скачать книгу бесплатно
Он швырнул на стол пачку фотографий; Николаич понял, что все эти полгода за семьей следили; быть может, так же плотно, как за ним самим. Потому что случай расположил сейчас рядом два снимка. На одном из них дочка, Верочка, хохотала во весь голос, запрокинув кверху лицо. По ее устремленной к чему-то светлому фигуре невозможно было определить, что эта молодая женщина ждет ребенка. А вот на второй фотографии – да; Вера стояла, сложив руки поверх заметно выпирающего под платьем живота. Николаич понял, что швырять в надменную теперь физиономию японца ругательства – хоть русские, хоть японские, да хоть еврейские – бесполезно. Он молча стоял, пока Кобаяси, усевшийся на жесткий стул, бросал короткие фразы, которые бесстрастно переводил Райдон. В голову русского мастера, заполнившуюся чем-то тугим и тяжелым, с трудом проникал лишь общий смысл этих слов. Контракт продлевался еще на полгода; если Николаич так соскучился по родным и близким, их могут привезти сюда, в Японию (тут Будылин отчаянно замотал тяжелой головой); наконец – масштабы экспериментов будут сейчас совсем другими, несопоставимыми с лабораторными.
Теперь Николаич невольно вскинул голову. Что-то внутри требовало именно этого – продолжения увлекательной работы. Вот если бы не в такой ультимативной форме. Японец этот порыв отметил; стал говорить мягче – словно сам увлекся открывающимися перспективами.
– Корпорация должна получить отдачу, – обволакивал он своими словами немного успокоившегося Николаича, – средств затрачено немало; пришла пора перейти к практическим разработкам.
Будылин скептически улыбнулся, словно собираясь задать вопрос: «А где вы столько ржавых болтов наберете? Или со всего мира собирать будете?». Оказалось, что к новым экспериментам болты – ни ржавые, ни новенькие, только что из станка – никакого отношения не имели.
– Представьте себе, – японец явно пытался заразить своим интересом и Николаича, и Райдона, – что нужно добраться до точки в глубине каменной толщи. Вскрыть новую шахту, например – в труднодоступном месте. Куда не загонишь бульдозеры. А мы – где-нибудь в сторонке – проведем серию взрывов, и все – пожалуйста. Пустая порода в одной стороне, готовая к разработке шахта – в другой.
Такую картинку Будылин мог себе представить, хоть и с трудом. Вопросы – типа того, как же вы руду будете вывозить, если туда даже для бульдозеров дороги нет? – теснились в голове, но как-то отстраненно. Для него на первый план сейчас выходили другие вопросы, производственные, так сказать:
– И как ты это себе представляешь, – чуть не вскричал он, уверенный, что Райдон расставит нужные акценты и добавит почтительности в его речь, – мне что – по карте молотком стучать. Так я готов… Только результата не ждите.
– Не по карте, – усмехнулся Кобаяси, – завтра увидишь.
Райдон пропустил русского мастера в дверь впереди себя, так что Николаич так и не увидел тех крох сострадания, которые невольно выдавил в своем взгляде этот неулыбчивый японец. Потому что начальник службы безопасности, ныне низведенный до простого охранника, знал – Николаич никогда не увидит родины. И применить свой талант сможет только здесь, на благо Японии. Об этом же ему могла рассказать Асука. Но эта миниатюрная женщина с приклеенной на губах профессиональной улыбкой никогда не заговаривала на темы, отвлеченные от их устоявшегося за полгода быта. Вот и сегодня она усердно массировала спину мастера, и тот забылся тревожным сном в ожидании нового дня, новых экспериментов…
С утра Будылина повезли на аэродром. Маленький самолетик, который негромко тарахтел на поле, поднял в воздух и Николаича, и Райдона, и еще двух ассистентов, вооруженных маленькими переносными компьютерами. Восторга не было; было лишь легкое нетерпение и изрядная доля скептицизма. Мастер совсем не был уверен, что сможет почувствовать огромное пространства, проносящееся под ними, так же, как живое чуткое железо.
– И камень, – вспомнил он, – и дерево. Стоит только заговорить с ними.
Говорить пришлось долго – не день, и даже не неделю. Самолет день за днем, не прерываясь по требованию Николаича на выходные, летал по одному и тому же маршруту. Летал над точкой, которая – как показалось Будылину уже в первый день полетов – ответила ему. Причем ответила с надрывом, явно жалуясь на стеснение, на какую-то другую точку, что давила на этот крохотный безлюдный островок на расстоянии. Все это Николаич не озвучивал. Не потому, что боялся прослыть сумасшедшим; просто не желал сглазить, разорвать ту тонкую нить, которая уже протянулась к нему от острова.
Наконец и вторая часть этого тандема нашлась. Вторая точка была на материке; к счастью в достаточно безлюдном месте – встречались в Японии и такие. Теперь вопросов стало еще больше. Как воздействовать на силы, что дремали в земле; чем заменить тот молоток, которым Будылин здесь, конечно же, махать не мог? Поэтому экспериментировали дальше уже на полигоне. Сначала на маленьком макете – пока строился большой, максимально приближенный к натуральному. Полного тождества здесь быть не могло. Николаич, который вдруг проникся к комрьютерам благоговением, что испытывали практически все, кто окружал его теперь, решил, что сам для себя станет такой живой вычислительной машиной. Он надеялся взрастить внутри себя чуткий прибор, основанный на принципах тождества. Заставив стронуться с места маленький островок, созданный искусственно, и прочувствовав все грани разницы между ним и большим, настоящим островом, он ожидал, что стронет с места и последний.
Макет закружился вокруг собственной оси на второй месяц – как раз к первому марта. Здесь март совсем не напоминал российский, снежный и холодный. Николаич старательно гнал от себя эти воспоминания; раскрывался и оттаивал душой лишь во время еженедельных сеансов связи с семьей. А в один прекрасный день, точнее ночь, остался ночевать один. Ему даже не пришлось ничего говорить Асуке. Та сама сделала легкий массаж, а потом исчезла в своей комнате. Будылин похудел; чуть построжел лицом. Хотя ни на аппетит, ни на сон не жаловался – все остальные свои обязанности, прежде всего кулинарные, Асука исправно исполняла. Больше того – каким-то чудом предугадывала пожелания русского мастера; скорее всего по его лицу, по улыбке, с которым он входил в дом, или, напротив, по хмурой физиономии.
Этим вечером середину стола украшала бутылка шампанского. Не потому что был праздник, для самой Асуки незнакомый и непонятный. Николаич первого мая не отказал себе в нескольких рюмках водки. Но и бокал шампанского сегодня взял с заметной радостью – той самой, от которой он буквально светился весь день. С той самой минуты, когда островок в Японском море дрогнул, а потом закружился на месте в каком-то безумном каменном танце, которому позавидовал бы любой дервиш. Ни падение каменных глыб в море, ни высокая волна, поднявшая на себе корабли так высоко, что с самолета, что нарезал круги над местом локальной катастрофы, казалось, что они тоже взлетят, не насторожили Будылина.
– В конце концов, – подумал он, – это японский остров. Их забота.
У японцев – этого он никогда не узнал – забот было действительно много. Два ассистента с электронными «игрушками» были даже не сотой частью той армии специалистов, что сейчас копошилась со своими приборами вокруг русского мастера. И если его талант они не смогли загнать в мир цифр, то последствия его применения – вполне. Поэтому для службы, в которой работал Кобаяси, не осталось незамеченным слабенькое землетрясение на побережье Северной Кореи; практически рядом с линией разграничения. Такое же – чуть более сильное – отметили специально ждущие сейсмологи, когда в океанские волны рухнул каменный гриб второго острова; тоже в мае. Ну, так и остров это был габаритней первого. Николаич теперь практически не вылезал из самолета. Теперь это был большой лайнер, который мог скользить в небе бесконечно долго. Самолет летал по расширяющейся окружности, а на карте, за которую отвечал специально назначенный человек, появлялись новые точки; точнее пары точек. И русского пока не настораживало то обстоятельство, что полеты постепенно смещаются к северу, к островам, которые во всем мире, кроме Японии, считали частью Российской Федерации.
К этому времени люди, скармливающие компьютерам невообразимое количество информации, уже могли делать прогнозы. И в один прекрасный день палец полковника Кобаяси ткнулся в остров Зеленой лагуны.
– Но, господин полковник, – попытался возразить один из подчиненных, – это не наша юрисдикция, – остров принадлежит другому государству, да еще и обременен правом частной собственности.
– Это не важно, – отрезал полковник; он подождал – задаст ли кто вопрос: «А что важно?», – не дождался, но все-таки ответил, – главное это последствия, которые должна принести катастрофа этого острова. А население… эвакуируем – вместе с хозяином.
– С хозяйкой, – совсем тихо поправил его кто-то из подчиненных.
Гибели острова Будылин так и не увидел. Он был далеко – там, где ритмично били в огромный невидимый барабан подземные взрывы. Их силу, очередность, ритм Николаич проверил на макете; прочувствовал сухие цифры и перевел их на язык чувств, пролетая над самим островом. Впервые он остро пожалел клочок суши далеко внизу – такой зеленый, беззащитный и… населенный. Кобаяси вместе с Райдоном в этот день летели с ним. Полковник (так его здесь, рядом с русским, никто не называл) правильно расшифровал ту тень, что легла на лицо Николаича.
– Они переедут, – успокоил он Будылина, – на остров, который будет еще лучше этого. И компенсацию получат немалую.
Мастер предпочел поверить. Тем более, что ничего не мог противопоставить лжи – а ее в словах Кобаяси было все больше и больше, и становилась она все чудовищней и страшней. И одна из них была связанна именно с этим островом. Полковник получил задание; первое конкретное задание, связанное с этим проектом. Его служба решила преподнести подарок императору. Показать мощь и будущее величие империи – как раз накануне пятьдесят пятой годовщины трагедии Хиросимы. Показать, что никто и ничто не сможет теперь спать спокойно – ни в одном, самом отдаленном уголке земного шара. Объектом этой первой атаки, которую весь мир воспримет как природный катаклизм (пока!) выбрали Россию. К далекому взрыву в сорок пятом году северный сосед не имел никакого отношения. Зато тот катаклизм, что приготовили для русских, послужит хорошей прелюдией для скорого ультиматума. В котором, как предполагал Кобаяси, речь будет идти не только о Северных территориях.
– И что самое интересное, – улыбка Кобаяси стала поистине дьявольской, – все это мы провернем с помощью русского мастера.
Все развивалось четко по плану – по плану, который разработал Кобаяси и утвердили на самом верху. Остров Зеленой лагуны послушно провалился в море, неведомо пока какими тропами пронеся свою боль и гнев до далекого русского Сахалина. Этот – не сравнимый по размерам остров – содрогнулся в землетрясении силой восемь с половиной баллов, но устоял, не стал территорией страшных разрушений и человеческих драм. Но сам факт имел место, и токийские стратеги, начальники Кобаяси, уже начинали потирать руки. Дело оставалось за малым – найти следующее место приложения таланта русского мастера. Не сообщая ему ужасных подробностей, естественно. Ну и подготовить текст ультиматума.
И именно в этот момент ситуация вырвалась из-под контроля. В план, который кроме разработчиков видели всего несколько человек, включая самое высшее руководство страны, вмешались сторонние силы. Вмешались грубо и кроваво. В результате флот потерял подводную лодку типа «Оясио», а потом получил, словно в отместку за сахалинское землетрясение, разгром военно-морской базы Йокосука. Полковник срочно вылетел на базу; он чувствовал, что где-то там до сих пор обретается камешек, который может сломать зубья самой важной шестеренки плана.
Какой именно? На этот вопрос пытался ответить уже его заместитель. Потому что и самого Кобаяси, и адмирала Ватанабэ, и опытного телохранителя полковника, бывшего чемпиона Японии по сумо, нашли в кабинете начальника базы в бессознательном состоянии. Вернее не нашли – это чемпион выполз из кабинета, подняв панику на всю и без того растревоженную базу. Двух начальников в сознание привести не смогли. А заместитель полковника тоскливо рассуждал, сидя в своем кабинете, что не так представлял себе собственное продвижение по службе. Потому что кто-то должен был ответить и за подводную лодку, и за разгромленную базу, и, наконец, за окончательное крушение такого великолепного плана.
Русский мастер, которого охраняли элитные мастера боя, исчез из особняка. Исчез вместе с охраной. В доме, который без ожесточенного боя вряд ли смогло бы захватить целое отделение спецназа, не нашли ни одного разбитого окна, ни одного осколка древних ваз. Все стояло на своих местах. Кроме людей – русского мастера Виктора Будылина, майора военной контрразведки Райдона, и его подчиненной —умелицы на все части тела Асуки. Впрочем, в токийском филиале самого могущественного клана якудзы эту женщину знали совсем под другим именем.
Глава 39. Сентябрь 2000 года. Токио
Наталья Крупина. Над всей Японией безоблачное небо
Мышку скоростным экспрессом удивить было сложно. Она навидалась за последние годы, за которые успела побывать во всех частях земного шара, такого, что это чудо технической мысли воспринималось ею вполне буднично. Она прекрасно выспалась – теперь уже в своем привычном облике. Лида с Николаем теперь не испугались бы ее вида; наверняка бросились бы с объятиями к ставшей им родной женщине. За месяц, что прошел с того момента, когда катерок унес Емельяновых к самолету, а тот в Израиль, под опеку Инессы Яковлевны, они конечно же соскучились по Мышке.
– А больше – по острову, которого нет, – с грустью констатировала Наталья этот факт, – интересно, они знают уже об этом? Наверное, оплакивают меня сейчас…
Сообщать о своем чудесном воскрешении она никому не собиралась. Не потому, что не доверяла Николаю, самому близкому человеку в этом мире. Просто пользы от него здесь, в незнакомой стране, где не только язык, но и обычаи, само отношение к жизни разительно отличалось от российского, было бы совсем немного. А так – вдали от событий, которые уже немного потрясли, а скоро (в этом Наталья была уверена) сотрясут страну Восходящего солнца до основания – им было безопаснее. Что, учитывая состояние Лидии, было для семьи Емельяновых определяющим.
Наталья невольно улыбнулась, вспомнив друзей, а потом и милую старушку Инессу Яковлевну, которая сейчас, несомненно, «кудахтала» вокруг Лидки. Эта улыбка тут же переместилась на парнишку, скромно расположившегося в сидении напротив и тот ответно разулыбался. Этого японца украшали огромные наушники и шнур, тянувшийся к плееру.
Мышка остановила свой взгляд на этом лице совсем не потому, что молоденький японец был таким симпатичным – хоть сейчас снимай в каком-нибудь анимэ; она сейчас вспомнила другого – похожего на этого как две капли воды.
– А может, это он и был? – засомневалась было в своей памяти Наталья.
Тот парнишка, о котором вспомнила Крупина, стоял с восторженным лицом напротив памятника адмиралу Того – герою войны девятьсот пятого года; точнее ее Цусимского сражения. А за памятником грозно целил в окружающее пространство корабельные пушки знаменитый броненосец «Микаса», флагман японского флота, который в тот страшный для Российской империи год разгромил русскую Тихоокеанскую эскадру. Наталья знала об этом; может не в таких подробностях, что сейчас живо рассказывала, размахивая руками, какая-то француженка. По крайней мере, французским языком, как отметила Наталья, эта молодящаяся женщина далеко за сорок (а может, и за пятьдесят) владела как родным. Сама Мышка была сейчас неузнаваема – тем же секретарем адмирала Ватанабэ, к примеру. Ходить по городу – а Йокосука была не только базой японского флота, куда частенько заходили и корабли шестого флота США, но и городом с населением почти в четыре сотни тысяч жителей – по его улицам в адмиральском мундире, да еще с перевязанным сплошь лицом, было, по меньшей мере, безрассудно. Поэтому военную базу покинул моряк из низших чинов, лицо которого из-под бинтов проглядывало. Взамен вражескому военнослужащему (а вокруг – как четко определила подполковник Крупина – были одни враги, об этом пока не догадывающиеся) она оставила шитый золотом мундир адмирала японского флота и изрядную кипу бинтов. Естественно, использованных.
Города Наталья не знала. Ей нужно было лишь попасть на вокзал и первым же экспрессом отправиться в Токио, и дальше – в пригород Харадзюку, где среди сотен не самых роскошных особняков затерялся нужный ей.
– И лучше это сделать в облике европейца… лучше европейки. Скажем туристки – вроде этих.
Крупина как раз проходила мимо мемориала воинской славы японского флота, представлявший собой поставленный на вечную стоянку броненосец. Там она и услышала французскую речь. Очевидно, в жидкой толпе японцев, что тоже вслушивались в негромкий комментарий француженки, знатоков языка Мольера и Александра Дюма хватало, потому что многие из них кивали с довольными улыбками. А Мышке совсем не хотелось улыбаться. Потому что по словам этой сушеной воблы с берегов Сены (а может, Луары, или другой какой реки) выходило, что русские в том давнем сражении показали совсем уж никчемными моряками. И даже подвиг «Варяга» был преподнесен как акт трусости и капитуляции. Может, поэтому Наталья пошла за этой троицей, которая по очереди попозировала рядом с бронзовым адмиралом, а потом направилась по магазинам.
Йокосука, как оказалось, была еще и региональным центром текстильной промышленности. Бутиков с шедеврами местных домов моды было несколько улиц. В один из них и зашли француженки, громко комментировавшие выставленные в витрине манекены с образцами одежды. Наталья в ту же витрину видела, как к ним подскочили сразу несколько человек. На первый взгляд казалось, что их не меньше десятка – так они мельтешили вокруг покупательниц. На самом деле их было четверо.
– С француженками семь, – собралась входить с такой мыслью внутрь бутика Мышка, – две минуты делов. Восемь, черт бы тебя побрал!
– Капрал! – ее остановил требовательный, даже возмущенный голос.
Наталья повернулась – не так поспешно и почтительно, как, конечно же, полагалось простому капралу, которого окликнул целый капитан. Сказать что-то вроде: «Что ты тут делаешь?», – он не успел.
Капитан первым, с багровым от ярости, вызванной собственной беспомощностью и хамством простого моряка, ворвался в магазин. Видимо, его лицо было столь выразительным, что продавцы – все четверо – бросили богатых клиенток и подскочили к моряку. Практически одновременно с ним они и опустились на пол, уже без сознания. А Наталья, скорчив жуткую физиономию, которая из-за бинтов смотрелась еще ужасней, пошла на француженок, растопырив руки. Так, по крайней мере, советовал им когда-то инструктор по выживанию – если вдруг на тропу неожиданно выскочит дикий зверь. Женщины здесь, в бутике, на диких зверей походили мало (ну разве что физиономиями – немного), но испугались визуально выросшей вдвое Мышки…
– До усра.., – усмехнулась Мышка, действительно уловив неслабый запах дерьма.
Она едва успела удержать внутри разговорчивой француженки дикий крик, рвущийся из горла; затем обездвижила и лишила сознания вторую – ту, не удержалась и обделалась. А третьей, самой мужественной, медленнее других соображающей, прохрипела на ухо несколько слов по-японски. Скорее всего, этой фразы несчастная не поняла; кроме одного слова, которое Наталья почти выкрикнула – четко и громко: «Якудза». Смысл остальных слов – если вдруг женщина была полиглотом – был очень простым:
– Девочки, вы хотели японской экзотики? Вот вам еще одна – вам привет от якудзы!
Завершив этот нехитрый отвлекающий маневр, она аккуратно уложила восьмую, и последнюю нежелательную свидетельницу предстоящего перевоплощения на пол, и первым делом познакомилась с содержимым дамских сумочек. В результате все три заграничных паспорта, три же пачки иен разной толщины и проездные билеты «Japan Rail Pass» оказались в одной, самой вместительной. А Наталья – согласно одному из паспортов теперь Луиза Арманьяк – отправилась за обновками. Среди стильных тряпок она нашла добротный легкий костюмчик, который не бросался в глаза, а потом устроила погром, какого ни один бутик Йокосуки еще не знал. Все ради одной цели – чтобы продавцы, которые когда-то очнутся, не смогли сразу сказать – что же пропало в их магазине.
Оглядев «поле битвы», Наталья довольно хмыкнула. Не только одежда, но и живые персонажи предстоящего спектакля выглядели сейчас весьма живописно. Времени у нее было мало, но что-то похожее на виденную когда-то картину «Свальный грех» она постаралась изобразить.
– Это вам за «Варяга» – по-французски сообщила она той самой эрудированной туристке, сейчас сладко посапывающей на голой груди капитана, и вышла в стеклянные двери.
Снаружи магазинчик практически ничем не отличался от десятков подобных, что разместились на этой старинной улице. Разве что тем, что в это оживленное время – а на часах «Сейко», что недавно украшали запястье настоящей Луизы, было двенадцать часов пополудни – и витрины и дверь были завешены изнутри бамбуковыми жалюзи. Да еще на последней висела надпись: «Извините, наш магазин закрыт!», – японскими иероглифами, в которых Мышка худо-бедно разбиралась, и на понятном всем английском языке. Дальше все было просто – найти вокзал и сесть на ближайший экспресс до столицы. Время поджимало – это подполковник Крупина прекрасно понимала. Кто очнется первым, и кто поднимет на ноги полицию и другие, более серьезные службы, особого значения не имело. Главным было, чтобы к тому времени, как за «Луизой Арманьяк» начнется настоящая охота, эта особа перестала существовать. Решив, естественно, все задачи, что поставила перед ней Наталья.
Первую, самую легкую, она сейчас и выполняла. Билет, что она реквизировала вместе с паспортом гражданки Франции, служил пропуском на все поезда «Синкансен» – грандиозной сети высокоскоростных магистралей, которая функционировала с 1964 года. Тот вагон, в котором сейчас сидела Крупина и несколько японцев, нельзя было сравнить с электропоездом «Владимир – Мстера», где два года назад вернулась к жизни агент три нуля один, и тем более с обшарпанным донельзя вагончиком, который дизельный тепловоз неторопливо тащил от Коврова до Мурома. Но в главном они были сходны – везли Наталью в нужное место. Сейчас – Крупина глянула на табло, каких в вагоне было сразу три – со скоростью двести десять километров в час.
– Смешно будет, – подумала вдруг Наталья, – если и сюда ворвутся грабители с автоматами наперевес. Какие-нибудь якудза.
Двери вагона действительно открылись, и Крупина невольно напряглась, а парнишка напротив, что случайно остановил взгляд на ее лице, испуганно замер. Наталья тут же улыбнулась, успокаивая и его и себя – в вагон вошли местные железнодорожные контролеры. Мышка, которая решила было, что неприятности в последнее время буквально преследуют ее, была, в общем-то, права – даже в такой малости. Застать подобную проверку на «Новой магистрали» (так переводился «Синкансен») было делом чрезвычайно маловероятным. Пока билет вместе с паспортом успешно проходил испытание в руках японца, одетого в легкий форменный костюм, цифры на табло стремительно бежали, показывая, что скорость падает от двухсот до жалких сорока километров в час. Это означало, что высотные дома за окнами принадлежали уже Токио. Через десять минут вагон выпустил небольшую толпу пассажиров, в которой Наталья даже не пыталась затеряться. Внутренний хронометр, который совмещал обязанности наблюдателя и сигнальщика, подсказывал – охота на нее еще не началась.
Поэтому «француженка» вполне органично, то есть с видимым любопытством и небольшой долей пренебрежения (не Париж все-таки), подошла к стоянке такси и уселась в ближайшее из них. Табличку с надписью: «Водитель понимает по-английски», – если такие вообще были в ходу у японских таксистов, она отыскать не пыталась. На вполне приличном японском она скомандовала:
– В Харадзюку.
А потом, удобно расположившись на заднем сидении, закрыла глаза. Всем своим видом она показывала сейчас, что уже пресытилась видом причудливой смеси современных высотных зданий, сверкавших стеклом и металлом и старинных строений и парков, возникавших неожиданно – словно из прошлого. Ей сейчас действительно было не до красот вокруг. Потому что вдруг пришла мысль – силы, разбуженные чьей-то злой волей, вполне могут обернуться и против этой красоты – современного, и одновременно древнего города.
– Так же, как это случилось с моим островом, – проворчала она чуть слышно, но уже по-французски.
Пригород столицы, куда таксист вез сейчас Мышку одному ему известным маршрутом, был районом престижных вилл, большая часть которых была построена в незапамятные времена. Поселиться здесь простому японцу, а тем более иностранцу, пусть обладавшему необходимой суммой, было нереально. Это была территория древних традиций, куда иноземцам был допуск лишь в качестве зевак, привлеченных запахом настоящей древности. Почему именно в этом районе поселили русского мастера, Мышка не знала. Полковник Кобаяси тоже этого не знал. Вопросами материального снабжения, в том числе надзором за тайными базами и конспиративными квартирами отвечало другое ведомство.
– Может, именно эта вилла была единственной свободной в августе прошлого года? – пришла, наконец, к вполне резонному выводу Мышка, теперь внимательно оглядывавшая окрестности сквозь стекло автомобильной дверцы.
Мимо виллы они тоже проехали, не снижая скорости, потому что Наталья успела назвать конечный пункт своего короткого путешествия. Она рассчиталась с таксистом, добавив совсем скромные чаевые, и надолго замерла перед старинным храмом, построенным в начале теперь уже прошлого тысячелетия. Замерла не в восхищении, хотя здесь действительно было на что посмотреть, а больше для того, чтобы попытаться окунуться в атмосферу глубокой древности. Здесь каждый камень словно был пропитан молитвами бесчисленных поколений японцев, несших свои радости, а больше, наверное, горести неведомому Мышке божеству. Она стряхнула с себя невольно наполнившую душу благостность. Против этого древнего храма, как и против людей, что сновали вокруг него в этот вечерний час, она вести боевые действия не собиралась. Больше того – своей задачей считала и спасение всего того, что окружало ее сейчас.
– Слишком тихо, – направилась она наконец с храмового холма, заросшего буйной растительностью, которой еще не коснулась осень, – как перед бурей. А я тут, получается, за буревестника.
Теперь мимо особняка она прошла, не скрывая своего любопытства; как и мимо предыдущего, и тех, что стояли дальше по улице, неуклонно сползавшей к далекому отсюда океану. Здесь, в островном государстве, все дороги заканчивались на побережье. Даже эта – совсем короткая – вливалась в шоссе, которое соединяло столицу с каким-нибудь из портов…
Внешне вилла своим сонным спокойствием не отличалась от соседних. Но опытный взгляд агента три нуля один распознал все признаки мышеловки, готовой захлопнуться за неосторожной мышкой. Серая Мышка, невольно усмехнувшаяся такому удачному сравнению, тут же насторожилась, поняв – что-то в этой мышеловке было не так. Присутствовала во всем – прежде всего в людях, исправно выполнявших роль садовника и домоправительницы (или кухарки, или уборщицы) – какая-то напряженность, не свойственная людям, долго живущим в этом доме. По мельчайшим признакам, распознавать которые Мышку долго и упорно учили, она поняла, что эти люди тут чужие, появились в доме совсем недавно. Да и внешне они мало напоминали тех, кого обрисовал полковник Кобаяси.
Этих двоих Наталье, и любому другому, выставляли напоказ. Еще троих – спрятавшихся, как они сами думали, очень надежно – она смогла распознать за тот десяток секунд, что прошла медленным шагом мимо виллы.
– А сколько еще ждет нежданных гостей внутри, – задала она себе резонный вопрос, – и кто эти «гости»? Меня они ждать никак не могут… А зря.
Двое открытых для посторонних взглядов служителей и несколько скрытых тайных соглядатаев содрогнулись бы, загляни они сейчас в лицо Мышки. Совсем как встречный прохожий – совсем невзрачный японец, из-под распахнутого ворота рубашки которого выглядывала красно-синяя морда дракона, изображенного на татуировке. Наталья себя ругать за такую несдержанность не стала; более того – поняла, что если бы не состроенная свирепая рожица «французской туристки», этот человек прошел бы мимо нее, не отмеченный памятью. Теперь же единственный взгляд, брошенный татуированным аборигеном на виллу, показал – он тоже имеет интерес к творящемуся на ней. А еще – что этот человек умеет такой интерес скрывать.
– Может, вы, ребята, его и ждете? – Мышка опять обратилась с безмолвным вопросам к обитателям усадьбы, оставшейся позади, – мне тоже интересно с ним побеседовать.
Для этого – поняла она – желательно попасть внутрь особняка первой. Вариантов было множество; основных два. Первый – нахально заявиться сейчас под видом заблудившейся в незнакомом районе туристки и уже внутри, дав завлечь себя в дом, разобраться с «мышеловкой», сколько бы тайных «пружин» у нее ни было. Этот вариант позволял сэкономить время, стремительно таявшее для «мадам Арманьяк», но не гарантировал, что коллеги разрисованного драконами незнакомца заглянут в особняк на огонек. А они – это Наталья чувствовала – могли рассказать не меньше, чем бойцы, засевшие в доме. Это было аксиомой – человек, обладавшие важной информацией и возможностью отдавать приказы – вряд ли бы тратил время, рассиживая в засаде.
Поэтому Серая Мышка растворилась в кружении улиц, отмечая теперь не самые необычные творения архитекторов и флористов, а пути, по которым она могла скрытно вернуться в нужный особняк. Таких, опять-таки, было много; до позднего вечера Мышка наметила основной и пару резервных. Ее костюм, который она тщательно подобрала в бутике, позволил ей буквально раствориться в этом спокойном, аристократичном районе. Серая брючная пара; удобные туфли на низком каблуке – в таком наряде можно было сниматься в кинофильме в роли той самой мышки.
– Только хвоста не хватает, – усмехнулась она, разглядывая претендента на эту важную часть животного организма.
Человек, который прятался за мощным стволом дерева и не спускал взгляда с особняка, был на первый взгляд лакомой добычей. Взять его тепленьким и утащить в укромную норку, которую Мышка тоже успела подобрать; и не одну…
– И там выпотрошить, до самого донышка, – Наталья не стала замедлять шага, перемещаясь вдоль невысокого заборчика так, что любой принял бы ее за часть этой самой оградки, – но не сейчас. Потом… Если он сам не заявится в гости, ко мне, в дом – вместе с подельниками.
Таких у соглядатая было трое – в этом Наталья уверилась, обойдя усадьбу по широкой окружности трижды. А «в дом» – потому что окончание беззвучной фразы пришлось как раз на то мгновение, когда Мышка незримой бесплотной тенью прошмыгнула в ухоженный дворик. Ни садовника, ни его «коллеги» по внутридомовым работам в этот ночной час во дворе, конечно же, не было. Спали они, или бодрствовали, было не так важно – потому что в приоткрытое, словно специально, окно скользнула уже не мышка, а смертельно опасная боевая машина, которая было запрограммирована только на положительный результат. Человеческого в ней сейчас были разве лишь живая плоть, да стремление все-таки обойтись без лишних жертв. Бесшумный ураган пронесся по комнатам; ворвался на чердак, где оказался еще один наблюдатель и не поленился спуститься в просторное подвальное помещение, где поместилась и сауна, и маленький бассейн, и даже массажная кровать.
О том, как привечали в этом доме русского мастера, Наталья знала от полковника Кобаяси. Безвольное скольжение по жизни, предложенное Виктору Будылину – земляку, ковровчанину, чему Крупина совсем не удивилась – Серую Мышку не возмутило, не позабавило, не вызвало никаких иных чувств. Наталья просто приняла как данность его «шалости» с красавицей-японкой, которая, по словам того же полковника, профессионально отрабатывала свои служебные обязанности. Еще Крупина догадывалась, что русскому самородку могли не говорить всей правды – того, чем может кончиться его, на первый взгляд, баловство.
Итак, в особняке Мышку, или кого другого, ждали восемь человек, включая «садовника» и «кухарку». Двое из них, признала Наталья, были мастерами боя очень высокого уровня. И готовил их когда-то мастер уровня не ниже, чем Ню Го Лай. Другой вопрос, что важны не только руки мастера, творящего из куска глины живое творение боевого искусства, но и этот самый кусок. Глина, из которой замесили, а потом закалили в огне боевых операций агента три нуля один, в мире оказалась в единичном экземпляре. Так, по крайней мере, утверждал мастер Ню Го Лай. И сейчас Наталья блестяще подтвердила его слова.
Она оглядела бессознательные японские тушки, что лежали на полу большой кухни, где больше года Николаича баловали яствами японской кухни и другими деликатесами.
– Японские, – хмыкнула Мышка, продолжив чей-то незаконченный поздний ужин, – все как один японские. А где Николаич?
Она хмыкнула еще раз, теперь одобрительно. Кусок какого-то пирога с морепродуктами, которые Наталья, в общем-то, не очень жаловала, буквально таял во рту. Пять минут – столько отвела Крупина себе на поддержание телесных сил. За это время запас яств на столе уменьшился почти до нуля; Мышка была голодна, но не только это обстоятельство способствовало совсем не мышиному аппетиту. Блюда, большей частью незнакомые, были по-настоящему вкусны, даже на взгляд женщины, привыкшей обходиться совсем другими кушаньями.
– Мяса могло быть и побольше, – нашла она все-таки изъян в японской снеди, – но все равно спасибо.
Это она обратилась к «кухарке», мирно посапывающей на полу; подступила же Наталья к ее соседу – тому, в ком признала командира воинства, сейчас ждущего своей участи в бессознательном состоянии. И не ошиблась – Командир, как обозвала этого человека Мышка, не пожелавшая засорять память еще одной японской фамилией, был одним из двух бойцов экстра-класса. Он видимо до сих пор не мог поверить, что его скрутила и притащила сюда эта хрупкая женщина с глазами, обещавшими самые жуткие страдания и самую ужасную участь – если он будет молчать. И он не молчал, заговорил сразу, к некоторому удивлению Натальи.
– Вот тебе и самурай, – присвистнула она про себя, – наверное, у янкесов учился. Тем сам бог и воинское начальство велит раскалывать до самой задницы, не доводить до ломания костей и ковыряния грязными железяками в рваных ранах.
Но скорее дело тут было в другом. Японский Командир просто не мог сообщить ничего секретного; разве что номер воинской части, к которой он был приписан. Номер он, конечно же, сообщил, но эта информация Наталье ничего не говорила. В остальном был стандартный для таких случаев набор приказов: «Всех пускать и никого не выпускать!». Даже допрашивать мышку, что попалась бы в такую серьезную, на восемь пружин, мышеловку, он не имел права. Лишь задержать и доложить по телефону, номер которого…
– Ну, хоть что-то, – пробормотала Наталья, отправляя Командира опять в искусственный сон, – подождем немного, а потом позвоним, послушаем «ангельский» голосок твоего начальства. Или не твоего – не важно…
Ждать пришлось около часа. Ничто не скрипнуло; в оконном проеме, напротив которого по наитию расположилась подполковник Крупина, не потемнело, но она поняла по изменившемуся вдруг напряжению поля в комнате, что здесь появился еще один человек.
– Нет, двое, – теперь Мышка, вся обратившаяся в слух и зрение, отметила, как плавно и практически незаметно в темноте передвигаются два чуть более темных сгустка.
Она даже отметила, что один из них дернул верхней своей частью, словно передавая только им понятный сигнал. В следующий момент эти тени накрыли то место, где неподвижно сидела Наталья. Только ее там уже не было; она материализовалась за спиной одной из теней (если только у теней бывает перед и зад) и опустила ее на пол – беззвучно, как и полагалось по сценарию этой схватки ниндзя. С техникой древней японской системы боя – скрытой и безжалостной к противнику – Мышка была хорошо знакома. Мастеру, который знакомил ее с приемами нидзю-тсю, две неуклюжие – на ее взгляд – тени в подметки не годились. Поэтому второго соперника она встретила лицом к лицу, уложив его на пол так же быстро и надежно.
А потом, задернув краешек занавеси, отодвинутый тем ниндзя, что запрыгнул внутрь первым, включила свет.
– Пусть поволнуются, – усмехнулась она, имея в виду еще две тени, которые сейчас, несомненно, следили за особняком, – зададут себе вопрос – какого хрена эти ребята зажгли в комнате свет? Точнее – какого васаби. Кажется, так называется японский хрен.
Это словосочетание – «японский хрен» – развеселило Наталью так, что один из ниндзя, приведенный ей в сознание, испуганно сжался в уголке, увидев на лице европейской женщине вполне доброжелательную, скорее ироничную, чем угрожающую, улыбку.
Этот «самурай» оказался покрепче. Судя по отсутствию мизинца и указательного пальцев на левой руке, его, несомненно, подвергали когда-то жестоким допросам. Впрочем, первое, что сообщил все-таки ниндзя, это гордое опровержение домысла Мышки. Никто и никогда не допрашивал Тень (так действительно переводилась кличка этого мужчины средних лет, мастера ниндзю-цзю). А два пальца – это результат двух его прошлых мелких ошибок, за которые он сам и откромсал по две фаланги.
– Юбитсума, – назвал он кровавый обычай кланов якудза, – мало кто из нас ходит с целыми пальцами.
Взгляд Натальи переместился на руки второго ниндзя, и первый хекнул, скривил презрительно губы. Мышка сначала разглядела, а потом не поленилась – нагнулась и сорвала с мизинца бессознательного японца протез, который явно не нес никакой функциональной нагрузки.
– Зато скрывает его промах в прошлом, – догадалась Наталья, переводя взгляд на Тень, который дисциплинированно не двигался («Опытный, черт – понял, что бесполезно»), – а этот новомодных игрушек не признает. Даже гордится – вот я какой; накосячил, и не скрываю этого.
Допрос продолжился, и все-таки принес результаты. Не далее как вчерашней ночью Тень сотоварищи умыкнул из особняка русского мастера вместе с охранниками.
– Впрочем, – разговорился, наконец, ниндзя, – один, точнее одна охранница, ушла отсюда совершенно добровольно.
«Спящий» агент могущественного клана якудза Тамагути наконец дождалась своего часа. Тайна, которой с ней поделился русский мастер, показалась ей настолько важной, что Асука (Наталья еще раз усмехнулась, представив, как это имя впервые услышал Николаич) решилась прервать свою тайную миссию.
– И что это за тайна?
