Сильванские луны

– Ох, господи, – проговорил Лексий, потому что других слов у него не было. – Я-…

Что он хотел сказать? «Прости меня»? Но за что? Айду, честное слово, ты ведь не был виноват в том, что едва не умер…

Незнакомый голос у него внутри повторил: за что? Может быть, за то, что ты не дал ему знать, что спасся? За то, что позволил своему другу верить, что твоя смерть – на его совести?

Слушать этот голос было выше его сил.

– И… к-каково это? – хрипло спросил Лексий.

– Не знаю, как объяснить, – Рад задумчиво потёр подбородок. – Когда ты закрываешь глаза, ты ведь осознаёшь, что перестаёшь видеть, правда? Здесь… что-то в этом же роде. Поначалу было… неудобно. Первые три ночи почему-то совсем не мог спать. Но потом ничего – привык.

– Не жалеешь?

Лексий произнёс это – и только потом отчётливо понял, что не смог бы придумать вопроса глупее.

Взгляд Рада говорил о том же самом.

– Я теперь не могу жалеть, – напомнил он. – Да даже если бы и мог, что бы это изменило? Ты же знаешь, что это навсегда. Я тоже слышал вашу историю про парня, который убил жену и детей, и ему не помогло, а мне даже убивать-то некого. Тебя вон разве что… – он взглянул на выражение лица гостя и улыбнулся, если только это чересчур осознанное, искусственное движение губ можно было назвать улыбкой. – Да брось. В конце концов, я ведь бесчувственный, а не сумасшедший…

Рад помолчал и добавил:

– Так хотя бы не больно. Знаешь, если уж мне было настолько плохо, что я пошёл на такое… то это точно того стоило.

Лексий молчал: ему нечего было ответить. Рад встал из-за стола, чтобы поправить решётку жаровни.

– Откуда ты вообще здесь взялся? – спросил он без угрозы и без любопытства. – Шпионишь?

Лексий заставил себя разжать стиснувшиеся челюсти. Брось, какое право ты имеешь обижаться – что ещё можно подумать о человеке, тайком пробравшемся в лагерь к врагу?..

– У меня есть разговор, – сказал он, слыша, как гулко бьётся его собственное сердце. – Просьба.

– О, – Рад даже на него не взглянул. – Ещё одна?

Лексий не ожидал такого ответа.

– Прости, что?

Генрих выпрямился и повернулся к нему.

– Ты ведь постоянно о чём-то просишь, – спокойно пояснил он. – Что тебя так удивляет? Или ты уже привык настолько, что не замечаешь? Всё время, что я тебя знаю, ты ждал чего-то от всех вокруг и злился, если не получал того, что хочешь. Да, не припомню, чтобы ты хоть кому-то что-то давал взамен. Может быть, поэтому у тебя так и не заладилось ни с одной из твоих девиц, я удивлён, что госпожа Горн продержалась так долго…

Лексий слушал его, как громом поражённый. Боги, неужели это правда? Но они – они ведь дружили столько лет, так почему он молчал?..

– Ты и меня всё это время воспринимал как должное, – заметил Рад. – Мне иногда хотелось поговорить с тобой об этом, но я так и не решился… Боялся обидеть. Глупо, наверное. Знаешь, я проходил в обручах всего ничего, но и то уже понял, что чувства заставляют людей вести себя как идиоты… Но ты правда был мне очень дорог. Не знаю, почему. Почему люди вообще начинают любить друг друга?

Господи, если бы ты только знал, как ты дорог мне. И если бы я только догадался сказать об этом тогда, когда ты ещё смог бы услышать.

Лексий никак не мог найти слов. Неважно – ком в горле всё равно не дал бы ему произнести ни звука. Вина легла ему на плечи такой невыносимой тяжестью, что он не знал, сколько её удержит. Неужели он в самом деле думал только о себе и видел только себя? Лексий не поверил бы словам Рада, выплюнь он их в запале ссоры, но самым кошмарным было то, что генрих не мог ляпнуть лишнего в гневе. Он говорил то, что думал, вот и всё. То, что думал уже очень давно, а ты и не подозревал…

– Мне-то сейчас уже всё равно, – сказал Рад, – но, может быть, ты станешь лучше обращаться со своими друзьями. Они ведь у тебя есть?..

Он провёл рукой по волосам и буднично осведомился:

– Так о чём ты хотел поговорить?

Соберись, маг. Не дай себе забыть, зачем ты здесь.

– На сей раз дело не во мне, – твёрдо сказал Лексий. – Это касается чёртовых тысяч людей. Рад, пожалуйста, услышь меня, это очень важно, – он перевёл дыхание. – Завтра вы навяжете нам генеральное сражение, ведь правда? Ты командуешь своей степняцкой конницей. Ты можешь повлиять на его исход. Или… сделать так, чтобы боя не случилось вовсе. Я спорю на что угодно, ты сумел бы сказать степнякам что-нибудь такое, чтобы они полыхнули. Регина не сможет вести свою армию в бой, если в ней будет раздор…

Рад слушал его внимательно и бесстрастно.

– Ты предлагаешь мне устроить мятеж? – уточнил он. – Пойти на измену?

Да. Чёрт побери, да, именно об этом я и прошу.

– Пойми, – Лексий поймал себя на том, что в его голосе звучит едва ли не мольба, – если это сражение состоится, жертв будет в разы больше! С обеих сторон! Айду, ты ведь сам знаешь, что то, что вы делаете, неправильно! Сильвана не ваша!

– У вас был выбор. Вам дважды предлагали мир, и вы дважды его отвергли.

Это спокойствие было как стена. Толстая крепостная стена, сплошной камень, холодный, глотающий звук – не докричишься.

Дыши. Просто не забывай дышать, ладно?

– Рад, – сказал Лексий, – мы ведь не враги. Мы с тобой так заигрались в солдатики, что, кажется, оба забыли, кто мы такие. Ты не оттиец. Ты землянин. Ты сам говоришь, что чувства теперь не мешают тебе видеть ясно – так посмотри на всё это со стороны. Ты можешь сделать так, что люди не погибнут. Рад, пожалуйста.

Светлые глаза Рада были серыми, как сталь.

– Я верен своей королеве, – просто ответил он.

Лексий вдруг почувствовал себя кошмарно уставшим.

– Но ты ведь больше её не любишь.

Как же по-дурацки это прозвучало. Словно о девочке в средней школе.

– Ты не понимаешь всей сути, – возразил Рад. – Ты представить себе не можешь, на что это похоже – остаться без чувств. Никто не сможет, пока не попробует сам. Знаешь, что значат эти обручи? Что ты перестаёшь испытывать что бы то ни было. В том числе страх смерти. И всё на свете вдруг мгновенно теряет всякий смысл. Помнишь, ты сам рассказывал мне, как вам объясняли на философии, почему бессмертие сделало бы жизнь совершенно пустой? Если тебе всё равно, умрёшь ты или нет, то ровно с тем же успехом можно не делать вообще ничего. Сесть и сидеть. Потому что ничто больше… не необходимо, понимаешь? Единственный способ продолжать жить – нарочно придумать себе подобие цели. Я решил, что буду служить своей стране. Мне это не в тягость. Я ничего не боюсь и ничего не хочу, и я давал присягу. Поэтому я буду выполнять приказы. Завтрашнее сражение состоится. Если ты боишься за свою жизнь, что более чем понятно, ты всегда можешь дезертировать. Ты прав: мы родились не здесь, и нас ничто не держит на этой войне, кроме нас самих. Тебе не за что будет себя осуждать.

Лексий упустил тот момент, когда чувства захлеснули его с головой и утопили разум.

Он ударил Рада по лицу – вернее, попытался ударить, но в следующую секунду обнаружил себя на полу, задыхающимся от боли и ненависти. Рад ударил без души, вполсилы, вот только пора было наконец найти в себе волю перестать называть его Радом. Это существо украло лицо и голос его друга, и Лексий ещё никогда и никого так не ненавидел. Генрих. Чудовище. Чёртово чудовище с холодным сердцем. Рад никогда не предложил бы ему сбежать, бросив своих. Рад бы никогда-…

– Успокоился? – поинтересовался генрих. – Вот и славно. А теперь ты встанешь и уйдёшь отсюда. Я не забыл, что мы были друзьями, но, если тебя здесь поймают, я не стану тебя выгораживать.

И он протянул ему руку. Как ни в чём ни бывало, протянул ему руку, чтобы помочь подняться.

Лексий хотел было её оттолкнуть, но передумал и принял.

– Если нужно, я отзову одного из караульных, чтобы ты мог выйти, – предложил тот, кто уже не был Радом.

– Спасибо, я сам, – не глядя на него, сказал Лексий.

Он ушёл без прощаний. Тихо опустил за собой полог палатки, оглянулся, не смотрит ли кто, и двинулся к краю лагеря, избегая догорающих костров. Когда дозорные остались позади, и можно было не опасаться, что тебя заметят, он побежал.

Нужно было убраться подальше отсюда, пока Рад не заметил пропажу зачарованного кольца, которое Лексий сумел снять у него с пальца.

Он сделал это не задумываясь, повинуясь минутному порыву и мучительно жгущей злости. Нет уж, милый мой, по-твоему всё равно не получится. По-хорошему или нет, но завтра свою конницу в бой ты не поведёшь.

Когда Лексий добрался до берега, его первой мыслью было бросить кольцо в воду, но он почему-то сдержался и положил его в карман. Звёздная Огнептица у него над головой летела сквозь космос, ущербные луны смотрели вниз, как недобрые улыбки.

Что ж, он хотя бы попытался.

Пора было возвращаться к своим.

Глава шестая: Жемчуг из стекла

Свой берег встретил Лексия мелким, выматывающим душу холодным дождём.

Сильване разбили лагерь у подножия холма, и, кроме него, Лексию некуда было идти. Тучи снова сомкнули ряды, стало ощутимо темнее, под насквозь сырыми ногами всхлипывал грязный снег, и запах дыма, издалека донесённый ветром, совсем как в его первый день в этом мире, почему-то заставил Лексия остро ощутить своё одиночество. Как никогда отчаянно захотелось домой – вот только дома не было. Ни здесь, ни на Земле, нигде.

А потом что-то магнитом притянуло его взгляд, и Лексий увидел звёздочку костра в отдалении от других, чуть выше по склону. Конечно, он знал, чей это костёр.

Он пошёл туда просто потому, что этой ночью ему больше нигде не было места. Потому, что он устал. Это была усталость, похожая на неутолимую жажду – усталость, сжимающая виски и горло, от которой не хочется жить. Он сделал всё, что мог, во всём проиграл и больше не хотел пытаться.

Раскидистая крона одинокой сосны защищала пламя от дождя. У огня сушилась груда деревяшек, чуть дальше под прямым углом лежали два толстых бревна, и Лексий издалека узнал силуэты сидящих на них людей. Элиас смотрел в костёр, подтянув к груди одно колено, Тарни кутался в плащ…

И Лексий вдруг понял, что не сможет больше сделать ни шагу. Что он там, где должен быть, и дальше не пойдёт.

Элиас поднял голову, сощурился, чтобы разглядеть лицо пришельца, скрытое ночью.

– А, это ты, – весело сказал он. – Ну, как там поживают господа оттийцы?

По правилам игры Лексий должен был ответить, но он не смог. У него не было сил ни сострить, ни огрызнуться, не было сил даже попросить его перестать. Когда-то на первом курсе ребята с кафедры скандинавской филологии рассказали ему, что после долгого трудного дня швед скажет о себе: «Jag är helt slut». Дословно это значило что-то вроде «Я закончился», «Я весь вышел» или попросту «Я всё». Так вот, Лексий почувствовал, что он – всё.

Элиас одарил его долгим взглядом и сдержал вздох.

– Иди уже сюда, – сказал он неожиданно мягко. – Не стой там, как неродной.

Лексий опустился рядом с ним на бревно, и Тарни поприветствовал его молчаливой улыбкой, без слов сказавшей: «Я рад, что ты цел». Жеребёнок был слишком милосерден, чтобы добивать его своим «я же говорил», и, в конце концов, Лексий и так сполна получил своё. На что он вообще надеялся?..

Разговаривать не тянуло – только костёр трещал о чём-то своём, но они не понимали. Лексий сидел, обхватив себя руками, и пытался согреться. Элиас потянулся за деревяшкой из лежащей перед ним кучи, пробормотал что-то, и от неё повалил пар.

– И охота тебе тратить жизнь на это полено, – знакомым голосом заметили сумерки.

Элиас даже головы не повернул.

– Холодно, – спокойно объяснил он и подбросил высушенную полешку в костёр.

– Есть новости? – тревожно спросил Тарни.

Ларс вошёл в круг тёплого оранжевого света и шумно плюхнулся на бревно.

– Регина строит переправу выше по течению. Говорят, управится до утра. Оттия явно не хочет затягивать с финалом. Всё действительно случится завтра.

– Восточное крыло успеет подойти? – осведомился Элиас.

– Да, – успокоил Ларс, – они должны быть здесь через несколько часов. Ещё сегодня ночью ждём обоз с припасами и немного подкреплений из Урсула…

Урсул. От того, что́ стоит на кону, темнело в глазах. И завтра. Всё решится уже завтра…

– Я и вы, господа ки-Рины, завтра в числе прочих будем разбираться с оттийскими волшебниками, – продолжил Ларс. – Хотелось бы, конечно, разлучить этого господина Локки с его, то есть нашей, Амалией, но там уж как пойдёт… Танирэ, – он взглянул на Жеребёнка, – главный стратег Крей намерен оставить тебя при себе. Будешь защищать командование.

– Серьёзно? – спросил Тарни. – Он даже сейчас не пустит меня в бой?

Остальные посмотрели на него с удивлением.

Элиас вскинул брови:

– А тебе что, непременно хочется подраться?

Танирэ передёрнул плечами.

– Чего мне точно не хочется, так это трусливо отсиживаться за чужими спинами!..

– Ты – трус? – фыркнул Элиас. – Расскажи кому-нибудь другому. Про́пасть, если Крей велит тебе остаться при нём, значит, там ты принесёшь больше пользы. Сегодня мы все видели, какой хаос начался без Клавдия. Кроту понятно, что Регина попытается первым делом прикончить наших командиров. Обезглавленная армия много не навоюет…

– Трусость – меньшее, из-за чего тебе стоит тревожиться, – невесело улыбнулся Ларс. – Поверь мне, завтра у нас у всех будет более чем достаточно шансов пасть как герои…

Задумываться об этом было так странно. Сидеть здесь и понимать: ты не знаешь, кого из этих людей ещё увидишь завтра вечером. Увидишь ли ты сам завтрашний вечер…

– А вы часом не забыли, что нет большой разницы, умрём ли мы завтра? – беззаботно заявил Элиас. – Не для нас с вами. Мы все слишком много колдовали на этой войне. Если не выгорим в этом проклятом сражении, ждать долго всё равно не придётся. Так что, честное слово, я бы на вашем месте вообще не страдал без толку.

Нечего сказать, утешил так утешил.

Ларс ничего на это не ответил, Тарни плотнее закутался в плащ и стал похож на нахохлившегося воробья. Лексий смотрел в огонь и думал о Раде и его тётьМаше, которую тот вспомнил даже сквозь железо, сковавшее сердце. И ещё почему-то о своей маме, которой он сам, если вдуматься, тоже когда-то очень многое сказал и не сказал… Которую вспоминал ужасно редко, хотя и не генрих.

Какие всё-таки люди нелепые существа.

– Послушайте, – проговорил он хрипло, ни ни кого не глядя, – если кому-то из вас есть что друг другу сказать… или спросить что-то важное… то, наверное, надо сейчас.

Он учился на ошибках. Хотя бы пытался. До чего же непривычно было осознавать, что, если промолчишь сейчас, скоро действительно может стать слишком поздно. Что иногда «слишком поздно» – это следующее утро.

– Ой, началось! – Элиас красноречиво закатил глаза. – Нет уж! Никаких предсмертных речей! Иначе мы наговорим друг другу такого, что завтра точно придётся пойти и пасть смертью храбрых. Чтобы не было стыдно друг другу в глаза смотреть.

– Да будет тебе, – миролюбиво заметил Ларс, – зачем такие крайние меры? Если мы все уцелеем, ты, например, сможешь сколько угодно высмеивать нас за то, какими сентиментальными дурнями мы все выставили себя этой ночью. Как тебе такой угол зрения?

Элиас сделал вид, что тщательно взвешивает его предложение.

– Уговорил, – постановил он. – Идёт. Тогда ты и будешь первым отдуваться. Расскажи-ка мне вот что: той весной, когда Сесилия Бари дала тебе от ворот поворот, ты ведь грустил не из-за неё, правда?

Ларс невесело улыбнулся.

– Не из-за неё, – мягко подтвердил он. – Я думал, ты сам знаешь. А что, есть разница?

Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза, словно молча говорили. И, кажется, пришли к соглашению.

– Ровно никакой, – спокойно сказал Элиас. – Просто было любопытно.

Лексий глядел на друзей и думал, о чём таком хочется их спросить ему самому. Какой вопрос потом будет терзать его всю жизнь, если так навсегда и останется без ответа? Как всегда в такие моменты, первое, что пришло ему в голову, было бессмысленной глупостью. Но, чёрт побери, кто и по какому праву постановил, что глупое не может быть важным?

– Тарни, – сказал он, – мне очень нужно знать: ты точно не переодетая девица?

Танирэ вытаращил на него свои невероятные глаза.

– Что?! Айду! Конечно, нет! – он рассмеялся ошарашенным смехом человека, которому рассказали что-то ужасно дикое. – Боги, только не говори мне, что всё это время ты думал, будто я-…

– Ну, всё не всё, но даже у меня порой возникали сомнения, – невозмутимо вставил Элиас.

– Не слушай их, если они не могут отличить женщину от не-женщины, это их проблемы, – возразил Ларс. – Меня лично волнует другое. Послушай, Тарни, ты что, правда никогда ни с кем не встречался? Ни в школе, ни до, ни после? Вообще-вообще?

Ну конечно. О чём ещё мог спросить Ларс Оттар Халогаланд?

Тарни фыркнул.

– Боги, да что у вас за вопросы!.. – он вздохнул, помедлил и, словно нехотя, признался, – Нет. Никогда, ни с кем. Вообще-вообще.

– Серьёзно? – Элиас казался искренне изумлённым. – А почему? Что за странный обет целомудрия? Да любой здоровый человек в твоём возрасте обязан по крайней мере уметь целоваться с девчонками и втихаря хватать их за колени под столом!

– А почему тебя это так задевает?! – парировал Тарни. – Ты что, мечтал сам за мной приударить?

– Отстань от человека, – вмешался Лексий. – Может, ему просто не нужен кто попало. Вдруг он ждёт любви-звездопада…

– Красивая метафора, – заметил Ларс. – Это откуда-то из Ха’Арди?

Лексий улыбнулся памяти о недостижимо далёком.

– Почти. Есть… один восточный поэт. По имени Аль-Асад…

И тут Элиас, который до этого смотрел на Лексия странным, пристальным взглядом, негромко сказал:

– Ки-Рин, в конце концов, кто ты такой? Мы с тобой оба прекрасно знаем, что ты не из Гелльса.

Это было как гром среди ясного неба. Над костром повисла тишина; дождь, казалось, и тот примолк. Опустив голову, Лексий кожей чувствовал, что остальные смотрят на него.

Что он им солжёт?

Это было одно из тех мгновений, когда время замирает, и ты видишь, что мир даёт тебе шанс самому качнуть чашу весов.

Что он потеряет, если расскажет? Может быть, завтра это всё будет уже неважно.

Лексий поднял голову. Элиас смотрел на него, не отрываясь, и в его зелёных глазах не было ни вызова, ни угрозы – только желание наконец услышать правду, вот и всё.

В конце концов, эти трое – всё, что у тебя есть. Твой мир далеко. Твой учитель умер, твой друг – тоже, твоя невеста осталась где-то в полной дождя и солнца прошлой осени. Они – твои братья, ты сам не заметил, как это случилось, но это так, и сейчас они думают о тебе невесть что и хотят знать, кто ты.

Если бы только Лексий сам знал.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Если вы правда хотите, я расскажу. Вы, скорее всего, не поверите, но обещайте не подавать виду, пока я не закончу, ладно?

Было так странно спустя снова вытаскивать всё это наружу. Сдувать пыль с воспоминаний, раскладывать их по порядку… смотреть, как на чужие. Лексий вспоминал свою историю с самого начала – и на середине понял, что говорит о ком-то другом. Что Алексея Кирина отнесло от него течением, как относит бывших одноклассников, друзей детства, старых знакомых, ли́ца которых ты уже не можешь как следует вспомнить. Я где-то тебя видел, я точно помню, вот только где?..

Они слушали его не перебивая – совсем как Бран когда-то. И так же, как с Браном, под конец рассказа Лексий снял медальон и устало сказал:

– Видите? Вы ведь не словечка не понимаете, правда? Это называется русский язык. А меня, кстати, зовут Алексей. А-лек-сей, честное слово, не так уж и сложно, но этой штуке обязательно надо было всё переврать…

Когда он закончил, они какое-то время сидели молча. Лексий никого не торопил. На самом деле, ему вдруг стало всё равно, что они скажут. Поверят ему или нет, станут ли смеяться… Они хотели правды. Они получили правду. И не его вина, если она оказалась не такой, какой они ждали.

А потом Элиас коротко глухо рассмеялся и сказал:

– Да уж, лучше бы не спрашивал…

– Почему ты молчал? – вполголоса спросил Ларс.

Лексий пожал плечами.

– Не хотел прослыть сумасшедшим.

– И… каково это? Жить в другом мире? – странно зазвеневшим голосом проговорил Тарни. В его чёрных глазах золотились отблески огня.

Лексий всерьёз задумался над его вопросом. Каково это? Ну, поначалу я был в ужасе. В растерянности. В уверенности, что просто брежу, и это всё не всерьёз. А ещё было нелегко привыкнуть жить без электричества и телефонов. Но, знаешь, глупо жаловаться, если вспомнить, что в это время мой друг был бурлаком в Степи. Этот мир был ко мне добр. Не знаю, почему. Мне кажется, я не заслужил.

– Ко всему привыкаешь, – сказал он. – Я нашёл себе занятие. Я нашёл себе вас. Честно, могло быть намного хуже.

– Но ты всё ещё хочешь вернуться домой?

Лексий сам не знал, почему этот вопрос застал его врасплох, но у него словно выбили землю из-под ног. Хочу ли я—..?

– То заклинание, – пояснил Тарни. – Я не знаю, как завтра всё обернётся и… сколько от меня останется, но если вдруг… Послушай, Лексий, если это для тебя важно, если ты до сих пор тоскуешь по дому и хочешь вернуться, то я попробую помочь. Может быть, нам двоим твои чары будут по зубам…

– Троим, – поправил Ларс.

– Эй, – возмутился Элиас, – а я? Честное слово, я первый с радостью помогу этому самозванцу убраться туда, откуда пришёл!

Лексий закрыл глаза.

Он сидел у костра с людьми, которые так любили его, что готовы были отдать по кусочку своей и без того короткой жизни, чтобы ему помочь.

А он-то полагал, что ещё сложнее всё стать просто не может.

На Земле были Пушкин, интернет и чай. Там были Питер, и мама, и другая луна, там он родился и вырос, и этого нельзя было забыть просто так. Тоска, которая всё эти годы занозой сидела у него внутри, никуда не делась.

Но Лексий смотрел на своих друзей и понимал, что согласен жить с ней сколько придётся.

Хочу ли я вернуться? Но как я смогу быть где-то, где нет вас?

Подумать только, а ведь совсем недавно он чувствовал себя таким чудовищно одиноким.

– Спасибо, – сказал он хрипло, потому что это было единственное слово на свете, которое могло вместить хоть каплю того, что переполняло его сейчас. На минуту всё остальное вдруг стало неважно. Дождь, холод, усталость, мокрые ноги… даже завтрашний день, который закончится неизвестно чем. Неважно. Не теперь.

Элиас шумно вздохнул и резко встал – как будто сдерживался до последнего, но больше не смог.

– Но это всё-таки слишком, – сказал он, не обращаясь ни к кому из них в особенности. – Я не могу так сразу-… – он раздражённо тряхнул головой, сделал движение, словно собирался уйти от костра, но передумал. – Знаешь что, Уту? Пойдём-ка со мной. Я всё равно с самого начала собирался сказать тебе пару слов наедине…

Тарни послушно поднялся, и их обоих скрыла промозглая темнота.

Оставшиеся двое какое-то время сидели молча. Лексий грелся и чувствовал странную лёгкость. Неужели это правда случилось? Неужели он взял и отпустил всю эту ложь, которая опутывала его, оберегая и сковывая? В которую он сам, кажется, ненароком успел поверить…

– Так значит, вот что не давало тебе покоя тогда, у меня на даче, – вполголоса сказал Ларс. – Я всё гадал, что не так, а это просто было твоё первое лето…

Зачем он напомнил? Сейчас, холодной ночью на рассвете весны, на пороге будущего, в котором было темно, воспоминание о том лете причинило Лексию боль.

– Ларс, – сказал он, – ты представить не можешь, как я тебе благодарен. За всё. Если бы не ты, я бы ни за что не разобрался, что делать и как жить дальше.

– Да брось, – отмахнулся Халогаланд. – Не могу оставаться равнодушным, когда кто-то рядом одинок и растерян. И, в конце концов, – он улыбнулся, – мы ведь с тобой не чужие, правда? Подумать только, я двадцать лет жил и знать не знал, как здорово иметь братьев…

Он вздохнул, и его улыбка померкла.

– Жаль только, что ты неудачно выбрал время. Боги, сколько я себя помню, этот мир был совершенно прекрасным местом, и именно сейчас, когда ты здесь, ему вздумалось взбрыкнуть! Не слишком гостеприимно с нашей стороны, как считаешь?..

Лексий помолчал, глядя в огонь.

– Ты всегда точно знаешь, что происходит, – наконец заговорил он. – Скажи, насколько всё паршиво?

Ларс неопределённо повёл плечами.

– Люди покидают Урсул, – просто сказал он. – Кто-то даже готов, пока не поздно, бежать в Пантей, лишь бы не оставаться под каблуком у Регины Локки. Ни здесь, ни в Леокадии никто уже всерьёз не верит в другой исход…

Он кивнул в сторону виднеющихся поодаль огней.

– Там, внизу, полно тех, кто кричит, что бежать из столицы, пока она не сдана – предательство и трусость, но я не боюсь признаться: мне спокойнее оттого, что моя семья больше не в Урсуле и, если понадобится, сможет быстро оказаться где-то ещё… – Ларс выпрямил спину, потянулся и совсем другим тоном добавил, – Надо будет написать им письмо. Если обоз из Урсула до нас доберётся, они всяко заберут почту…