В то далёкое лето. Повести, рассказы

– Совершенно нет, – отвечаю я и, как доказательство того, что я не сошел с ума, как и полагается нормальному человеку, продолжаю тихим басом: – Мам. Неужели, не зная чего-то и спрашивая – это признак сумасшедствия? А мама улыбается и говорит с подозрением: – Потом, Абик, потом расскажу, сейчас времени нет, – и сует мне в руки бутылку

водки, – это отнеси, а я принесу горячую хашламу.

3.

Сегодня воскресенье. Солнце едва поднимается из-за противоположных гор. Воздух свежий и прозрачный. Село находится в тени, потому что солнечные лучи пока не спустились в наши ущелья. Я смотрю в сторону горы Сарнатун, где уже взошло солнце То тут, то там заливаются ранние птички, звонко кукарекуют петухи, там, внизу, возле родника, кто-то из девушек начал петь, потом девичий голос затих, потому что Максим завел трактор, и песня затерялась в гуле мотора. Мама кормит кур, разбрасывая горстями корм по двору, как сеяльщик

разбрасывает зерно во время сева на пшеничном поле. И при каждом движении руки мамы наша дурная Чалка прыгает в кучу кур, разгоняя их в стороны. Тихонько, чтобы не разбудить спящую в соседней комнате Аргину, я на цыпочках спускаюсь во двор, чтобы умыться под умывальником. Мама мне кое-что рассказала уже про Аргину. И я, почему-то, люблю её еще больше. Мама говорит, что Аргина очень похожа на свою мать Диану, по её словам, самую очаровательную женщину на свете. Она еще рассказала, что после окончания медицинского института ровно три года с тетей Дианой они работали вместе в одной больнице и были, как родные сестры, и до сих пор не забыли друг друга. – Аргина ее единственная дочь, – говорит мама, – ей уже двадцать один год и в этом году она окончила педагогический институт. А ты, что, сам не помнишь Аргину? – неожиданно спрашивает она. – Нет, мама, откуда мне помнить? – Она была у нас дома… и это было, будто, вчера. А, ведь, несколько лет прошло… Тогда еще школу не окончила, по-моему в восьмом классе училась. Или в девятом, не помню. С мамой приехала. Потом мама уехала, а она оставалась у нас около двух месяцев. С короткой стрижкой, красивая, целыми днями крутилась в саду, прислушиваясь к пению птиц, бегала, а Чалка бежала за нею. – А Чалка за ней? – спрашиваю я смеясь, сам не зная, зачем… Я готовлюсь задать следующий вопрос, однако на балконе в длинном бархатном халате появляется Аргина. – Ой, какое чудесное утро, – говорит она, широко раскрывая руки, будто пытаясь обнять этот большой и прекрасный мир, освещенный лучами утреннего солнца. – В нашем селе каждое утро чудесное, – с гордостью говорю я. Аргина, прищурившись, мечтательно смотрит в сторону далеких гор, а мне, не знаю почему, кажется. что она в этот миг, мысленно, находится в своем красивом, приморском городе, который находится отсюда за тысячью гор и ущелий. Честно говоря, мне самому моя эта мысль не нравится.

– Ваш город, наверное, очень красивый? – усмехаюсь я, глядя на мгновение туда, где гора упирается в небо. – Очень, – произносит Аргина, даже не обращая внимания на мой тон. – А почему ты приехала сюда? – спрашиваю я с любопытством и, невольно, смотрю на маму. Мама с укоризной качает головой, мол, постеснялся бы. Пусть с опозданием, но я тоже жалею, что задал глупый вопрос. А Аргина молодчина, совершенно не обижается. Она, как прежде, беззаботно улыбается и с нежностью ерошит мои волосы.

Мама поднимается в дом, наверное, готовить завтрак. – Как идут твои дела в школе, Абик? – спрашивает Аргина, неожиданно, – хорошо учишься? Вопрос, действительно, неожиданный, но я ни на грамм не растерялся, потому что у меня есть готовый ответ (все взрослые задают этот вопрос, сами не зная, зачем, а у нас ответ готовый на всякий случай). – Отлично, – говорю я. – А как у тебя с русским языком? – не отстает Аргина. Если снова скажу «отлично», она мне не поверит, потому что, даже, при произношении она почувствует, что в моих словах немного не хватает соли…, что делать, в таких случаях врать не могу, хотя, конечно, чтобы выходить из подобных глупых ситуаций, иногда не помешало бы. И я говорю: – Ничего, между «тройкой» и «четверкой»… – Вот это уже не дело, – недовольно качает головой Аргина. Я тоже понимаю, что «не дело», но что могу сказать… Тем не менее. спрашиваю с наивным видом: – Почему? – Геройски объявляешь «отлично», а по русскому языку… – Специально не ставят, – отвечаю я азартно-вызывающе. Это старый и проверенный способ. Все ученики в мире так говорят, когда «пятерка» или «четверка», говорят, получили, а когда"тройка» или «двойка», говорят, поставили. И громко добавляют, что учили на «пятёрки», но не ставят. Есть такие, которые верят. Но Аргина, кажется, не верит мне и с хитрой улыбкой говорит: – С завтрашнего дня русский язык у вас буду преподавать я. Вот тебе новость! Она не то, что на учительницу, она похожа на десятиклассницу. Я не верю своим ушам. Чувствую, как неритмично и часто стучит мое сердце в груди, будто, сейчас выскочит. Но я не смею произнести что-либо вслух. Какая-то непривычная робость одолевает меня. И на это есть причина – зачем придумал, что я, будто, отличник? Ведь она завтра же узнает, что я не то, что отличник, а наоборот. Но уже поздно что-либо изменить. Не зря отец любит повторять: «Слово, как птица, вылетит – не поймаешь» Я вынужден изменить тему разговора, чтоб она не вернулась к моим школьным делам. – Ваша мама врач? – спрашиваю я.

Да, – на мой неожиданный вопрос отвечает с удивлением Аргина. – Она терапевт в республиканской больнице. – А Ваш отец? – просто так, спрашиваю я. Аргина снова с удивлением смотрит на меня, пытаясь понять. какую цель преследуют мои бессмысленные вопросы. – А зачем тебе? – спрашивает она, наконец. Конечно, ей не скажешь, зачем задал эти вопросы, поэтому я молчу. – У меня нет отца, – после паузы отвечает Аргина, – он был бортмехаником в гражданской авиации. В одном из очередных полетов двое из пассажиров, вооруженные, вошли в кабину пилотов и заставили нарушить границу. Мой отец и стюардесса погибли, но бандитам не удалось перейти государственную границу. В стороне от приусадебных садов, в ущелье, очень тихо журчит и стонет наша речка Барак Джур, издавая печальный звук «виш-ш-ш, виш-ш-ш-ш…» Как будто понимает все… – До сих пор мама смотрит на небо при отдаленном звуке летящего самолета. – Почему? – Наверное, ждет… О чем можно говорить после этого, я не знаю. Аргина, видимо, понимает мое положение. – Ты жалеешь меня. Абик? – спрашивает она. – Да, – говорю я, не решаясь взглянуть на Аргину. – А вот этого, как раз, не нужно, – мой отец погиб в борьбе с бандитами. Ты меня понимаешь. Абик? – Да. Боже мой, что за глупость? Неужели я не могу сказать ничего, кроме этого бессмысленного «Да»… Взрослым, конечно, легко, за минуту найдут нужное слово и скажут. Скорей бы я тоже вырос… – Ты уже большой мальчик, Абик, должен все понимать. Я чуть не кричу, ведь все понимаю, но не могу выразить свое мнение. Но я, как прежде, как заведенный попугай. Повторяю: – Да… Внезапно Аргина с нежной улыбкой произносит: – Ты любишь меня, Абик? – Конечно. – я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать от радости. Аргина воодушевленно берет меня в свои объятия, прижимая голову к себе. От ее нежности, от близости её благоухающего тела сердце мое разрывается от счастья, и чтобы, хоть как-то, выразить это, я говорю: – Ты обязательно полюбишь наше село. – Я его и сейчас люблю. – А почему ты приехала, именно, в наше село? – После института нужно три года проработать в районе. Это обязательно. Без этого диплом не дают. Я посоветовалась с мамой и попросила комиссию по распределению направить меня в ваш район, а потом сюда. В районном отделе по образованию я сказала, что хочу работать в вашей школе. Добрые люди не отказали, и вот я здесь. – Значит, ты могла бы не приехать к нам? – Со страхом в голосе спрашиваю я. – Конечно, могла бы, – улыбаясь, отвечает Аргина. – Я могла бы остаться в аспирантуре, я ведь окончила институт с отличным дипломом. С нашего курса многие поехали в горные селения. Мы обещали писать друг другу.

4.

Человек не может представить, как быстро проходят дни, как дни переходят в недели, а недели – в месяцы. И вот, снова осень, и снова наш Хндзахут оделся в желтый наряд. То тут, то там на ореховых деревьях клюют вороны, и с орехом в клюве летят вниз над зеленными осенними пшеничными полями. Снова от ветра колышутся персиковые деревья. И наша речка Барак Джур, по-прежнему принимая последние лучи солнца, блестит, переливается светло-сиреневым цветом, и, извиваясь, проходит через леса, поля и сады, по-прежнему, журчит она в темных бездонных ущельях. Солнце поднялось и уже дошло до зенита, откуда, вероятно, виден весь мир. Перекинув школьный ранец через плечо, я иду домой. В последнее время, не знаю, почему, стараюсь возвращаться домой один, мне так нравится. У меня под ногами шуршат сухие листья. И под это шуршание в моей голове рождаются разные мысли. Я думаю о том, что вот уже год, как Аргина живет в нашем доме. Нет, удивительно быстро прошел этот год. Целый год… Отец, по-прежнему, работает в колхозе. Утром, чуть свет, садится на коня, едет на фермы, а возвращается поздно вечером или в полночь. Случается и так, что увозят скот в райцентр, тогда он на день-два остается там. Мама так же, если привозят тяжело больного, остается в больнице. Потому что, правда, наше село маленькое, но больница межрайонная, обслуживает, также, жителей близлежащих маленьких деревень и часто тяжело больных привозят оттуда. Аргина всегда возвращается из школы раньше меня. Когда звенит последний звонок, я стремглав бегу домой, потому что Аргина не любит, когда я где-то задерживаюсь. Поэтому не задерживаюсь. Сам удивляюсь себе: за этот год я полностью переменился, как говорит мама, сразу стал образцовым мальчиком. После уроков прихожу прямо домой, мы сразу садимся обедать. А если мамы дома нет, Аргина одна не обедает, ждет меня. Выходит на балкон, сидит там и ждет. И всегда радуется. когда я иду. Вроде, ничего радостного нет, я же не с неба спускаюсь, но нет, радуется, и все. Когда вижу её, тоже радуюсь, хотя не так уж это показываю. Только улыбаюсь и больше ничего.

Но, иногда, мне так хочется сказать ей, что я все время думаю о ней. Но, непонятно, почему, не осмеливаюсь. Наверное, думаю, что выглядит смешно… или как. И, все-таки, без Аргины мне очень грустно. Летом, когда на каникулы она уехала в Баку, мое сердце чуть не лопнуло от тоски. А последнюю ночь до утра не смог уснуть, до рассвета беспокойно крутился в постели. Интересно, пока не знаешь человека, она живет для себя, ты – для себя, и вот, встретив случайно, она становится тебе родной, даже, может, больше, чем родной, и тебе кажется. что не сможешь больше жить без нее, причем, удивляешься тому, как ты жил без нее до того… Мама говорит. что Аргина навсегда останется в нашем селе. Аргина сама как-то сказала: " Я из этого села никуда не уеду. Навсегда останусь у вас… У меня такое ощущение, что я здесь родилась. Нет, я это не поменяю ни одно место в мире.» Честное слово, я чуть не таю от радости, слыша эти слова. Странная вещь: с тех пор, как Аргина стала жить у нас, парни нашего села стали относиться ко мне по-другому, не знаю, почему. но это, действительно, так, не раз замечал. Может, повзрослел на год, от этого? Даже тракторист Максим, который раньше не разрешал садиться на сиденья плуга или сеялки, сейчас, заметив меня, сразу останавливает трактор, уменьшает звук мотора: тик- тик, тик… Высовывая голову в окошко Максим, улыбаясь, смотрит на меня и пальцем подзывает к себе. Я, конечно, подхожу. Он кладет свою огромную руку мне на плечо, (от тяжести его руки у меня чуть колени не прогибаются), и задает свой первый вопрос: – Ну, как твои дела, Абик? – Ничего, – отвечаю. – Конечно, – говорит он следом и одновременно, мечтательно вздыхая, смотрит в сторону скалы Сарнатун, – конечно, почему должно быть иначе?… – Максим улыбается. У него такая улыбка, что кажется, вот-вот, заплачет. От смеха можно обалдеть. Но я, конечно. не смеюсь, иначе, он так двинет, что большим куском от меня останется ухо. Я с наивным видом говорю: – У тебя очень красивый трактор. Он внимательно смотрит на меня – шучу или нет? И задает второй вопрос: – Правда? – Да. Ни у кого такого трактора нет, – говорю. Максим с гордостью смотрит на меня. – Сейчас появились хорошие японские тракторы, – говорит он и смотрит на вспаханную им пашню. – Но они не для наших мест, они для равнинных местностей. Разве здесь могут выдержать японские тракторы, корни ореховых деревьев тянутся на километр. – Что такое японский трактор по сравнению с твоим? – говорю я в ожидании самого главного вопроса Максима. – А ваша Аргина знает, что у меня такой трактор есть? – наконец, спрашивает он, краснея до кончиков ушей.

– Конечно, знает, – бессовестно вру я. Лицо Максима сияет от удовольствия. И он, неожиданно произносит:

– Хочешь, научу тебя водить трактор? – и, не ожидая ответа, берет меня за подмышки и поднимает в кабину, устраивая возле себя, командует: – Держи рычаг, вот так. Ногу поставь вот сюда. Молодец. Нажми педаль и медленно отпускай. Вот так, молодец! Трактор гудит, выпуская дым, движется вперед, пластами выворачивая черную землю. От счастья у меня захватывает дух, я быстро смотрю по сторонам: жаль, но никто не видит. Завтра расскажу в школе, не поверят… – Ну, как твои дела? – в оглушающем реве трактора и в лязге плугов еле слышу вопрос Максима. Я помню, что пару минут назад он задавал такой же вопрос, тут же отвечаю: – Как прежде. – Конечно, тебе хорошо, – кричит Максим.– Отчего бы тебе быть плохо.?…Говорю,

конечно, хорошо… – Услышал… Ты мне скажи, как увеличить скорость? – Нельзя, испортишь, – на мгновенье, внимательно, посмотрев назад, говорит Максим. И вместо того, чтоб увеличить скорость трактора. он останавливает его, снижает обороты мотора, озабоченно глядя на меня из-под густых бровей, с глубоким вздохом выговаривает: – Мне кажется, Абик, что во всем Карабахе такой девушки, как Аргина, нет. – Конечно, какой может быть об этом разговор, – по-взрослому отвечаю я. Мне нравится тон моей речи. Как равный с равным, прямо смотрю на Максима, выжидая, что он скажет. Максим снова вздыхает и, будто, выполняя тяжелую работу, говорит со стоном: – Как раз плохо, что такой, как она, нет. – Почему? – удивляюсь я. – Не знаю. Если б не была такой красивой, может, удостоила бы своего внимания. По-моему, в этом вопросе Максим совершенно не прав. Я-то знаю, что Аргина ко всем относится одинаково внимательно. – Она со всеми любезна. – Гмм, со всеми? – Конечно. Со мной не станет говорить. Был бы образованным, хотя б, может, удостоила бы… но сейчас – нет, не станет. – Как это, не будет говорить? Будет, я же знаю. – Не знаю почему, но я как-то жалею Максима. Про себя, точно, решаю, что придя домой, обязательно поговорю с Аргиной об этом, потому что, в общем, он парень неплохой, хотя в прежние времена близко не подпускал к трактору. Между прочим, Максим в нашем селе самый молодой тракторист, а этим летом, работая на колхозном самоходном комбайне «Нива», он, почти, не приходил домой ни днем, ни ночью. В основном, его заслуга, что колхоз, первым среди горных селений, закончил зерноуборочную страду. – А как учишься? Наверное, хорошо? – спрашивает Максим. Будто, ему очень нужна моя учеба. Не о чем говорить, что ли? – Да, – говорю и вижу, что он слушает меня краем уха, мысли его в другом месте. – Не хватало, чтоб ты плохо учился, – добродушно улыбаясь, говорит Максим, – наверное, Аргина занимается с тобой. – Ага, приходи к нам, с тобой тоже будет заниматься.

Максим смеясь, легонько хлопает меня по плечу: – Хорошо. Абик-джан. Я отстаю от плана. Сейчас бригадир придет и станет надоедать. От меня передай привет…, – говорит он и сразу добавляет растерянно. – нет, не нужно, вдруг обидится.

И не только Максим… все-все изменились по отношению ко мне. Сапожник Меружан, который улыбается раз в двадцать четыре часа, сейчас, когда видит меня, непременно, подходит ко мне, и его маленькие глазенки начинают бегать: – Это где ты, Абик-джан, тебя совсем не видно? – Где я должен быть, дядя Меружан, – говорю, – дальше нашего села, где могу быть? Я всегда здесь. Меружан ворошит землю кончиком туфли, видимо, мои слова ему кажутся обидными.

– Такого молодоого парня, как я, дядей называешь, Абик? – говорит он. – А как называть, дядя Меружан? Меружан на меня смотрит таким взглядом, что, будь это в иное время, дал бы мне подзатыльника и сказал: «Айда!» Но сейчас он говорит строго: – Больше, чтобы я не слышал, как ты меня называешь дядей, Абик. Этим ты, как будто, берешь острый нож и вонзаешь в мое сердце. Мне трудно понять, почему такое простое и привычное слово – дядя, Меружану кажется острым ножом. Я хочу поговорить об этом, но Меружан неожиданно спрашивает: – У Аргины, наверное, нет обуви, да? – Как нет? – говорю я.– У нее новые туфли, недавно купила. – Я сказал, может, нет? – Имеет. И несколько пар. – Эти туфли не изнашиваются, что ли, принес бы, я бы обновил. И она бы увидела, что у меня золотые руки. Честно говоря, этот Меружан никогда мне не нравился. Может, поэтому его последние слова бесят меня. – Нет, говорю, никогда не изнашиваются. – Значит, не изнашиваются, – не отстает Меружан. – Да, – почти кричу я, – не изнашиваются, потому что она всегда покупает новые. – Так не пойдет, Абик. Камнем по сердцу мне не бей… Я не знаю, о чем он, и жду, что скажет потом. И он говорит: – Ты был моей надеждой, Абик. Думал, Абик мне, как младший брат, поймет меня. Вот тебе новость… Удивительный человек – этот Меружан, иногда такое скажет, курам на смех. А он продолжает своим надоедливым голосом:

– Э-э-э, откуда пришла, жили себе спокойно в этих наших ущельях… «Опять же, живи, кто тебе мешает?» – говорю я про себя и молча шагаю к дому.

5.

Целый год… Действительно, прошел целый год? Со школьным ранцем через плечо я возвращаюсь из школы домой. Маленькая деревянная мастерская Меружана находится между конторой колхозного правления и сельским магазином, недалеко от нашего дома, моя дорога проходит мимо мастерской. У этого Меружана отвратительная привычка, если попал к нему на крючок, выхода нет. На этот раз хочу пройти незамеченным, чтоб он не начал старую песню. Но нет… По всей вероятности, в узкое окошко мастерской Меружан видит меня. Быстро выходит из мастерской в черном кожаном фартуке, со слащавой улыбкой на лице, в глазах лукавые искорки. – Здравствуй, Абик-джан, – говорит он тем же слащавым голосом. Куда деваться, вынужден останавиться. – Здравствуй, – говорю я. – Это где ты, тебя совершенно не видно? Как же врет, в день два раза, не считая, конечно, воскресенья, я прохожу здесь, раз в школу, раз обратно из школы домой. Но ему все равно, хоть миллион раз пройди, все равно, он будет петь свою песню: " Это г- д- е т- ы, т- е -б -я с- о- в- с- е- м н-е в-и-д-н-о?» С чего-то должен начинать… Я, конечно, не отвечаю. Не скажу же, как не видно, вот же, я, стою перед тобой. – Недавно прошла… Как горная лань, прошла и ушла… Знаешь ту песню: " Как лань в горах, пришла и ушла, то здоровалась со мной, и то забыла…» – тоскливым голосом говорит Меружан, – это что за красота у нее, Абик… Бог свидетель, когда смотришь на нее, независимо от себя, представляешь счастливый, сказочный мир и жар-птицу. В библиотеке взял, прочитал про эту птицу… Я смотрю на Меружана и балдею: я только сейчас замечаю, что один его глаз смотрит налево, другой направо. Я с трудом сдерживаю себя, чтобы громко не рассмеяться. – Что теперь нам делать, Абик? – говорит Меружан, не знаю, зачем, понижая голос.

– В каком смысле? – в свою очередь спрашиваю я. – Что скрывать от тебя, Абик, ты – моя надежда. – Ничего не понимаю. О какой надежде речь? – Помнишь, я тебе говорил об этом? Ты – моя надежда, моя последняя надежда. – Меружан садится на буковое бревно, лежащее здесь же с прошлого года, и пугливо озираясь по сторонам, продолжает тихим голосом, – клянусь моим здоровьем, Абик, если даже меня будут убивать, будут вешать, я все равно, не смогу вырвать ее из моего сердца… не смогу. Понимаешь, после того, как я ее потеряю, терять мне больше нечего… Я не виноват, что люблю, люблю, как сумасшедший, Абик джан, я пьян без вина… – Как можно не выпив, опьянеть? Такого не бывает. – Ты мою мысль не понял, Абик джан. Я ничего не говорю… Она меня не знает, ну и что с того, что здороваюсь – отвечает. Это не то… Ты же можешь ей пару слов замолвить за меня. – Что, например?

– Ну, что тебе сказать, – Меружан на минуту всматривается в сторону далеких лугов., – Можешь многое сказать: слава Богу, не беден, работаю и неплохо зарабатываю. Девушек много, если позову, любая за меня пойдет бегом. Но, нет, Аргина другая, с высшим образованием, красивая, хорошо зарабатывает, я ее один волос не променяю на всех девушек нашего села… Скажи, стоит в очереди за,,Жигули», скоро купит его, – Меружан снова озирается вокруг. – Послушай, Абик. ты это сделай, и я тебе в ответ такое доброе дело сделаю, что всю жизнь будешь мне обязан. – Не понимаю, что я должен сделать? – Сейчас, сейчас, Абик джан, сейчас скажу тебе. Понимаешь… Нельзя ли, например, один раз, вечером, вместе с ней, беседуя, прогуляться в сторону ущелья? Но так, чтоб не было ни души, а то, смотришь, начнутся сплетни… У меня есть очень важный вопрос, хочу с ней его обсудить… Если это сделаешь, Абик джан… «Он хочет похитить Аргину», – сиюминутно приходит мне на ум. Даже от такого предположения у меня захватывает дух. – Хочешь похитить Аргину? – говорю я. – Да. – быстро вскакивая с места, отвечает Меружан. – Что мне от тебя скрывать, Абик джан, я договорился, через горы Кагнахач на коне отвезу в Арачадзор, родственник есть там у меня, оставлю ее у них, а потом все просто, в наших селах таких случаев было немало… Помоги мне в этом вопросе, Абик джан, до гроба не забуду твое добро. – Как тебе не стыдно? – почти кричу я, чувствуя, как за мгновение, мои глаза наполняются слезами. – Я сейчас пойду и всем, всем расскажу об этом. Меружан внезапно бледнеет, оглядываясь вокруг и пытаясь улыбнуться, испуганным голосом говорит: – Какое похищение, о чем ты? Пошутил я… Ты что, шутки не понимаешь? Я быстро, не оглядываясь назад, бегу к дому.

6.

Не доходя до дома, возле сеновала, слышу голос Аргины. Оборачиваюсь. На обочине дороги стоит она с группой десятиклассниц, весело беседует, смеется. Домой идти не хочу. Сажусь в тени сеновала в ожидании Аргины. Она продолжает что-то рассказывать девочкам, и они дружно хохочут. Честно говоря, не знаю, почему мне не нравится, что Аргина так близка с девочками. Ну, и что, что она их классный руководитель. Мне кажется, что она специально для них создала кружок «Любить и защищать родную природу». Ну, конечно, чтобы все время быть вместе. Иногда, смотришь, соберутся возле нашего дома и начинают чирикать, как воробьи. Случается, что они прогуливаются по полям села или организовывают поход в сторону гор и возвращаются после захода солнца. Однажды, даже, Аргина со своим классом поехала в областной центр на какое-то представление. Я не спал ту ночь, просто лежал в постели и ждал, пока они вернутся. И только после этого уснул.

Слава Богу, наконец, Аргина прощается с девочками. – Ну, до завтра, девочки, – говорит она, направляясь к дому. Аргина идет легкой, величавой походкой, движением головы откидывая назад непослушные волосы. Недалеко от нашего дома, под кровлей старого здания сельсовета, где в последние годы колхоз сушит табачные листья, сгрудившись, стоят женщины-табачницы и беседуют, внимательно глядя на Аргину. – Смотри на эту безбожницу, какая красивая. – Глаза красивые, нос красивый, ротик красивый, отлично сложена, ахчи, разве может уснуть ее увидевший? – Так не смотри, она, как раскрытая роза, счастлив тот, за кого она пойдет. – Не есть, не пить, просто любоваться ею. – Ахчи, пусть счастливой будет, пусть судьба будет красивой. Разве наша Размела менее красивой была? А где она сейчас? В ущельях села Газанчи с кучей детей на шее. – Эээ, красивые девушки редко бывают счастливыми. У меня нет настроения, чтобы слушать их. Аргина меня замечает лишь во дворе.

– Ты почему так задержался, Абик? – спрашивает Аргина с привычной любезностью. – Небольшое дело было, – говорю я, пряча взгляд. Но, по-видимому, мое лицо было слишком искаженным, поэтому Аргина перестает улыбаться. Мы молча поднимаемся домой. Дома Аргина говорит: – Что-то случилось? – Нет, – говорю я.

– Может, с кем-то подрался? – Нет. – Плохо себя чувствуешь?

– Нет. Она подходит, обнимает меня за плечо. – Скрываешь от меня? У меня глаза наполняются слезами и, неожиданно для себя самого, я выдаю: – Меружан хочет тебя похитить.

– Кто? – спрашивает Аргина, и я вижу по ее лицу, что она еле сдерживает смех. Это меня успокаивает – Меружан, – говорю, – сапожник Меружан. – И я начинаю ей рассказывать про Меружана, про Максима и про остальных парней села, одновременно наблюдаю, какое впечатление производят на нее мои слова. В ее больших карих глазах многозначительное выражение, Аргина внимательно слушает меня, то кусая белоснежными зубами алые губы, то, когда удивлена и шокирована, смотрит на меня, приоткрыв очаровательный ротик. И я не могу понять, она сердится, или в душе радуется моим словам. Наконец, вопреки моему ожиданию, Аргина, внезапно, начинает громко и радостно смеяться. – Из-за этого плачешь? – спрашивает она, перестав смеяться. – Да, – киваю головой я. – Не бойся, меня никто не похитит. – Значит, ты ни с кем никуда не пойдешь? – Нет, конечно, только с тобой, Абик. На летние каникулы я возьму тебя с собой в город.