скачать книгу бесплатно
Когда с трудом закрыли распухшие от сырости ставни и входную дверь – надежную, железную, уселись в кухне, возле огромной русской печи. Данила с третьего раза поджег свечу и разложил на покосившемся столе консервы. Лицо Прянина, озаренное огненными бликами, вытянулось, глаза загорелись:
– Я готов умереть ради человеческой пищи. Пусть я отравлюсь, но умру сытым!
Данила молча вогнал нож в первую консерву. Этикетка истлела, и невозможно было понять, что внутри. Это оказалось зеленоватой, совершенно тухлой кабачковой икрой. Во второй тоже была икра, а вот в третьей, большой, – гречка с тушенкой, на вид съедобная. Прянин потянулся к ней ржавой ложкой, найденной тут же, Данила же отложил ложку и вцепился в автомат: под окнами кто-то ходил и фыркал. Кто-то небольшой, с человека размером.
Валик, уплетающий кашу за обе щеки, замер с открытым ртом – тоже услышал шаги и потянулся за обрезом. Маугли едой не интересовался – свернулся на полу калачиком и засопел. Прянин же так интенсивно работал челюстями, что ничего не видел и не слышал.
Тварь нападать не спешила: поохала, повздыхала и пошла себе дальше. Данила приступил к трапезе, зажав автомат между колен. Чтобы разрядить атмосферу, Валик зашептал:
– О, гречка с тушеночкой! Нам такое часто в интернате давали, а потом в детском доме, вот. Прям эта, как ее… Ну, воспоминание это…
– Ностальгия, – подсказал Прянин.
– Точно! – Валик сунул ложку в стремительно пустеющую банку.
– Так ты детдомовский? – приличия ради поддержал беседу Прянин.
– Ага. Мамку не помню почти. Сначала на улице жили, потом меня тетка забрала в Москву, и опять на улице жил, а потом детдом. Там было хорошо, сытно, но тоскливо. Другие убегали, а я жил…
Данила вскрыл ножом следующую банку, где – о счастье! – тоже была тушенка. Валик облизнул ложку и продолжил:
– Опосля детдома я на водителя пошел. Выучился, на работу устроился грузы возить, и тут приходит ко мне дама – вся такая возвышенная, в шляпке, но видно, что или пьет, или еще что, и ко мне: прости, сынок, и все такое… – Валик смолк, будто забыл, что хотел сказать.
– Простил? – спросил Прянин.
– Простил. И в Сектор ушел. Мне Сектор был и мамкой, и папкой, а вот отец Андроний – не отец никакой. Скот он, вот! И вообще, мне тут надоело. Хочу от пуза налопаться – и в душ!
Данила прожевал и покосился на Валика: огромный ребенок – простой как валенок, доверчивый, недолюбленный и недоласканный в детстве. Как и большинство обитателей Сектора, здесь он ищет смысл жизни и себя. Если тебе нет места в цивиле, никто там тебя не ждет, всегда можно вернуться сюда, в Сектор. Даниле же Сектор стал не то что поперек горла – поперек жизни. Но сможет ли теперь просто уйти отсюда? Он чуял искажения и не был уверен, что Сектор его отпустит.
– Значит, так, – скомандовал он. – Спим по очереди. Я первый на дежурстве. Потом – Доцент, затем – Валик. Выдвигаемся на рассвете, до Талдома недалеко.
– Нам в Северный, – уточнил Прянин. – Это еще час ходу от Талдома. Ну, два, максимум.
– По койкам! – Данила повысил голос на полтона.
Все смолкли. Прянин принес отсыревший матрас, Валик – воняющее цвелью одеяло, застелили печь и улеглись. Данила загасил свечу, и кухня погрузилась во мрак. Валик тотчас вырубился и басовито захрапел. Пришлось его будить – не было слышно, что происходит на улице, и враг мог подкрасться незамеченным.
Некоторое время Валик чуть слышно сопел, но вскоре снова захрапел так, что на столе задребезжали консервные банки. Данила выругался, встал и направился его будить.
На самом деле этот дом – сомнительное убежище: стены спасут от чупакабр и вырвиглоток, но вряд ли устоят при натиске хренозавра.
Нащупав печь, Данила поднял руку, чтобы толкнуть Валика, и тут услышал звук. В нем была тоска улетающей журавлиной стаи, боль матери, зовущей потерянное дитя, отчаянье одинокого существа, последнего из своего рода. Он звал, проникая в каждую клетку тела, вибрировал и увлекал туда, где любят и ждут – именно тебя. Глубокий, переливающийся множеством тонов, человеческий и совершенно чуждый. Данила знал: это кричит не искажение, а живое существо, бесконечно странное, чуждое…
Застонал, заворочался Валик, раздался шлепок – то ли он, то ли Прянин спрыгнул на пол и потопал к двери. Загрохотало, завизжал Маугли – на него наступили. Данила и сам хотел идти на зов: тот, кто кричал, ждал его и любил.
В зов фальшивой нотой ворвался тонкий крик Маугли:
– Это ревун, не слушать!
Но Данила хотел слушать, хотел купаться в звуке, стать им. Он шагнул вперед, еще и еще, пока не уперся щекой в стену. Это немного его охладило, и Астрахан титаническим усилием воли зажал уши. Рядом рыдал Прянин, в поисках выхода бился о стену Валик, шипел Маугли.
Когда звук оборвался, Данила оперся спиной о стену и съехал на пол. Он был пуст – ни мыслей, ни чувств, одно желание – снова услышать ревуна. Валик растянулся на полу, всхлипывая, рядом причитал Прянин:
– Что это еще такое? Это ужасно!
– Ревун, – ответил Маугли. – Его нельзя слушать, он забирает.
Валик простонал:
– Я ж говорил: живым мы отсюда не уйдем!
Данила спросил:
– Маугли, это искажение такое? Заманивает голосом?
– Нет, – Данила представил, как в абсолютной темноте Маугли мотает головой. – Он живой. Мы его боялись – ныряли. Если нырнуть – безопасно. Если заткнуть уши – безопасно.
Астрахан продолжил:
– Я за то, чтобы пойти в Северный, минуя Талдом. Не хочется встречаться с тем, кто кричит. Судя по силе голоса, оно огромно. Маугли, кто-нибудь видел ревуна?
– Не.
– Можно я не пойду, а подожду здесь? – прохрипел Валик.
– Если сможешь в одиночку выстоять, то да, – сказал Данила. – Все, спать!
Дежурил Данила, пока не начали слипаться глаза. Он чувствовал время – прошло часа четыре. За окном шелестел, стонал и скрипел лес. Сначала Астрахан с тревогой вслушивался в звуки, теперь же они его убаюкивали.
Когда Прянин его сменил, Данила улегся рядом с посапывающим Валиком и тотчас отрубился.
Проснулся он от головной боли. Открыл глаза: на нем сидел Маугли, дергая его за плечо. Данила столкнул мальчишку, вскочил, завертел головой.
И снова услышал зов.
Попятился, упершись спиной в стенку, заткнул уши. Спасибо лягушонку – если бы не он, брел бы сейчас Данила по болотам, потеряв себя.
Он разрывался: одна его часть стремилась на зов, вторая упиралась руками, ногами и затыкала уши. Дверь была распахнута, и в кухню заползал серый рассвет. Прянин с удивлением смотрел на Данилу и Маугли, Валика в комнате не было.
Ревун смолк. Только сейчас Данила понял природу опасности, разлитой в воздухе, – во всем виноват ревун. В то, что ревун – это живое существо, он не верил, а вот на искажение типа призрака было похоже. Призрак, сильнее обычного в сотни раз…
Нет, Маугли говорил, что ревун был с лешими. Они жили возле Глуби, потом мигрировали сюда и ревуна забрали, так что не исключено, что он – сувенир неизвестной аномалии. Как бы то ни было, он опасен, и лучше держаться подальше от Талдома.
– Где наш друг? – проговорил пришедший в себя Прянин.
И правда, где Валик? Данила глянул на распахнутую дверь, выругался и рванул на улицу.
Сумерки понемногу рассеивались, над соснами, возвышающимися над домами черной стеной, светлело небо. Шелестел камыш, что-то протяжно, совершенно не по-земному, ухало в лесу. Следом за Данилой выскочил Маугли, пригнулся и принялся исследовать землю возле дома. Данила и сам видел следы Валика, впечатавшиеся во влажную землю. На проселочной дороге, поросшей мхом, следы обрывались, словно грузный мужчина взлетел или под землю провалился. Жаль мужика, он подкупал своей простотой и искренностью. Данила уже мысленно попрощался с ним, но Маугли издал воинственный клич и крикнул из-за дома:
– Говорящий! Следы!
Данила обежал дом, миновал прогнившую сеть-рабицу и оказался на мшистой поляне, образовавшейся на месте соседнего огорода. Маугли указывал на примятую осоку и пританцовывал от нетерпения, Астрахан сел на корточки возле него: следы Валика тут заканчивались. По-видимому, когда смолк ревун, бывший андроид пришел в себя, но кто-то напал на него – на примятой осоке явно боролись, – а потом уволок в направлении Талдома. Крови не было, значит, это не зверь… Хотя, почему – не зверь? Может, огромное нечто утащило Валненсия, чтобы кормить детенышей? Во всяком случае, он еще жив и ему нужно помочь. Надо получше поискать следы врагов.
К сожалению, неведомые твари следов не оставляли. Или настолько умело двигались по мху, или летали – чем Сектор не шутит? И Маугли, и Данила обследовали поляну, но пока безрезультатно. Данила двинулся к соседнему дому и обнаружил лужу. В грязи виднелся отпечаток подошвы без рисунка и каблука. Значит, на Валика напали люди – те самые лешие. Уже легче, сразу они его не съедят. Надо андроида-ренегата вызволять.
Прянин согласился идти с Данилой – уж очень ему было интересно, что это за лешие такие, Маугли пошел вслед за Говорящим. Обходя заболоченные участки, Астрахан думал о том, что правильно сделал, немного раньше отобрав у Валика вещмешок с тротилом.
Следы стали появляться чаще – враги перестали осторожничать. Судя по тому, что на подошвах врагов не было рисунка, они носили самодельные мокасины. Значит, скорее всего, с внешним миром они почти не контактировали. Воображение Данилы нарисовало еще одну секту – сатанистов, кормящих своего карманного демона-ревуна вольными следопытами.
Астрахан усомнился в человеческой природе врагов, когда увидел следы в «паранойке». По идее, они должны были разбежаться или перебить друг друга – Данила помнил, как действует паранойка. Но похоже, враги прошли ее насквозь безо всяких последствий, а на Валика, который без сознания, она не подействовала.
Шли лесом. Чем дальше продвигались на восток, тем больше встречалось заболоченных участков. Огромные сосны здесь стояли черным скелетами, покрытыми мхом до середины ствола. Мох был странным – буровато-зеленым, с красными нитями, похожими на усики винограда, и пружинил под ногами. Все чаще стала попадаться лоза. Даниле казалось, что он идет к Глуби, а не к городу, расположенному во втором поясе опасности. Ладно, не Дмитров – и на том спасибо.
Вскоре живой лес закончился, сменившись зеленоватой поляной, утыканной черными остовами сосен. В бурых лужах, окаймленных отраженным ободком рассвета, иногда вздувались пузыри, лопались, источая гнилостный запах, от которого кружилась голова.
Осматриваясь, Данила делал вывод, что лешие – очень странная секта: в окрестностях Талдома отсутствовали привычные следы человека: целлофана, окурков, сигаретных пачек, стреляных гильз. Зато были тропы, похожие на звериные.
Одной из таких троп, по которой предположительно шли враги, они и двинулись. Тропа огибала лужи и вела на северо-восток – в Талдом. В нее, будто в русло реки, вливались другие тропки, и она расширялась.
Между мертвыми соснами замаячили крыши домов. Данила устремился было вперед, но в затылок будто кольнуло: стой! опасность! Точнее – прячься, а то хана! Он обернулся, приложил палец к губам и метнулся к зарослям камыша, где тотчас провалился по колено в мутную жижу. К счастью, это была не топь. Прянин и Маугли тоже засели в камыше.
До них донеслись странные шипящие звуки. Потом меж колышущихся стеблей камыша замаячили силуэты. Двое мужчин шли друг за другом, двигаясь рывками, будто первитиновые наркоманы под дозой, и нелепо двигая руками; на них были куртки под цвет мха, с черными разводами – отличная маскировка. Оба мужчины были обриты наголо. Больше ничего Данила рассмотреть не смог.
Вдруг первый враг булькнул, оба остановились и завертели головами. Ощущение опасности усилилось, появилось чувство, что кто-то пытается проникнуть в мозг. Заметят? Не заметят? Конечно, сумерки, но если присмотреться…
Не заметили, издали странный звук:
– Сышка фыршшш, фыррршкал.
– Мрадёр сышшша, атттт!
Мародер? Так зовут главаря Воли – клана вольных следопытов. Этого Мародера даже хитроумным масовцам все никак не удается извести, хотя главный «вольник» им чем-то сильно досадил и они давно пытаются уничтожить его разными методами. Лешие в разговоре назвали его прозвище, или просто слово похожее? И еще вопрос: что иностранцы делают в Секторе? Да и что это за язык такой странный?
Чужаки исчезли из поля зрения, но Данила не спешил выходить. Странно, что он почувствовал их, как бродячее искажение небольшой площади. Или теперь он в Секторе будет чувствовать любую опасность, в том числе зверье и недружелюбно настроенных людей?
Минут через пять продолжили путь. Больше чужаков не встречалось. Взошло солнце, позолотив замшелые бревна срубов. Данила держался осторожно, шел на цыпочках и все время оглядывался. Но опасности не было, она сконцентрировалась в центре города. Там же, как он чувствовал, был и Валик.
Если окраина Талдома напоминала обычный брошенный город Сектора, то по мере продвижения к центру картина делалась все более фантастичной: все утопало во мху. Буро-зеленый мох покрывал деревянные дома, одевал заборы и мертвые деревья, оплетенные лозой. Лоза реагировала на движение и протягивала щупальца-лианы к людям. Маугли держался, Прянин же вцепился в обрез, как утопающий в соломинку. Напади враг – забудет ведь, что стрелять надо: бросит оружие и прикинется трупом…
Постепенно частные дома сменились двухэтажными бараками, похожими на мшистые холмы с блестящими глазами стекол и покосившимися антеннами. Ни живых деревьев, ни крапивы. Лавочки, киоски – тоже поглощены мхом. Мох мягок, упруг и чужероден.
– Дальше я иду один, на разведку, – проговорил Данила, останавливаясь. – Вы остаетесь тут и ждете меня.
Прянин кивнул и с ужасом огляделся. Данила зашагал к ближайшему холму-двухэтажке и принялся резать мох, чтобы открыть дверь подъезда, приказав:
– Спрячетесь внутри.
– Уши заткнуть, ревуна не слушать, – с важным видом посоветовал Маугли и протянул самодельные беруши из мха.
Как Астрахан и предполагал, мох отогнулся толстым ковром, под которым обнаружилась щербатая полусгнившая дверь. Завизжали петли, и Прянин нырнул внутрь. Поколебавшись, за ним последовал Маугли. Данила разровнял мох, посмотрел издали: словно так и было. Оглядел окрестности, запоминая место, и на цыпочках отправился в центр.
Чем ближе к центру, тем выше дома. Вот и хрущобы, заросшие мхом по третий этаж. Вместо дворов – болота, затянутые багряной ряской. Дорожки – углубления во мху. Шевелится лоза, леших нет. Или есть, просто спрятались и следят за чужаком из черных окон. Спина непроизвольно напряглась. Данила посмотрел вперед и замер: из холма, который раньше был то ли машиной, то ли железным гаражом, торчали колья, украшенные человеческими головами. Было их восемь. Астрахан подошел ближе, рассматривая жертв: все – мужчины, загорелые, будто их пару недель держали на солнце (или коптили после смерти), рты зашиты крупными стежками, глаза выколоты, в глазницах ползают мухи. Больше всего Даниле не понравился новый кол, сочащийся сосновой смолой. Предназначался он, скорее всего, для Валика.
Зачем устраивать показуху? Чтоб следопыты не досаждали? Не по-человески это…
Дальше Данила шел приставным шагом, спиной к замшелым домам. Спину он старался не открывать. Пока никто на пути не встретился – все явно сконцентрировались в центре, откуда доносился стук и лязг. А потом грянул крик – десятки голосов, слитых в один. Имитируя голос ревуна, он торжественно плыл над замершим городом, напоминая одновременно прощальный гудок уплывающего парохода и рыдания плакальщицы.
«Празднуют что-то или… приносят жертву?» Данила заторопился. Пока лешие заняты, можно пройти незамеченным, вот только как освободить Валика? Патронов мало, зато есть тротил, зажигалка и опыт.
На всякий случай Данила зажал в кулаке беруши из мха. Если ревун отзовется на зов, то рассудок может помутиться, как в прошлый раз.
Лешие смолкли, донесся гулкий звук, будто били в огромный тамтам.
Ревун не отозвался – заорал человек. Да так, будто его резали заживо. Валик! Данила побежал быстрее.
В обитаемой части города улицы были очищены ото мха, дома же он покрывал полностью. Валик все еще орал, но вскоре смолк. Впрочем, Данила почему-то был уверен, что мужик еще жив и нуждается в помощи.
Лешие собрались на площади, окруженной высотками: все обритые на лысо, они стояли спиной к Даниле под огромным лоскутным тентом, натянутым между двумя засохшими тополями. Что происходило в центре, Данила за спинами не видел. Пришлось сдавать назад и пробираться в хрущовку, где торопливо резать мох на двери и по лестнице взбираться на последний этаж.
Стекло было заляпано, и он распахнул окно. Под тентом толпились лешие, а посреди площади стояло возвышение, оплетенное то ли лозой, то ли багровыми лианами наподобие плюща. Перед ним был жертвенный алтарь – белый камень, похожий на давильню для винограда. По желобкам к жабьей голове с разинутой пастью текли алые струйки крови. Растянутый веревками Валик не шевелился. На его плечах, бедрах и шее алели порезы. Судя по количеству крови, набежавшей в чашу у жабьей головы, он был мертв. У изголовья жертвенника замер лысый леший – голый по пояс, в широких кожаных шароварах с бахромой. Стоял он опершись о топор, похожий на алебарду. Лучи рассветного солнца сверкали на огромном лезвии.
Данила перевел взгляд с жертвы дикарей обратно на возвышение в центре площади. Оно было… странным. Необычной формы, которую скрадывал мохнатый бледно-зеленый покров. Это и есть ревун? Никаких доказательств нет, но Астрахан почему-то сразу решил: именно так, эта штука – таинственный ревун.
Стоящие под тентом снова принялись имитировать крик ревуна. Данила, уверенный, что кровожадный монстр отзовется, заткнул уши и выставил дуло автомата, пытаясь унять сердцебиение. В душе ядерным грибом вспухала, разворачивалась ненависть. Нет, автомат не поможет. Этих нелюдей надо гасить тротилом!
То ли палач, то ли жрец взмахнул алебардой, и отсеченная голова Валика покатилась по жертвеннику, скудно орошая его алым. Жрец подхватил ее и воздел над собой, отступая в тень, лешие заревели.
Такое жить не должно! Данила извлек тротиловую шашку. До жертвенника метров пятьдесят – взрывчатка долетит запросто. Вдохнув-выдохнув, он щелкнул зажигалкой. Загорелся фитиль. Данила швырнул шашку, проследил направление ее полета: ударилась о грудь Валика, отскочила к чаше с кровью. Прощай, ревун, безликий демон, оплетенный мхом вперемешку с лианами! Если ты – живое существо, тебе точно конец!
Поглощенные ритуалом лешие голосили и не замечали, что происходит. Данила рванул вниз по лестнице. Когда грянул взрыв, он был на третьем этаже. Посыпалась штукатурка, задребезжали стекла, завопили лешие.
Астрахан выглянул из укрытия: на дороге к спасению – никого. Выскочил и понесся не на юг, где остались Прянин и Маугли, а на запад, чтобы запутать следы. На всякий случай вынул нож. Бежал он вдоль замшелых стен домов, избегая открытых пространств. Пока за ним никто не гонится, но скоро лешие отойдут от потрясения, и тогда…
«Стой! Опасность!» – завопила интуиция. И Данила отпрыгнул назад – как раз вовремя: над головой скрипнули ставни, и путь преградил леший в камуфляжных штанах. Не только лысый, но и безбровый, зато – с двумя ножами. Данила глянул ему в глаза и оцепенел: радужка была янтарной, а зрачок – вертикальным.
Заминка едва не стоила жизни, но Астрахан сумел среагировать: поднырнул под правую руку противника, выбил нож и одновременно отразил удар левой. Дулом автомата врезал лешему под дых и, не давая опомниться, вонзил свой нож в печень, повернув лезвие, а потом полоснул по шее. Кровь оказалась алой, как у человека…
Данила побежал. Теперь все зависит от того, насколько быстро оправятся лешие. Огнестрела у них нет – и на том спасибо, но их человек пятьдесят…
Мох пружинил под ногами, подталкивал, помогая бежать. Нужно увести леших на север, от Прянина и Маугли.
Поросшие мхом дома мчались навстречу, мелькали черные стекла, где он видел свое отражение. Хорошо, что на зеленом ковре под ногами не остается следов.
Данила не знал, гнались за ним или нет. Говорят, лешие боятся солнца. Может, это его спасло? Или не спасение это, а просто его берут в клещи?
Обогнув болото, Данила залег в камыше, окружающем покосившийся дом. Лежал он минут пятнадцать – никто так и не появился. Пока пережидал опасность, размышлял над своим поступком. Стоило ли? Ведь Валик все равно был мертв. Как знать, не вмешайся Астрахан – уже шел бы сейчас к Картографу и попутчиками ничто не угрожало бы. Зато Валику выкололи бы глаза, зашили рот и его голова украсила бы шест. Пусть Данила психанул, но он не оставил тело товарища нелюдям, и ни капли об этом не жалеет!
Выбравшись из засады, он передвигался по городу короткими перебежками. Врагов видел лишь единожды, но вовремя успел залечь в осоке. Их было пятеро, и похоже, лешие действительно боялись солнца: заматывали лица, глаза защищали солнцезащитными очками, руки – перчатками. У двоих Данила заметил ружья.
