Потустороннее в Ермолаево

Процессия довольно скоро завернула в сторону и скрылась из вида. Анна метнулась к дверям, собираясь проследить за женщинами, но увидев кику, передумала. Та сидела на полу у порожка, проворно сплетая веревочку в длинную косицу да бурча что-то неразборчивое под нос. На Анну кика не глянула, нарочно повернулась боком, будто пряча свою работу. Анна не решилась заговорить с бабкиной помощницей, поостереглась, вернулась назад в комнатку. И так и не дождавшись возвращения бабы Они, легла.

За завтраком бабка выставила перед гостьей огромный золотистый омлет. Принесла солёных бочковых помидорчиков, нарезала толстыми ломтями свежайшую булку и пригласила Анну откушать скромного угощения.

– Ешь, деточка, набирайся здоровьичка. Вы, городские, такие худющие все.

Сама устроилась напротив, подпёрла щёку сухоньким кулачком.

Нос у бабки вымазан был чем-то чёрным. Анна хотела сказать про то, но постеснялась. Вместо неё это сделала кика: выскочила из пустоты, протянула бабке платочек, указала на нос, чтобы та подтёрла грязь.

– От сажи след остался, – баба Оня промокнула лицо, поправила косынку. – Мы, Аннушка, нынче ночью с соседками обряд провели, по деревне прошли, дорогу бУку перекрыли. А кикуша веревочку сплела, узелков защитных по ней навязала. Теперь возле наших домов спокойно будет. Не сунется сюда незваный гость.

На вопросы Анны только улыбнулась и махнула рукой, переведя разговор на другое.

Следующие дни выдались морозные да метельные. От выпавшего снега волшебно преобразилась деревня, посветлели вечера.

– Не соврали приметы! – радовалась бабка. – На Андрея Зимнего наши к колодцу ходили – слушать. Сильно шумела вода, скорые вьюги сулила. Вот и сбылось. И это только начало, теперь пойдёт заметать!

Анна помогла расчистить двор, накатала огромных шаров – собралась лепить снеговика. Она и шапку для него присмотрела в сарайчике. И длинную шишку для носа. На глаза наметила пустить угольки. Вот только собрать снеговика не получалось, не хватало силы приподнять шары. Пришлось идти в дом, узнавать у бабки про соседей – не согласится ли кто-нибудь помочь? Только не понадобилась помощь – пока Анна с бабкой разговаривала, снеговик составился сам! Даже ноги у него появились, даже руки в узорчатых варежках! И улыбка растянулась из маленьких угольков. Так и стоял возле калитки – большой да весёлый, озорно сдвинув на макушку дырявое ведро.

– Это тебе суседко помог, деточка. Понравилась ему твоя забава – снежную бабу слепить. Вот я тебе мисочку каши дам. Ты отнеси в чуланчик, оставь в уголке. Поблагодарить надо за помощь хозяина.

Анна так и сделала, а у снеговика после этого добавился на шее дырявый вязаный шарф.

Не забывала Анна и про своё «снадобье», уже две ночи подряд выставляла под лунный свет бутылочку для оберега. Перед третьим разом, днём, вышла пройтись по деревне. Баба Оня с кикой пельмешки лепить затеяли, а Анну подышать отправили, узнать предстоящую погоду.

– Ты примечай дымЫ-то, – велела бабка. – Если волоком стелиться станут, то к ненастью скорому, тогда морозец спадёт и потеплеет немного. А если вверх, в небо потянутся – к стуже лютой.

Разглядывала Анна крыши, смотрела как столбом из труб поднимается дым, да и вспомнила вдруг про странный дом на окраине и старуху, что повстречала в день приезда.

Интересно, кто она? Почему не топила печь в такой мороз? Может тоже из этих… Потусторонних? Надо будет не забыть у бабы Они узнать, – решила Анна, а сама пошла потихоньку в сторону леса.

Под ногами похрупывал снег – белейший, невесомый, пушистый. Такой аппетитный, что Анна черпнула горсть, осторожно пригубила, пробуя на вкус.

Хорошо ей было у бабы Они. Спокойно да удивительно! Привычная жизнь с мнимыми заботами и скоростным темпом осталась словно в другом мире. Где-то далеко-далеко. И к ней не хотелось возвращаться.

Поселиться бы в Ермолаево! – вдруг подумала Анна. Жить неспешно. Найти работу на удалёнке. Гулять по лесу, каждый день гулять! Научиться разбираться в грибах, изучить травы, купить себе крутой фотоаппарат и заделаться блогером. Рассказывать всем желающим про жизнь в глубинке, снимать интересные видеосюжеты…

Только вот не надоест? Не наскучит ли? До города далеко, каждый раз не наездишься. Смогла бы она? Не пожалела?..

Непонятное странное смятение охватило девушку, даже отчего-то испортилось настроение. Вроде бы простой вопрос, а ответить на него трудно, страшно принять решение, которое может изменить устоявшуюся жизнь.

Незаметно подошла Анна к окраине. Старый домишко завален был снегом по самую крышу. И дыма из трубы не было, как и в прошлый раз.

А перед калиткой сейчас стояли двое – та самая старуха и дед. Неопрятный, нечесаный, какой-то замшелый. Борода топорщилась сосульками, росла чуть не от самых бровей. Глаза сквозь неё жёлтым светились – колючие, злые.

Потянулся дед к Анне, навёл на неё кривой палец с длинным скрученным ногтем и спрашивает:

– Что решила, девка? Будешь переезжать али нет?

И сразу пусто так, нехорошо сделалось внутри! Сжалось всё, заледенело словно.

А дед заскрипел довольно, оскалился. И бабка вслед за ним повизгивать принялась.

Отшатнулась от них Анна, побежала обратно. А перед глазами всё дедова рука пальцем грозит да в ушах голос его противный не смолкает:

– Будешь-будешь-будешь?..

Баба Оня лишь глянула на гостью свою – сразу смекнула, что неладно с ней что-то. Подступила с расспросами, и Анна рассказала ей про противного деда. Только про вопрос его смолчала.

– Что за дед, Аннушка? Как выглядел? Обращался к тебе? Спрашивал что?

Анна через силу кивнула.

– Что спрашивал, деточка, скажи мне скорее!

Анна бы и рада сказать, да не идут с языка слова! Стучит в голове вопрос, бесконечное число раз повторяется, а выговорить его не получается!

Бабка к печи кинулась, открыла нижнюю заслонку, пошуровала кочергой, и выкатился оттуда уголёк. Она его берестой из корзинки подхватила и к Анне.

Стала берестой над головой её водить да начитывать что-то. Слова все непонятные, неразборчивые. Вроде скороговорки. Анна и не пыталась их разобрать. Будто не в себе сидела. В голове только один вопрос и бился, да перед глазами ухмылялся мерзкий дед.

После бабкиной ворожбы полегчало немного, с трудом, но смогла произнести Анна слова вопроса.

Баба Оня слова те будто поймала – ловко руками схлопнула у Анны перед лицом и опять к печи. Склонилась над горящими полешками, над веселым огнём, и из рук будто сбросила что-то на них.

Ох и взвился огонь! Загудел, полыхнул синими искрами!

И далёкий голос так разочарованно, так дико взвыл напоследок:

– Одолела!.. Сильна-а-а!.. Одолела-а-а-а…

Почти сразу отпустило Анну, исчезла тяжесть, что плитой давила на грудь. Легко ей стало, свободно! И вопрос больше не донимал, и деда видеть перестала. Вздохнула она глубоко и расплакалась от облегчения, от запоздалого страха.

– Где ж ты бука повстречала, Аннушка? – встревоженно принялась расспрашивать баба Оня. – Мы ж перекрыли всё. Дорогу ему замкнули.

Анна и рассказала про домишко на окраине и про чуднУю бабку.

– На опушке дом? На выходе к лесу? – нахмурилась баба Оня. – Он давно заброшенный стоит. Не живёт в нём никто!

– Дом похож на заброшенный, – согласилась Анна. – Вот только непонятную бабку я там уже второй раз видела. Когда гуляла в день приезда, и сегодня.

– Может, она не в доме живет? Со стороны пришла? – допытывала баба Оня.

– Не знаю. Сегодня она с буком перед двором стояла, а в прошлый раз наоборот – из-за забора за мной следила. Со двора.

– Следила?

Анна кивнула.

– Она потом как-то сразу исчезла. Я ещё подумала, что она… Ну, не совсем нормальная. Одежду оставила, а сама ушла.

Баба Оня слушала Анну и всё больше мрачнела.

– Вот ведь угораздило! Выходит, почти в самой деревне, на виду, обосновалась неизвестная нечисть. Я сейчас к соседям сбегаю, поделюсь новостью. А ты поешь – пельмешки в печи томятся. В чугунке. Сама достанешь?

– Достану.

Неудобно было хозяйничать в чужом доме. Но раз бабка разрешила…

Анна с аппетитом поела распаренные в масле пельмени. Прибрала за собой посуду, вытерла стол, подмела. После поставила чайник, стала искать заварку на полочке. Занималась сама – кика ей не помогала.

Баба Оня вернулась задумчивая, тихая. На молчаливый вопрос Анны лишь махнула рукой.

– Пока без новостей. Мы с девчатами прошлись туда. Посмотрели издали, мельком. Будто не знаем ничего. Дом тёмный стоит. На снегу возле калитки снег не утоптан. Завтра поутру основательней проверим. Тогда и решим, как дальше быть.

– Может, к дому бездомная бабка прибилась? И скрывается. Чтобы не прогнали?

– И бука её не тронул, только разговоры разговаривал? Быть такого не может.

Баба Оня подошла к печи, поворошила угли.

– Поела пельмешек?

– Спасибо. Было очень вкусно!

– Давай теперь чайку попьём. Замёрзла я что-то. И кости ломит – верный знак, что погода меняться станет. Ты бутылку выставить не забудь. В третий раз-то. Нынче ещё луна выйдет.

Позже, пристроив бутылочку на ступенях, Анна залюбовалась луной – такая та висела сочная, золотая. Вокруг неё лёгкой кисеёй колыхалась красноватая дымка. Со стороны леса, далеко-далеко небо словно потяжелело, наполнилось мглой – то подползали к деревеньке густые снеговые тучи. Зрелище было завораживающее. Проникнувшись прелестью морозной ночи, Анна немного постояла на крыльце, постаралась отложить в памяти открывшуюся перед ней картину. А когда зашла в дом, баба Оня снова заговорила про оберег.

– Завтра соберёшь его, наполнишь бутылочку, Ты уже присмотрела место? Где-то в доме выбери и спрячь. На улице нельзя. Уедешь к себе, а бутылочка здесь останется, целая и сохранная. На расстоянии тебя оберегать и поддерживать станет.

– А ваша кика… Она ж точно увидит. От неё разве спрячешь.

– То не страшно. Кика охранять её примется, оберегать. Для того к дому и приставлена.

Баба Оня сидела возле печи, рукодельничала. На коленях раскинулось широкое вязаное полотно.

– Не те глаза уже стали! Плохо смотрят, а рукам охота вязать. Вот и вожусь с шалью который месяц. Никак до ума не доведу.

Она примолкла, пересчитывая петли, после рассмеялась тихонечко.

– Мне ведь кикуша довязала её. Постаралась для хозяйки. Так я не оставила, распустила. Самой охота доделать, люблю я это занятие.

– А у меня не получается, – призналась Анна. – Считается, что вязание успокаивает. Я же наоборот, раздражаюсь, в петлях путаюсь. Слишком монотонная работа.

– Ничего. Какие твои годы, научишься. Шла бы спать, Аннушка. Да и я, пожалуй, отправлюсь. Завтра трудный день будет.

– Из-за оберега?

– Да ну! Из-за дома того… Неизвестно, что там обосновалось-то, как выводить придётся. Выспаться мне нужно. Набраться сил.

4

Поутру погода испортилась – повалил снег, закружили по дороге лёгкие вихри.

Анна ещё завтракала, а бабка уже собралась, положила перед ней бумажку.

– Пойду я. А ты, Аннушка, бутылку собери. Я тебе тут написала слова, что сказать нужно. После того, как пробку воском запечатаешь. Всё поняла?

– Я с вами хочу! Можно?

– Зачем, деточка? Опасно это. Или позабыла каков бУка?

– Я в стороне постою. Мешать не стану. Очень уж любопытно!

– Тебе оберег закончить нужно. Им займись.

– Я всё равно пойду! За вами следом.

– Вот ведь настырная! Мало тебе было прошлого раза? Смотри, не пожалей после. Одевайся, раз решила. Я на улице ждать стану.

На улице подле бабы Они стояли «девчата» – две женщины лет за пятьдесят, укутанные в платки по самые глаза.

Та, что пониже, упитанная и крепкая, назвалась Матрёшей. Высокая и худая представилась Тосей.

Обе, не таясь, разглядывали Анну. Одна с благосклонной улыбкой, вторая с откровенным неодобрением.

– Ты зачем девчонку с собой тащишь? – недовольно буркнула высокая Тося. – Приманкой будет?

– Да ладно тебе! Пусть идёт. Премудростям научается, – милостиво разрешила Матрёша.

Анна хотела огрызнуться, но смолчала. Решительно пошла за всеми по утоптанной тропе.

Прежде чем войти в калитку, достала Тося мешочек. Черпнула из него горсть сухого порошка, обсыпала всех с головы до ног. От неожиданности Анна вдохнула душистую колкую пыль и раскашлялась до слёз.

– Сейчас пройдёт. – баба Оня участливо постучала Анну по спине. – Это материнка толчёная, чтобы не почуяла нас неизвестная жиличка раньше времени. Мы теперь для неё вроде как невидимые сделались. Так с ней проще справиться.

Повернувшись к Тосе, она попеняла сердито:

– Предупреждать надо! Чуть девчоночку не напугала.

– Девчоночка знала, куда шла. Пускай теперь приноравливается!

– Всё-таки вредная ты, Таисия!

– Уж какая есть!

– Хватит вам уже, давайте делом займёмся, – перебила Матрёша. – Пошли в дом. Аня, ты ступай в серединке, за Оней сразу. Идти старайся след в след. Не выбивайся в сторону. Поняла?

Анна кивнула, и процессия медленно двинулась к крыльцу.

Дверь была приоткрыта. Баба Оня трогать её не стала, с неожиданной ловкостью проскользнула в неширокий проём. За ней осторожно последовали остальные.

Выстуженные сени вели в небольшую комнатёнку – полупустую, грязную и очень холодную. Развалившаяся печь выступала из угла, на боку валялась табуретка, а больше ничего здесь и не было, разве что обильные заросли паутины повсюду. Бормоча себе под нос, баба Оня двинулась к замызганному окошку. Тося высматривала что-то на потолке, водила над головой руками, шептала. Матрёша же опустилась на колени, пригнулась к самому полу и стала по собачьи принюхиваться. Зрелище было жутковатое. Анна невольно подумала, что тётка и сама сейчас смахивает на нечисть. Матрёша нюхала и нюхала, и, наконец, махнула рукой в угол, что напротив печи. Там, плотно пригнанная к доскам, находилась ляда, закрывающая вход в подвал. Открывать её не стали – Тося не позволила. Она рассматривала что-то на полу и вдруг нагнулась, подняла то ли нитку, то ли шерстинку. Поднесла близко к глазам, тоже понюхала зачем-то и, обернувшись к остальным, кивнула, указывая на дверь.

Уже на улице, когда отошли подальше от брошенного домишки, Тося положила шерстинку на ладонь бабы Они и объявила торжественно:

– Букарица в подполе прячется. Вот ведь ловко обвела всех нечистая! Прямо под носом гнездо свила.

– Кто это? – Анна первый раз слышала такое прозвание. – Букарица? Она вроде буки?

– Из нечисти персона. Опасна тем, что всё норовит имя выпытать. Через него власть над человеком получает и тогда не отстает.

– Вы это по шерстинке определили? – поразилась Анна.

Тося не ответила. Повернувшись, она смотрела на дом, прикидывая что-то про себя.

– А отчего шерстинка? – продолжила расспросы Анна. – От платка или шали?

– Ты серьёзно или прикидываешься? – Матрёша подпихнула Анну в бок. – Не знаешь, кто такая букарица?

– Откуда мне знать? У вас здесь всё иначе! Другой мир! С домашними духами соседствуете, ведовством занимаетесь.

– Чего ж прилепилась тогда? Зачем пошла с нами?

– Интересно же! Как такое пропустить?

– Эх, девка! Опасный тот интерес, не в куклы ведь играемся, а нечисть отваживаем. Повезло тебе, что Оня знаткая, прогнала бУка. Иначе не стояла бы ты с нами сейчас. Душу бы до донышка выцедил да оболочку пустую оставил.

– И… Что потом?

– А то! Попала бы в дурку. Там, знаешь сколько таких, нечистью обласканных? Лечат их по науке, а толку в том никакого.

– Хорош базарить. – грубовато оборвала подругу Тося. – Действовать пора. Что предпримем?

– Подкурим травой. А как вылезет, сетку накинем, ту, что Оня сплела. Перевяжем да в полынью.

– Туда нельзя. Новые заботы накличем. Её же шуликуны вытащат.

– И то верно. Тогда на перекрестке оставим? Пусть убирается к себе. Там кто-нибудь распутает, освободит.

– А уничтожить её нельзя? – вновь не смогла сдержаться Анна.

– Можно и уничтожить. Да только зачем лишний раз равновесие нарушать? Привлекать внимание иных? Разозлятся. Полезут сюда толпой. Бука вернётся, за куму свою мстить примется.

– Куму?

– Куму. Одного они роду-племени.

– Но вы же от бука защиту поставили!

– Потому, что знали – недалеко где-то шляется. Если тайно придёт, такого наворотит! Мы не расхлебаем.

– Пошли уже отсюда, девчата. – попросила не в меру разговорившихся приятельниц баба Оня. – Скоро нас совсем заметёт. Да и вообще, не для чужих ушей такие разговоры!

Метель и правда усилилась. Ветер бросался снегом, вился рядом, словно хотел подслушать.

– Пошли! – согласилась Тося. – Вернёмся, как стемнеет.

Против ветра идти было сложно. Щёки мгновенно заломило от холода, нос заледенел. Анна прятала лицо в шарфе, но это мало помогало. Руки в перчатках промерзли насквозь. Зима словно насмехалась над ней: «Хотелось тебе снега да мороза? Так получай сполна!»

Всё-равно это лучше, чем сушь и пыль под солнцем! – шмыгая носом, твердила про себя Анна.

Она поотстала, совсем перестала прислушиваться к товаркам. Те же приостановились и весело загомонили с незнакомым дедком.

– Опять девки ведьмачить наладилися? – поддел дед. – Вы осторожнее тама, друг дружку в жаб не обратитя.

– Смотри, договоришься, Семён. Тебя обратим… В таракана!

– Таракан – тварина хорошая. К достатку и благополучию в дому, – хихикнул дед. – Моя старуха вам спасибочки скажет.

– Отстань уже, старый. Дай пройти.

– Ктой-то с вами? – прищурился на подошедшую Анну дед.

– Родня моя, – баба Оня легонечко подтолкнула Анну в спину. – Пойдём мы, Семён. Видишь, совсем замёрзла деточка.

– Я в вечеру загляну, Оня?

– Сегодня не собираемся. Дела!

И отмахнувшись от дедовых расспросов, девчата поспешили дальше.

Уже во дворе у бабы Они долго совещались возле снеговика, а, договорившись о времени встречи, разошлись по домам.

Анна следила за ними через окошко и отогревалась чаем. Кика теперь травяного заварила, с малиной сушёной да смородиновым листом. Такого вкусного и ароматного – не оторваться!

От событий и впечатлений у Анны немного подкруживалась голова и тревожно щемило в груди. Но она даже не думала отступаться, настолько увлекли её происходящие в деревне чудеса.

Весь день баба Оня возилась возле печи, томила в чугуне какие-то травки, просеивала золу, перемешивала её с солью. Выбрав самый большой гвоздь, какое-то время держала его над свечным пламенем. Свеча была необычная – чёрная и толстая. От неё по дому плыл противный сладковатый дух.

Анну же бабка заставила уединиться в комнате, чтобы собрать, наконец, ведьмину бутылку.

– Думай про результат! – напомнила ей вслед. – Про то, что получить хочешь! И слова не забудь сказать, это важно! Да смотри, не оцарапайся, чтобы кровь не попала. Она – связь. Оплошаешь если – крепко привяжет к бутылке, вот как Светку.

Оставшись одна, Анна развязала мешочек, вытряхнула приготовленную начинку. И осторожно начала укладывать внутрь по иголочке, по веточке, по острому шипу. Следом ссыпала ягоды, прикрыла их сверху кусочками перьев. После залила всё уксусом, как баба Оня велела. Крепко притёрла пробку, залепила восковым шариком. И лишь тогда задумалась – где же всё спрятать?

В чуланчике в самом уголке приметила она прошлый раз старую бочку. Настоящую, дубовую, крепкую. В ней помещались черенками вниз лопата, пара мётел и старый ухват. Сама же бочка пристроена была на кирпичах, между которыми зиял небольшой просвет. Туда-то и наметила она припрятать свою бутылку. В чулане никого не оказалось, и Анна без помех довершила начатое. Обернула бутыль для надёжности бумажным полотенчиком и задвинула поглубже к стене.

Не особо верила она в подобную защиту, но попробовать всё же стоило. Вдруг и вправду поможет? И незнакомая Светка перестанет тревожить её сны.

5

Ближе к вечеру подошли девчата. Тося несла в руке небольшой свёрточек. Матрёша держала перед собой железный ящичек, вроде маленькой жаровни.

Оставив скарб у двери и отряхнувшись от снега, тётки прошли в кухоньку, где баба Оня торжественно вручила каждой мешочек со смесью пепла и соли. После собрала в узелок спички, несколько угольков, высушенные кусочки то ли дерева, то ли корней. К ним добавила обожжённый до черноты гвоздь.

Потом велела всем промыть глаза специальным настоем – чтобы букарица морок не навела, старухой перед ними не предстала да мысли не спутала.

– Она что, как-то иначе выглядит? – поёжилась Анна.

– Да, деточка. Истинный облик она скрывает. Меняет обличья поначалу. Показывается только напоследок. Поэтому описать как следует её некому.

– Почему некому?

– Потому что она тех, кому показывается, того! – Тося громко схлопнула ладони, и Анна подпрыгнула на стуле от неожиданности.

– Тося, перестань её пугать. – возмутилась Матрёша. – А то ещё передумает с нами идти.

Брать «на дело» Анну не собирались, да пришлось. Изгоняющих должно было быть чётное число. Двоим точно не справиться, троим нельзя. Четвёртая же из «девчат», Грапа, была нынче в отъезде, отправилась в город к родне, навестить внуков. Так что невольно Анне выпала обязанность поучаствовать в опасном действе.

– Ты, Аннушка, ничему не удивляйся. Молчи. Самодеятельности не проявляй, меня слушай. – поучала её баба Оня. – Как скомандую – «посыпай», так и сделаешь. Поняла?

Анна, чуть замешкавшись, кивнула. Ей вдруг сделалось очень страшно. Ужас скрутил её так сильно, что заныл живот. Как когда-то давно, в опустевшем бабушкином доме, куда мать привезла её на лето. Дом стоял нежилым всего несколько месяцев, но девочка не узнала любимое раньше место. С уходом бабушки дом изменился, как будто в нём затаилось что-то нехорошее. Анне всё время слышались трески, шорохи, скрипы, кашель, смахивающий на смех. Частенько в комнатках раздавался частый топоток, от которого начинало дребезжать стекло на старой мебели. Ночами кто-то плакал под полом, жалобные всхлипы стихали лишь под утро. Анна перестала играть, плохо спала. Мать же не обращала внимание на страхи дочери, её заботили личные переживания и ссора с мужем. К счастью, через неделю родители помирились, и отец забрал их обратно в город.

Наверное, переживания отразились на лице Анны, и баба Оня успокаивающе похлопала её по руке.

– Ничего, справимся. Нам не в первой. Я тебе средство дам… Пожуй его немного да под щекой держи. После уже выплюнешь.

Она погремела баночками и добыла откуда-то маленький белёсый квадратик, чем-то напомнивший Анне кусочек лукума.

– Это корешок ладанника. Верное средство от страха. Возьми, Аннушка. Он поможет.

Корешок оказался мягким, но очень горьким. Рот мгновенно наполнила вязкая слюна, и Анна невольно скривилась.

– Не бойся. Глотай. Сразу полегчает, вот увидишь.

По дороге завернули чуть в сторону, к деду Семёну. Матрёша забежала в скрипучую калитку и почти сразу вернулась, крепко прижимая к себе кошёлку с трепыхающейся внутри курицей.

– Анька, возьми жаровенку. – распорядилась Тося. – Матрёше и то, и другое переть не сподручно.

И хотя приказной тон Анне совершенно не понравился, она не стала спорить и послушно подняла с земли железный ящичек.

Через деревню шли в молчании. Повсюду в окнах горел свет, уютно ложился на снег ровными медовыми прямоугольниками.

Ближе к окраине потемнело. Плотная густая мгла почти полностью скрыла нужный дом.

Перед калиткой баба Оня остановилась и всех зачурала. Потом уже пояснила для Анны:

– Хочу поддержкой чура заручиться. Не любит он бУкову родню, авось подмагнёт. Ты, главное, действуй по плану. Как договаривались.

Тося, как и прошлый раз, обсыпала собравшихся мелким порошком, и маленькая боевая группа, больше не таясь, двинулась к дому.

Первой в приоткрытую дверь пустили возмущённую пеструху.

Курица исчезла в темноте, и вскорости из глубины донеслось громкое квохтанье.

– Заходим. – баба Оня первой шагнула в проём. За нею молча полезли девчата.

В комнате никого не оказалось. Только курица ошалело металась от стены к стене и орала безумолку.

Не обращая на неё внимания, женщины выстроились сбоку от ляды. Приготовились ждать. Замерла и Анна, изо всех сил вглядываясь в темноту.

И всё же она пропустила момент, когда дверца приподнялась. Заметила только, что из-под пола полезла косматая нечёсаная голова. Нечто рогатое грузное вроде снопа на тонких человечьих ногах зашлёпало по полу, задышало с присвистом. Букарица не похожа была ни одно из существ, ранее виденных Анной на книжных картинках. Страшная она была и воняла премерзко – мокрой псиной да старым плесневелым погребом.