скачать книгу бесплатно
– А ну-ка подними голову, – прошипел, приближаясь вплотную, главарь. – Говорят, вы не можете врать. Он мертв? Остался на тропе с другими трупами? Поглядим, как ты блюдешь ваши законы чести. – Схватив эльфа за остриженные волосы, он запрокинул его голову, освещая бледное измученное лицо факелом. – Говори, тонкохруст.
– Остался там, где вы оставили его. Он убит.
Главарь придирчиво разглядывал Лаэллета, приближая пылающий факел к самому его лицу, но не смог узреть ничего подозрительного. Черты эльфа были спокойны, только тень между бровей свидетельствовала о сдерживаемой боли. Заглянув слишком глубоко в чистые, как горные озера, голубые глаза, Бурут ощутил неловкость, и поспешно оттолкнул пленного от себя. Разразился злой бранью, поводя плечами и подергивая ворот своей рубахи.
– Так пытать всех по очереди! Пусть сами поглядят в глаза своему главарю!
Приказ этот преследовал единственную цель – если помощник командира и правда мертв, остается истязать остальных перед Лаэллетом, пока тот не сломается.
– С хромого и начнем, каг Бурут – хищно усмехнулся второй надсмотрщик, поблескивая глазами в свете факела.
Главарь хмурил кустистые брови, свирепо сопел, что-то прикидывая, ходил из стороны в сторону, косо поглядывая на ценного пленника. Осунувшийся, истерзанный, остриженный командир оставался красивым – красоты этой не могли лишить ни погасший свет в глазах, ни ссадины и разбитые губы, ни даже гримаса страданий. Обычно эльфов невозможно ни подкупить, ни запугать, ни силой склонить к предательству – только сломать бесповоротно. Орков завораживала и манила эта загадка и красота, иногда они завидовали ей, но она порождала неотступное желание владеть и подчинять.
При последних словах вновь поникшая голова Лаэллета вскинулась, вспыхнули на мгновение бледные щеки:
– Задача командира – защищать народ! Мы погибнем, но тысячи и десятки тысяч будут жить. Что бы ни сделали вы со всеми нами, их я не предам.
Кривясь от бессильной злобы, Бурут смотрел в это лицо, будто бледно светящееся среди тьмы шатра и красных отблесков факела, и наконец, разразившись новой бранью, отозвал прислужников, готовых бежать за другими пленными. Сомнений не осталось, этот командир сдержит слово. А за бесполезно покалеченный товар не наградят.
«Зато как следует проучил этого», – размышлял Бурут, поглядывая теперь на идущего на веревке Лаэллета. После ночи в шатре тот ко всему прочему сильно припадал на одну ногу. Чтобы впредь не выгораживал хромых. Однако, если не считать облегчения от сорванной злобы, трудились впустую. Исполосованная когтистой плетью спина пленника по-прежнему, пусть и болезненно, пряма, и голову держит высоко.
Бурут остановился на видном месте у противоположного повозке края дороги и приготовился держать речь.
– Мои дорогие друзья и воины, – внезапно заговорил Лаэллет. Голос его звучал слабо и ломко, но эльфы застыли, ловя каждый звук. – Простите за все. Для меня было большой честью знать вас. Когда вернетесь, передайте Миэллин…
– Кончай, слякоть! – рявкнул оторопевший поначалу Бурут. – Тебе не давали слова!
Лаэллет вздрогнул от рывка веревки и, оступившись поврежденной ногой у края обрыва, сорвался вниз. Кто-то из пленников вскрикнул, дернулся, натянув цепь. Все заволокло туманом. Когда Наль очнулся, понял, что сидит на земле, бессильно царапая ее ногтями.
* * *
Главарь банды рвал и метал. Сначала дубоголовые тролли на тропе прибили нескольких лишних изморков, за которых можно было выручить хорошие деньги. Рабов у орков никогда не хватало на всех желающих, а в последние полвека их появление и вовсе сделалось событием. Теперь одного пришлось потерять слишком рано. Он был нужен для давления на свой отряд. От покалеченного, несговорчивого командира, скорее всего, избавились бы позже, но он проявил непростительную дерзость, позволив себе сорвать речь своего, пусть временного, хозяина. От такого ценящий себя орк легко терял самообладание. Оставшихся пленных случившееся желаемым образом сломило, однако теперь они не в состоянии были выслушивать заготовленную главарем внушительную речь. Он носился между повозкой и шатрами, понося на чем свет стоит этих ненавистных упрямых эльфов, их отвратительный скалистый край, собственных воинов, троллей и все мироздание.
Солнце двигалось по небу, вытягивая тени. Эльфы все еще сидели на скале, слишком ослабевшие от горя, чтобы двигаться. Никто не чувствовал ни голода, ни холода, ни жажды. Однако при виде новой суеты в лагере из уст пленников вырвался гневный, горестный вскрик. Бурут возвращался с небольшой свитой, а в руке его трепетало на ветру что-то перевязанное посередине веревкой, местами запачканное кровью, струящееся, платиновое… Способ заставить будущих рабов слушать. Смысл тонкой косички был оркам непонятен, ее отбросили прочь.
Подняв руку с волосами Лаэллета, Бурут разразился торжествующей речью. Он подробно разъяснил, что так будет с каждым, кто дерзнет сопротивляться орочьим порядкам. Похвалил шала, мудро отправившего на Лаэльдрин самую складную банду, возобновившую контакты с троллями, и уже собирался перейти к оглашению тех самых порядков, которым эльфам придется покориться, и тут кто-то из своих бесцеремонно перебил его.
– Тоже хочешь со скалы прыгнуть? – не оборачиваясь, прорычал Бурут.
– Идут… – озадаченно ответил воин.
– Кто еще?..
Главарь повернул голову и замолк.
За поворотом скалы показались землистые, бугрящиеся мышцами туши. Округлые, приплюснутые сверху головы с покатыми лбами, большие круглые глаза без белков в тяжелых массивных глазницах, вытянутые крупные челюсти, торчащие наружу острые нижние зубы. Давешние тролли, разобрав подачку, справедливо решили, что их обманули, и привели с собой еще двоих соплеменников, чтобы получить свою долю. Бурут угрожающе ощерился. Ему снова не дали сделать пленникам внушение. Мало ли какие воодушевляющие напутствия успел наплести им их командир! Лаэллет говорил на норе, и никто из орков не понял ни слова.
– Прогнать тупоумков! – велел главарь свите.
Шестеро орков миновали повозку и встали поперек дороги.
– Э, вы! Валите восвояси отседова! – выкрикнул один, вынимая из ножен ятаган и направляя его в сторону троллей. Те переглянулись и сделали вперед еще несколько шагов.
– Отседова, я сказал! – повторил первый воин. Его товарищи также выхватили оружие.
Тролли нерешительно остановились и, похоже, с трудом что-то соображали.
– Добыыыча, – сказал один из них. Будто тяжелый валун проволокли по земле.
– Нет больше ничего, будет в белой крепости! – гаркнул другой орк. – Все! Восвояси!
Тролли постояли на месте, переступая мощными, тяжелыми ногами, и вдруг один с ревом взмахнул дубиной. Стоявший ближе всех к краю дороги воин слетел с обрыва. Остальные бросились врассыпную. Тролли двинулись следом.
– Остановить! – заревел главарь.
Разозленные тролли умели двигаться достаточно быстро. Пара кулаков ударила по повозке. Прикованные эльфы едва успели прикрыть головы руками: крыша разлетелась в щепки. Лошади заржали в ужасе и рванули с места, но поврежденное колесо провалилось в трещину в скале. Повозка встала намертво. Рывок швырнул пленных оземь. Тролли начали разбирать показавшиеся из-под досок мешки и тюки. К ним уже бежали вооруженные орки из лагеря. Раздались злобные крики. Палицы троллей и орочьи ятаганы с булавами засвистели в воздухе. Бурут отлетел к скале. Наль вжался спиной в землю и лишился дыхания, когда мимо протянулась огромная зеленоватая ручища:
– Добыча, добыча, добыча…
Снова полетели щепки. Несколько цепей лопнуло и со звоном метнулось по земле.
Наль схватил за плечо Ральгара:
– Мы должны выжить!.. Командир Лаэллет сказал…
Тот уже отдавал команды освободившимся. Никто из бьющихся не замечал пленных, однако, если эльфы и уцелели бы между двух огней в побоище, оставшиеся победители сразу вспомнили бы о них. Пережидать эту бурю равносильно самоуничтожению.
Эльфы замелькали среди троллей и орков светлыми вспышками. Они бежали к шатрам, достать свою обувь, оружие и ключи от кандалов. Прикованный Ральгар протянул руку, спасая обороненные главарем орков волосы Лаэллета. Отполз к оставленной троллями развороченной повозке и, оторвав остатки рукава своей сорочки, бережно завернул реликвию и спрятал за пазуху.
Кто-то пытался освободиться сам, сбивая замок кандалов подвернувшимся камнем. Перебежками возвращались первые освобожденные. Тролли любили пещеры и сумерки, и плохо видели неподвижные предметы в дневном свете. Это помешало им отвлечься от основных противников.
– Разбирайте оружие, – задыхаясь, развернул лязгающий сверток Тирнальд. Наль нашел Снежный Вихрь и один из своих кинжалов. Следом вернулись остальные эльфы с обувью, связкой ключей и оружием. Орки даже не удосужились протереть трофеи от темно-зеленой тролльей крови. Засохнув, та сделалась угрожающе черной. Веринн подвел еще лошадей.
– Тише, хорошая, – ласково проговорил Ральгар, поглаживая мелко дрожащую и исходящую пеной лошадь, впряженную в повозку. – Вокруг так много расселин и обрывов… – его голос прервался. – Не спеши… Сейчас мы освободим вас и ускачем отсюда.
Немного успокоенная лошадь позволила снять с себя сбрую. Среди первых подсадили Келора. Позади него для подстраховки вскочил Тирнальд. Один из троллей повернул тяжелую голову вслед беглецам. Вопль его прогрохотал над дорогой, как раскалывается огромная каменная глыба. Он пустился в погоню. От тяжелой поступи задрожала земля.
– Хатшар! – по-орочьи крикнул Ральгар, подгоняя лошадей. – Хат зур чурак!
Лошади, обезумевшие от ужаса, не нуждались в понуканиях. Они помчались, не разбирая дороги, вперед по то расширяющейся, то сужающейся горной тропе. Стена ущелья справа окончилась, открывая столь же крутой, как и слева, обрыв. Наль прижался к шее своего коня, успев заметить крошечные верхушки редкого соснового леса внизу. Блеснуло среди них озеро размером с ладонь. Снова закричал кто-то из эльфов. Лошади понесли.
Бесконечно метались они по сливающимся перед глазами ущельям и перерезанным трещинами, сглаженным ледником плато. Если бы то были равнинные лошади, не миновать всем беглецам беды. Лишь чудом никто не сорвался в пропасть и не погиб под копытами. Перед закатом, когда воздух резко похолодал, а тени в горах и в низинах стали гуще, измученные животные и наездники остановились у серовато-розового острого каменного выступа и упали без сил. Тролль отстал. Безучастным взглядом осматривал Наль остатки своего отряда. Келор беззвучно плакал, обхватив руками опухшую ногу. Скачка стала для него настоящей пыткой, но едва ли об этом были сейчас все его мысли. Веринн отполз подальше. Его рвало. Ральгар вместе с самыми стойкими оглядывался, пытаясь определить местоположение вынужденного привала. Лаэллет не солгал. Его помощник и друг был убит горем уже в повозке, догадываясь, что случится дальше. Теперь у него осталось ни сил, ни надежды – лишь осознание, что он должен сохранить оставшийся отряд любой ценой.
Горы обступали. В какой стороне теперь основная масса Полуночного хребта, где Сумрачный Лес, откуда начинается тундра? Тихие, слабые обсуждения звучали как прощальный голос Лаэллета. Глаза Ральгара покраснели, но он твердо продолжал попытки найти дорогу. К ночи вверенные ему воины могут столкнуться с другими троллями, или же их еще ранее найдет пещерный медведь. Как только эльфы вновь смогли хоть как-то стоять на ногах, он назначил разведчиков, что вернулись с новостями.
Освещаемые холодным кровавым закатом, остатки отряда командира Лаэллета взобрались на лошадей, спустились пониже узкой петляющей горной тропой и повернули на Лаэльдрин.
14. Предсказание
Окончились испытания, прозвучала присяга, отшумел бал, сделавшие ее сына совершеннолетним, и Айслин не могла более заглушить в себе тихий настойчивый голос. Присяга состоялась в фларелад, пятнадцатого дня месяца полуночного солнца. В следующий фларелад придет Эйверет, чтобы получить ответ, которого он ожидал двадцать девять зим.
Поднявшись с едва примятой постели, Айслин накинула на шелковую сорочку тонкий плащ и покинула спальню. Задумчиво касаясь пальцами стен, что однажды и навсегда сделались ее домом, неслышно прошла прохладными темными коридорами на балкон. Сад затих в ожидании утра – ни одна веточка не шевелилась, мерцала роса на траве. За крышами особняков Соснового квартала четко вырисовывался на фоне неба темный пик часовой башни Дома Правосудия. С главной площади не доносилось ни звука. Лаяла в чьем-то саду собака. Чумная колонна стояла где-то там, растрескавшаяся от времени. Взгляд Айслин поспешил далее, за торговую площадь, здания низших гильдий, Сумеречный квартал, городские ворота. Над полосой Сумрачного леса светлел край неба – там должна была заняться заря. Айслин положила тонкие руки на перила и начала неспешную беседу, которую диктовало ее сердце. Сначала она обращалась к Создателю – молча, робко, с надеждой, тихо улыбаясь, хотя вскоре на ресницах ее задрожали слезы. Затем незаметно для себя перешла на чуть слышный шепот.
– Мой дорогой муж и господин… Мой зимний день, теперь ты сияешь мне издалека… Я буду любить тебя вечно, душа моя и сердце скреплены с твоими неразрывно. – Слезы скатились по щекам, но она снова улыбнулась, и продолжила не сразу. – Но он, близкий мне от начала моей юности, отступивший в сторону перед тобой, ожидавший меня столько зим – он предлагает мне свое сердце, и я чувствую, что могу ответить ему. Сын твой вырос, как ты и говорил, смелым и доблестным, стал главой семьи, а вскоре станет и прекрасным воином. Теперь он идет своим путем. А я – своим… Простишь ли ты меня?
Заря разливалась над лесом чистейшим мягким золотом.
* * *
Особняк Фрозенблейдов помнил множество гостей, но не каждый был встречен с таким отчаянным внутренним трепетом. Айслин сидела в своих покоях, скованная, прямая, бледная, а в груди ее бушевал вихрь. Эйверет на полу у ее ног ловил ее взгляд, сжимал ее руку в своих ладонях, и она не могла оттолкнуть его.
– Воистину ли готов ты связать свою жизнь с моей? – шептала Айслин. – Что если ты бежишь за той, что не была еще замужем за воином, не пережила Последнюю войну, не управляла домом и не вырастила чужого тебе сына?
– Готов ли!.. – горячо отвечал он. – Я знаю тебя и готов отдать тебе свою жизнь без остатка!
– Женящийся на вдове отдает более других. Тебе придется оставить свой род и присоединиться к Фрозенблейдам. Главой же семьи все равно останется мой сын. А когда у него родится первенец, мы с тобой покинем наш дом и станем частью старшей семьи – здесь или в Эстадрете.
– Я часто представлял себе это, – улыбнулся он. – Сына твоего воспитал бы я как своего, чужой ли он мне? Его ли не приму главой семьи? Зазорно ли иметь главой столь доблестного эльнора?
Айслин опустила голову, чтобы скрыть дрожь на губах. Преданные бирюзовые глаза пытливо заглядывали в душу, надеясь отыскать выстраданный, долгожданный ответ. Молчание становилось нестерпимым. Бегло улыбнувшись, она вскинула на Эйверета умоляющий взгляд:
– Вот-вот станет он мастером и воином. Обождешь еще немного, пока утихнут первые волнения, и я скажу ему?..
* * *
Холодное голубое небо было бледным. Изморозь в этот день так и не растаяла, и шаги сопровождались хрустом травы и промерзшей земли. Проследив взглядом за парящим над полем вороном, он приложил к губам бутыль.
– Наль, здесь есть горячее, – окликнул от костра Меральд.
Запрокинув голову, Наль позволил огненной воде пролиться в глотку, стиснул зубы, стараясь поменьше морщиться.
– Не прибегай к этому утешению слишком часто, – заметил, проходя мимо, один из старших воинов. – Иначе оно превратится в твое проклятье.
Наль закрыл глаза.
Они вынуждены были перенести помолвку. Молодой Фрозенблейд вскоре проявил себя как превосходный воин, и стал востребован на самых разных границах и полях сражений. Оживление орочьих контактов с троллями заставило умножить дозоры. По одному из городов путников не выпускали. В воздухе повисло глухое ожидание приближающейся бури. Он вернулся из похода всего на несколько дней, чтобы увидеть близких и снова вернуться в строй.
Как же затрепетало сердце, когда Амаранта кинулась ему навстречу! Влюбленные застыли совсем рядом, восторженно разглядывая друг друга. Она была еще прекраснее, чем до разлуки, и присутствие ее смягчало и успокаивало душу. Внимательно, заботливо сверкающие глаза голубого хрусталя отмечали свежий шрам на его подбородке, чуть уловимую тень между бровей и заострившийся взгляд. Счастливо улыбнувшись, она доверчиво протянула Налю руку, и он готов был уже принять ее, но застыл, не коснувшись кончиками пальцев.
– Я теперь не тот… что уходил. Ты должна знать…
– Так происходит с каждым эльнором после первого боя. Это не делает тебя чужим или менее дорогим для меня.
Несколько мгновений он медлил, вглядываясь в бесконечно дорогое лицо, а потом закрыл глаза, осыпая ее руку жаркими быстрыми поцелуями.
Он надеялся обрести дома покой, но в мирной тиши исналорской ночи, нарушаемой разве что лаем собак и редким смехом подвыпивших гуляк, спать оказалось труднее, чем на земле в походе.
В ушах эхом звучали крики истерзанного воина, которого они с Дероальтом нашли за деревьями на опушке. Подбежав, Дероальт склонился над телом и торопливо расстегивал ремень, чтобы найти и зажать хотя бы одну пригодную для этого рану. Нанесший все эти увечья намеренно издевался вместо того, чтобы сразу лишить поверженного противника жизни. Какое-то время юноши безуспешно боролись с кровотечением. Травм было слишком много, одна хуже другой, и вмешательство только причиняло новые страдания. Все было алым – и руки по локоть, и ткани, и судорожно вздрагивающее тело, и земля вокруг. Бросив бесполезный ремень, Наль опустился у изголовья, схватил несчастного за руку.
– Ты не сможешь! – закричал Дероальт.
– Нельзя же совсем ничего не делать!
Он изо всех сил старался сосредоточиться на брате по оружию, который так нуждался в помощи и похоже, уже не понимал, враги рядом с ним или друзья. Третий юноша убежал за помощью. Наль не замечал, как на лбу выступили капли пота, а голова начала кружиться. Стоны раненого стали тише и протяжнее. Дероальт кратко переглянулся с Налем. Расположенный лицом к опушке, тот первым заметил приятеля с лекарем и помощницей. Подбежав, все трое остановились. Наль вскочил. Отчего-то прибывшие не спешили занять его места.
– Что вы стоите! – закричал Наль. – Вот же он здесь! Быть может, можно еще что-то сделать!
Лекарь и девушка одновременно молча склонили головы, прикладывая руку к груди. Наль в отчаянии обернулся на тело. Истерзанный воин молчал, и неподвижный взгляд его, обращенный к небу, наконец-то был спокоен…
Лесная опушка исчезала в липкой тьме, и наступал из нее на Наля огромный оскаленный орочий воин, что оказался недостаточно скор перед эльфийским клинком. Первая победа или жертва? Наля захлестывало кровью, она начинала подниматься и от земли, охватывала лодыжки, приближалась к коленям. Бежать было некуда, он был один в этой удушающей стихии смерти. Он ронял оружие и поднимал к лицу руки: те были сплошь в чужой крови. Он садился на постели с криком, дико оглядываясь, не веря своим глазам. Вновь поднимал руки, белеющие в темноте спальни, смотрел на них, пока не начинало двоиться в глазах, потом сжимал пальцами пульсирующие виски и понимал, что ладони жгут чьи-то утекшие в землю жизни.
Изморозь так и не растаяла. От костра послышались отрывистые голоса. Устало поведя плечами, Наль отложил бутыль. Воины вставали, оставляя деревянные кружки вокруг котла с заваренными в кипятке сушеными листьями черной смородины, проверяли снаряжение, устремлялись к командиру. В каждом сне юноши в бой их вел Лаэллет. Заслышав воинственный рык выстраивающейся на другом конце поля орды, Наль мрачно усмехнулся.
* * *
Уцелевшие орки обратились в бегство, когда последний их взводник понял, что не желает присоединиться к павшим товарищам. Норды яростно преследовали отступающих. По разным концам поля догорали последние схватки. Наль гнал своего противника до самого края равнины и далее, за холм, а когда миновал его, со спины набросились сразу двое. Краем глаза Наль успел уловить, что убегающий и жалобно подскуливающий орк мгновенно развернулся на лязг мечей, злобно ощерился и ринулся третьим. Впрочем, он не рассчитал своих сил и пал от первого же широкого взмаха, который дугой описал эльфийский меч, стремясь не подпустить противников в ближний бой. Двое же налетали со всех сторон, отчаянно рубя и визжа. Наль все острее чувствовал усталость. Здесь, за холмом, его не видно с поля. Мечи тяжелели в руках, взгляд юного эльфа терял ясность. Он получил несколько новых ран, пот заливал глаза, и вертеться между двумя яростными нападающими становилось непосильной задачей. Вот упал один, застигнутый ловким, стремительным выпадом. Это стоило Налю последних сил и новой раны от другого, неожиданно глубокой. По предплечью прошла судорога. Снежный Вихрь начал выскальзывать из ноющих пальцев. Наль оступился; красивый, искусно отточенный за годы тренировок выпад Синим Льдом пошел вкось; противник выбил его из ладони эльфа. Подлетая обезоруженной окровавленной рукой под продолжающееся по инерции движение орка, Наль вывернул его запястье: тот уронил собственное оружие и вцепился ему в горло. Оба упали и покатились по земле, хрипя и рыча.
Высохшее извилистое русло реки местами скрылось зарослями травы, но сохранило крутые берега. Борющиеся сорвались в эту каменистую ловушку. От удара плечом, бедром, ребрами, у Наля потемнело в глазах. В следующее мгновение он увидел тускло блеснувший в руке противника нож, его перекошенное болью лицо, и перехватил эту руку, вжимая ее в покрывающий каменистое дно тонкий слой подмерзшей грязи. Слева, совсем рядом с ножом, начинались сухие ветки поваленного бурей дерева, наполовину перегородившего бывшую реку. За правым плечом поднимался высокий берег. Пользуясь кратким замешательством орка – его падение пришлось не столько на бок, сколько на спину – Наль придавил его собой, перекрыл другую руку и замер, тяжело дыша. На большее он был неспособен. Сердце жестоко колотилось о ребра. Горло пропускало воздух слабо и мучительно. Более тяжелый орк легко отбросил бы его, но, по-видимому, что-то себе повредил. Теперь, когда побледневшее лицо не кривилось в озлобленной гримасе, его можно было назвать красивым: высокий лоб, правильный нос, гордые скулы. Парень казался приблизительным ровесником Наля. Преклонный возраст орков составлял от трехста восьмидесяти до четырехста пятидесяти зим против шестиста семидесяти – семиста у эльфов; потому он мог быть даже младше. В еще чистых светло-карих глазах читалось отчаяние. Тем не менее, обольщаться не приходилось: Наль понимал, что ослабь он хоть немного хватку – нож окажется в его собственном глазу. Обессилевшие, ставшие заложниками друг друга, они молчали, напряженно ожидая, кто сдастся первым.
– Изморок, – наконец глухо выговорил орк. – Ты убил моего товарища.
– Скольких моих убил он?.. – больное горло делало голос хриплым, слова перекрывали дыхание. – Скольких убил бы еще? Вы не погнушались… втроем… на одного…
– Изморок, – повторил молодой орк. – Вас нужно… хоть впятером.
Простое правило – не поддаваться на слова – едва достигало сознания Наля. С какой легкостью и пониманием сути совсем недавно давал он этот совет незадачливому Фиандеру во время подготовки к Дню совершеннолетия. Сколь безмятежными показались теперь тяжелые тренировки во Дворе Перехода! В молчании прошла минута, или пять. Орк попытался внезапным рывком высвободить руку с ножом, Наль крепче придавил ее. Тяжело дыша, они вырисовали по грязи совсем короткую, вялую кривую, и обессиленно замерли.
– В этот раз вы победили, – горько проговорил противник. Какое-то время он собирался для новой фразы. – Ну давайте, устройте праздник… пока можете. Недолго вам осталось… скакать вокруг трупов наших, орать брань, хохотать и оплевывать, пинать ногами…
– Мы ваших поганых праздников не празднуем, – перебил Наль.
Лицо орка гневно искривилось.
– Ваших!.. Ваших праздников… Все знают, как вы глумитесь над трупами…
– Воистину нет предела оркову бесчестью. Заткни свой рот… Не оскверняй этой грязной клеветой воздуха еще более.
О, если бы он мог закричать! Шанс на то, что его голос преодолел бы сырые, поглощающие звуки стены русла, холм, еще несколько сотен шагов, был ничтожен. Зато удавалось выдавливать из груди чуть слышные хриплые фразы. Обреченность медленно опутывала промозглыми нитями. Орк снова попробовал пошевелить рукой. Вьющиеся каштановые волосы липли к его вискам, хотя стены русла дышали холодом. Лицо у него, как и глаза, было еще чистым, почти невинным. Он говорил на удивительно хорошем общем языке.
– Все это скоро кончится, – уверенно сообщил он. – Нас много в степях, и мы вас уничтожим…
– Едва уже терпят вас в степях ваши соседи люди.
– Мы поработим и соседей. И трусливых людей, прячущихся в городах… Но сначала – вас. Отвоюем все, что вы у нас перехватили… Все блага и богатства, которые достались вашему народцу по недоразумению, ибо вы тупы, однако злобны, жадны и коварны…
Наль чуть не рассмеялся. Он отчаянно прикусил губу – смех ослабляет, однако орк заметил насмешку, и глаза его ожесточенно засверкали.
– Смейтесь до поры, изморки… Мы изничтожим и поработим вас, а ваши женщины будут…
