. А Джованна и… он. И сейчас он так же далек от Джованны, как и близок, она недосягаема, недостижима, несмотря на все его желание и движение ей навстречу. Он протянул руку, завороженный статичностью ее лица, видя сдерживаемую страстность, почти осязая ее дыхание. Он представлял, как она позировала для картины. Художник мог смотреть на нее бесконечно долго.
Нет, она его, она только ему принадлежит.
– Слышишь? – спросил он тихо. – Ты только моя. Моя!
Рука, протянутая к Мадонне, сжалась, словно пыталась ухватить край Ее одежд.
Джованна проснулась в своей постели, рывком подскочив, тяжело дыша, прижимая к груди простыню. Рубашка прилипла к вспотевшей спине. Ей снился кошмар. Сейчас напугавшие ее образы растаяли в памяти, оставив лишь липкое и неприятное ощущение, что ей угрожает опасность. Потом она вспомнила, как под утро вернулась к себе в спальню. И вскочила: нельзя прохлаждаться в постели, Валентин уезжает сегодня, нужно каждую возможную минуту, каждый вдох и выдох провести с ним.
Когда она была одета, Валентин вошел и сел у ее ног, крепко сжимая в ладонях ее руки, говорил с сестрой, пока служанки расчесывали длинные волосы Джованны и заплетали косы, которые после укладывали на голове. Валентин уже был одет по-дорожному, не хватало только шляпы и плаща. Он целовал ей кончики пальцев, смешил ее историями, а она плакала сквозь смех. И время от времени с любовью гладила его красивое лицо, проводила по бровям, носу, заглядывала в его темные, с зелеными вкраплениями карие глаза. Было невозможно представить, что они расстаются так надолго.
– Пиши мне, пиши каждый день, даже если это будет просто описание погоды. Мне важно слышать, как подходит к нашему дому посыльный. Мне важно знать, что ты видишь там, вдали от меня.
– А ты пиши мне ответы. Тоже каждый день. Я вернусь, как только выясню побольше о твоем женихе и улажу торговые дела отца. Сестрица, милая, не хочу оставлять тебя такой грустной.
– Я стараюсь веселиться, ты же видишь, – слеза скатилась с кончика ее носа и капнула ему на руку. – Ты только вернись, Валентин.
– Вижу, у вас тут уже озеро из слез, – в дверях появился Лоренцо. Средний брат, как всегда, был богато одет, легкий румянец горел на его щеках. – Не бойся, Джованна, уж мы развлечем тебя, так что и не заметишь, как пройдет месяц. Ты же не одна остаешься, прекрасная плакса, – он подошел и поцеловал ее в лоб. – Отец зовет.
Семейство Альба собралось в кабинете отца. Синьор Альба крепко обнял Валентина.
– Возвращайся, как выполнишь все, что нужно. И прошу, береги себя.
Он провел рукой по щеке сына. Совсем еще мальчик, даже щетины нет. В глазах жажда приключений: он впервые уезжает так далеко от дома. Синьор Альба хорошо знал эту жажду. Стоит только отпить, как входишь во вкус. Его оперившийся птенец готов покинуть родительское гнездо. Готов самостоятельно принимать решения. Готов стать мужчиной.
Он посмотрел на своих сыновей: осторожного и сдержанного Джакомо, легкого и страстного Лоренцо, пытливого и любопытного Валентина. Все трое разные, каждый по-своему привлекателен.
– Береги мои чертежи и проекты, – просил Валентин Джованну.
Дочь рыдала уже навзрыд, улыбалась дрожащими губами, крепко обнимала брата, ее сердце разрывалось от тоски. Но однажды она покинет отчий дом и перейдет в дом мужа. Для нее это расставание – репетиция расставания со всеми родными. И отцу было жаль ее. Но такова судьба благородной девушки. Он не мог держать ее возле себя вечно, как бы ни хотелось.
Вместе они вышли из дома.
– Поговори с Раулем Торнабуони без свидетелей. Выясни, какой он. Мы сделаем официальной новость о помолвке, только если ты убедишься, что Джованна будет счастлива с ним, – напомнил синьор Альба сыну, отведя Валентина в сторону.
– Да, отец.
– И не совершай глупостей. По тебе будут судить о всей нашей семье, – синьор Альба благословил его и поцеловал. – Езжай. Доброго пути.
Джованна бросилась Валентину на шею, он тоже плакал, расставаясь с ней. Отцу пришлось расцепить их, и дочь горько рыдала у него на груди, обвив его руками, пока Валентин садился на лошадь.
– Папа, папочка, дай мне поехать с ним, – просила она.
Задыхаясь от боли сестры, Валентин вылетел галопом со двора. Он знал, что теперь боль всегда будет в его сердце до того момента, как сестра снова не окажется в его объятьях.
Обернувшись на миг, он охватил все свое семейство, запечатлел в своей памяти их лица: отец улыбается и машет ему свободной рукой, обнимая другой Джованну. Лоренцо подмигивает и улыбается, Джакомо прощальным жестом поднял руку, словно знамя войска. Его маленькая армия. Валентин улыбнулся и поехал прочь, уже мечтая поскорее увидеть их снова.
В сумерках Лоренцо Альба подъехал к вилле Кареджи. Окна светились уютно, приглушенно, запах запеченных на жаровне мяса и овощей в переплетении с дымом был сладок. Вечерняя прохлада проясняла мысли. Лоренцо спрыгнул с коня, перебросил поводья мальчику-слуге, который, видимо, работал на конюшне. Лоренцо не терпелось войти, но в то же время он робел. Это было его третье посещение Платоновской академии, но первое в статусе приглашенного графом делла Мирандола. К тому же сегодня был особенный для кружка день – 7 ноября, симпосион в честь дня рождения и смерти Платона. Граф, пригласив его вместо Валентина, объяснил, что будет праздник и философские беседы, приедут все, кто обычно собирался там в течение года в разное время. Лоренцо чувствовал себя ребенком, допущенным к ужину со взрослыми. Он снял перчатки, входя в дом, отдал плащ, меч, перчатки слуге. Наверху уже слышались голоса, кто-то говорил, повышая голос, потом прозвучал другой, но слов было не разобрать.
– Вы как раз вовремя, беседа только началась.
Слуга провел его наверх, Лоренцо устремился вслед за ним, не чувствуя под ногами лестницы.
Оказавшись в зале, он сперва огляделся в поиске знакомых лиц. Лоренцо Медичи сидел в кресле, положив одну ногу на скамеечку. В свете факелов и двух каминов на его лице особенно выделялись массивный и сходящийся к острому кончику нос, квадратная выпирающая челюсть и темные глаза, горящие от удовольствия. Возле Великолепного сидел Анджело Полициано; Лоренцо посещал его лекции и знал его как блестящего преподавателя и поэта. Красная куртка Анджело невероятно подходила его смуглой коже и прямым черным волосам. Он был серьезен и слушал внимательно собеседников.
Лоренцо увидел среди слушателей пару друзей, но они стояли у стены, а ему сегодня полагалась скамья за столом: слуга жестом пригласил его присесть и наполнил ему кубок.
Здесь был и Алессандро, художник, что рисовал Джованну и Валентина; Лоренцо кивнул ему, тот поклонился.
Выступали Марсилио Фичино, основатель Академии, воспитатель Лоренцо Медичи, знаменитый в Италии мыслитель, и Джованни Пико делла Мирандола, оба одеты были в длинные одежды, которые подчеркивали их статус мыслителей и ученых мужей. Фичино был стар, лицо изрезано морщинами, а Пико молод и невероятно хорош собой. Они были словно Время, старое и мудрое, и Настоящее, пылкое и новаторское. Марсилио Фичино только закончил говорить, Лоренцо не все поймал, пока входил и осматривался, но речь определенно шла о преемственности знаний и наук.
– Что скажешь, Пико, стоит ли прислушиваться к голосам древних мыслителей? – Фичино повернулся к Пико. Тот кивнул.
– Предубеждения ограничивают нас, не дают с полной свободой и незамутненным разумом окунуться в мудрость другого. Человеку свойственно слишком легко отвергать правоту тех, кто жил до него, так дети отрицают правоту родителей и часто бросают им бессмысленный вызов в силу своего юношеского противоречия.
– Что же, Джованни, ты предлагаешь? Смотреть в рот иудею, арабу, греку? Язычникам, что были до христианства? – Лоренцо поискал взглядом вопрошающего из числа слушателей, но не нашел. Он повернулся к Пико, ожидая увидеть гнев на его лице, но тот спокойно воспринял вопрос, с уважением к собеседнику. Молодость философа нисколько не мешала его умению держаться на диспутах. Легкая улыбка играла на его губах, но отвечал он серьезно.
– Человек становится свободен только тогда, когда принимает суждения других, не отрицая их, а изучая. Полагаясь на свою волю и свой разум, он становится великим, когда обладает всем, что было сказано до него.
– Так кого же ты поддерживаешь? Согласен ли со мной, что в Платоне есть общие идеи с христианством? – нетерпеливо спросил Фичино.
Учитель спрашивал ученика? Лоренцо Альба с интересом наблюдал за беседой, несмотря на то, что понимал мало. Но манера держаться собеседников, внимание, с которым слушали их остальные, так что во время пауз становилось слышно, как потрескивает огонь, – все это завораживало его. Он знал, что находится сейчас в святая святых мысли и мудрости, его юношеское сердце наливалось счастьем и восхищением перед участниками. И да, теперь он видел, что Джованни Пико делла Мирандола отличался от всех мудростью более высокой. Все вокруг обсуждали одну-две идеи, настаивали на своем, словно собаки вырывали кость друг у друга. Он же пытался охватить все, в сияющем взгляде его читалось счастье от возможности это сделать.
– Я не хочу сражаться за право и господство одной идеи, одной школы, – он обвел собеседников сверкающим взглядом. – Подлинная цель философии не в сражении, а в мире.
– Эх, не зря мы тебя зовем князем Согласия[4 - Один из титулов графа делла Мирандола – сеньор Конкордии, букв. Согласия (примеч. автора).], – рассмеялся Лоренцо Медичи. – Браво, Пико!
– Выпьем за Пико! – раздалось со всех сторон.
– Я хочу произнести слова, – повысив голос, угомонил возгласы Лоренцо Медичи, поднявшись с кресла, – которые наш князь Согласия сам написал, потому что они отражают сущность его и любого другого истинного философа.
Пико делла Мирандола с любопытством слушал Великолепного, на его губах играла легкая улыбка. Голос у хозяина Флоренции был не слишком приятен, но говорил он всегда так хорошо, что все прислушивались.
– «Творец сказал Адаму: ты сам определишь для себя свою природу, исходя из своей собственной свободной воли, во власть которой Я поместил тебя. Мы не сделали тебя исключительно земным или небесным, смертным или бессмертным для того, чтобы ты, будучи своим свободным творцом и создателем, придал себе ту форму, которую посчитаешь наилучшей». Так вот я считаю, что вы, мой любимый граф, выбрали себе участь быть бессмертным.
– Как и вы, Великолепный, – Пико поднял кубок.
– Меня будут помнить по моему рангу, а вас – по вашей мудрости.
– Каждый человек на протяжении своей жизни совершает подвиги: он делает выбор, кем ему быть. И способность стать кем он ни пожелает – вот высочайший дар, данный нам. Дело не в ранге, дело в подвигах, в выборе.
Так легко Пико перевел внимание на Лоренцо Медичи, и все присутствующие не могли не признать величие Великолепного. Столько удивительных вещей совершил он в процессе своего становления, борьбы за власть и покровительства искусствам, столько невероятных поступков, что каждый согласился с философом. И задумался о себе.
– Так что же является предназначением человека? – спросил Анджело Полициано. – Поиск истины, а не обладание ей? Конечна ли возможность познания?
– Она бесконечна, – Пико усмехнулся и оглядел всех присутствующих. – Знание – бесконечно. Человек также может достигнуть бесконечности, встать на одну ступень с бессмертием. Нам с вами предстоит еще увидеть много интересных открытий, как и поколениям после нас. Но познание дано лишь тем, кто стремится к нему. Без этого стремления человек становится животным и опускается на много ступеней ниже.
– А любовь, она делает человека низшим или высшим созданием?
Этот вопрос задал один из художников, совсем еще юноша, кажется, его звали Микеланджело.
– Любовь может быть разной, – Пико прошелся по залу в задумчивости. – Любовь к Богу, философии, истине, любовь к размышлениям и знаниям делает человека небесным созданием, любовь к деньгам и власти – низшим.
– А любовь к женщине? – настаивал вопрошающий.
– Я скажу об этом, когда узнаю лучше, – отшутился Пико. – Пусть в ваших сердцах, друзья мои, преобладает высшая любовь. Любовь к мудрости.
Он выпил из бокала, подошел к Лоренцо Альба, похлопал его по плечу в качестве приветствия и сел рядом с ним. Марсилио Фичино начал речь об астрологии.
– Верите ли вы в судьбу, Лоренцо? – тихонько спросил его Пико.
