Огнев на линии любви

– А Даша уже ушла? – спрашиваю, будто бы зевая.

– А я ее отпустил… жена.

Я резко поворачиваюсь. Смотрим друг на друга в упор. Антон прищуривается и окидывает меня пошленьким взглядом с ног до головы, словно примеряясь.

– Зачем нам лишние глаза, Есень? – надвигается на меня.

– Ты что задумал, Огнев? – испуганно спрашиваю.

Делаю несколько шагов назад, пока не упираюсь ягодицами в столешницу кухонного гарнитура, и выставляю руки вперед. Защищаюсь. Ладони обжигает горячая, чуть влажная кожа. «Господи, какой же он весь упругий», – снова просыпается женская часть души. Теперь я даже в чем-то понимаю Дашу, прогуливающую пары. Этот «гранит» грызть приятнее, чем науку.

Антон склоняет голову набок и рассматривает мое вытянутое от удивления лицо. Я же зависаю на том, какие длинные и изогнутые у мерзавца ресницы. Глаза чуть покрасневшие. А еще от него вкусно пахнет зубной пастой и мужским гелем для душа.

– Ты мне секс обломала, Фюрер, – низким голосом ласково выговаривает спасатель.

– Я Файер, – шепчу, облизывая пересохшие губы.

– Это мы сейчас и посмотрим.

– Что? – пугаюсь.

– Насколько ты файер… Посмотрим.

– Антон! – вскрикиваю, когда сильные руки неожиданно подхватывают меня. – Ты с ума сошел?..

Барахтаюсь в воздухе, дрыгаю ногами как таракашка. Пытаюсь усмирить дыхание, но получается плохо.

Он что? Решил меня изнасиловать?

Я… не согласна.

Каждая клеточка внутри восстает, кожа горит возмущением. Я царапаю широкие плечи, пытаясь освободиться. Эта безмолвная борьба почему-то отзывается покалыванием внизу живота.

– Антон…

Оглянувшись по сторонам, с облегчением выдыхаю: мы не в спальне. Но расслабляться, оказывается, рано… Все дальнейшее происходит довольно стремительно. Сильные руки небрежно скидывают меня в белоснежную ванну и быстро нажимают на кнопку тропического душа, установленного под потолком.

– О-огнев, – рычу я сквозь зубы, захлебываясь теплой водой. – Я тебя убью!

Моя прическа, как и платье, превращается в мокрые сопли, облепляя лицо и тело. Экзекуция продолжается не больше минуты.

Я замолкаю, подтягиваю колени к груди и всхлипываю от обиды и унижения.

– Смотри-ка, и правда файер, – хрипло смеется Огнев, вырубая душ. – При соприкосновении с водой сразу потухла. Я тебе не Саня, малыш. Со мной шутки плохи.

– Да пошел ты, – цежу сквозь губы.

Поворачиваюсь и, будучи на уровне узких бедер, не нахожу ничего лучше, чем дернуть узел на злополучном полотенце…

Глава 5. Антон

Прихватив новую каску с заднего сиденья, аккуратно захлопываю дверь и морщусь. Да твою ж мать. Два неизвестно откуда взявшихся микроскопических рыжика на задней арке стирают настроение в ноль. С любовью смотрю на верную подругу «Импрезу».

Это покрытый ярко-синей пленкой, низкий «Субару» в первом поколении. Год выпуска – две тысячи второй. Под капотом – триста лошадиных сил, контрактный двигатель, турбина эф-сорок семь, усиленная коробка передач и металлические диски под золото.

Полный фарш.

Настоящий раритет и папина гордость. Сочная милфа среди остального автопрома.

Даже лечить никому чужому не доверяю. Каждую деталь этой ультрамариновой малышки перебрал, и все, что требовалось, заменил вот этими самыми руками.

Как тут продашь?

– Начальник отделения пожаловал, – смеется Санек, вразвалочку выбираясь из четырки. – Привет, Антох.

– Здорово, – киваю, открывая багажник.

Достав чистую «боевку», прячу ключи от тачки в нагрудный карман с нашивкой «МЧС» и направляюсь в часть.

Саня догоняет.

– Че нового? – спрашиваю, прищуриваясь.

– Да пиздец, Тоха. Дела хреново как никогда.

Я киваю.

Наше прошлое дежурство закончилось в целом как обычно. А в выходные мы редко встречаемся: у Сани все стандартно – комфортабельный двухкомнатный концлагерь в центре города и задиристый Фюрер с указкой наперевес. Я же парень свободолюбивый и независимый. Подобная кабала до тошноты противна.

Антон Огнев за справедливость, мужской мир и бурный секс без лишнего мозгоебства. На любое проявление женского абьюза реагирую крайне негативно.

Мозг у девушки должен быть как качественная пожарная сигнализация. Молчать и не барахлить. В случае внештатной ситуации срабатывать исключительно для того, чтобы сообщить о возгорании. Это все, что требуется. Дальше я сам.

– Я Еське изменил… – Санек грустно вздыхает.

В курсе уже. Она тоже отличилась.

– С кем это?

– Аньку Ложкину из управления помнишь? – понижает голос Малыш. Фамилия у Сани… хм… нестандартная. Прозвище как-то само собой с детства привязалось.

В голове перебираю одну сотрудницу управления за другой. Словно в компьютерной игре, отбрасывая в сторону неподходящие варианты.

– В теле которая? – вспоминаю.

– Угу.

Саня удрученно почесывает затылок.

Я почему-то злюсь. На него и на себя, что мне не по хрен.

Ясно-понятно, из-за чего Есения Училковна с катушек съехала. Променять ее на Аньку… Да это унижение похлеще тропического душа будет.

– Ты как с ней снюхался-то, Саня? – интересуюсь мрачно.

– Да ездил в отдел кадров заявление на отпуск писать…

– А отпуск, оказывается, – страшное дело, – ухмыляюсь.

– Тебе смешно. А меня Еся, можно сказать, прямо в самый разгар застукала. У меня теперь и вставать-то может не будет. Такой стресс пережил.

– Сочувствую…

Я открываю дверь и пропускаю его в бокс. Здороваюсь с парнями из другого отделения. Наши еще не подошли.

Пересменка в восемь, я всегда приезжаю чуть раньше. Не люблю опаздывать. Люблю порядок во всем.

– Каску новую купил, Тох? – спрашивает Руслан, который водителем трудится.

– Купил.

Рассматриваю блестящий белоснежный шлем с длинной пелериной для защиты шеи и прозрачным козырьком. Почти полгода посылку из Америки ждал.

– Вау. «Галлет»? Это же мечта, Антох.

– Да какая мечта? – отмахиваюсь.

– Вот это да! Ты единственный, кто может потратить месячную зарплату на шлем, – ржет Саня.

– Я тебе давно говорю, – обращаюсь к нему недовольно, – бросай свой торговик. Хватит там в тетрис целыми днями играть и шпану гонять. Делом займись.

– Тебе легко говорить. У тебя мотоциклы, – злится друг.

Я усмехаюсь. Конечно, просто повезло.

В пожарную часть люди приходят не за деньгами. Это сто процентов. Столько энтузиастов под одной крышей я никогда не видел.

Есть такая профессия – Родину защищать. А есть профессия – оберегать мирное население от огня. И мы свое дело знаем. Сразу скажу, приживаются в МЧС не все. Работа специфическая: во-первых, требует сил и выносливости, во-вторых, морально сложная. Но уж если привык – ты здесь минимум на двадцать лет. До пенсии.

Мне двадцать восемь, и на службе – последние семь из них. Давно мог бы стать начальником караула. Только вот карьерный рост – не мое. Я хочу зарабатывать по-человечески, возиться с железками в гараже и заниматься любимым пожарным делом. Тем, чему меня когда-то научили и что я хорошо умею.

А еще хотелось бы жить в свое удовольствие, а не на лопате у начальства.

Я… совсем не амбициозный. С детства так повелось и осталось.

Рабочий день начинается неспеша.

Сразу готовлю амуницию для первого выезда. Штанины натягиваю на сапоги и складываю так, чтобы можно было быстро впрыгнуть, куртку оставляю на вешалке. Каску с подшлемником и огнеупорные краги – на крючки.

Смена в пожарной части ограничена строгим распорядком дня. Это только кажется, что мы спим да в телефонах зависаем. На посту ГЗДС в присутствии начальника караула проверяем дыхательные аппараты. Затем проверка пожарных единиц и оборудования, теоретические и практические занятия, если повезет – собранный командой небольшой спортзал.

– И че мне делать с Есей, Тох? – снова пристает Саня, разматывая рукав.

Я зависаю. Ни в одном распорядке дня почему-то не значится, что делать, если на любимую девушку друга третий день стоит.

– Прощения проси, – бурчу, сжимая зубы.

– А как?

Да, едрит-Мадрид! Всему учить надо!

– Букет ей купи, Саш. Конфет. Глобус. Линейку. Ручку с красной пастой. Не знаю, че она там у тебя любит?

А лучше купи кляп и трахни эту высокомерную сучку как следует… Это уж не советую. Про себя проговариваю. Думать о причинах подобной жадности нет желания.

Зародыш качает головой так, будто только осознал чудовищность своего поступка.

– Зая меня не простит…

Выглядит удрученным. Мне становится его жалко, несмотря на то что до чертиков смешно.

Ну какая из Файер Зая? Геенна она огненная! Два дня уже в печенках.

– На хера ты тогда так? Че тебе не хватало, Сань? – срываюсь.

– Бес попутал… Я, вообще, не хотел. Все само собой вышло…

– Ну ты мне-то не рассказывай, – рассекаю воздух ребром ладони. – Я не Есения. В басни эти не верю.

– Тох. Сгоняй со мной завтра к ней, а? Зая сказала, если после смены не приеду, шмотки мои с балкона выкинет. Она может.

– Ладно, – вздыхаю, закатывая глаза.

Студентка Даша снова отменяется.

– Только это… ты ведь помнишь, что она терпеть тебя не может? – вспоминает Саня.

– Да мне по барабану. Я не «Красное и Белое», чтобы всем нравиться, – недовольно ворчу.

Диспетчер объявляет выезд, и всех ветром сдувает в бокс.

Когда уже экипированные едем на вызов, смотрю прямо перед собой и размышляю… Терпеть она не может.

И кто эту училку, вообще, спрашивает?..

Глава 6. Антон

– Здесь паркуйся, Тох. Прямо у дороги! – кричит Саня, приоткрыв дверь четырки. – Там у подъезда вечно не приткнуться.

– Лады.

Заглушив «Субару», выбираюсь на улицу и озираюсь. Мозг со смены – как подтаявшее мороженое. Реакции ноль. Распинываю желтые листья у обочины и устало вздыхаю.

Ну что ж… Есения Файер…

В моем представлении скучные дотошные училки должны жить именно в таком дворе: закрытая домами и высокими арками территория, старая убитая детская площадка и четырехэтажные сталинки кирпичного цвета.

Самый пожароопасный вид жилья, кстати. На момент их постройки, в пятидесятых, железобетонных плит в свободном доступе не было. Как результат – уже гнилые деревянные перекрытия, зашитые досками сверху и снизу. Из-за свободного пространства между ними и ветхости – вспыхивают как не хрен делать, к тому же есть высокий риск обрушений. Сколько наших пацанов на таких выездах пострадало…

– Может, ты один справишься? – спрашиваю друга, бодро шагая по лестнице.

На третьем этаже останавливаемся.

Площадка просторная. Стены, выкрашенные в ярко-зеленый цвет точно до середины. Четыре квартиры, одна дверь приоткрывается.

– Саша, здравствуйте! – ровно произносит старушка-одуванчик.

На вид ей лет сто, но дама с макияжем. Помада красная, все дела. Выглядит забавно.

– Ада Львовна, – кисло улыбается Зародыш. – Доброе утро…

– А вы ведь ко мне так и не зашли, Саша. А я все жду, жду.

– Простите. Замотался, Ада Львовна. Работа, сами понимаете. Может, вы все-таки электрика из управляющей компании вызовете?

Гражданочка только вздыхает и с интересом осматривает меня. Сверху вниз, как музейный экспонат.

Мы с Саньком оба в «повседневке» – бирюзовые брюки и такого же цвета куртки с замком и кричащей надписью на спине «МЧС РОССИИ».

Заметив грязные ботинки, милая леди морщится. Я усмехаюсь. Сам такое терпеть не могу, но перед сменой чистить обувь – для пожарного плохая примета. Типа весь день потом кататься по вызовам будешь. Ну на хрен.

– Электрика? Вызову-вызову. В понедельник, а не то беда случится. Хорошего вам дня, молодые люди, – строго произносит соседка.

Даю восемьдесят из ста: она тоже бывшая училка. Уж больно интонации смахивают.

Мрачно ей кивнув, отворачиваюсь к старой металлической двери, из-за которой появляется заспанное симпатичное лицо, обрамленное светлыми, как я знаю, мягкими на ощупь волосами.

Есения кидает недовольный взгляд на своего парня, а затем замечает меня. Ее щеки вспыхивают румянцем, пухлые губы дрожат.

Все вспоминает. Я тоже.

Оказаться обнаженным, да еще и с лютым утренним стояком перед любимой женщиной своего товарища – это неловкость максимального уровня. Стесняться мне нечего, но все же…

Было глупо. А еще возбуждающе, черт возьми. С катушек чуть не съехал. Есения Алгебровна тоже возбудилась. Платья она обычно носит свободные, но в ванной в то утро я все рассмотрел.

Там и сиськи что надо, и талия. И задница аккуратная, как люблю.

«САНЯ ДОЛБОЯЩЕР!» – снова проносится в моей голове бегущей строкой.

– А почему ты без своей подружки? – спрашивает Файер язвительно. – Я думала, вы теперь вместе везде ходите, Саш. И домой, и на улицу, и в «Бургер Кинг»…

Я прячу улыбку, опуская голову. Сучка!

– Зая, ну хватит, – удрученно просит Саня. – Антоха мне помочь вызвался.

Он боится, что ты ему уши отгрызешь и в зад вставишь, Зая Терминаторовна!..

Опершись плечом о стену, пока бывшие обмениваются утренними любезностями, молча изучаю стройную невысокую фигурку в атласной белой пижаме.

В паху становится тесно.

И снова здравствуйте!

От греха подальше перемещаю взгляд на обстановку. Просторный коридор, двери из темного дерева, обои в теплых персиковых тонах, натяжные глянцевые потолки. На стенах картины в рамках, цветы. Вход в гостиную венчают тяжелые шторы – вот это лишнее.

Неплохой концлагерь у Санька. Уютный и чистый. Домашний. Я больше уважаю современные мотивы: минимализм, светлые оттенки и открытые пространства. Это тоже профдеформация, потому что так тушить легче. Но в набитой мебелью квартире Фюрера чувствую себя вполне сносно и безопасно, конечно, если комод, наполовину загораживающий проход, убрать.

– Вот, – резко открывает неЗая высокий, встроенный в стену шкаф. – Все твои вещи. Забирайте и уходите.

На меня украдкой поглядывает. Кулачки сжимает. Нервничает.

Сумок шесть. Все разных размеров. И гантели сверху.

Санек, понимая серьезность намерений Есении, срывается на бабские эмоции и начинает тарахтеть:

– Давай поговорим, Есь. Ты должна меня понять. Просто обязана. Это все досадная случайность. Я ничего такого не хотел. Ну, прости.

– Забирай свои шмотки и вали, – указывает на дверь училка.

Разъяренная, взъерошенная. Самый сок!..

Почесывая короткую бороду, продолжаю за ней наблюдать. Она зыркает на меня. Фыркает. Мол, че смотришь? Я пожимаю плечами и снова пялюсь.

Хочу и смотрю! Кто мне запретит?

– Зай. Выслушай меня, – продолжает ныть Саня. – Мы ведь три года вместе. Мы детей хотели.

Я удивленно на него смотрю. Серьезно, блядь?

– Вспомни, Есь, сколько хорошего у нас было. Ты. Я. Анапа. Помнишь… на пляже?

Училка краснеет так, что мне становится забавно.

А ты горячая штучка, Есения Педагоговна… В общественном месте прелюбодействовала.

– Заткнись, – цедит она экс-парню.

Остренький подбородок предательски дрожит.

Я громко вздыхаю и покашливаю, мысленно отвешивая подзатыльник Сане. Мол, давай, друг. Дожимай. Не видишь? Девочка готова.

До Зародыша доходит не сразу.

Упав на колени, он сжимает тонкую талию и лицом утыкается в плоский животик.

– Есень, ну прости дурака, – хрипит сдавленно.

Растерянно на меня взглянув, Есения неуверенно приобнимает Саню за плечи и всхлипывает.

Ну-с, хватит с меня.

На этом моменте выхожу на лестничную клетку и начинаю спускаться вниз. Преодолев пролет, скачу обратно.

Вежливо стучусь к соседке, игнорируя желание посмотреть на дверь напротив.

– Здравствуйте. Что там у вас случилось? Давайте я попробую исправить, – обращаюсь к Аде Львовне.

– А вы умеете? – спрашивает она строго, складывая уточкой красные губы. – Из розетки старый провод выпал. А электриков не дождешься. Боюсь, как бы не загорелось. Да вы проходите, молодой человек. Обувь можете не снимать.

– Сейчас разберемся, – ворчу, скидывая ботинки.

Глава 7. Есения

«Я рассталась с Сашей».

Мое сообщение, отправленное в чат «Лучшие девчонки ПЕДА», тут же набирает три красных сердечка и один ревущий смайл, который неимоверно раздражает. Мне не нужно заглядывать в список реакций, чтобы понять, кто именно из девчонок горюет по моей несостоявшейся личной жизни.

В чате нас семеро. Мы все в одно время постигали труды великих педагогов на разных факультетах, но общий университетский турслет, состоявшийся на первом курсе, навсегда нас объединил.

«Умничка. Я тебя люблю. Все будет хорошо», – пишет моя Ленка.

Я благодарно улыбаюсь.

«Ты просто королева, Есения», – сдабривая сообщение золотистой короной, отвечает Гульнара, учитель химии из девяносто седьмой школы.

«Спасибо, девочки».

«Я бы бросила Саню еще после того, как ты упаковку от шаурмы в машине нашла. Дело ли – в одну каску сожрать? Я Рюмину такое не прощаю», – шутит Снежка. Она педагогом не стала. Удачно вышла замуж за своего однокурсника со спортфака и сейчас в декрете.

У Снежи и Стаса Рюминых годовалая дочка плюс четвертый месяц беременности. Это для меня лично больная тема. Я не завидую, за друзей безумно рада, но просто… Кому-то, чтобы забеременеть, надо пройти все круги ада и больнючую лапароскопию в придачу, а другие, забыв о предохранении на грудном вскармливании, получают неожиданные две полоски на тесте.

Несправедливо как-то.

«А что произошло? Я, как всегда, все пропустила, девочки», – спрашивает Настя.

«Он мне изменил».

Всхлипнув, отправляю очередной бумажный платок в мусорку и завариваю себе зеленый чай с медом. Слез с каждым часом становится все меньше, а учитывая, что квартира после экстренного сбора Сашиных вещей просто кричит, умоляя о генеральной уборке, занятие на ближайшие три часа у меня имеется.

Честно скажу, женская часть души дрогнула. Сердце чуть не выскочило из груди прямо на пороге. Жалость накрыла, захотелось все простить. Забыть. Здесь и сейчас. Но потом я вспомнила, как Саша в то утро опустился до страшных оскорблений и обвинил меня в несостоятельности как женщину.

Такое не прощают, если это не последний «вагон», а я уверена, что «поезд жизни Есении Адольфовны Файер» набирает ход. Впереди столько всего замечательного. Увиденное в ванной комнате Антона Огнева только подтвердило мои оптимистичные мысли.

Щеки вспыхивают от пережитого стыда.

Этому спасателю явно есть чем гордиться. Саша со своими сантиметрами там и рядом не стоял, как бы пошло это не прозвучало.

Горячий чай обжигает горло. Я ставлю кружку на стол и снова перечитываю сообщения.

От Женьки и Сашки – двух сестер-близняшек с филфака, укативших сразу после выпуска в Москву – никаких реакций не жду. Они давно в жизни чатика не участвуют, а вот Оксанка Королева уже две минуты что-то усиленно печатает.

Черт.

Моя заклятая подруга и староста на все случаи жизни отличается собственным полярным мнением, которое обычно вываливает без зазрения совести и при полном отсутствии такта. Натура такая.

«Ну не знаю, Есения. На мой взгляд, ты поторопилась. Александр – достойный человек, у него хорошая профессия и стабильный доход. Может, стоит поискать проблемы в отношениях? В себе? Ты сама говорила, что не всегда уделяешь ему внимание, часто психуешь по мелочам. Ни один мужик такое терпеть не станет».

Задержав дыхание от возмущения, я смахиваю переписку и иду туда, где поддержка всегда безоговорочная. …В общем, открываю другой чат.

«Самые лучшие девчонки ПЕДА без душнил».

В участниках нас трое.

Без приветствий остервенело печатаю:

«Я в шоке, девочки! Она серьезно? Или издевается?»

«Не обращай внимания, мусик» – успокаивает Гулечка.

Следом выливается сладкий мед для моих глаз от Ленки:

«У самой отношений-то толком не было, а свои пять копеек всегда надо вставить. Не слушай, Еська, ты на правильном пути. Долой Зародышей!»

На минуту расслабляюсь, а потом раз за разом перечитываю оскорбительное послание от Королевой. В душе слепящий раздрай. Вдруг я и правда во всем сама виновата?

Потоком вываливаю на Гулю и Ленку свои сомнения. Девчонки обсуждают.

«Тебе надо к моей гадалке сходить. Помнишь? Она таро раскладывает, отличный специалист. Грамотный. С образованием».

Таролог с образованием? Усмехаюсь.

«Ой, Лен. Это та, к которой ты пришла со списком вопросов про пятерых молодых людей? Она еще долго смеялась и сказала, что такой крупный опт в ее карьере впервые?» – напоминаю.

Слезы сменяются хохотом.

«Подумаешь. Зато я сразу про всех все поняла и пошла дальше, – продолжает Ленка. — А тебе надо развеяться, Есь. Сегодня суббота. В баре «Джеймс», кстати, вечеринка с бесплатным алкоголем для девочек. Пойдем, а?»

Бар, вечеринка, алкоголь – это что-то на непонятном, свободном от серьезных отношений языке. Почти иностранном. Я так давно нигде не была, что в моем гардеробе даже нарядов подходящих нет. Одни скучные платья для школы висят.

«Платье с меня. У нас один размер, правда, у тебя грудь побольше. Но ничего, как-нибудь втиснешься», – поддерживает Гуля.

Пока я пытаюсь договориться с собственной совестью и совсем капельку с ленью, подруги все решают сами:

«Сбор в семь у Еси, девочки. И готовьте вашу печень. Вечер будет жарким».

Глава 8. Есения

Вкусное шампанское в «Джеймсе» сегодня льется сбивающей с ног рекой.

«Главное, берега видеть, Есения», – рациональный мозг напоминает. Работа педагогом накладывает свои отпечатки: чуть зазевался – и твои фотографии уже в городском новостном паблике, а добрые люди рассуждают на тему того, что для учителя такое поведение неприемлемо.

Бр-р-р. Будто мы не люди вовсе. И не умеем отдыхать, любить…

И нам никогда не изменяют.

– За тебя, Есения Адольфовна, – Ленка произносит тост и поднимает мерцающий в полумраке бокал. – Любви тебе крепкой, горячей. Больше никаких зародышей, только сильные, оформившиеся во всех местах самцы.

Я смущаюсь.

И почему на этих словах сразу вспоминаю не какого-нибудь известного голливудского актера, а одного пожарного с замочной скважиной на спине?..

– Скажешь тоже, Лен, – коротко поглядываю по сторонам и поправляю бретельки, сцепленные сзади на шее. – Где бы их взять? Оформившихся…

Подруга смотрит на меня так, будто оценивает стоимость для перепродажи. Я отчего-то даже спину выпрямляю.

Взгляд Лены одобрительный. Наряд мне правда к лицу.

Облегающая шелковая юбка цвета молочного шоколада плавно переходит в квадратик ткани, прикрывающий живот и грудь. Спина и плечи, о ужас, полностью обнажены. Лифчик под такое платье не вписывается, но я же не Сашина крок-мадам, могу себе позволить.

Сжимаю зубы от злости. Невыносимо больно становится.

Уже собравшись в бар, долго сомневалась… Это тот случай, когда платье тебе идет, а ты ему – вроде как не очень. Слишком уж я скованная. Такой образ надо носить уверенно и дерзко, а мне парень изменил с Крошкой-картошкой – и самооценка стремительно пробивает дно.

Лена дожидается, пока диджей закончит проигрывать очередной сет и в перерыве продолжает:

– Где взять, где взять… «Тиндер» не предлагаю. Такого добра, извините, в каждой поликлинике. Только языком чесать умеют. И вовсе не в тех местах, где полагается…

Мы с Гулей переглядываемся и прячем улыбки.

– Ты, главное, как встретишь кого, сразу проверяй, – наказывает Лена.

– А как? – удивляюсь.

– Ну всему тебя учить надо… Самое главное у мужика нынче что?

– Хм… Член? – смущенно уточняю, заговорщицки придвигаясь к центру стола и облизывая пересохшие губы.

В груди что-то вспыхивает и жжется. Ленка ошарашенно округляет карие глазищи.

– Матерь Божья, Пресвятая Богородица. А ты горячая штучка, Адольфовна… Кто бы знал?

– Сама спросила, – невозмутимо отпиваю шампанское.

– Это тоже, Есения. Но я про другое…

– Опять про натальные карты, Лен? – спрашивает Гуля, хихикая.

– Ой, я вас умоляю. Натальные карты – вчерашний день, девочки. Мужики научились и тут обманывать. Они сейчас прошаренные пошли. Янку с нашего филфака помните?

Одновременно киваем.

– Так вот. Вышла замуж за рака, а он, гад…

– Изменил? – спрашиваю испуганно.

– Умер? – прикрывает рот рукой Гуля.

– Хуже, девочки! Близнецами оказался.

– Лена, блин…

Я умру от смеха. Ленка не унимается:

– А Яночка уже и совместимость, и ректификацию времени рождения сделала. Кучу бабок в этого козла вложила.

– Разве она не видела дату рождения в паспорте?

– Ай, видела, конечно, – машет рукой подруга. – Июнь с июлем спутала…

Мы снова хохочем. Так заливисто, что парни за столиком справа оборачиваются. Один из них, тот, что помоложе, – долговязый блондин – с тех пор как мы пришли, все время пялится на меня. Это раздражает. Ему и двадцати, наверное, нет. Что с ним делать? Результаты ЕГЭ обмусоливать?