Протокол Зеро Дельта

– Девушка, – лукавым заигрывающим голосом обратился к ней Артем. – Хотите, я угадаю, какие конфеты вы любите?

– Ну, угадайте… – неуверенно сказала та.

– Вы любите… вот эти ассорти, – указал мужчина на красную коробку. – А еще вот эти батончики… –ткнул он в синюю коробку.

– Вы что, следите за мной? – испугалась овечка и попятилась от Артема.

– Девушка, да не пугайтесь вы так. Спокойно. Я телепат.

– А почему у вас лазерная указка? И зачем вы в меня ей тычете? Мужчина, уйдите, я позову охранника!

Она так раскричалась, что Артему пришлось срочно ретироваться из кондитерского отдела. Он бросился вон. На выходе мужчина натолкнулся на чью-то крупную тяжелую фигуру. Отскочив назад, он понял, что перед ним Ванда Вацлавовна, его бывшая коллега по работе, или, как ее называли в отделе, Вандочка. Артем хотел проскочить мимо, но уже было поздно. Женщина ухватила его за пуговицу пальто и притянула к своему мощному телу.

– Привет, Тема… – протянула она примерно с той же интонацией, с которой Артем заигрывал с девушками.

Мужчина не успел убрать палочку, и в следующий момент на него выплеснулся весь бурный поток Вандочкиного сознания, от которого мужчину словно окатило с головы до ног горячим паром. Он сделал шаг назад, но Ванда еще раз притянула его за пуговицу и произнесла:

– Ты помнишь, что приглашал меня как-то на дачу?

Последовавшие за этим мысли Ванды будто бы сбили его с ног, и он очутился на полу под ее огромным женским телом, с головой, застрявшей между двумя шарами грудей.

– Вандочка, приглашу… Обязательно, попозже… – сдавленно прошептал он.

Артем с трудом вырвался и, оставив пуговицу в руках Ванды, выбежал на улицу. Быстрым шагом он направился через дворы обратно домой.

– Стервы, стервы, стервятницы слетелись, – бранился он по дороге. – Из-за них кот останется голодный…

Мысль о том, что кот останется голодным по вине его самого, не приходила ему в голову. Впрочем, по пути домой была еще шаурмичная, и Артем купил по дороге две шаурмы: себе и коту.

Дома его поджидал Барсик с довольным и загадочным видом. Артем сразу приготовил указку.

Пройдя на кухню, Артем обнаружил кучу всякой аппетитной снеди: разнообразные салаты, печенку, жареную курицу и капустный пирог.

– Мама приходила, – объяснил Барсик.

И предвидя еще много вопросов, кот добавил:

– Для начала нам надо поесть…

Когда они оба до отвала наелись, кот вылизал розовые подушечки лап и произнес:

– Теперь надо драть отсюда когти!

Через полчаса Барсик и все еще ничего не понимающий Артем грузили вещи в машину. Потом они выдвинулись в сторону Сестрорецка. Маме Артем оставил записку.

Вечером беглецы уже были уже на старой даче Артема, доставшейся ему по наследству от бабушки. Небольшой, словно игрушечный домик с остроугольной крышей плотно окружала синяя вечерняя мгла. Артем растопил камин. На улице стало подмораживать, но за пахучими сосновыми стенами друзьям было тепло и комфортно. Они уже сидели напротив камелька в мягких клетчатых креслах с деревянными подлокотниками. Мужчина с удовольствием вытянул вперед уставшие длинные ноги. Некоторое время они не отрываясь смотрели на огонь. Затем кот вспрыгнул Артему на колени и движением лапы потребовал подать ему указку. Артем протянул ему серебристый предмет и Барсик несколько раз мягко надавил на пластиковый корпус, как будто переключая что-то внутри. После этой манипуляции голос Барсика перестал звучать, как голос робота, и в голове Артема раздались плавные мурлыкающие интонации настоящего ученого кота из сказки.

Идет направо – песнь заводит…

Кот прыгнул обратно на кресло, повернулся мордой к Артему и представился:

– Во-первых, меня зовут Бенедикт.

– Артемий Леонтьевич, – нашелся мужчина.

– Что ж, Артемий Леонтьевич, рад нашему знакомству. Сердечно благодарю вас за ваше гостеприимство. Я готов вам рассказать мою историю. Не знаю, сколько времени осталось у нас в запасе, поэтому буду по возможности краток. Единственное, что мне хотелось бы сделать, так это начать с небольшого отступления.

Помнится, давеча вы говорили, что я очень умен для кота. Вероятно, вы имели в виду, что я не просто очень умный кот, но обладаю разумом, сравнимым с человеческим. А это, по правде сказать, совершенно другая дефиниция.

Хорошо ли для кота обладать человеческим разумом? Приносит ли ему это благо? Еще старик Перлз, о котором вы, вероятно, ничего не слышали, говорил: «Очевидно, что возможности орла будут актуализированы при полете в небе, нападении на более мелких животных в качестве пищи и строительстве гнезд. Очевидно, что возможности слона будут актуализированы в размере, силе и неуклюжести. Нет орла, желающего стать слоном, нет слона, желающего стать орлом. Они принимают себя, они принимают свою самость… Они есть то, что они есть».

Как кот я был умен всегда, и в этом плане не испытывал зависти ни к кому, особенно к людям. Если вы призадумаетесь, то поймете, что коты в определенном отношении гораздо умнее людей. Если под умом подразумевать способность принимать реальность без иллюзий и действовать в этой реальности наилучшим для себя образом, то здесь котам нет равных. Во-первых, коты, в отличие от людей, никогда не поступают во вред себе, своим близким и своему здоровью. Во-вторых, кот, в отличие от человека, всегда хорошо знает, чего он хочет. Если кот не решает математических задач и не учит английский язык, то это только потому, что ему это совершенно не нужно. А вот в понимании и достижении того, что ему нужно, кот действует продуманно, изощренно, опираясь на тонкое знание человеческой психологии…

Моя ошибка была в том, что я вообразил себя чем-то отличным от того, чем на самом деле являюсь. Я хотел не того, что должен был бы хотеть…

Но обо всем по порядку. Я родился счастливчиком с серебряной ложкой во рту и был седьмым по счету котенком в благородном семействе с хорошей родословной. Еще младенцем я был куплен за большие деньги в подарок одной аккуратной и очень ответственной молодой особе. Ее звали Вита. Со своей молодой хозяйкой я провел самые счастливые и безмятежные годы своего детства и юности.

Но потом в нашем уютном семейном гнездышке завелся червь – человек по имени Михаил, который разрушил всю идиллию. Нет, я не ревную. И я не нарекал бы на него, если бы этот мужчина имел хоть немного совести, дорожил моей Витой и не предавался безрассудно своим порокам. Однако вместо того, чтобы ходить на работу и зарабатывать деньги на продукты, он валялся на нашей с Витой кровати и играл в компьютерные игры, в то время как моя хозяйка просиживала в офисе. Иногда Михаил уходил из дома, шел к игровым автоматам и просаживал весь месячный семейный бюджет. В такие дни все заканчивалось скандалом, разборками и женскими слезами.

Я не раз намекал Вите, что ничем хорошим эти отношения не закончатся, но моя дурочка упрямо цеплялась за эти прокуренные линялые джинсы и никак не могла взять в толк, что кроме меня ей никто не нужен. Дело дошло до того, что Михаил влез в долги, и Вика, чтобы спасти своего незадачливого муженька, отправилась на заработки в другой город. А ваш покорный слуга, к своему несчастью, остался один на один с этим бездарем в осиротевшей квартире. Лентяй Михаил не чистил мой лоток, кормил просрочкой и не разрешал мне лежать на диване. Я не выдержал и насцал ему в тапки.

Так я оказался в кошачьем приюте.

Меня высадили в открытый вольер под морозное январское небо. Впервые я увидел мир через решетку вольера, и этот мир показался мне отнюдь не радужным. Я понял, как превратна судьба кота, оказавшегося в руках равнодушного к нему человека. Я мерз и наблюдал, как белые снежинки медленно падают и на грунтовую дорожку и не тают. Мое будущее представлялось мне совершенно не ясным…

На мою удачу, ждал я недолго. На следующий день к вольеру подошли двое. В одном я узнал местного медбрата, а с ним еще был серый непримечательный незнакомец. Они долго переговаривались, и я понял, что речь идет обо мне. Потом в центре моего вольера поднялась решетчатая дверца, и незнакомый мужчина засунул руку вовнутрь. На этой руке красовалась черная пахучая кожаная перчатка. Я инстинктивно попятился и забился в угол. Тогда он показал своей кожаной рукой «краба». Я мгновенно вышел из себя, зашипел, прыгнул на «краба» и выпустил когти. В эту же секунду незнакомец ловко схватил меня другой рукой за шкирку, встряхнул, и я безвольно обвис в его крепкой щепоти. Он посадил меня в переноску и вышел черным ходом. На автостоянке незнакомец засунул меня в багажник своей машины. Стало темно. По дороге меня мутило, машину потряхивало на ухабах. Я больно ударился обо что-то головой, и это было последнее, что я запомнил из поездки…

Когда я очнулся, то обнаружил себя на жесткой несвежей подстилке очередного вольера. Я был заблеван. Я огляделся вокруг и понял, что оказался в аду. Это было полутемное помещение, по всему периметру которого размещались в два ряда узкие вольеры и клетки. В них томились самые разные животные: кошки, собаки, морские свинки; среди них было пару экзотических экземпляров: енот-полоскун и обезьяна бонобо. На верхнем ярусе располагались бесчисленные клетки с крысами. В помещении стоял крик и вой. По ноздрям бил запах мочи и экскрементов, обильно приправленный нотами адреналина. Раз в сутки лотки выдвигались и сухой корм громко стучал по пластиковым мискам. В первый день я в бешенстве расшвырял корм по всему вольеру, но уже назавтра, преодолевая брезгливость, собирал его голодной пастью.

Все обитатели так называемой «Первой Зоокомнаты», в которую я попал, ненавидели друг друга. Скованные в движениях в тесных вольерах, животные страдали от застоя и переизбытка энергии, что выливалось в шумные склоки и дрязги. Самым отвратительным обитателем этого места была обезьяна. Она беспрерывно щелкала языком, давила ногтями вшей, а по ночам громко пердела. По несчастью, наши вольеры располагались по соседству, и Бонго – так звали обезьяну – изощрялся в отношении меня во всех издевательствах, которые только могли изобрести его слабые мозги. Он громко чмокал и чавкал губами прямо у меня над ухом, заметив один раз, что меня это по-особому раздражает. Он швырялся в меня сухим кормом и с наслаждением наблюдал за моей бессильной злобой.

За всю свою жизнь эта обезьяна ничему не научилась, кроме как ломать комедию и изображать из себя великого страдальца. По утрам, когда Главный Конструктор делал обход, Бонго усаживался в своей клетке, оттопыривал нижнюю губу и пускал крокодильи слезы. Главный Конструктор и вся его свита останавливались и начинали утешать обезьяну, сюсюкали с ней и угощали сухофруктами. Тогда Бонго начинал веселиться и гримасничать, изображая енота или свинку, чем приводил людей в неописуемый восторг.

На долю остальных животных не выпадало столько внимания, сколько доставалось Бонго, хотя Главный Конструктор все-таки подходил к каждому и бросал пару ласковых слов, а собак иногда почесывал за ухом. Все звери обожали Главного Конструктора и ждали его ласки. В его огромной фигуре было столько уверенности, энергии и силы, что он буквально магнетизировал обитателей Первой Зоокомнаты.

После обхода кого-то из нас забирали в операционную. Там его оперировали, и примерно через час подопытный возвращался без сознания, с окровавленной шеей. Лаборанты меняли в клетке подстилку и оставляли его на волю судьбы. На моей памяти ни один питомец не выжил после проведенной манипуляции. Как я узнал позже, животным вживляли в мозжечок чип, активирующий когнитивные функции, и вводили генетический субстрат человека. После этого подопытные вели себя неадекватно, их охватывало нарастающее возбуждение, которое заканчивалось агонией и смертью.

Умные интеллигентные крысы лысели и погибали десятками. По утрам ленивый лаборант стряхивал их в мусорный контейнер, или, к великой потехе Бонго, просто выносил их трупики в руке, соединив крыс за хвостики, подобно пучку редиски. Собаки после операции отказывались от еды и впадали в злокачественную депрессию. Когда пришла очередь енота, и его прооперировали, он сначала держался молодцом и даже принялся что-то стирать. Но потом ему стало плохо. Он обхватил лапками прутья решетки и просунул между ними узкую морду, пытаясь охладить горячий лоб холодным металлом. Потом его кулачки и он сам следом за ними медленно сползли вниз по прутьям, и он остался лежать на полу, выставив острую мордочку в проем между прутьями. Никто не радовался этому зрелищу, кроме обезьяны. Через час енот умер.

В одно утро лаборанты пришли за мной. Один из них заученным движением схватил меня за шкирку, собрав в складочку мою когда-то лоснящуюся шкуру, и швырнул в переноску. Я заорал и приготовился принять свой последний бой. Больше всего я боялся, что меня кастрируют, но этого не случилось. В операционной меня быстро усыпили, а очнулся я уже на пахучих опилках в своем вольере.

Меня мучала головная боль. Шеей я тоже не мог пошевелить. Я лежал и смотрел на ржавый металлический потолок коробки, в которой был заперт. Не знаю, сколько времени прошло, пока я начал что-то соображать. Мой лоб был горяч. Я прислушался к внутренним ощущениям, и почувствовал какую-то невероятную интенсивность своих мыслей. Я подивился тому необычному направлению, в котором они текли. Мне трудно подобрать слова, чтобы описать то, что я испытывал. Это был странный тревожный дискомфорт. Прежняя целостность и непреложность меня как кота исчезла.

Я был вычеркнут из данного мне временного отрезка, именуемого настоящим. Вместо этого я очутился в каком-то «вневременьи», где теснились воспоминания прошлого и всплывали планы на будущее. Теперь я был размазан, словно масло по бутерброду, между моей прошлой и будущей жизнью.

Передо мной вставали картины детства и юности. Я вспоминал родителей, произведших меня на свет, и эти воспоминания были наполнены претензиями и осуждением. Я сам не понимал, почему я так недоволен семьей, в которой я родился. Тогда я припоминал свою первую хозяйку Виту, и по моим небритым щекам покатились сентиментальные слезы несвойственного мне умиления. Словом, это все были совершенно не кошачьи эмоции. Мне даже пришло на ум, что я зря насцал в тапки Михаилу, и меня пронизало чувство стыда и раскаяния. К счастью, я вовремя сообразил, что нахожусь в горячке и брежу.

Я постарался переключитсья, приоткрыл глаза и, превозмогая боль, встряхнул головой. И тут почувствовал на себе пристальный взгляд Бонго. Я кое-как повернул к нему голову и увидел его колючие злобные глазки – он с нездоровым извращенным интересом наблюдал за тем, что со мной происходит. Я не выдержал этого взгляда и закрыл глаза.

Меня снова поглотила пучина бреда. Я увидел маленьких зверьков, которые носились по кругу. Сначала я подумал, что это мыши. Но мыши обычно не повторяют своих движений. А эти монотонно крутились и считали. Один круг, второй, третий… Раз-два-три… Я понял, что так зарождаются в моем сознании навыки счета…

Наконец наступил самый тяжелый момент – в моей голове завертелось тяжелое колесо внутреннего диалога. Меня пронзил Логос. Это было подобно взрыву. Обычный мир котов пластичный и конформный, но теперь он развалился на кирпичи. Все кирпичи отличались один от другого и почему-то имели свой смысл. Колесо катилось все дальше, быстрее и быстрее. Оно пело: «все то, что отлично от другого, можно назвать; все то, что можно назвать, существует; назвать – это отделить; отделить – значит построить структуру…» Во мне рождались слова. Слова не стояли на месте, они крутились в пространстве, как грызуны в колесе. Они не создавали ничего текучего, пластичного и мягкого. Они вибрировали и пытались ухватить смыслы…