Капитан Книжного моря

– Может, он просто кашу готовит? А она у него убежала!

– Ага, – Лилит чуть отстранилась и поправила подруге шарф, который съехал во время обнимашек. – И тефтели печёт.

– Тефтели же не пекут…

– А я о чем!

– Бедный… Мой папа, наверное, также грустит. Он же меня любит, а я…

– Так, ну всё. Я не для этого тебе рассказала! Смешить тебя пытаюсь, а ты с дождём турниры устроила. Обыграла уже, утонем сейчас. Давай, улыбнись!

– Я хочу помочь папе, – Тензи взяла Лилит за руку и слегка потрясла. – Он много работает и едва может ко мне выбираться раз в месяц, приезжает сюрпризом – а я не в универе. Ругается, что прогуливаю. Говорит, исключат, и я потом зарабатывать не смогу. А я к этому иду, ты понимаешь? Мне уже ответили из одного издательства, они готовы рассмотреть мои иллюстрации. На творчество нужно столько времени и сил, особенно если оно – и работа тоже. Я просто не могу и учиться, и реализовываться! Пусть мне и так больно от того, что огорчаю папу…

– Бывают родители-паровозы, а бывают ходячие неврозы… Боится он, что ты разленишься и не сможешь стать самостоятельной, а, значит, и счастливой быть. Ну разве не видит, что ты за девочка? Разве не понимает, что ты талантище и большая молодец? На творчестве пытаешься зарабатывать… Одни за дымом ничего не видят, другие за нервами…

– Ты не понимаешь… Он бросил трубку и ушёл!

– Конечно, трындеть-то не получается, – Лилит всплеснула одной рукой, другой гладя ладонь Тензи. – Сам небось в такое попадал, и не раз. Ещё и себя грызёт, что ты из-за его психозов так убиваешься. Смотри, скоро курить вместе с Эдгаром начнёт, они превратятся в паровозов и уедут далеко-далеко.

Тензи улыбнулась и обняла подругу. Слёзы на щеках высохли, однако Лилит знала: они снова будут стоять и обниматься, снова Тензи выбежит навстречу плачущему небу без зонта, снова придётся прошептать эти слова. Без них Тензи не выстоит. И Лилит – тоже. Вдруг Тензи выскочила из тёплых объятий:

– Лилит! Я тут вчера, пока в магазин на смену опаздывала, представляешь, моего Капитана из снов встретила!

– Да ну, – отмахнулась подруга, – ты глянь: откуда ж ему тут взяться? Он там небось сидит на твоём волшебном пляже да книги в воду макает. Без него там всё рухнет. Куда ему по всяким Домишкам мотаться?

– Да точно тебе говорю! Прямо мой Капитан, возле станции шёл. Только какой-то немного другой: вместо белых одеяний всё чёрное на себя нацепил и такое тяжёлое… Пальто, шарф, пиджак твидовый. И у самого брови густые и сдвинутые. Но я его всё равно узнала! У него глаза такие же: тёмно-карие, добрые… но бороду он сбрил зачем-то…

– Тьфу! – Лилит замахала руками, и её цветные косички с бусинками весело запрыгали. – Ты мне сейчас моего нового, прости Господи, коллегу описываешь!

– Этого Эдгара?! – От горя Тензи не осталось и следа. Лишь удивлённые глаза были чуть красноватыми, а нос чуть опухшим.

– А ты ещё много пацанов, похожих на кусок дыма, в нашем Домишке видела?

– Дым же не в кусках меряют, а в клубах… И вообще, он такой угрюмый, потому что забыл, что он Капитан!

– Пока летел, три тома “Войны и мира” по башке дали?

– Их же четыре…

– Да хоть двадцать четыре!

– Да подожди ты! И он не летел, а, наверное, на поезде приехал…

– Тогда в окно вывалился, и его головой по путям провезло, ничего другого…

– Лилит! – Тензи топнула ножкой. – Может, это так надо. Может, ему в нашем мире нельзя рассказывать, что он Капитан Книжного моря..

– Ты, главное, пообещай, что в этого паровоза не влюбишься. У него скоро дым из задницы повалит, не хочу, чтобы ты улетела…

– Не улечу, – ответила Тензи. – Да и папе это не понравится. Ну, разве что с тобой, с тобой хоть в космос.

Подруги уже давно смеялись

Глава 2

День не задался. На учёбе Тензи хотелось спать, других студентов она слушала вполуха. Из головы не лез сон, который так часто её посещал. После этого сна просыпаться, видеть белый пустырь с зубчиками елей вдали и серые панельки Домишка, а потом ещё и идти по морозу до станции, ждать грохочущую электричку и ехать до города на неудобном сидении было особенно грустно. Но Тензи держалась, потому заплетала косички и укладывала их в изящную корзинку. Надевала бордовое платье, к которому пристёгивался белый воротничок с вышивкой и брошь с балериной в прыжке, державшей в серебряных ручках кварцевую звезду. Однокурсники насмешливо на неё косились, считая недостойной их «элитного общества». «Таких же дремучих провинциалов», – хотелось добавить Тензи. У неё были Лилит и творчество, а большего для счастья и не нужно. Так она хотела думать.

Даже недовольный взгляд преподавателя, который он бросал на нее весь семинар, испарялся, стоило Тензи встретить Лилит вечером. Или сесть за свои сказки.

Включив любимые французские песни, Тензи рисовала тот сон. Французскую музыку и литературу она особенно любила: воркующие звуки будто переносили в другое измерение, оставляя позади учебу, работу и страх перед отцом.

Тензи снова приснилась её сказка. Она возвращалась в неё, как в спасение от филфака, работы в магазине, папы, словно каждый раз закрывала дверь с прочным замком. За той дверью не было ничего. Только море, солнце, краски и книги.

Сон начинался так. Тензи шла по широкому пляжу, теплый песок грел стопы, ветер раздувал белое платье, волосы напитывались запахом моря, и она чувствовала, будто парит. Внезапно на оранжевой акварели неба начинал проступать силуэт. Мужчина в лёгких белых одеждах – накидке и чалме – медленно ходил от воды к отдалённой части берега. Там лежали большие раскрытые книги в толстых переплётах. Каждый раз мужчина брал новую книгу из стопки рядом, двигался к воде, заходил по щиколотку, раскрывал переплёт и водил страницами по персиковой глади. Затем возвращался и клал раскрытые тома на песок.

Тензи спешила к нему. Он словно был посланником заката и наполнял пляж и море безмятежностью. Хотелось подбежать как можно ближе, обнять, сесть рядом, пока он зачем-то раскладывал свои книги, и никогда никуда не уходить.

– Что вы делаете? – полюбопытствовала Тензи, оказавшись рядом с незнакомцем.

– Послушай, – указал он на одну из книг.

Тензи присела и наклонилась ухом к страницам, пахнувшим солью и песком. На её удивление, они почти не были влажными. Шуршали, касаясь друг друга и ее волос, не хуже сухих.

– Ууу, ууууу… мммм… – Послышалось откуда-то между строк. Гул был тихим, но настолько глубоким, что вибрировал в груди.

– Как красиво. Что это?

– Это песня души. К берегам этого моря приходят разные люди со всех концов планеты и доверяют ему свои слёзы, мечты, а порой и любовь. Книги способны их передать, но только в виде такой мелодии, – ответил мужчина, с улыбкой смотря вдаль.

– Но как же им быть? – спросила Тензи, – Тем, кто сидит один у моря, наверное, больно и одиноко. Я думаю, они хотят, чтобы их кто-то услышал и понял, поддержал. А в этой мелодии не слышно ни единого слова. Мы даже не можем узнать, кто это поёт и откуда! Это же крик о помощи, крик души, а никакая не песня! Разве нет более… понятного способа этот крик поймать и услышать?

– Конечно, есть. У людей есть ноги – они могут подойти и попросить, сказать, пожелать что угодно. Даже если нет ног и голоса, они могут попросить жестом, раз смогли оказаться в печали у моря.

– Но над ними же могут посмеяться. Их могут прогнать, или, того хуже, ударить, – снова возразила Тензи.

– Могут, – Капитан посмотрел на нее, и карие глаза слегка окрасились персиковым закатом. – Но могут, пусть и не сразу, найтись те, кто подарит любовь. Ты скоро узнаешь, что это стоит всех нанесённых ран.

– Наверное… Пусть же у всех у нас это случится поскорее. – Она зачерпнула стопой влажный песок, и он холодными горстями перекатывался по коже. Казалось, будто песок тоже окрасился в закатно-малиновый или был сделан из пыли самоцветов, что растут далеко в холодной пещере. Внезапно Тензи спросила – Как вас зовут?

– Я Капитан Книжного Моря, – улыбнулся незнакомец. – Наделяю истории, заложенные в книгах, силой океана. Они несутся в разные концы света, на разные берега, попадают в разные сердца. Такие истории смогут вдохновлять. Остальное люди должны сделать сами.

На этом сон обрывался. Тензи давно нарисовала и персиковый закат, и розовый песок, и море с волнами цвета лепестков огня, и – особенно отчетливо – портрет Капитана Книжного моря. Она всегда помнила его тёмную бороду и добрые карие глаза. Ей хотелось поскорее придумать, что будет дальше, и отправить эту сказку в издательство. Вдруг предсказание того мужчины сбудется и много-много людей вдохновится на то, чтобы открыть сердце?

Тензи любила рассказывать о своих снах Лилит. Та всегда слушала, добавляя смешные комментарии. Однокурсницы и соседки считали ее странной: вместо учебы зачем-то работала в магазине, вечно ходила измазанная в краске и бормотала под нос диалоги героев про закаты, какие-то песни и любовь с разлукой. Ещё и одета как в девятнадцатом веке: длинные платья и юбки нежных цветов, блузки с воротничками, кардиганы крупной вязки, корсеты, высокая причёска… Зачем-то постоянно таскалась в школу, оттуда – к своей подруге, учительнице начальных классов Лилии Вольдемаровне. «Одно другого страннее», – думали все. А Тензи думала, что в её жизни одно другого прекраснее.

Вообще-то, был ещё кое-кто, кто охотно слушал рассказы Тензи. Герман, сын хозяйки магазина, где Тензи работала. Как-то так получалось, что в ее смены он оказывался не просто в Домишке , но как раз проходил мимо магазина. Он говорил, что работает где-то в большом городе. Его мама, когда приходила к Тензи под предлогом что-то проверить, постоянно сокрушалась, что сын совсем не отдыхает – мотается на электричке по 2 часа в один конец. Герман часто заходил что-то забрать или, как мама, проверить. Обычно серьёзный, стоило ему увидеть Тензи, он сразу улыбался. Даже деловой костюм не делал Германа строгим. Его пшеничные волосы, свободно торчащие как ни укладывай, и смеющиеся голубые глаза выдавали открытого и счастливого человека. Он каждый раз приносил Тензи чашку с пахнувшим корицей кофе. Герман привёз своей маме кофемашину, потому мог спокойно делать его в неограниченных количествах. На расспросы Тензи он отвечал, мол, знал, что ты здесь будешь, ты же все равно работаешь, наверное, устала, вот и решил заранее захватить для тебя кружечку.

Сегодня Тензи бежала к Лилит, на ходу поднимая ботинком ворох листьев. Одетая в розовый твидовый берет, кремовое пальто и шоколадные полусапожки, она напоминала куклу с французской открытки. И даже синее пятно масляной краски на рукаве не портило вид, а делало образ Тензи милее.

Школьный двор гудел приветливой тишиной. Сквозь неё просачивались визги с детской площадки, счастливые разговоры по дороге домой и шорох листьев. Обычно Тензи ждала Лилит у кабинета. Стоило последнему ученику покинуть класс, как подруги бросались навстречу друг другу с объятиями. Лилит и не пыталась сдержать улыбку: неслась по коридору не хуже школьницы, звеня шипастыми кедами, цепочками на брюках и россыпью бусин в волосах. Обниматься они могли долго. Возвращались в мир сказки, вырываясь из обязанностей и рутины.

– В актовый, красотка? – подмигнула и захихикала Лилит. – У меня ещё проверка «шедевров». Чердак хочу проветрить, а то вкрай паутиной зарастет – И снова засмеялась.

«Это она про голову», – догадалась Тензи и ответила:

– В актовый, дорогая, в актовый.

Другим учителям оставалось лишь неодобрительно цокать. Они глядели вслед коллеге, прыгающей и смеющейся вместе с какой-то студенткой. Лилия Вольдемаровна вызывала недовольные и осуждающие взгляды одним своим видом: сегодня на ней были синие джинсы с люрексом в сочетании с кожаной курткой, на которой хозяйка вышила перламутровыми пайетками огромного кита. Как бы они ни хотели, выгнать Лилит не получалось – ее слишком любили дети. Администрация и так плохо посещаемой школы боялась, что даже младшеклассники научатся прогуливать, если уволить их обожаемую Лилию Вольдемаровну.

Тензи помнила одну историю. Однажды Лилит поручили подготовить с детьми «воспитательный» концерт, как выразилась завуч Марианна Владимировна. «Нужно поругать детей за то, что они изводят бедных родителей своими капризами и ноют по пустякам. Пусть и преподнести этот урок в праздничной форме.» Но Из рассказов Лилит Тензи хорошо знала по каким пустякам ноют ее ученики и какие бедные у них родители. Особенно Тензи запомнился случай, как одна девочка как-то сказала: «Почему тебя слушают и любят, только когда ты хорошая? Можно же иногда быть злой или грустной?»

Потому «воспитательным» концерт делать Лилит отказалась, пусть и кивала с милой улыбкой Марианне Владимировне. Она собрала классы, у которых вела рисование, и устроила «вечер объятий души». Так она его назвала. В ответ на смешки Тензи она отвечала: «Глупо, но то, что в голову пришло… Значит, так оно и должно быть!»

Лилит рассказывала, как они с ребятамини сидели в классе со стенами, пёстрыми от работ. Пространство давно заполнили пятна краски, мольберты и разноцветные баночки с кистями. И говорили. Каждый передавал соседу горящую свечу, рассказывая о том, что его тревожит. Лилит узнала много интересного: кого-то били, кто-то не хотел возвращаться домой, потому что его снова могли начать «просить быть другой», кто-то боялся грохота бутылок и криков неизвестных людей, которые почему-то оказывались у них дома. А кто-то говорил: «Я бы так хотела, чтобы меня со школы встречала и мама… не только бабушка». Плакали многие, почти все: даже самые замкнутые мальчишки, которые обычно на уроках рисовали лишь мелкие детали, робко орудуя кистью.

И Лилит сказала:

– Я бы очень хотела в такие минуты быть рядом и обнимать каждого из вас. Но, к сожалению или счастью, у каждого из нас своя семья, свои родители, отдельная жизнь. И справляться с трудностями мы должны сами. Так вы становитесь старше, сильнее… Родители должны помогать вам в этом, но понимаете… иногда они сами очень слабы внутри. Как будто до сих пор такие же, как вы, пусть и выше ростом. И как получится у того, кто не может встать, поднять другого?? То-то и оно, никак. Потому сейчас им должны помочь мы. Но сразу скажу: не надейтесь, что они – хоп! – и изменятся, будто им ведро другой краски на голову вылили. Это, может, и было бы хорошо… – тут Лилит осеклась, услышав тихие одобрительные смешки, – кхм, в общем. Давайте им вместе прочитаем стихотворение? Нашла я тут недавно, оно несложное, учить немного, вы у меня точно справитесь. Называется, кстати, прикольно: «Маме, которая ждёт малыша».

Зачем ты нахмурилась и вся сжалась?

Зачем смотришь вдаль совсем без тепла?

Я приду, и хочу чтобы ты улыбалась.

Чтобы смеялась и пела. Ты же меня ждала.

Ты, может, боишься, что буду несчастлив,

Что вдруг заболею и буду грустить?

Не бойся. Мой папа любые ненастья

Рукой отведёт. Нам его ли просить?

Деревья сомкнулись, чтоб ты не промокла,

А чтоб не боялась,

Космос зажёг звезду.

Слышишь? Как нежно вибрируют стёкла…

Это я к тебе по тучкам иду.

– Красиво!

– Оно такое… доброе.

– Интересное, – доносилось со всех сторон. И все эти возгласы были сказаны со скрытой печалью.

– Но это совсем не про мою маму, – озвучил общую мысль Виктор, обычно весёлый мальчик с взъерошенными чёрными волосами и носом, испачканным краской. Ребята вокруг согласно закивали, а кто-то совсем замолчал.

Тензи помнила, как Лилит, рассказывая всё это, ходила по комнате, размахивала руками сверху вниз и говорила: «Нельзя забывать, что перед тобой были дети. Они ещё не могли строить настолько тонкие логические связи…» Лилит тогда им сказала:

– Может, сейчас вам кажется, что это стихотворение не про вашу маму… но оно может быть про вас. Про тех вас, которые выросли и тоже ждут своих детей. Только в ваших силах все сделать по-другому: так, чтобы ваши дети приходили домой не в крики, а в песни, мультики и разговоры о том, куда пойти на выходные. Или о чем-то ещё, что важно…

Лилит посмотрела на ребят, давая им время, чтобы обдумать услышанное. Виктор и Макс, мальчики, чьи родители ни разу не были на родительском собрании, улыбались, опустив глаза. Некоторые смотрели на Лилит, некоторые на разноцветные пятна на стенах, мольберты и листы разнофактурной бумаги, некоторые друг на друга. Кажется, ни на одном уроке дети не выглядели настолько сосредоточенными и задумчивыми. Лилит продолжала:

– Так вот! Не унываем! И помним, что не наши родители диктуют, как нам жить, какая у нас будет семья и в кого мы вырастем. Родители нам только что-то дают: еду, дом, люлей… кхм. Да. Но не могут же они дать нам мужей, жен и характер?

– Это даже потрогать нельзя, – подхватил кто-то из ребят. – Ну жену, наверное, можно… но когда она будет?

Все захихикали.

– Вот-вот! Потому и дать нельзя. Свой характер и жизнь можно только построить самим.. А это стихотворение… читайте его себе. Себе будущим, взрослым. Чтобы не взрослеть, превращаясь в душнил и мудаков… кхм, в тех, кому больно. Понимаете… ваши мамы и папы думают, что так показывают любовь. Через то, что ругаются, вечно просят не мешать и подождать, бьют, ещё что… Это у них такой язык. Просто представьте, что они иностранцы. А этот стих – как будто вы учите их разговору на вашем языке.

– Что же это они, двоечники, получаются? – спросил Саша.

– Верно, – улыбнулась Лилит, – двоечники. Ну мы-то с вами знаем, что двоечников далеко не знания делают классными людьми.

Лилит чуть не ударила себя по губам, но потом вспомнила, что она, вообще-то, учитель Творчества. А это вовсе никакой не учитель. Вот как творчеству можно научить? В нем можно только сопровождать. Значит, и душнить нечего.

– Так вот. Учим стихотворение. Только Марианне Владимировне, если спросит, тсс! Это тайна.

Концерт прошёл на ура. Пусть и с ноткой неожиданности для многих – для Марианны Владимировны и коллег Лилит уж точно. Родители снова пришли не все, но все как один улыбались и плакали. Даже папы. Дети потом обступили Лилит в каморке за раздевалкой и долго разговаривали, держа в руках шапки и ботинки. Фразу «Представляешь, Лилия Вольдемаровна, мама улыбнулась!» или «Я так люблю, когда папа со мной говорит… Он впервые это сделал!» Лилит услышала раз двести. Как и получила множество сообщений с благодарностями за прекрасный вечер в родительском чате. Даже презрительный взгляд Марианны Владимировны из-под строгих толстых чёрных очков, сопровождеаемый словами «Что ж, ваши выходки, Лилия Вольдемаровна, опять сошли вам с рук… Снова вы берёте харизмой, а не трудом!» не испортили радости. Лилит просто улыбнулась и пошла искать Тензи, которая уже в слезах бежала обниматься.

В актовом зале недавно проходил «какой-то кусок линейки» в честь первого сентября, как рассказывала Лилит. Стулья здесь стояли рядами, образуя деревянное море покосившихся спинок. В окна заглядывал ещё не успевший посинеть вечер. Лилит приказала Тензи “отштопорить” наглухо задернутый желтоватый занавес. Они просто под ним пробегали, ныряя в объятья старой ткани и пыли.

– Кошмар, – Лилит упала на ковер возле рояля, чтобы отдышаться. – С этой работой можно самой в стул превратиться. Я на своих мадамов смотрю – сидят, скрючившись, что-то все листают, печатают, шепчут… А жить когда будут?

– Смотри! – Тензи подскочила к окну и отодвинула тяжёлые складки занавесок, – Там листик уже с уголка красный… Это что, осень?

Лилит в два прыжка оказалась у окна и вперилась взглядом в маленький кленовый лист, едва держащийся на ветке.

– Реально… Блин, ещё только август кончился! Что, уже ноябрь включили?

– Да уж… Скоро наше место, глядишь, инеем покроется, потом сугробы будут…

– Ага. Мир поседеет, мы поседеем…

– У тебя волосы цветные, незаметно будет.

– А ты думаешь, я их крашу, чтобы радостнее казаться? У меня там уже вся башка седая, вот и скрываю то голубым, то фиолетовым…

Тензи хихикнула. Они вспомнили о месте, куда они приходили летом почти каждый день. Брали пледы, два термоса чая, фрукты, бутерброды – словом, все, что могли найти дома. Кроме телефонов. Их они оставляли, за что потом Тензи попадало от папы, который весь день не мог до нее дозвониться. Было так приятно лежать, подставив лицо небу. Казалось, будто это не облака плывут, а Лилит с Тензи балансируют на потоках ветра. Только трава и холод земли, чувствующийся сквозь плед, выдавали земное присутствие.

Тензи скучала по лету. В зелени деревьев на проселочной дороге, с видом на шумящий далёкий лес и под шёпот поля в их любимом месте было легче верить в себя. Легче чувствовать, что идёшь верным путём, и работа в магазине – лишь новый шаг к тому, чтобы творить. И чтобы однажды смочь уехать к папе. Осень словно оголяла не только деревья, но и страхи, которые прятались за пушистой кроновой энтузиазма. С ними предстояло справиться.

– Я так скучаю по папе, – выдала Тензи. – Понимаю, что часто тебе это говорю и прости, что ною… Но иногда ненавижу себя за то, что творю. И за то, что вру ему. Но никогда себе не прощу, если он расстроится… Как и то, если вдруг брошу творить.

– Эй, – Лилит заключила подругу в крепкие объятья, и за локоны Тензи зацепилась пара пайеток с вышивки на плечах ее кожанки, – ты все делаешь правильно. Как чувствуешь. Папа, конечно, всегда прав… Но что, его теперь всегда слушать?

Тензи улыбнулась.

– Может, ты права… Но мне все равно больно его расстраивать. Понимаешь, он столько всего для меня делает… На работу в большой город устроился, чтобы я ни в чем не нуждалась, спокойно училась и могла не работать… а мне ещё что-то надо. Творчество. Оно всю мою жизнь переворачивает.

– Если чувствуешь, что не можешь ему все рассказать, не говори. Ну нужно тебе потанцевать по граблям, что делать. Без этого ты не дойдёшь до чего-то важного.

– Танцевать по граблям, оказывается, так страшно…

– Только если танцуешь не с подружкой! – сказала Лилит и легонько покружила Тензи в объятиях.

Они ещё долго вальсировали, смотря, как сумерки опускались на панельки Домишка. Небо заволакивало серо-лиловыми разводами вечера с каплями звёзд. Вся эта красота проглядывала сквозь ветки и красный лист. Затем Лилит резко вспомнила о куче работ на ее столе, и они с Тензи метнулись в опустевший класс. Там они провели остаток вечера, изредка смеясь, переговариваясь и отвлекаясь на то, чтобы восхититься розовым облаком или пушистым котом, который принарядился к холодам. Они даже увидели, как листочек оторвался от ветки и полетел куда-то к полю. На их место.

Глава 3

– Лиль! – барабанил в окно Герман. – Лиль, ну открой, не вредничай! Там срочно! – Герман прижался лбом к окну класса, в котором Лилит демонстративно продолжала сидеть за столом, проверяя тетради. Она отвернулась к нему спиной, покачивая головой в такт музыке. Герман уже знал: никакой музыки на самом деле не было, Лилит просто отчего-то нравилось его нервировать. Вздохнув, чтобы не нагрубить – как никак, это лучшая подруга Тензи – он прокричал:

– Маринованный сыр, Лилит! Ну что тебе стоит на минуточку оторваться, когда там правда…

– Сыр не трогай, – Лилит с ухмылкой поднялась из-за стола и в два прыжка оказалась у окна. Герман про себя вздохнул: конечно, как он мог забыть. Она ненавидит, когда её называют Лиля. Отчего, интересно? Нормальное имя… Из-за резко распахнутого окна на Германа посыпалась штукатурка, а Лилит произнесла: – Сколько твоей тупой голове повторять: Лилю иди в другой город искать. Я – Ли – лит! Что надо? Давай шустрее, и без тебя работы полно.

– Ирина, которая у нас в магазине заменяет… В твоём же классе её дочка учится?

– Ирина, это которая в леопёрдовом вся? Ну да, Танька её в моём классе. А ты что, её нянькой заделался?

– Да ну тебя! – Герман так махнул рукой, что у него хрустнуло плечо. – Она как к тебе в последний раз приходила, вчера, кажется… ключи от подсобки оставила. Мы теперь ни тряпку, ничего достать не можем. Ты не находила случайно?

– Оперативно ты прискакал, – прыснула Лилит, оперевшись о раму, – нашла я ключи ваши. Валялись у меня на столе. – С этими словами она оставила Германа и вприпрыжку подошла к своему столу. С грохотом распахнув ящик – и зачем так шуметь? – достала связку ключей и так же вприпрыжку направилась обратно к окну. – Держи, ключница Варвара. Не теряй.

– Ну вот, и ты меня ругаешь. Мама сказала “Маша-растеряша”! – Герман сунул ключи в карман, обиженно ухмыльнувшись и тряхнув пшеничными волосами.

– Правильно сказала,– перекидывая из руки в руку прядь волос, ответила Лилит. – Ладно, не дуйся. Молодец, что пришёл.

Герман улыбнулся сквозь ветер:

– Как Тени?

– Держится. Она молодчинка, звёздочка. Плачет всё так же, но продолжает свои сказки писать. Если она их пишет, о них трещит и ходит с рукавами, испачканными в каплях акварели, значит, ещё не всё потеряно.