скачать книгу бесплатно
– Не сильно, это ты правильно сказал, – прервал его, усмехнувшись, граф Воронов, – а скоро от того богатства и вовсе ничего не останется.
– Это вы точно знаете, или предполагаете? – чуть напрягся боярич.
– Знаю…, – Воронов попытался изобразить на лице сочувствие; очевидно понял, что не получилось, и снова стал обличьем тем, кем и был изначально – высокомерной сволочью, – не ты первый, не ты последний. Хоть не велики твои владения, боярич, да и они кому пригодятся. Налетят как вороны, расклюют…
– А ведь не врет, собака, – понял вдруг Николай, – искренне верит. И зачем тогда приехал?
– Так вот…
– А вы, Алексей Степанович, – перебил его Николай, добавляя в голос жесткости, – первым «налетели», значит?
– А-ха-ха! – изобразил смешок граф, – вот это по-нашему. Уважаю. И да – я первый. Но не такой алчный, как те, что будут изображать благость и дружбу, сами же высасывая из твоей вотчины последние соки. До такой степени, что и самой вотчины не останется. И смею заверить, что там (он показал пальцем на высокий потолок) будут только смотреть и радоваться. Ты ведь последний в роду, который стоит вровень… ну, об этом не будем.
– А о чем будем?
– О том, что я готов дать тебе шанс продержаться хоть сколь-нибудь подольше. Да хоть и до совершенных лет, а там – прямой путь к службе у Великого князя, или нашего. Но на нашего я бы не рассчитывал…
– И каким же образом?
Боярич даже заинтересовался – чувствовал вот, что собеседник сейчас вполне искренен.
– А таким же, что и отцу твоему предлагал, Николай. Что у него было? Что он в наследство тебе оставил, которое еще надо сохранить, в чем я сильно сомневаюсь? Земля? Замок? Холопы? Счет в банке? Не сможешь ты воспользоваться ими, поверь. Еще и Дара у тебя не оказалось. С ним бы хоть какие возможности были.
Шубин о своем даре предпочел пока не сообщать.
– Ну, предположим, поверю, – кивнул он, – а дальше что?
– А дальше, – граф вдруг подобрался, как зверь перед прыжком, – есть у тебя, боярич, еще одна ценность. На первый взгляд невеликая, хотя и считается таковой. Экипаж, которым твой мастеровой холоп поля пашет да сеет…
Парень едва не рассмеялся ему в лицо; через два метра, конечно:
– Трактор! – это про себя; тут же, с такой же иронией, вслух, – ой, не смешите меня, Алексей Степанович. Эта игрушка… да полдюжины тяжеловозов ее легко заменят; а у вас их сотни…
– Э, не скажи! – погрозил ему пальцем граф, – дело ведь не в самом экипаже, боярич. В полезности его ты не обманываешься. Игрушка, хоть и приносит толику денег.
– И зачем же тогда он вам?
– Не он, – отмахнулся, словно от мухи, Воронов, – грамота мне нужна. На владение самобеглым экипажем, да с твоей передачей права, заверенной мастером Разума.
– Так сами же сказали – нет у меня таких прав пока…
– Это моя проблема, – отмахнулся еще раз граф Воронов, – сам экипаж можешь оставить себе. Мне другой построят, не хуже, чем…
Ну, тут даже гадать не было необходимости – если на всю губернию таких было всего две единицы.
– Понты превыше всего, – подумал Николай, даже не собираясь сходу отвергать предложенной сделки, – даже денег.
– Я же, – опять откинулся на спинку стула граф, – тебе наличными заплачу. Пять тысяч в золоте. Ну, а как тебе ими распорядиться, твое дело. Мое же слово верно.
– Я… подумаю, – медленно кивнул парень, не отводя взгляда от собеседника, – вам же, Алексей Степанович, могу пообещать. Если надумаю передать грамоту, первым сообщу об этом вам. Мое слово тоже верно.
– Вот и хорошо.
Граф стремительно поднялся со стола, возвращая лицу непробиваемую надменность, которая недавно дала едва заметную трещину, и изобразил некое подобие поклона:
– За сим прощаюсь. Буду ждать вестей.
Он резко повернулся и чуть ли не помчался прочь из комнаты, не дожидаясь, когда боярич, как подобает вежливому хозяину, проводит гостя. Ну и Николай не стал изображать такого. Чуть фыркнул, оглядев так и нетронутое угощение; решил, что перебивать аппетит перед обедом не след, и неторопливо поднялся со стула. Потом любопытство все же взяло свое. Он подошел к окну, у которого прежде стоял граф, и попытался выглянуть наружу, чтобы проследить отъезд нежданного гостя.
Стены у донжона были толстыми; навскидку, как почему-то подсчитал Николай, на три кирпича – хотя выполнены были из литого камня. И кирпичей подобной прочности, знал боярич, в округе вряд ли было сыскать. Да и оконце было высоким, но очень уж узким. Такие называли стрельчатыми. Так что парню с его уже достаточно широкими плечами пришлось протиснуться в проем боком. Но и так сквозь двойные окна он увидел лишь краешек ворот, в которые как раз выходил граф. Которого ждал целый отряд конных холопов. Человек десять, не меньше.
Боярич полюбовался бы на коней графской дружины; особенно на его собственного вороного, которого под уздцы держал спешенный воин. Стати у четвероногих сподвижников дружины были на зависть. И это были не тяжеловозы, разведением которых славилось хозяйство графа Воронова. Настоящие боевые кони, которые… Которые махнули хвостами и исчезли. А тут и ворота закрылись. Боярич же, протискиваясь из оконного проема обратно на свободу, недоуменно покачал головой, пообещав задать позже вопрос. Кому-нибудь:
– Да хоть и дядьке. Это вообще нормально, что целого графа заставили перед воротами спешиться и пешком войти в замок. Эх, Коля-Коля, дурья ты башка! Что ж ты ничем вокруг не интересовался, кроме дядькиных тренировок, да побля… кхм…, на которые получалось сбежать? А вот потому и не интересовался, – огрызнулся он на себя, – что дядька Михаил считай, все время и гонял, как сидорову козу. Ну, школа еще…
Школа, как пока представлялось, было тем еще испытанием. С невеликим багажом знаний, да непонятными отношениями со сверстниками. Точнее сказать, отсутствием этих самых отношений.
– Но об этом позже, – решил он, – а пока самое время перекусить. А что – может, Дар и все органы чувств обострил? То же обоняние, к примеру? Тут до кухни ого-го сколько, а пахнет… Я конечно, соседа на обед приглашать не собирался, но вот знал бы он, чего лишился…
За дверью, которая открылась сама собой, стоял дядька Михаил. Он, собственно, и открыл дверь. Спрашивать ничего не стал, но весь его вид словно кричал:
– Ну, что хотел от тебя этот аспид?
– А то ты не слышал? – усмехнулся про себя парень; тут же помотал головой и, уже вслух, – нет, дядька, все потом! Жрать хочу – сил нет. Вот поем, тогда и обсудим.
Глава 5
Столовая, в которую боярич Шубин попал, ведомый памятью отрока и теми самыми запахами, размерами была…
– Квадратов сто пятьдесят, – оценил боярич наметанным (кем-то и когда-то) взглядом, – но обстановка скудновата, да.
Посреди чуть вытянутой в сторону нескольких таких же стрельчатых окон комнаты находился стол на двенадцать персон. Это Шубин уже не прикидывал – просто посчитал количество стульев у него. По пять по двум сторонам, да по одному у торцов. Вот у дальнего, за спинкой чуть отставленного стула, стояла женщина. Анфиса, полюбовница покинувшего этот мир боярина Шубина. Это младший Шубин прежде так думал. Теперь же бродили в нем смутные сомнения на этот счет, подогреваемые прежде всего тем обстоятельством, что женщину эту с вдовцом боярином связывали и какие-то сугубо деловые отношения. Какие? Вот после обеда боярич и собирался выяснить.
Пока же он не без удовольствия окинул взглядом стройную…
– Да чего уж там – шикарная у нее фигура, – отметил он не в первый уже раз, – особенно вот сейчас, подчеркнутая светом из окон. Лицо, конечно, видно не так отчетливо в полутени, но и так оно мне хорошо знакомо. Сколько раз сидели за этим столом напротив друг друга, по правую, да левую сторону от отца. А больше на таких вот обедах… нет – никого и не припомню. Чего же она теперь вот так… дистанцируется? Боится? Ну-ну…
Сам боярич остановился на мгновение, склонил голову, и поздоровался по французски, с неповторимым акцентом, рожденным смешением рас и народов в Иностранном легионе. В котором, как оказалось, боярич Шубин, несмотря на свои неполные шестнадцать лет, прослужил полные пять лет. И даже гражданство французское получил. Но оставаться в стране лягушатников не пожелал; вернулся к родным березкам, да осинкам.
– Точнее – березам, да соснам, – поправил он себя без всякого изумления, – поскольку основными лесообразующими породами во владимирской губернии составляют сосна, да береза. Даже процентное соотношение знаю. Но сейчас не об этом. Сейчас пожрать бы чего поскорее. Как это там будет по-французски?
Нисколько не сомневаясь в праве занимать «коронное» место за столом, Николай отодвинул стул, уселся за него, пожелал Анфисе (тоже по французски) приятного аппетита, и набросился на еду – то, что уже стояло перед ним на столе. А стояли пока только холодные закуски. Как-то – нарезанная тонкими пластями свинина; грибы с лучком, политые духмяным маслом; копченая белорыбица, уже лишенная шкуры и костей, и нарезанная куда толще… И много чего еще такого, что просто нанизывай на вилку, да кидай в рот. Разве что хлеб – явно только недавно из печи – Николай брал руками, да откусывал внушительными кусками. Ел, можно сказать, жадно, но аккуратно.
Анфиса же, чуть помедлив, уселась, только когда ей на помощь поспешила холопка. Еще чуть отодвинула стул, а потом и придвинула, как даме было удобно. Прислужницу, кстати, звали Марфой, и Николай когда-то был с ней знаком… более, чем близко. Показалось, или нет парню, но женщина в полудюжине метров от него смотрела на него теперь не только с любопытством, но и с немалой долей осуждения. Лицо ее было по прежнему в тени, и боярич подумал было встать, да испробовать свой дар еще раз – на шарах-светильниках, что были расположены попарно на противоположных длинных стенах столовой.
Но тут как раз принесли первое горячее блюдо – уху, в которой янтарный бульон был насыщен до такой степени, что им одним, вприкуску с хлебом, можно было насытиться до отвала. Но это обычному человеку. Парню же, после баньки, да пережитых треволнений, да с потраченной на светильники энергией, что для неофита, скорее всего, было немалым достижением… Тут Николай зачерпнул ложкой кусок рыбицы – тоже лишенной костей – и понял, что в ухе, оказывается, бульон не самое главное и вкусное…
На второе было… тот самый бараний бок, о котором не раз читал в книжках; да с картошечной, посыпанной зеленью… В общем, на время парень отключился от всего. Особенно от тяжких мыслях о грядущем. Которые, впрочем, тут же вернулись, как только опустевшее блюдо ловко выдернула из-под его рук еще одна «близкая знакомица» – Наталья. Она же и спросила, с медом в голосе:
– Анна Васильевна спрашивает – что подавать к десерту? И что пить будете? Чаю? Или отвару?
Спросила у боярича; на Анфису даже не смотрела.
А вот парень на женщину как раз и посмотрел. И заговорил – впервые после того, как подцепил на вилку первый кусок буженины:
– Я бы чай на балконе попил; на свежем воздухе. Там как раз сейчас солнышко пригрело. Не возражаете?…
По имени женщину старше него на десяток лет парень называть не стал; отчество же Никаноровна, как сейчас подумалось Шубину, никак не могло подходить ей. Почему? Ну вот решил так, и все. Говорил он по-прежнему на французском. На нем же Анфиса и ответила; естественно с безукоризненным парижским говором:
– Почему бы и нет, Николай Ильич. Там и поговорить можно будет. Если вы не возражаете, конечно.
Боярич не возражал, и скоро они сидели тоже вот так, напротив друг друга, только гораздо ближе. Столик на балконе, куда пришлось идти через круговую анфиладу мимо четырех дверей, был небольшим. Как раз, чтобы на нем мог разместиться самовар, два заварочных чайника, да все, что полагалось к чаепитию. Холопок боярич отослал. Сказал, что не маленький – сам разлить чай сумеет. Почему два заварочных чайника? Да потому что вкусы двух особ, приближенных к боярину Шубину, были давно известны. И сейчас в чашке тонкого фарфора, который своими изящными, но крепкими пальцами держала Анфиса Никаноровна, в настое, гораздо больше было душистых трав, чем собственно зеленого чая. Боярич же предпочитал и кружку побольше, и напиток покрепче. В смысле – круто заваренный черный чай с тонким оттенком трав.
– Итак, – начал Николай уже по-русски, наполнив обе чашки, – вы что-то мне хотели сказать, Анфиса… Никаноровна?
Почему-то последнее парень произнес с вопросительными интонациями. И, как оказалось, не зря.
– Если вам интересно, Николай Ильич, – мягко, и как-то грустно улыбнулась женщина, – то Анхель Николас фон Штамберг. Баронесса… в прошлом.
– Разве баронессы бывают… «в прошлом»? – чуть удивился Шубин.
– В моем случае – да, – улыбка на губах Анфисы исчезла, а грусти стало гораздо больше, – Баварское королевство… которого больше нет. Всю аристократию в нем уничтожили, а кто каким-то образом уцелел, объявлен вне закона. Во всех странах, где закон вообще существует. По крайней мере, в Священной Римской империи, и Великом русском княжестве. Которые королевство и уничтожили. Впрочем, об этом вы наверное могли узнать на уроках новейшей истории в школе.
– Ну, как-то так, – кивнул боярич, никогда не отличавшийся прилежанием в обучении.
– Ну, или батюшка ваш мог рассказывать?
На это боярич отвечать не стал. Как-то стыдно было сейчас говорить о том, что последние лет шесть – как раз после возвращения боярина из германского похода – воспитанием Николая занимался в основном дядька Михаил. Но Анфиса, или баронесса фон Штамберг, что-то почувствовала, или поняла по изменившемуся выражению лица. Потому поспешила продолжить, раскрывая тайны, как оказалось, почти семейные.
– Так вот, – говорила она все с той же грустинкой в голосе, – мне повезло, что Мюнхен, а вместе с тем и университет, в котором я обучалась, штурмом взяла именно русская дружина. И что я попала в качестве пленной в руки вашего батюшки.
– И что – он никому не стал говорить о том, что сидящая сейчас напротив меня женщина урожденная баварская баронесса? Господи, да какая же она немка? Она же…
Как-то Николай привык уже соотносить свои впечатления от старых-новых лиц, окружавших теперь его, с лицами, чем-то запавшими в памяти и Виктора Николаевича Добродеева, и еще пары, а может и больше того личностей. Больше всего из кинофильмов, куда актеров подбирали как раз с характерными такими физиономиями.
– Немка? – усмехнулся сейчас он внутри себя, – да какая же она немка?! Казачка донская – вот это в точку.
Фамилии актрисы, сыгравшую главную героиню в «Тихом доне» он сейчас не помнил (хотя, если покопаться в общей памяти…), но вот сейчас словно именно она сидела напротив него. Здесь, на освещенном апрельским солнцем балконе, это было особенно заметно. Как и живой, задорный характер, который бывшей баронессе приходилось всеми силами сдерживать. Потому что положение ее в замке боярина Шубина и прежде было… непонятно каким, теперь же и хуже того…
– Получается, – продолжила баронесса, поняв, что парень напротив нее сделал какие-то выводы, – что у нас с вами, Николай Ильич, общие проблемы. И что залогом моего выживания… да что там говорить – вообще существования! – есть благоденствие ваше как главы боярского рода. К слову, когда русские дружины ушли из Баварии, и передали земли власти Рима, там случилась резня, какой давно уже не было. Так что идти мне, если погоните вы…, или кто-то другой из этого замка, будет просто некуда. Это ваш батюшка, человек мудрый и отчаянно смелый, приютил у себя несчастную девушку, которая просто не имеет право на существование. Правда, теперь я Анфиса Никаноровна Поспелова, поместная дворянка Малороссийского княжества, единственная дочь его товарища, погибшего в походе. Связанная с боярином Шубиным Ильей Николаевичем десятилетним договором, зафиксированным надлежащим образом у мастера Разума.
Вопросов у боярича была тьма, и с каждым словом бывшей баронессы все больше и больше. Первый же звучал так:
– А сами вы…, Анфиса Никаноровна, Одаренная?
Согласно неписаным правилам, вопрос был совсем не этичным, о чем женщина вербально сообщила поджавшимися губами и опустившимися их кончиками. Но ответила:
– Да, Николай Ильич. Может, потому, ваш батюшка и… пригрел меня в этом замке… несмотря на известные… сложности.
– Я бы и сам такую красоту «пригрел» бы, – чуть усмехнулся про себя парень.
На что баронесса на долю секунды опять плотно поджала губы. Но продолжила вполне спокойным голосом:
– Мне подвластна магия Разума. Так в Европе Силу Одаренных называют, – парень кивнул; что такое магия, он представлял себе очень хорошо; из книг, конечно – начиная с «Властелина колец» Толкиена, – невеликая, всего второго ранга. К тому же в университете я изучала историю. Конкретно историю магии. Потому, наверное, и стала интересной для боярина.
– Почему же? – попросил конкретики Николай.
– Батюшка ваш, Илья Николаевич, искал пути восстановления Силы Одаренного. Говорил ли он вам, что в германском походе ему, как сильному Одаренному Земли противостояли такие же, а может, и более грозные противники? Маги. И что-то в душе, или самой сути Одаренного боярина повредилось. Не сразу. И незаметно для окружающих. Но сам боярин почувствовал… Нет, как стало известно мне впоследствии, он точно знал, что Дар его стал гаснуть. Ну, и потом, в битве у Перешейка… точнее, после нее, когда усилиями Ильи Николаевича и был образован новый Канал, отделивший крымские земли от Дикого поля, разрушения эти стали стремительными. Которые, скорее всего, и привели к его кончине.
– А вы, стало быть…
– А я помогала Илье Николаевичу в его изысканиях, – невежливо перебила боярича женщина, – и здесь, в родовой библиотеке, и в разъездах, на которые, как я понимаю, он тратил большую часть доходов от земель.
– Это ведь не все? – спросил Николай, – я имею в виду договор десятилетний?
– Конечно, – пожала плечами бывшая баронесса, – за прилежание в работе боярин договором обещал через десять лет «пристроить» меня, с приданым в две тысячи золотых. Если я, конечно, захотела бы уйти. И пять тысяч, если бы мы нашли то самое средство, или ритуал, которые искали.
Боярич не стал спрашивать – захотела бы уйти Анфиса при любом раскладе через оставшиеся четыре года. Вопрос он задал другой:
– Но хоть каких-то результатов вам достичь удалось?
– Много интересного довелось увидеть, услышать, и привезти сюда, боярич, – кивнула Анфиса, – но…
– Я почему спрашиваю, – помахал рукой парень, – откровенность на откровенность. Дело в том, что я сегодня… ну, или в тот день, когда батюшку хоронили, что называется, прорвался. То есть, Одаренным стал. Или магом – если по вашему.
И в качестве доказательства поднял кверху правую руку с поджатыми, кроме указательного, пальцами, и подал в последний малую толику силы. Малую, но достаточную, чтобы на кончике перста зажегся пучок «бенгальских огней». Бросил, конечно, предварительно взгляд наружу, за пределы балкона – не подглядывает ли кто. Но нет, в пределах видимости, а последняя была шикарная – панорама деревенской идиллии субботнего дня, когда на полях не было ни единицы рабочей силы – никого не было.
А женщина напротив поднесла ко рту руки, из-под которых послышалось негромкое «Ах!». Чего было больше в этом возгласе – неверия? изумления? надежды? Наверное всего вместе. Ответа же боярич потребовал немедля.
– Видите ли, Николай Ильич, – ответила Анфиса больше небольшой паузы, уже не высказывая в голосе никакого волнения, – случай ваш исключительный. Не скажу, что такого не было, но… Мне такие встречались и во время учебы в университете, и в наших поездках с боярином. Проблема же магов, или Одаренных, чей Дар проснулся в столь… скажем так, отнюдь не в младенческом возрасте, заключается в том, что развитию такой Дар практически не поддается. То есть, каким вас Господь бог одарил, таким и останется.
– В чем же причина, Анфиса Никаноровна, – не сумел сдержать вздоха боярич, – известно ли это современной науке? Или все ограничивается объяснением церковных служителей?
– Есть общепризнанное мнение, – осторожно, словно выбирая слова, – начала объяснять баронесса, – что Дар у Одаренного, даже «проснувшегося» столь поздно, присутствовал изначально. И выявленный в юном возрасте – чем раньше, тем лучше – обладает гибкой структурой. Которая со временем, без должного влияния извне и изнутри, так сказать, костенеет. И что со временем даже интенсивные тренировки Дара не то что не помогают – могут вообще повредить его. Что может привести Одаренного даже к гибели. В любом случае, Дара своего такой маг лишится. Тому есть множество примеров.
Не сказать, что Николай застыл от ужаса. Хотя внешне, быть может, это именно так и выглядело. На самом же деле он непроизвольно, продолжая слушать Анфису, скользнул сознанием внутрь себя, к клубку, или источнику Силы. Картина там ничем не изменилась. Разве что искорки вели себя чуть возбужденней, срываясь из общего облачка по каналам. Но это было понятно – последние слова Анфисы настроения парню не добавили. Но и не сказать, что так уж сильно задели его.
– Хоть какой-то Дар есть, – успокоил себя боярич, – да и без него прожили вот уже сколько лет… на четверых… а может быть, и больше. Прорвемся.
Куда именно собирался прорваться Николаич, сообщить самому себе он не успел. Раньше задал вопрос баронессе:
– Скажите, Анфиса Никаноровна, стоит ли… попридержать эту новость… ну, о пробуждении Дара?
– Нет конечно, – решительно отмела, в том числе рукой по воздуху, баронесса, – донесут вперед вас самих, будет только хуже. А может, что-то уже и знают. Так что в первый же день в школе, надо довести это до кого следует. А вот какого уровня ваша Сила будет… Видите ли, Николай Ильич, в мире не принято хвалиться уровнем Дара. По крайней мере, до тех пор, пока Одаренный не займет определенного места в обществе. С другой стороны, многие напротив, хвалятся своей Силой. Но это ведь не ваш вариант? Не сможете вы сейчас достать молнией вон… хотя бы до купола храма?
Она показала на блиставший над синим куполом золоченый крест, до которого от балкона было никак не меньше четырех сотен метров.
– Я и до ворот-то не достану, – усмехнулся Николай, – да и вообще, молнии мне не под силу. Пока.
