Инженер магии

– Да есть ли у нас вообще такая возможность, коли они мечут огонь? И почему только ты сам не можешь выпускать огненные стрелы?

– Моя машина позволит нам оторваться от них, а чтобы пустить в ход огненный шар, Белый чародей должен подобраться довольно близко. Но ты прав, больше тянуть нельзя. Сегодня вечером мы загрузим все, что осталось, а поутру отправимся в порт. Вчера, в сумерках, когда никто не видел, Яррл, Рейса и Ваос уже переправили кое-что на борт.

– А почему Белые так медлят? Уже больше восьмидневки, как они захватили Клет; давно бы могли нас прихлопнуть.

– Благодарение Тьме, они хотят установить полный контроль над каждым поселением и не двигаются дальше, пока не достигают своей цели. Их предводитель предпочитает действовать методично.

При этих словах Доррин ежится. Чувства позволяют ему проследить маршрут методичного продвижения Белых, нанесенный на карту Спидлара огнем, пеплом и кровью.

Доррин уходит на кухню, где Мерга нарезает холодную баранину. Возле стола стоят два короба, куда она складывает содержимое буфета.

– Тут кое-что отложено для Кадары, – говорит кухарка. – А остальное можно брать и угощаться.

– Мне, кстати, надо взглянуть на ее руку, – откликается Доррин. – А потом схожу в кузницу.

– Фриза, – велит Мерга дочери, – поищи-ка в буфете, в нижнем ящике, два маленьких горшочка. И поставь на стол.

– Хорошо, мамочка. А крышки нужны?

– На что же мне горшочки без крышек?

Доррин заглядывает в кладовку – почти пустую, поскольку основное ее содержимое уже погружено в повозку Лидрал, – достает из своей торбы перевязочный материал и направляется в комнату, где лежит Кадара.

– Мне надо взглянуть на твою руку.

Кадара молча протягивает руку и отворачивается к стене. Доррин меняет повязку. Рана зашита грубовато, но по этой части он не мастак. Во всяком случае, швы помогут ране затянуться, а удалить шрамы можно будет с помощью магии.

Рана заживает. Доррин не обнаруживает в ней ни заражения, ни красно-белого налета хаоса. Покончив с рукой, юноша обрабатывает вторую рану – над ухом. Кадара по-прежнему не издает ни звука и открывает рот, лишь когда он отступает:

– Зачем ты меня вытащил? Почему не бросил там?

– Чтобы Белые оставили от тебя кучку пепла? – сердито спрашивает целитель.

– Останься ты там, Брид мог бы спастись... Ты мог бы придумать что-нибудь и перебить их. И потом... Бриду тоже мог потребоваться целитель, – голос Кадары холоднее, чем вода в баке на кухне. – И может быть, я могла бы действовать правой рукой.

– Со временем сможешь.

– Что толку от однорукого бойца? Или однорукой матери? – Кадара качает головой, и откинувшаяся рыжая прядь обнажает все еще воспаленный шрам над ухом.

В комнату с подносом в руках входит Мерга.

– Я тут принесла поесть. А тебя, мастер Доррин, ждут – у тебя полно дел.

– Да-да, – подхватывает Кадара, – поспеши. У тебя полно дел поважнее, чем остановить Белых ублюдков.

Спорить Доррин не хочет, хотя мог бы сказать, что он лично погубил больше врагов, чем кто-либо другой, сражавшийся на стороне Спидлара.

– Останься я там, только и сумел бы, что погибнуть, может быть, прихватив с собой кого-то из них, – ворчит он, снова испытывая приступ головной боли. Она все еще возвращается, так же как и слепота, хотя со временем это происходит все реже и реже.

– Так какая же от тебя вообще польза? Где ты был, когда Брид так нуждался в помощи?

– Я сделал что мог. Ты можешь считать меня трусом, но я не солдат.

– Ты не трус, Доррин, ты просто не нашел для себя того, за что стоит сражаться. Ни я, ни Лидрал, ни Отшельничий...

– А как ты назовешь ту бойню, которую я учинил в Клете?

– Это была не битва, а рассчитанное разрушение.

– Вот твой обед, – мягко напоминает Мерга.

– Зачем мне есть?

– Хотя бы ради твоего ребенка.

– У которого не будет отца...

Не дослушав этот спор, Доррин выходит в коридор. При взгляде на дверь спальни на его губах появляется улыбка. Народу в дом понабилось столько, что им с Лидрал волей-неволей приходится спать в одной постели. Правда, меж ними до сих пор пролегает невидимая преграда, но это уже существенный шаг вперед. По крайней мере, он всегда может протянуть руку и прикоснуться к ней.

Вернувшись на кухню, Доррин смотрит на поднимающийся над чайником пар. Мысль его привычно обращается к паровой машине, построенной с таким трудом.

Какая от него польза, спросила Кадара! Брид погиб, приняв на себя всю мощь удара Белых, а он спасся, потому что был ослеплен и обессилен болью. Но какая польза от его спасения?

Юноша медленно выходит из кухни на крыльцо, спускается во двор и, обойдя дом, направляется в кузницу. Над головой сгущаются черные тучи. Доррин потирает лоб, гадая, какими средствами можно было бы остановить продвижение Белых. Истребив еще некоторое количество новобранцев, этой цели не добиться. Да если такие средства и существуют, что можно сделать за оставшееся время?

Тучи проливаются мелким дождем.

Доррин ныряет в кузницу, поближе к успокаивающему теплу горна и звону молотов. Яррл не просто смастерил новый конденсатор, но и существенно его усовершенствовал. К тому же его умение обращаться с точильным камнем позволило довести до ума все детали зажимного устройства, изготовленные не из черного железа.

– Я тут подумал, Доррин... – начинает старый кузнец, положив молот на наковальню.

– Что еще я мог сделать проще? – усмехается юноша.

– Не то чтобы проще, да сейчас и не до того... но вот если выпадет случай построить еще корабль... Фурс подсказал мне одну идею, по-моему, интересную. Берешь два кольца, одно побольше, другое поменьше, края вроде как фланцуешь, а между ними помещаешь металлические шарики. Само собой, в смазке. Так вот, ежели смастерить такую штуковину из черного железа и вставить ось вала во внутреннее кольцо.....

– Понятно, – кивает Доррин. – Но как нам сделать настоящие шарики? Они ведь должны быть безупречной формы.

– С маленькими не получится, но если сделать их побольше...

– А почему обязательно шары? – продолжает размышлять вслух Доррин. – Что, если нарезать круглый железный прут на цилиндрики, обработать их на точильном камне да отшлифовать?

– Да, это проще, чем делать шары, а получиться может не хуже, – соглашается Яррл. – А теперь посмотри, что я придумал насчет сцепления. Зубья на шестеренках должны быть расположены под другим углом, вот так. Тогда и заклинивать не будет.

Доррину хочется хлопнуть себя по лбу – как он сам не додумался! И скольких ошибок мог бы избежать, заручившись помощью Яррла раньше...

Детали зажимного устройства поблескивают на огнеупорных кирпичах.

– Ты их еще и отполировал?

– Самую малость.

Яррл зевает, и юноша замечает круги под его глазами.

– Ты устал.

– Ничего, успею еще отдохнуть. Нам с пареньками нужно еще погрузить в фургон все эти штуковины, да и инструменты тоже. До утра осталось всего ничего.

До утра – и до появления Белых.

Перед глазами Доррина вновь встают столбы черного дыма и огненные шары. Чем огненный шар отличается от фейерверка? Мог бы он смастерить... хм, что-то вроде фейерверка, только чтобы вся его сила уходила в тонкую трубку из черного железа?

Он берется за щипцы и достает не пошедшую в дело трубку. Если сделать ее длиннее и уже, а на конце устроить раструб...

– Смотри, Ваос, какой у него взгляд, – шепчет Яррл подмастерью. – Наверняка что-то придумал.

Доррин опускает заготовку в горн. Время до утра еще есть, а отдохнуть – тут Яррл прав – можно будет и попозже.

CLIV

В сером предрассветном сумраке Доррин поворачивается в седле и оглядывается на дом, сарай, оборонительный завал и пепелище на месте домика Риалы. Грядки уже пусты: все травы срезаны, уложены в мешки и погружены на повозку. На юго-востоке к небу поднимаются столбы дыма – там, на краю долины, разбит лагерь Белых.

Повозка Лидрал едет первой, сразу за Рейсой и Доррином. Ваос сидит рядом с Лидрал, не выпуская рукояти меча, который, как надеется Доррин, пареньку не придется пустить в ход. Кадара лежит в повозке среди мешков с травами и некоторых Дорриновых поделок, годных на продажу.

За всадниками катит фургон. Правит Петра, а рядом с ней сидит Мерга. Обе женщины вооружены мечами. В фургоне, помимо кузнечных инструментов, трех небольших бочонков и точильного камня, везут Риллу, Фризу и Рика. Целительница тихонько разговаривает с девочкой и мальчонкой. Замыкают колонну Пергун и Яррл – верхами.

Черная пелена застилает взор Доррина, и он вцепляется в посох, а потом, выпрямившись в седле, заставляет себя думать о травах, о горьком, целительном вкусе бринна.

– Рейса, – тихонько окликает он женщину.

– Да?

– На меня опять накатило. Это пройдет, но сейчас я ничего не вижу.

– Ну, пока и смотреть не на что. Дорога впереди ровная.

Юноша направляет кобылу вперед, держась рядом с Рейсой.

– Как ты думаешь, мы кого-нибудь повстречаем в такую рань? – слышится голос Ваоса.

– Надеюсь, что нет, – отвечает Лидрал. – Но в наше время надо быть готовым ко всему.

– А что будет с Дью?

– Не знаю. От Клета почти ничего не осталось: его сожгли и разрушили. Но Спидлар, если верить беженцам, Совет оставил без сопротивления. Белые убивают не всех подряд, а лишь тех, кто противится им или был связан с прежней властью, осмелившейся не покориться им. Купцов, чиновников, синих стражей. Большинство же простых жителей Спидлара никто не тронул.

– Так почему же столько народу пустилось в бегство? – удивляется Ваос.

– Потому, что никто толком не знает, чего ждать от Белых. В своих владениях они поддерживают мир, искореняют преступность и даже борются с нищетой. Говорят, по их повелению Элпарту уже начали отстраивать заново. Но малейшую попытку сопротивления они подавляют со страшной жестокостью, и это пугает. Белые не прощают непокорства.

– Поэтому нам и приходится бежать?

– Да. Доррин и Кадара, Рейса, Яррл и я – мы все выступали против Белых. А Доррин нанес им такой урон, как никто другой.

– И они убили бы нас за то, что мы ему помогали?

– Это уж точно.

Ваос сжимает пальцы на рукояти меча.

Доррин едет молча, стараясь сосредоточиться на том, что имеет гармоническую природу, – травах, целительстве, кузнечном деле... и Лидрал. Когда они проезжают поворот к тележной мастерской Гонсара, черная завеса спадает, и ему становится легче дышать.

Они поднимаются на пологий холм, последний перед мостом через реку Вайль, и тут желудок Доррина сжимается.

У моста дорогу преграждает кучка мужчин и женщин с дубинками и вилами. Старики и дети сбились в кучку за обочиной.

– Неприятности, – произносит сквозь зубы Рейса.

– Мне бы не хотелось вступать в стычку, – бормочет Доррин, потирая лоб, а потом раненое плечо.

Перегородившие дорогу люди, угрожающе подняв дубинки и вилы, направляются навстречу всадникам и повозкам.

– У них есть еда! Лошади!

– Проклятые торгаши! Довели нас до беды и бегут! Пусть раскошеливаются!

– Ишь гордые какие... они Белых признавать не хотели, а страдать теперь нам!

Рейса обматывает поводья вокруг культи и берется левой рукой за рукоять меча.

– Я попробую с ними поговорить, – с этими словами Доррин неторопливо направляет Меривен вниз по склону, навстречу крестьянам.

– Ну мы ему зададим!..

– Отольются наши слезы!..

Доррин останавливается примерно в трех родах от толпы. Луков он не видит и надеется, что у беженцев их нет.

– Мы были бы благодарны, если бы вы дали нам проехать... – начинает юноша, плохо представляя себе, какие слова могут убедить этих людей.

– Ишь ты.... оне нам, стало быть, благодарны...

– А что... пущай себе едуть. А нам только денежки оставят...

– Ага... да лошадок с бабенками. Нам и те и другие сгодятся...

Выждав момент, Доррин поднимает посох и оборачивает свет вокруг себя и Меривен.

– Э... торгаш-то исчез!

– Да это колдун!

Доррин направляет Меривен вперед и наносит первый удар посохом. Раздается крик.

За первым ударом сыплются другие.

– Хватай чародея... бей!

– Как его схватишь? Его ж не видно!

Стук копыт возвещает о приближении еще двух всадников.

– Эва, с мечами скачут!

– Бежим!

– Стоять!

– Сам стой, коли подыхать охота!

– Было бы за что голову класть...

Убрав световой заслон, Доррин видит подъехавших к нему Рейсу и Яррла. Крестьяне разбежались. Один из них, прижимая к груди ушибленную руку, плюет в сторону проезжающих, остальные смотрят с нескрываемой ненавистью, но приблизиться к дороге и заступить им путь больше никто не решается. Голова Доррина болит, но это терпимо. Главное – он не лишился зрения.

– Неплохо у тебя получилось, – говорит Яррл. – Я думал, так только маги могут.

– Да я тоже в своем роде маг, – сознается Доррин. – Только плохонький.

Яррл держится в седле на удивление уверенно, а меч носит так, словно с ним родился. Доррину остается лишь дивиться собственной недальновидности: он и представить себе не мог, каким грозным бойцом может оказаться этот добродушный ворчун.

Пока фургон пересекает мост, Доррин и Рейса держатся позади, но затем снова пристраиваются в голове колонны.

– А старый Яррл часом не был раньше солдатом? – спрашивает Ваос, когда Доррин проезжает мимо.

– Он на сей счет и словом не обмолвился, – отвечает юноша. – Посмотришь, так кажется, что был, но коли не хочет рассказывать, так на то его воля.

Улицы Дью пусты. Все окна – даже окна «Рыжего Льва» – закрыты ставнями, а двери «Пивной Кружки» еще и крест-накрест заколочены досками.

Стук копыт и колес эхом разносится по ведущей в порт дороге, что в конце концов упирается в баррикаду, сложенную перед конторой Тирела из бревен, досок и бочек.

– Эй, Тирел! – кричит Доррин.

Одно из выходящих на дорогу окон открывается.

– Я тебя вчера ждал. Боялся, не напали ли на вас по дороге.

Рваных палаток на склоне близ верфи больше нет.

– Эй! – командует кому-то Тирел. – Откройте проход в завале! Живо, бездельники! Дайте им проехать!

Кто-то из работников сдвигает в сторону щит, сколоченный из толстых досок. Лидрал направляет повозку в образовавшийся проем. Петра с фургоном следует ее примеру.

После того как все оказываются внутри, щит водружается на место. Повозка и фургон катят к причалу, возле которого стоит «Черный Алмаз».

– Мастер Доррин, – с поклоном говорит Тирел, едва юноша спешивается, – у нас хватит угля, чтобы загрузить все эти лари. Только не спрашивай, где мы его раздобыли.

– Сколько времени уйдет на погрузку всего этого и тех механизмов, что остались на складе?

– Ну, до середины дня провозимся.

– А мне надо повозиться с машиной.

Через плечо Тирела Доррин видит Риллу, ведущую своих подопечных к судну, и усмехается: целительница не забыла навьючить их всех мешками.

– На твоем месте я бы поторопился.

– Да уж постараюсь, – отзывается Доррин и направляется к Яррлу. – Погрузкой могут заняться и другие, а нам с тобой надо будет установить конденсатор и новый зажим.

– Хорошая мысль.

– Тирел, пусть твои ребята быстренько перетащат вот те детали на палубу. Положите прямо над машинным отделением.

– А не рванет? А то ведь в прошлый раз чуть...

Доррин вздыхает.

– Потому мы и решили заменить конденсатор и механизм сцепления. Чтобы не вышло, как в прошлый раз. Это надо сделать, иначе мы просто не выйдем из гавани. Я сейчас вернусь, – добавляет он, обращаясь уже к Яррлу.

– А я пригляжу за всем этим, – отзывается старый кузнец.

Поднявшись на борт, Доррин осматривает незаконченные перегородки и подзывает Пергуна, притащившего на корабль бочонок с зерном.

– Можешь разгородить отсеки к середине дня? Времени у нас в обрез.

– Так, чтобы все было как положено, – это вряд ли, – отвечает Пергун, почесав затылок. – Но более-менее пригодные загородки поставлю.

– Делай что можешь, а потом загружай лошадей. Наверное, стоит завязать им глаза. Одно стойло оставь для Меривен. Остальное, кроме некоторых кузнечных инструментов, погрузят Тиреловы ребята.

– А твои волшебные штуковины?

– Ими сам займусь. Кажется, я знаю, как их разложить.

– Не нравится мне, как ты выглядишь, мастер Доррин, – бормочет Пергун, поежившись.

Юноша хмурится: вполне возможно, он и впрямь выглядит не лучшим образом. А все потому, что постоянно размышляет о возможности посчитаться с тем Белым негодяем – Джеслек его зовут, что ли? – который мучил Лидрал.

Вернувшись на берег, он спешит к Тирелову складу, где в углу находятся ванна и бочки. Ему кажется, что лучше было бы добавить воды и замесить лепешку, а потом ее истолочь, но у него вряд ли хватит времени на просушку. Остается надеяться, что все составы подобраны правильно и порошки были равномерно размешаны. Их остается только засыпать в зарядные полости ракет и снабдить запалами. Один за другим Доррин заполняет три снаряда. Хоть он и замечает стоящую в тени фигуру, однако не оборачивается, пока работа не закончена.

– Хочешь тоже стать героем, как Рейса? – спрашивает Яррл.

– Предпочел бы обойтись без этого.

– Помощь нужна?

– Вообще-то не помешала бы, но мне кажется, лучше будет, если я займусь этим в одиночку. Мне не поставить заслон невидимости для кого-нибудь еще, – Доррин вкладывает в одну седельную суму маленькие ракеты, а в другую – переносной держатель.

– Как дела со сцеплением?

– Думаю, все в порядке. А заменить трубы да конденсатор было и вовсе плевым делом.

Доррин качает головой. Пожалуй, обратись он к Яррлу пораньше, машина была бы доведена до ума уже давно.

– Ты еще всему выучишься, – добродушно обнадеживает Яррл. – Взгляни.

Доррин поднимается на борт и, спустившись к машине, убеждается, что все и впрямь сделано отменно. Пожалуй лучше, чем сделал бы он сам.

– Мне надо было сразу обратиться к тебе, – уныло бормочет юноша.

– Так ведь мне бы этого в жизни не придумать, – отзывается Яррл. – Когда вижу, сразу ясно, что да как должно работать, но... – он пожимает плечами.

– Тьма! – восклицает Доррин, заметив, что уже середина утра. – Мне пора.

– Удачи.

«Разумно ли я поступаю? – спрашивает себя юноша. – Вряд ли. Есть ли у меня надежда на успех? Слабая. А вот могу ли я поступить иначе? После всего, случившегося с Лидрал, Кадарой и Бридом? Конечно же, нет!»

Выведя Меривен, Доррин дожидается появления у фургона Лидрал и подходит к ней. При виде оседланной кобылы и вставленного в держатель посоха плечи женщины обвисают.

– Что ты задумал? Может, хватит? Неужто ты хочешь остаться слепым до конца дней, как Креслин?

– Я не ослепну, – уверяет юноша, обнимая ее. – Во всяком случае, если все будет как задумано. А если ослепну, то ненадолго.

– А если ты погибнешь? – Лидрал отступает на шаг, не утирая струящихся по щекам слез.

– Я в долгу перед многими людьми, – говорит Доррин, указывая на «Черный Алмаз». – Слишком многие заплатили за это жизнью. Если понадобится, Яррл сможет меня заменить. А я должен отдать долги.

– Таковы мужчины. Ты отдашь долги и оставишь меня одну.

– У меня нет другого выхода.

– Знаю, – она касается губами его щеки. – Но я не обязана этому радоваться.

Они снова обнимаются, и тут, словно по сигналу, появляются Тирел и Яррл.

– Если я не вернусь до появления здесь Белых, значит, не вернусь вовсе, – говорит Доррин. – Отведите корабль на Отшельничий и попробуйте найти убежище там. Если вам откажут, плывите в Хамор.

– Боюсь, без тебя нам такой путь не осилить, – замечает Тирел.

– Я постараюсь вернуться.

– Ты не старайся, – грубовато ворчит Яррл, – а просто делай свое дело как надо и возвращайся.

Они открывают проем, и юноша едет обратно по тем же гулким, пустым улицам. На них по-прежнему ни души, хотя у некоторых домов все же дымят трубы. У моста Доррин ограждает себя и Меривен щитом невидимости и продолжает путь, ориентируясь с помощью чувств.

Ветерок несет с юга слабый запах гари. Юноша улавливает отдельные признаки окружающего его вещественного мира: приглушенную черноту предметов, скрытых в его седельных сумах, гармоническую основательность посоха и наползающий на юго-восточные холмы белесый туман.

Беженцы, пытавшиеся преградить им дорогу, уже давно ушли, но Доррин все равно старается пересечь мост как можно тише. Правда, цокота копыт Меривен не скрыть, но никто так и не появляется, и он беспрепятственно едет дальше – мимо мастерской Гонсара и мимо собственного дома. Наконец, когда белое марево начинает ощущаться совсем близко, он останавливается в выемке между двумя невысокими холмами.

Когда Доррин приближается к невидимому жару хаоса, мимо него пробегают трое – один из них хромает, и лицо его окровавлено. Они удирают со всех ног, хотя за ними никто не гонится.

Как и предполагал Доррин, Белая рать устроила дневной привал. Всего лишь два холма, один пологий, другой малость покруче, отделяют его от солдат и палаток под вьющимися белыми стягами.

В лощине между холмами юноша спешивается и привязывает Меривен к кусту позади заброшенной пастушьей хижины. Здесь еще пахнет овцами, но сами пастухи давно унесли ноги. И угнали своих животных.

Вздохнув, юноша вспоминает слова Кадары: «Ты не трус, ты просто не нашел для себя того, за что стоит сражаться. Ни я, ни Лидрал, ни Отшельничий...»

И правда, за что же он идет в бой? Ведь Отшельничьему его машины не милее, чем Белым.

Рука его сжимает рукоять, к которой крепится трубка из черного железа со вставленным в нее снарядом, начиненным порошком для фейерверков. Положив другой такой же снаряд в карман, он закрывает суму и, оставив посох в держателе, начинает подниматься по склону. Ему удается, не запыхавшись, перевалить гребень, спуститься и подняться на второй холм. Оттуда, стараясь не производить шума, юноша спускается прямо ко вражескому лагерю и скользит мимо солдат. Свет по-прежнему огибает его, и он остается невидимым в самой гуще врагов, любой из которых способен снести ему голову одним ударом меча. Наконец средоточие хаоса начинает ощущаться всего в дюжине родов перед ним, на вершине холма. Двинувшись туда, Доррин слышит свои шаги на утоптанной глине и торопливо сходит на придорожную траву. Еще немного – и он подходит к командной палатке Белых. Изнутри доносятся голоса:

– ...приготовиться... переход не слишком долгий... все внимание на ту усадьбу! Ту, вокруг которой засека из срубленных кустов, там еще рядом остов сожженного домишки... Ничего не поджигать – Высший Маг желает осмотреть это место...

Доррин усмехается: похоже, Белые высоко оценивают его скромную персону. Спустя несколько мгновений его чувства различают среди клубящегося облака хаоса несколько уплотнений, одно из которых подобно могучему, уходящему к небесам смерчу. Рядом кружат и другие белые вихри, но они ничтожно малы и слабы в сравнении с тем воплощением хаоса, какое представляет собой Высший Маг. Проклятый злодей Джеслек.

Доррин делает еще шаг, удивляясь тому, как вообще ему удалось подобраться так близко и не оказаться обнаруженным.

– Смотрите... там!

– Световой щит!

Доррин опускает щит и направляет свое пусковое устройство на светловолосого человека, указывающего пальцем в его сторону.

Мимо, обдав его ухо жаром, с шипением пролетает огненная стрела, но юноша щелкает огнивом, и заряд ракеты из черной стали воспламеняется.

Миг – и черная, скованная гармонией сталь ударяет в самое сердце красно-белого свечения. Взрыв разносит палатку в клочья, разметав чародеев и воинских командиров в стороны, словно мусор.

Доррин шатается. Налетевший ветер треплет обрывки парусины, оставшиеся на шесте палатки. Склон холма сотрясают громовые удары.

– Джеслек! Джеслек! – лагерь Белых оглашают громкие крики. В поднявшейся панике на юношу не обращают внимания, но он, понимая, что это долго не продлится, вновь облачается в плащ невидимости и поворачивает назад. Исчезновение хаотического смерча, который составлял самую суть Джеслека, вызвало настоящую бурю. Доррину приходится возвращаться под ледяным дождем и сшибающим с ног ветром.

В лощине за холмами он бросает световой щит, удерживать который у него уже нет сил, и спешит туда, где привязал Меривен. Внутри он холоден, подобно ледяному дождю, что хлещет с небес, ибо у него нет никаких иллюзий относительно содеянного. Создав орудие разрушения, он уничтожил источник заразы, но поступил так из личной мести, не имея надежды спасти Спидлар или хотя бы Дью. Смерть Высшего Мага едва ли помешает Белым разорить город и покорить весь Кандар к востоку от Закатных Отрогов.

Покачав головой, Доррин дрожащими руками отвязывает кобылу и пытается забраться в седло. Первая попытка не удается: он слишком ослаб, и голову периодически пронзает боль. Но в конце концов ему удается сесть верхом и направить Меривен к дороге.