Обожженные «Бураном»

– Магомед хотел из моих спичек изготовить ракету, – сопя, произнес Тайгиб. – Когда он их поджег, я захотел их потушить, и огонь опалил мое лицо.

– Откуда у тебя спички? – спросила мама.

Тайгиб молчал.

– Отец не успевает их покупать, а вы, оказывается, друг друга поджигаете. Ах, негодники, – она взяла в руки палку, и Тайгиба след простыл вместе с Магомедом.

Через неделю Магомед, нахлобучив кепку на глаза, лежал на зеленой траве, держа в поле зрения своих овец. Рядом с ним жужжала пчела, пытаясь залезть со своим жалом в середину желтого цветка. А в небе гордо и одиноко величественно парил орел. Он думал и возмущался, почему люди не могут летать так же, как они, и, вспомнив рассказ про Икара и Дедала, проникся жалостью к ним.

Он услышал приближающиеся сбоку шаги, но не среагировал, потому что он по шагам почувствовал, что это Тайгиб. Тот остановился возле него, принеся с собой запах другого ветра, и стал ждать, поддевая коленкой плечо старшего брата.

– Иди домой, – приказал Магомед, продолжая таить обиду, – я с предателями не разговариваю.

– Извини, Магомед, – пискляво произнес Тайгиб. – Мне было так больно. – Он толкнул брата коленкой еще раз. – На!

Магомед повернулся и на уровне глаз увидел две новенькие пачки спичек.

– Запускай ракету, – деловито сказал Тайгиб. – Может, на этот раз взлетит.

Магомед рассмеялся.

– Нет, не взлетит, – сказал он. – На этот раз ты спалишь себе ресницы. Ты этого хочешь?

– Я больше не буду дуть, – настаивал Тайгиб.

Магомед встал.

– Спичками не получится, – сказал он. – Нужен порох.

– Принести? – Предложил Тайгиб. – Я знаю, где папа спрятал патроны.

Магомед воспрянул духом.

– А сколько их штук?

– Двадцать, – выпалил Тайгиб.

– Не может быть. А ну-ка, считай вслух.

– Один, два, три, пять, десять, двенадцать, двадцать, – гордо отсчитал Тайгиб.

– Эх, ты, скоро тебе в школу идти, а считать не научился, – сказал Магомед, взял маленькую пухленькую руку брата в свою и, загибая пальцы, стал учить его считать. Тайгиб быстро научился – вышло, что у папы двенадцать патронов.

– Сделаем так, – мечтательно произнес Магомед, и в его глазах засветился огонек. – Беги домой, найди в моей школьной сумке отрезок камыша и с патронами беги обратно.

Через час все было готово: ракета заправлена, четыре плавающих крыла на гвоздях настроены – осталось только поднести фитиль.

– Ох, что будет, – восхитился Тайгиб.

– Ты представляешь, – начал фантазировать Магомед, – если вот таких собрать штук сто или больше, а самим сесть наверху, можно взлететь в космос. Полетим?

– Нет, – ответил Тайгиб.

– Почему?

– Мама будет плакать, – с грустью ответил Тайгиб.

Прежде чем поднести фитиль к камышу, вертикально установленному на камнях, Магомед отвел брата подальше. Затем, как только огонь коснулся пороха, камыш взлетел в воздух и стал совершать беспорядочные движения и, наконец, перейдя в горизонтальное положение, устремился в сторону домов и исчез.

Братья с секунду стояли в оцепенении, затем помчались в село, сверкая пятками. Они остановились в узком проулке, где несколько человек тушили загоревшееся сено на спине пожилой женщины. Магомед застыл. Он вспомнил тяжелую шершавую руку отца – наказания не избежать.

* * *

Омар засунул свои промасленные руки под чугунный умывальник и не успел толкнуть рычаг, как его со всех сторон облепили женщины, которым надо было ехать на животноводческую ферму.

– Омар, ты что, руки моешь, к Джумгарат спешишь? – съязвила бригадир Меседу. Женщина с взбалмошным характером и длинным языком. – Пешком на ферму мы не пойдем ни за что, – добавила она, склонив голову и заглядывая в лицо Омара.

Волна смеха прорезала воздух, и Омар выпрямился.

– Девочки, вам придется чуть подождать, – сказал Омар без настроения. Он обычно не оставлял камень у себя в огороде – обязательно отшучивался. – Меня вызывают в школу на родительское собрание: не знаю, что случилось. – Он пустил воду и с мылом размывал грязь между пальцами.

– Да у тебя отличные дети, – вставила Муслимат, – вручат тебе похвальную грамоту и скажет спасибо, а то я вижу, что ты вообще скис.

– Как бы не так! – разочарованно произнес Омар, выпрямляясь и оттряхивая руки. – Этот карбюратор меня уже достал: все время забивается и приходится без конца чистить. Посыльный сказал, что мой старший сын Магомед что-то натворил. Я тут днем и ночью вкалываю, чтобы они людьми стали, а они…

– Да ты не расстраивайся, Омар, – сказала Меседу. – Он у тебя отличный парень. Я своим его в пример привожу – такой умный, заботливый, обходительный. А как он заботиться о своей сестре Гюльжи: она все время и всюду за ним как хвост. Бедная девочка, ее нельзя вылечить, Омар?

– Нет, не могут – она родилась слабой, – с огорчением сказал Омар. – Да, Магомед о ней заботиться, но это не значит, что с ним все в порядке, раз вызывают в школу. Я ему покажу!..

* * *

Прежде чем начать собрание в ожидании всех приглашенных, директор школы Ибрагим нервно расхаживал перед черной партой, заложив руки на спину. И, наконец, когда все затиснулись в школьные парты, он остановился и окинул взглядом разношерстную аудиторию сельчан.

Омар сел впереди всех, опустив руки на колени. Ему сейчас достанется в первую очередь.

– Дорогие мои, – начал Ибрагим. – Мы с вами делаем общую работу: учим и воспитываем наших детей, чтобы они достойно вступили в большую жизнь и чтобы потом нам не было стыдно за них. Школа для этого делает очень многое, но не все, потому что они больше находятся дома. – Он сделал паузу и опустил глаза на Омара. – Омар, я ничего не могу сказать на счет учебы твоего сына Магомеда, но вот поведение не нравится. Если вовремя не предпринять меры воспитательного характера, то мы можем упустить его, и у нас вырастет умный, образованный, но недисциплинированный человек.

– Что он натворил, Ибрагим? – уже взвинченный, спросил Омар.

– Он вчера ракетой чуть не убил пожилую женщину.

Омар застыл с открытым ртом.

– Какой ракетой?

– Той, которую ты снабдил порохом, – категорично произнес директор. – А этот недотепа, его учитель по математике Юнус, каждый день снабжает детей теорией о полетах в космос. Тоже мне, Циолковский нашелся… Я этого больше не потреплю!

Омар вышел на школьное крыльцо, зло надел на лысеющую голову кепку и сквозь зубы процедил:

– Я отстегну его палкой.

Магомед, ничего не подозревая, в пиджаке, который уже давно стал ему маленьким, и залатанных штанах из черного сатина горделиво стоял возле грузовика отца, приложив руку на его крыло. Другой рукой он прикрывал глаза от солнца. Он увидел отца и заулыбался. Но, по мере того, как отец приближался, его сердце начало сжиматься: он никогда в своей жизни не видел на его лице столько ярости – он с замиранием сердца отнял руку от металлического крыла грузовика, но улыбка еще не успела сойти с лица, оставляя ямочки на щеках.

Омар не успел опустить кулак на мальчика и излить свой гнев, как Юнус, который его вовремя догнал, схватился за его руку.

– Омар, и не вздумай обидеть мальчика, – громко и быстро произнес учитель. – У тебя растет замечательный мальчик. Я верю, что он достигнет своей мечты стать космонавтом. – Тяжелая рука Омара повисла в воздухе над головой Магомеда.

Женщины, сидевшие в тени дерева, услышав гул приближающего грузовика, встали и приготовили свои тряпчатые сумки с припасами для обеда и вновь зашумели.

– Ну что там Омар, – обратилась к нему любознательная Меседу, – наказал мальчика?

– Нет, – странно произнес Омар, – Юнус не позволил.

– Почему?

– Сказал, что мальчик станет космонавтом, – с гордостью произнес Омар.

Школьная пора заканчивается

Изменения сезона года меняло и образ села. Июнь имеет свои особенности, это, прежде всего, полевые работы по уходу за пашнями и садами, где лениво, но росли абрикосы, яблоки, груши. И люди старались выжать из клочка земли максимум выгоды. У выпускников школы – другие заботы: куда пойти учиться на просторах Советского Союза, где каждый город принимал их как родной, открывая двери самых престижных вузов. Выбор – большой и представлял собой серьезную трудность в выборе. В отличие от других, у Магомеда с этим не было проблем: он с детства определил для себе путь – в небо, в Ейское летное училище.

Накануне отъезда из села, он в школьной библиотеке подобрал нужную литературу и шел домой, подпевая песню и прижимая учебники под мышкой. Его дорога пролегала мимо годекана, где восседали немощные старики в папахах из овечьей шкуры и посохами в руке, чтобы балансировать слабеющее тело. Один из них подозвал Магомеда к себе. Это был сосед, дядя Ислам, для которого Магомед всегда оставался маленьким мальчиком.

Магомед пожал его холодную костлявую руку.

– Ты сын Омара? – спросил он, шевеля белой пышной бородой. Его глаза слезились.

– Да, дядя Ислам.

– Это ты собираешься стать космонавтом, сынок?

Магомед хмыкнул и отпустил его руку.

– Хотелось бы.

– Ты знаешь, сколько мне лет? – спросил он. Затем, не дожидаясь ответа, добавил. – Девяносто. И к тому времени, когда ты начнешь летать, меня не будет на земле и… – старик запнулся. Его губы шевелились, но голос не сходил, видимо, он хотел сказать что-то очень личное, может, встречу на небесах, но передумал. – Если ты станешь им, ты прославишь твой род и все село. Ты знаешь, кем был твой прадед Толбой.

– Так, приблизительно, – ответил Магомед.

– Он был настоящим воином, – сказал старик. – Он славил наше село и ты старайся быть достоин его.

– Спасибо, дядя Ислам. Я буду стараться.

– Подожди! – старик полез в карман и достал затянутый тесемкой кисет. Он развязал тесемку и сунул туда два пальца, доставая трёхрублевую купюру. – На, это тебе на дорогу.

Едва Магомед скрылся за поворотом, другой старик, сидевший возле Ислама, пробубнил:

– Ты зря отдал деньги и надеешься на него.

– Ты почему так говоришь Джамбул, – возмутился Ислам. – Откуда это тебе знать?

– Директор школы сказал, – ответил Джамбул. – У моего внука больше шансов.

– Тогда деньги ему отдай ты, – порекомендовал Ислам. – Ты из тех, кто мутит село и молодежь, Джамбул. Ты почему не рад внуку Толбоя, если он станет известным космонавтом – он же будет называться согратлинцем. Если он станет им, обещаешь снять свою папаху перед ним.

– Обещаю, – сказал Джамбул. – Если нет, то ты снимешь ее перед мною.

Два аксакала ударили по рукам.

Приближаясь к дому, Магомед продолжал размышлять о людях села, его истории, обычаях и отношениях между людьми: почему этот старик отдал мне деньги и пожелал удачи, хотя я ему не сын, не сосед и не родственник – просто односельчанин. Человеческая доброта не имеет границ.

* * *

Магомед плохо спал и встал с постели едва забрезжил рассвет – солнце большим огненным шаром на горизонте вставало, все больше и больше освещая горы. Подъем и закат, потом ночью свет солнца будут отсвечивать миллионы звезд на небосклоне. Скорости и расстояния. Гагарин первым из людей окунулся в пространство без воздуха. Каково там, интересно. «В восемь автобус и я уеду, оставив село, где знаю каждый бугор, каждый камень на тропе, каждый дом и каждого сельчанина. А братья и сестра Гюльжи, которые привыкли ко мне?» Он, сбитый с толку из-за переживаний, вернулся домой, чтобы разбудить Тайгиба.

Магомед делал приготовления к поездке в Ейское летное училище. У младших братьев и сестры Гюльжи появились другие обязанности. Тайгиб разложил перед собой мамин большой прямоугольный чемодан с никелированными замками и такого же цвета ребрами по углам. Он вытащил оттуда папины кожаные туфли, сорочку и брюки, которые он одевал по особенным праздничным случаям. Он два раза принюхался, с шумом втягивая запах расширявшимися ноздрями, затем поднял вопросительный взгляд на Магомеда.

– Что уставился? – спросил Магомед. – Это запах лекарства от моли. У папы так мало праздников в жизни, что он их так редко одевает. Так что маме пришлось уберечь их от моли.

Магомед украдкой наблюдал за сестрой, которая, сидя на корточках, влажной тряпкой вытирала пыль. Она склонила голову, чтобы спрятать слезы, которые жирными пятнами мочили край чемодана.

Увидев животрепещущую картину, Магомед застыл, потом, подойдя к ней, повернул ее лицо к себе.

– Гюльжи, хм. Ты почему плачешь? – тихо спросил Магомед. – Ты не рада, что твой брат едет поступать учиться?

Гюльжи два раза открыто всхлипнула.

– Махо, я не хочу расставаться с тобой.

Магомед посмотрел на Тайгиба, который со стесненным сердцем продолжал наблюдать за прощальной сценой брата и сестры.

– Ты плачешь, как будто мы прощаемся навсегда, Гюльжи. Тайгиб будет катать тебя на самокате, потом я вернусь и покатаю тебя на самолете. Ты не хочешь?

– Я не знаю, – робким голосом проговорила Гюльжи. – Я боюсь, что больше не… – она вовсе разрыдалась.

* * *

Первое июля 1969 года. К обеду пассажиры с шумом занимали места в автобусе, который отходил недалеко от ремонт-но-тракторной станции, где отец Магомеда Омар работал слесарем и шофером одновременно. Магомед не хотел садиться в автобус, не попрощавшись с отцом. Вместо него подошла шумная толпа женщин во главе с Меседу. Она заявила:

– Магомед, отца не ждите. У него машина сломалась, и он попросил пожелать тебе удачи.

– Опять карбюратор, наверное, – предположил Тайгиб.

Раздался нервный голос водителя автобуса.

– Давай, Магомед, садись. Поехали!

Автобус заурчал, задымил и тронулся медленно, как бык, за которого зацепили тяжелое бревно. Тайгиб помахал рукой и прокричал:

– Через пять лет бронируй мне тоже место в училище.

Женщины рядом засмеялись и похлопали по плечу всегда веселого Тайгиба, который тоже подавал серьезные надежды.

У Магомеда впереди была дорога в неизвестность, позади детство, переполненное мечтами, и он, сквозь окно автобуса, не мог разбираться с чувствами, которые переполняли его внутренний мир.

Училище

Город Ейск с радушием открыл свои двери перед большой шумной группой абитуриентов из Дагестана численностью шестьдесят человек: погода была теплой, солнечной; люди на вокзале приветливо улыбались.

Когда Магомед вошел во внутренний двор через железные ворота, перед ним предстала вся картина другой жизни – военной: на плацу стояла шеренга ранее прибывших абитуриентов училища, которая получала взбучку от командира по физической подготовке.

– Следующий! – крикнул командир.

Худой, со смешинкой на губах, с кепкой набекрень, пошатнул свои кости в плечах и беспомощно уставился на перекладину, никак не решаясь повиснуть.

– Товарищ командир, зачем мне это надо – я в небо хочу.

– Разговорчики!

Он прыгнул и повис – такое ощущение как будто руки оторвутся от плеч. Начал подтягиваться – раз, два, три и сброс.

Командир гневно помотал головой.

– И ты мечтаешь стать летчиком курсантом Ейского училища… Ты кто и откуда?

– Орлов. Я из Ростова.

– Детка, пока не поздно, забирай свои документы и иди домой осваивать колхоз. Понял?

– Нет, не понял, – он смотрел в глаза прапорщика в упор. – Я – чемпион, товарищ прапорщик.

Прапорщик наклонил голову, сведя губы в дудочку. Он остановил взгляд на бицепсах Орлова, подошел и пощупал их.

– Ты чемпион с такими мускулами?

– А что? В шахматах нужна голова, а не сила.

Раскат смеха по шеренге.

Прапорщик сделал шаг в сторону и остановился перед высоким сутуловатым юношей.

– Представься.

– Курсант Соколов.

– Вы что, совсем что ли не с того? – сказал прапорщик и покрутил палец у виска. – Чтобы стать курсантом, надо еще заслужить. Чего горбишься?

– С турника вчера упал.

Прапорщик с минуту размышлял, какая там высота турника для такого длинного верзилы.

– Вниз головой?

– Да.

– Как умудрился?

– Да мне помогли повеситься вниз головой за колена и ушли, – сказал Соколов. – Минут пять выдержал, скрипя зубами, а потом упал.

– Ну и набор в этом году: одни артисты и шахматисты.

Прапорщик заметил, как шеренга одновременно бросила взгляд за его спину. К турнику приближался молодой парень с чемоданом в руке. Он подошел к турнику и остановился.

– Можно? – он попросился на турник с довольным и уверенным выражением на лице.

– Ну, давай, – согласился капитан. – Покажи.

* * *

С плаца на фоне асфальта и зеленых газонов стеной, извиваясь, поднимались волны тепла. Из-за угла здания появилась фигура начальника училища в генеральских погонах. Он шел на осмотр абитуриентов. Офицер и прапорщик напряглись и подтянули выправку.

* * *

Магомед с секунды стоял, сосредотачиваясь и сделав глубокий вздох, глаза застыли на перекладине. Прыжок, и он неподвижно повис в воздухе, со строго вытянутыми носками. Как у акробата. Затем резко подтянулся и, сманеврировав локтями, вмиг оказался над перекладиной, опираясь на вытянутые руки.

Раздались возгласы. Капитан взмыл вверх брови. Прапорщик помотал головой. Генерал в нескольких шагах от турника остановился…

* * *

В следующий момент Магомед, раскачав ноги от туловища, отпрыгнул от перекладины и сходу перешел на «солнце» и, на глазах зачарованной толпы, сделал несколько оборотов вокруг перекладины, которая стала изгибаться под действием центробежных сил.

– Вот так надо всем! – воскликнул капитан.

Генерал осмотрел Магомеда с ног до головы.

Перед ним стоял радостный с сияющей улыбкой молодой парень атлетического телосложения с широкими плечами. Выпуклая грудная клетка, выступающая над узкими бедрами, производила впечатление – настоящий атлет и готовый летчик-испытатель по физической подготовке. Четырехугольный подбородок и выступающие скулы свидетельствовали о силе характера.

– Вылитый Танкаев, – сказал генерал. – Из Дагестана?

– Да, товарищ генерал, – четко и гордо произнес Магомед, с сожалением подумав о том, что не знает никакого Танкаева.

Генерал повелел офицеру взять Магомеда на заметку.

Прапорщик, когда отошел генерал, возмутился:

– Так сразу взять на заметку одного – за театральность, другого – за грубую силу.

– Это не твое дело, – ответил офицер. – Твоя задача следить за тем, чтобы их быт был налажен, как положено.

Протискиваясь в казарму, Магомеда в дверях прижал Орлов. – Слышишь, земляк, если ты научишь меня так летать на турнике, то я тебе покажу хорошее место в казарме возле меня? – А ты кто, командир?

– Нет пока. Я прибыл сюда раньше вас на два дня, и на правах старика я могу выделить тебе место рядом со мной возле окна. – Он протянул руку. – Андрей.

Вот так Магомед познакомился с человеком, который стал ему другом навсегда – шустрый, веселый, сообразительный и всегда улыбающийся.

Казарма – паркетный блестящий пол, большие и светлые окна, тумбочки возле каждой кровати, полотенце с треугольным штампом, красиво выправленный ряд железных кроватей с хромированными спинками и непрекращающийся шум и возня абитуриентов, без конца снующих взад-вперед.

Магомед присел на тумбочку и вздохнул с облегчением: первый шаг на пути к цели – он в летном училище.

Он раскрыл чемодан: учебники, аккуратно сложенные рубашки и брюки, разделенные районной газетой. Непонятный сверток. Магомед взял его в руки и развернул – там оказался пластмассовый цветок желтого цвета. У него ёкнуло сердце – это могла сделать Гюльжи.

– Что с тобой? – спросил Андрей, увидев растерянный вид Магомеда, но затем, увидев в его руке желтый цветок, спросил:

– Кто тебе его положил?

– Сестра.

– Она болеет?

Магомед хлопнул глазами.

– Почему ты это спрашиваешь?

– Просто. Желтый цветок – это к разлуке.

Магомед отвел взгляд и погрузился в мысли: он на миг представил сестру: «Махо, я не хочу, чтобы ты уезжал. Я не знаю, как я буду жить».

– Да, она болеет, – ответил Магомед. – За ней все время смотрел я. Теперь не знаю, правильно ли я сделал.

– Извини, – с сожалением произнес Андрей. – Он обхватил Магомеда за шею и приложил свой лоб к его лбу. – Все будет хорошо, брат – не горюй. Ты, я вижу, очень серьезный, но надо быть попроще, как я, например. – В казарму вошел прапорщик, как всегда угрюмый и злой. – Хочешь, я сейчас тебя рассмешу?

Он отошел от кровати, направляясь к прапорщику. Встал перед ним, приложил руку к виску и доложил:

– Товарищ, прапорщик, ваше задание выполнено.

Видно было, что прапорщик избегал этого балагана – симпатии капитана мешали ему применять к нему власть.

– Отвали! Рехнулся, что ли? Я тебе никакого задания не давал.

– А я ничего не сделал! – громко произнес Андрей и тут же убежал в глубину казармы. По кубрику раскатился смех.

– Я его когда-нибудь убью, – пробубнил себе под нос прапорщик и медленно потопал дальше, нервно дергая за усы. – Придурок, что будет здесь, если он поступит в училище. Он меня уже достал.

Через минуту Андрей украдкой вернулся к своей кровати, где Магомед все еще возился с вещами.

– Как я его, тебе понравилось?

– Да, – ответил Магомед, расслабляясь от нарисованных самим мрачных мыслей.

– У тебя, я вижу, будут серьезные проблемы, братец, – сказал Андрей, усаживаясь на кровать. – Ты вообще не знаешь русского языка, и я не представляю, как ты будешь сдавать экзамен по русскому языку. Также не представляю, как я буду сдавать экзамен по физической подготовке – там такие дурацкие требования. Так что, нас надо сложить вместе и разделить пополам, – он продолжал улыбаться.

– У нас еще есть время, – утешительно произнес Магомед, – целый месяц. Ты помоги мне, я помогу тебе.

– Ты хочешь сказать, что можешь научить меня крутить «солнце».

– Да, конечно.

Но времени было мало и двое из новобранцев – Магомед и Андрей Орлов решили использовать его сполна: их двоих часто можно было видеть на беговой дорожке и гимнастических снарядах. Наблюдая за ними, через неделю, капитан заметил прапорщику:

– Видишь, как бывает. Мы метким глазом выбрали этих двоих, и они подают надежды. Вот так формируются коллективы и воинское братство. Я уверен из них будут хорошие советские летчики. Главное – дух и желание, а у них это есть.

– Может быть, – с нежеланием согласился прапорщик. У него не наладилось взаимопонимание с Орловым. Психологическое несоответствие: один – шутник, другой – меланхолик.

Прошло несколько дней, и Орлов был доволен результатами тренировок: он уже спокойно подтягивался двадцать раз, но крутиться на перекладине не получалось.

– Вот смотри, – сказал Магомед, держа руку Орлова в своей руке, – у тебя очень слабая кисть, – напряги ее сильно, а я попробую согнуть. Орлов напрягся так, что вены надулись на шее, и Магомед без особых усилий «сломал» его кисть. – Теперь дай мне обе руки и посмотри, как я легко свалю тебя. – Он схватился за обе руки Орлова, сжал и надавил вниз – Орлов с писком присел на землю, не в силах сдерживать боль.

– Ничего себе! – выдавил Орлов. – У тебя не руки, а кузнечные щипцы.

– Хочешь так – слушай меня, – сказал Магомед. – Все время: в строю, в столовой, на кровати – работай над кистью «сжим – отжим» до тех пор, пока не окостенеют кисти, руки и предплечья, понял? И ты увидишь потом, что получится.

Орлов прислушивался и делал это, несмотря на то, что сокурсники стали обращать на него внимание и подшучивать. Один раз прапорщик после отбоя с удивлением заметил мирно спящего Орлова с руками на одеяле, монотонно отжимающими кисти. Он подошел к изголовью и замер.

– Это еще что такое? – недоуменно спросил он соседа, Магомеда, на лице которого засияла улыбка.

– Тренируется, – сказал он, – даже когда спит.

– Орлов! – громыхнул прапорщик. – А ну-ка встать!

Орлов вскочил и, продолжая отжимать руки, отдал честь:

– Слушаюсь, товарищ прапорщик.

Все в кубрике проснулись и засмеялись.

За два дня до экзаменов два друга молча сидели на табуретках, спинами опираясь на ножки кровати. Орлов впервые грустил. Они не заметили, как прапорщик приблизился к ним.

– Извини, Магомед, – сказал он, – ты выполнил свое обещание: я уже мастер на турнике, а я – нет; ты, как не знал русского языка, так и не знаешь. Если я поступлю, а ты – нет, то я, наверное, тоже уйду. Как-то, знаешь, получается нечестно.

– Плохо думаешь, Андрей, – среагировал Магомед. – Я никогда не обижусь на тебя. Тело можно быстро натренировать, а вот мозги – проблема. Надо много, много читать.

– И болтать на русском тоже, – согласился Андрей. – Альтернативы нет.

– А что такое «альтернатива»? – спросил Магомед.

Орлов наморщился и странно молчал, затем повернулся к Магомеду.

– Я этот вопрос задавал отцу, и мы вместе столько смеялись: он работает кузнецом на заводе, но столько анекдотов знает на все случаи жизни. Так вот: ты живешь в городе и для старта просишь пенсию у бабушки и переезжаешь в село. Там покупаешь лоток яиц и выводишь цыплят. Потом, когда они подрастают, они тебе сносят тысячи яиц. И весной в инкубаторе ты выводишь тысячи цыплят. Прикинь – какой ты богатый. Но! Через год в сарай приходит эпидемия и дохнут все куры – полный песец! – Орлов замолк.