У сердца есть причины

Хочу уйти. Это не мой мир. Все здесь для меня чуждое, непонятное. Люди вокруг улюлюкают, кричат, свистят, выкрикивают имена, видимо, поддерживая одного из бойцов. Я не считаю это спортом, я думаю, что все происходящее – самое настоящее варварство.

– Когда будет Дорохов? – спрашиваю тихо Семена, желая как можно быстрее от сюда убраться.

– Вот-вот должен быть.

Раздается громкий, длинный гудок. Я смотрю вновь на ринг и вижу, как выносят одного из тех, кто дрался. Он не двигается и вообще не подает признаков жизни.

– Он его убил? – испуганно спрашиваю.

– Навряд ли, – отзывается Сема.

Но меня все равно до дрожи пугает увиденное. Я никогда не сталкивалась с такой кровавой жестокостью, с подобной явно выраженной агрессией. Кажется, сам воздух пропитан кровью и ненавистью.

– А тепеееееерь встречайте любимчика этого вечера – Дикий. А в правом углу ринга – Молот.

Я узнаю Дорохова сразу же. Каким-то шестым чувством. Его лицо разукрашено черной краской, видимо, чтобы не узнали. На бицепсе красная повязка – из-под которой все равно видно длинный хвост его татуировки. Начиная от плеча и до самого запястья у него тянется татуировка дракона, которая столько раз привлекала мое внимание, когда он оказывался рядом – не счесть.

«Он пытается шифроваться, чтобы его не узнали», – с усмешкой думаю я.

– Это он, – раздается голос Семы.

Я киваю. Уже и сама знаю. Удивляюсь, как никто раньше не раскрыл его личность, но, наверное, если не знать, кого искать, сложно догадаться, что Дикий – это известный футболист.

Что он тут делает? Зачем ему это все нужно? Он хорошо зарабатывает, он молод, знаменит, впереди целая жизнь и миллион различных перспектив. Он ведь может себе нехило подмочить репутацию этими жестокими, кровавыми боями. Он может, в конце концов, сильно попортить себе здоровье. Зачем и для чего он так рискует? Неужели от всего происходящего он получает удовольствие?

Когда раздается гудок, извещающий о начале боя, я даже слегка наклоняюсь вперед, стараясь лучше разглядеть каждый нюанс. Как загипнотизированная слежу за Дороховым, который выставив перед собой руки, сжатые в кулаки, кружит по рингу со своим соперником.

Теперь начинаю понимать, почему у него такое телосложение – он в отличие от других футболистов тренируется совсем иначе. Видимо, делает большой упор на тяжелые веса, поэтому на фоне его бугрящихся мышц, другие ребята выглядят худощаво.

Когда он делает быстрый выпад и бьет соперника, я вздрагиваю. Завороженно слежу за тем, как собрано и напряженно тело Дорохова. Его движения – острые, резкие, быстрые. Противники кружат напротив друг друга, и это почти танец, но какой-то напряженный, острый, такой, что невольно задерживаешь дыхание в ожидании.

И вот – Молот не кидается в атаку. Дорохов плавно отклоняет голову и торс, и Молот пролетает мимо, едва удерживая равновесие. Каждое движение Ярослава очень выверенное и гибкое, тело его двигается мягко и легко. И это создает неведомый контраст: напряженное, полное агрессии тело и плавность движений.

Дорохов делает подсечку, и Молот валится кубарем на пол. Резко вскакивает на ноги, агрессивно рычит и опять отправляется в нападении. Он зол, а Дорохова, кажется, лишь забавляет все происходящее. Он играет и, видимо, контролирует ситуацию намного лучше, чем его соперник. Создается ощущение, что он словно специально раззадоривает противника.

Резкий удар по лицу Молота, потом череда жестких ударов по торсу. Молот защищается, уходит в нападение, и вот уже Дорохов начинает отступать под натиском яростных ответных ударов. Когда Дорохов падает, я резко вскакиваю вскрикивая.

Не понимаю, в какой момент меня так захватило происходящее на ринге. Почему я вообще в состоянии наблюдать за всей этой отвратительной жестокостью. Но когда Дорохов не встает, я заламываю руки, не в силах смотреть, как Молот продолжает его бить ногами.

Бить лежачего – это разве нормально? Почему они ведут себя как беспринципные монстры? Ведь даже в боях без правил должны быть хоть какие-то границы…

И все-таки Дорохов умудряется сделать подсечку Молоту, и тот падает. Сам Ярослав подскакивает на ноги, не давая сопернику больше шанса загнать себя в угол. Несмотря на то, что ему только что нехило досталось, тело Дорохова все такое же пружинистое. Ни один жест или движение не выдают болезненное напряжение.

Бой длится, кажется, целую вечность. Лицо Молота уже все в крови. Как и лицо Дорохова, наверное, тоже – за черной краской это сложно разглядеть. В какой-то момент Дорохов, наконец, загоняет Молота в угол и бьет, бьет, не останавливаясь. И когда они оба падают на ринг, Дорохов обхватывает Молота в удушающем жесте. Тут судья наконец что-то кричит, включаясь в происходящее, и раздается длинный гудок. Дорохов отпускает соперника и поднимается.

– Они что – не будут друг друга убивать? – спрашиваю тихо у Семы.

Он слабо улыбается.

– Это бои без правил, а не бои на смерть.

– Но тот первый…

– Когда вы отвернулись, судья как раз оттащил его от соперника. Он просто был неадекватным.

Итак, как казалось, тут даже есть судьи, которые принимают решение о победе одного из дерущихся. И необязательно, по словам Семы, чтобы проигравший был без сознания или полумертв. Судьи выбирают победителя по сумме баллов, а присуждают очки за эффективную атаку, точные удары, болевые и удушающие приемы.

Миксфайт – один из самых жестоких видов единоборств, но оказывается, это не варварство, а все-таки спорт. По крайне мере, так утверждает Сема. Правда, подобное понять и принять я не могу, поэтому с недоверием слушаю просветительскую речь.

Смотрю вновь на ринг, где судья поднимает вверх руку Дорохова, а на его черном лице светятся ярко белые зубы – он довольно улыбается. В какой-то момент я вижу, как улыбка пропадает с его губ – он замечает меня. Я все так же стою, а не сижу, после того, как вскочила и тем самым привлекаю к себе слишком много лишнего внимания. Меня не спасает даже тот факт, что в зале темно – чересчур уж близко к рингу мы сели с Семой, чтобы хорошо разглядеть дерущихся и обнаружить того, кого искали.

«Он меня заметил», – панически бьется сердце в груди.

Сама себя уговариваю не бояться, но сложно не нервничать, когда только что видела, какие мощные и жестокие у Дорохова удары. Почему-то сейчас он для меня безжалостный, пугающий хищник, а не просто наглый мальчишка, каким я его воспринимала до этого.

– Нам же не нужно с ним разговаривать? – говорю встревоженно. – Мы же убедились? Можно и идти?

– Думаю, да, – откликается мой сопровождающий.

И я тут же направляюсь к выходу, не смотря больше на Ярослава. На сегодня точно достаточно. Слишком много незнакомых, острых эмоций и событий. Но в тот момент, когда мы уже подходим к выходу, наш путь преграждает несколько крупных, пугающего вида мужчин. И все же – почему все как на подбор в этом подвале так выглядят?

– Вам велено пройти с нами, – спокойно говорит один из них, в упор смотря на меня.

И мое сердце уходит в пятки. В голове мелькают одна картинка страшней другой – вот Дорохов прячет мое бездыханное тело в багажник, вот он закапывают мой хладный труп где-то в лесу или бросает с моста в реку.

Я перевожу взгляд на Сему, надеясь на поддержку, но его уже крепко удерживает третий угрожающего вида мужчина.

– Лучше без паники и лишнего шума, – слышу я низкий, сиплый голос.

Смотрю в глаза Семы, который, кажется, удивлен и напуган не меньше меня. И молюсь, чтобы я сегодня оказалась все-таки дома. Вспоминаю Мишутку, представляю, как он будет разбит, если со мной что-то случится. Вскидываю подбородок и резко говорю таким тоном, будто от моего решения тут что-то зависит.

– Ведите, – и делаю уверенный шаг вперед.

Глава 8. Никто

За те пять минут, что мы идем по темным коридорам, я усилием воли останавливаю безумный поток мыслей и стараюсь себя не накручивать. В конце концов, рассуждаю логически, что со мной может произойти? Гаврилин знает, что я здесь, а Дорохов… не псих же он в самом деле. Хотя утверждение, конечно, спорное…

Оглядываюсь, надеясь, что позади идет Сема, но я одна. Бритоголовый тип все еще цепко удерживает меня за локоть, практически таща за собой.

Я будто в каком-то паршивом триллере в главных ролях. Все происходящее слишком странно, нереально, непривычно.

– Эй, помедленнее! Дама, между прочим, на каблуках, – недовольно ворчу я.

И сама себя хвалю – вот именно так и надо. Бояться мне действительно нечего. Хотя Дорохов смотрел на меня таким… пронизывающим взглядом, что я ожидаю, чего угодно, но не спокойного и доброжелательного разговора.

Когда массивные двери передо мной открываются, я вижу ярко освещенное помещение. На несколько секунд даже приходится зажмуриться, слишком уж тут светло по сравнению с тем, что все остальное здание погружено в мрачный полумрак.

Наконец мой взгляд фокусируется на виновнике приключений моего сегодняшнего вечера.

Дорохов сидит вальяжно на стуле, широко расставив ноги. Его волосы мокрые, лицо без следа краски. Успел сходить в душ, но, видимо, не нашел времени одеться. По крайне мере, сидит он по пояс обнаженный в одних темных рванных на коленях джинсах. Усмехаюсь про себя, думая о том, что он даже одежду выбирает определенную – наглую, дерзкую.

Я дергаю рукой, желая освободиться из жестокой хватки бритоголового, и он наконец отпускает, а после и сам исчезает, закрывая за собой дверь. И мы останемся наедине.

Волнение вновь взвивается во мне как торнадо. Я закусываю губу, впиваюсь ногтями в ладони, чтобы прийти в себя.

Он же всего лишь мальчишка, на десять лет меня младше, почему я себя чувствую так странно рядом с ним?

– Гаврилин в курсе? – нарушает тишину Дорохов, прерывая мой начавшийся поток самокопания.

– А как ты думаешь? – и это вопрос получается каким-то резким, тон неожиданно надменный.

Я осуждаю? Наверное, да. Сема пытался мне объяснить, что единоборства – это вполне нормально, это спорт. Но я все еще считала происходящее безумием, а людей, участвующих в подобном, слегка неадекватными.

Кто в здравом уме захочет бить другого и получать удары самому? А еще и будет кайфовать от всего этого… От боли, пота, сломанных костей и невменяемой агрессии.

Дорохов замечает, что с моей интонацией что-то не так. Весь подбирается, как зверь, готовящийся к атаке.

Он относится с наплевательским, казалось бы, отношением ко всему и ко всем вокруг, но заводится с полуоборота, как только чувствует, что на него смотрят свысока или обращаются недостаточно почтительно.

Я не собираюсь с ним спорить или учить его жизни, просто хочу уйти. Мы смотрим друг на друга упрямо, оба взвинченные происходящим. Я понимаю, осознаю, что мой тон для него как провокация, но изменить уже ничего не могу.

Дорохов резко встает, подходит ближе. Останавливается, когда расстояние между нами становится несколько миллиметров.

Его хищные янтарные глаза так близко. Он недоволен моим присутствием здесь, я ощущаю злость буквально каждой клеточкой тела. Янтарь взгляда сейчас бурлящий, темнеющий, агрессивный…

– А вы еще та стерва, Карина Александровна, не правда ли? – с усмешкой бросает он мне в лицо.

Пытается задеть, ужалить. Я мягко улыбаюсь в ответ. Применяю свою любимую тактику – включаю ласковый до тошноты режим, за которым всегда чувствуется жалящий подтекст.

– Тебя не удивляет, что у этого слова не существует мужского рода? Почему не бывает мужчин стерв? Хм… – я изображаю задумчивость, наклоняю голову, разглядывая Дорохова. – Зато бывают мудаки. Так кем лучше быть, Дорохов, стервой или мудаком?

Он секунду внимательно смотрит меня, будто до конца не может поверить в то, что я сказала, а потом вдруг громко смеется, закидывая голову.

Я рассматриваю его слегка завороженно. То ли смена настроения меня так удивляет, то ли настоящий, непритворный смех. Абсолютно неожиданный, совершенно противоречащий ядовитому мрачному напряжению между нами.

В какой-то момент он перестает смеяться, и мы смотрим друг на друга в упор. От его взгляда я ощущаю дискомфорт, но уступить не могу, не имею права.

– Не боишься, что тебя выкинут из команды? – прерываю вязкую тишину.

Мне действительно интересно. Кто он, Ярослав Дорохов? Зачем ему какие-то подпольные бои без правил, если он – звезда футбола, которому пророчат великое будущее? Он не глупец, не лентяй, не сумасшедший. Тогда зачем он все это делает?

– Мне все равно, – спокойно говорит, не отводя взгляда.

И я ему верю. Дорохову действительно наплевать. Почему? В этом чувствуется его какая-то необыкновенная внутренняя сила – он не боится терять.

Он отходит. Идет к столу неподалеку, открывает шкаф, достает бутылку виски. Наливает янтарную жидкость в бокал, поворачивается ко мне лицом, вновь смотрит в упор. Делает внушительный глоток, не отводя взгляда.

Мне пора уходить, но я стою как загипнотизированная и продолжаю глазеть на него, следить за каждым движением. С ним рядом я себя всегда чувствую как-то не так, неправильно, необъяснимо.

Вокруг нас какая-то обволакивающая, тяжелая тишина. Мы говорим с другом другом глазами, без слов.

Он говорит: «А еще мне все равно на то, что ты думаешь».

Я отвечаю: «Тот факт, что ты это говоришь, означает прямо противоположное».

Он щурится, недовольный моим высказыванием. Я посылаю ему ласковую улыбку. Опять и всегда мое любимое – быть до тошноты милой там, где у меня нет достойного оружия сопротивления.

– Ты не стерва, Карина Александровна, а самая настоящая дура, – вдруг говорит он мне.

Я вздрагиваю, не ожидавшая такой прямолинейной грубости. И этот резкий, беспардонный переход на «ты» тоже привлекает мое внимание.

Дорохов вновь оказывается рядом, непозволительно близко. Я упрямо не разрываю зрительный контакт.

– Кто надевает обтягивающую юбку с полупрозрачной блузкой на подпольные бои без правил? – с ядовитой усмешкой произносит, наклоняясь ко мне так, что я чувствую его теплое дыхание.

Я хмурюсь, непроизвольно оглядывая свою одежду. Да, я не сочла нужным переодеть обычный рабочий наряд. Наверное, сейчас, после того, как он вслух сказал о его неуместности, я склонна с ним согласиться.

Это было слегка опрометчиво и глупо – прийти в подобное место в таком виде. Дома я была настолько взбудоражена самой мыслью о боях и старалась, как можно быстрее убежать из дома, чтобы не столкнуться с мужем, что логическая часть мозга работала явно с задержкой и сбоями. Но не буду же я ему в этом признаваться?

– Тебя сейчас должно больше беспокоить твое будущее, а не мой внешний вид, – шиплю в ответ.

Он усмехается. Эта усмешка будто зеркально моего тону – флакон из надменности, превосходства и острых колючек. Он не хочет уступать ни в чем.

– Кажется, Карина Александровна, что это ты слишком много переживаешь за мое будущее…

Он вновь отходит, возвращается к столу, наливает себе еще один бокал виски. Смотрит через комнату, и янтарные глаза режут острием.

– Меня не выкинут из команды. Гаврилин этого не сделает. Но вот друзьями мы с тобой очевидно не станем. Слишком уж ты явно настроена против, – заканчивает с усмешкой.

У меня расширяются глаза от удивления – сколько же в нем самоуверенности и наглости? Я уверена на сто процентов, что Леня вышвырнет его быстрее, чем Дорохов успеет придумать хоть какое-то оправдание своему поведению.

Как только Гаврилин получит подтверждение, что это не слухи, и Дорохов действительно участвует в боях, однозначно выкинет его из команды завтра же. Это потенциальный скандал, а это не очень любят спонсоры, и соответственно Гаврилин. К тому же Дорохов регулярно рискует своим здоровьем и тем самым нарушает контракт. В общем, целый длинный список, почему у Гаврилина есть веские причины расстаться с Ярославом без лишних пиететов.

Хотя… будем честны, этот зазнавшийся выскочка даже не станет придумывать никаких объяснений и наверняка не сделает ни одной попытки оправдаться. Он ведь уже показал и даже сказал – ему все равно, наплевать на происходящее. Может, дело в молодости? Или просто характер у него такой – без тормозов и лишних сожалений.

– Знаешь, люди с высоким самомнением рано или поздно приземляются на землю, – говорю ему.

Стоило промолчать. Не умничать. Не включать училку. Но не могу… так не могу.

Меня триггерит его отношение к жизни, ко всему случившемуся. Меня бесит, что он ворвался в мою жизнь и украл мой покой. Меня выводит из себя, что я ничего не в силах изменить, потому что не могу повлиять на него, поменять его поведение. У меня не получается оставаться равнодушной, когда смотрю на него, когда разговариваю с ним. Не получается. Глупо. Я ведусь на провокации. Сама становлюсь агрессором и провокатором. Единственное, что согревают душу – всему этому вот-вот наступит конец.

– Знаешь, Карина Александровна, – копируя мой ядовитый тон, вторит он, – мне кажется, что тебе дьявольски нравится это мое, как ты там сказала, самомнение.

И улыбка. Мальчишеская, во все тридцать два зуба. Я практически давлюсь воздухом от того, как интенсивно хочу возмутиться и оспорить его глупое предположение.

Но прежде чем я продолжу эту ни к чему хорошему не ведущую перепалку, у меня хватает сил остановиться. Прекратить этот фарс. Чтобы, наконец закончить этот бессмысленный разговор, я разворачиваюсь и быстрым шагом ухожу прочь.

Я чувствую обжигающий взгляд Дорохова на своей спине и даже заднице. Он впивается в меня иголками, задевая каждую клеточку тела.

Я жду, что он меня остановит. Может, скажет что-то еще, что меня заденет, выведет из себя.

Я не понимаю, совершенно не понимаю, как ему удается так легко выводить меня равновесия. Почему я так остро на него реагирую? Почему вместо того, чтобы отмолчаться, быть и выглядеть равнодушной, я становлюсь активным участником этих нескончаемых баталий?

Почему он такой… невыносимый? И почему я рядом с ним такая… другая?

Сердце лихорадочно стучит, норовя разорвать грудную клетку. Я сбегаю почти гордо, практически оставляя этим уходом за собой последнее слово. Это я решила, что разговор окончен. Это я оказалась умнее и закончила бессмысленный спор между нами. По крайне мере, именно так я себя успокаиваю.

Когда сзади громко хлопает дверь, отрезая меня от Дорохова, я выдыхаю.

Главное, дышать…

Вдох, выдох…

Он всего лишь… никто…

И это все… не имеет никакого значения…

Глава 9. Все на зеро

Вдох свежего воздуха отрезвляет, приводит в чувство. И потихоньку сходит странный, безумный дурман, в котором я пребывала все это время, пока рядом был Дорохов.

– Карина Александровна, все хорошо?

Сема разглядывает меня с беспокойством. Я смотрю на него строгим взглядом, чтобы не расслаблялся. В конце концов, он должен был сегодня меня охранять от всех возможных опасностей, а что в итоге? Но сил на нравоучительные отповеди в любом случае не осталось, если бы честной.

– Домой, Сем, домой, – устало приговариваю, показывая всем видом, что не намерена обсуждать произошедшее.

Я бы сейчас выпила чего-нибудь покрепче. И побольше. Меня все еще потряхивает, и я не могу точно сказать почему. Я так переволновалась, хотя изначально знала, когда еще шла по коридору, что ничего мне Дорохов не сделает. Ни-че-го. Но почему же сердце так безумно и лихорадочно билось в ответ на его острые как лезвие взгляды и слова?

Домой мы добираемся быстро. Или я настолько погружена в свои мысли, что время проносится незаметно. Прощаюсь с Семой, который до сих пор смотрит на меня виновато.

– Все нормально, – увещеваю его, чтобы прекратил по чем зря переживать. Достаточно того, что я сама не могу никак успокоиться и прокручиваю в голове нашу встречу с Золотым мальчиком.

Домой захожу тихо. Медленно поворачиваю ключ в замочной скважине, аккуратно снимаю обувь, не включая свет, а потом как мышка, на цыпочках, крадусь вглубь квартиры.

Глупо, конечно, я взрослая женщина и не сделала ничего предосудительного. Хотя… бои без правил навряд ли можно назвать культурным событием. Сложно будет объяснить мужу свои неожиданные, новые увлечения.

В итоге с облегчением обнаруживаю, что Игоря еще нет дома, а Мишутка спит крепким сном.

– Карина Александровна, – раздается тихий голос за спиной, и я вздрагиваю от неожиданности.

Оборачиваюсь. Таня теребит фартук и мнется с ноги на ногу.

– Он уснул полчаса назад. Игорь Аристархович звонил и предупредил, что задержится. Ужин на столе. А я пойду с вашего разрешения, – все таким же тихим голос продолжает моя незаменимая помощница по дому и нянька Мишутки.

Она меня поймала как раз, когда я разглядывала в приоткрытую щелку спящего сына. Аккуратно прикрываю дверь, чтобы не разбудить Мишутку.

– Да, конечно. Спасибо тебе, – мягко улыбаюсь.

Таня младше меня, ей около двадцати пяти лет, но она отлично справляется с хозяйством и Мишуткой, поэтому я абсолютно довольна.

До этого несколько лет у нас работала на этой же должности мать Тани, но не смогла продолжать трудиться по состоянию здоровья. Потом порекомендовала свою дочь, и вот уже полгода как Таня успешно заменила мать.

С Мишуткой Тане оказалось даже легче найти язык, чем ее матери, возраст здесь был неплохой подмогой. Готовила она очень хорошо, за порядком следила усердно. В общем, работала без нареканий.

Я проводила Таню и забралась быстро в душ, чтобы смыть с себя все произошедшее.

В голове крутились навязчивые мысли.

Вот голос ведущего: «А тепеееееерь встречайте любимчика этого вечера – Дикий».

Дорохов пружинящей, размеренной походкой выходит на ринг.

Я прокручивала в голове раз за разом как мощно и агрессивно выглядело его тело. Мышцы напряжены, весь он собран и готов к атаке, словно затаившийся перед охотой хищник. Резкие, четкие движение руками, ногами.

Покрутила кран, делая воду холоднее. Надеясь, что хоть это приведет меня в чувство и избавит от безумных мыслей в голове. Но не тут-то было.

«А вы еще та стерва, Карина Александровна, не правда ли?» – звучит в моей голове резкий, хриплый и глубокий голос Дорохова.

Невыносимо. Просто невыносимо. Почему мысли о нем раз за разом мучают меня?

Когда выхожу из ванны, закутавшись в халат, слышу как звонит, надрываясь, мой телефон. Стараюсь как можно быстрее найти гаджет в сумке, чтобы не разбудить Мишу.

– Да?

– Я под дверью, открывай, – звучит бодрый голос Гаврилина.

Я удивленно вскидываю бровь. Не ожидала, что Леня пожалует в гости на ночь глядя.

Гаврилин стоит собственной персоной на пороге. Все еще в костюме, но уже изрядно помятый и уставший. Видимо, до сих пор даже не заезжал домой.

– Проходи, раз пришел, – усмехаюсь, отходя и пропуская неожиданного гостя.

На часах одиннадцать вечера, но Гаврилина, кажется, ничуть не смущает столь поздний визит.

– А Игорь дома? – осторожно интересуется.

Я усмехаюсь и отрицательно мотаю головой.

Архипов и Гаврилин – друзья, но это не значит, что мой муж будет рад позднему гостю.

Если бы Игорь находился дома, то наверняка потребовал бы подробный и правдоподобных объяснений.

– Итааак… – протянул Гаврилин, как только мы зашли на кухню.

Я включила чайник и села напротив.

– Начнем с того, Гаврилин, что ты теперь мой должник.

– Интересное начало разговора, – сощурившись, протянул Леня.

– Отправлять меня в подобное место было твоей самой глупой идеей.

– Почему же?

– Ну… посмотри на меня, – я обвела себя руками, – и представь место, где проходят подпольные бои.

– Ладно-ладно, – проворчал недовольно. – Оплачиваемый дополнительный выходной, когда попросишь.

– Два выходных.

Леня пожурил меня взглядом, но в итоге согласно кивнул. Я заварила чай, поставила на стол пиалу с конфетами. Гаврилин все это время сверлил меня взглядом в ожидании, но ничего не говорил.

– Он участвует в боях. Ты был прав. Притом явно не первый раз. Он знаменит в тех кругах.

– Вот черт… Как же это все не вовремя.

– Я ведь тебе говорила – с ним будут одни проблемы, – не могу удержаться от шпильки.

Как же тяжело порой сдержать это пресловутое «я же говорила».

– Кааарин, не начинай, и так тошно, – бормочет Леня в ответ.

– Ты разорвешь с ним контракт? – после недолгого молчания нарушаю тишину.

Этот вопрос меня волнует с того самого момента, как Дорохов уверенно заявил, что Гаврилин с ним не распрощается.

– Я не могу, Карин, – вдруг ровно и серьезно отвечает Леня.

На секунду повисает тяжелая тишина. Я разглядываю своего босса и друга одновременно. Не понимаю его действий, мыслей, поступков. Такое у нас с Гаврилиным происходит редко.

– Как это? Как это не можешь? – недоуменно переспрашиваю.

– Вот так… Я отвалил кучу бабок за контракт с ним, я не могу потерять эти деньги и единственную надежду клуба на выигрыш в ближайших матчах.