скачать книгу бесплатно
На работе ждал сюрприз – отпечатанный и повешенный на доску объявлений в штабе приказ о зачислении его в бригаду, надзирающую за состоянием дорог в ночное время. Обычно этим занимались офицеры, потому что лес вывозили в основном уголовники. А его назначили, по-видимому, в отместку за неприятности, что он доставлял. Разозлившись, пошёл отказываться к самому главному. Главный, когда он вошёл, сидел за столом и что-то писал, наклонив крупную лысую голову.
– Слушаю, – сказал и посмотрел немигающими выпуклыми глазами.
Этот человек олицетворял силу. В тридцать шесть лет, срок невозможно короткий для МВД, стал подполковником, начальником штаба, и отстающая давно и прочно по всем показателям организация, объединяющая несколько колоний, стала вырываться вперёд. Уголовники боялись его, как огня. Говорили, что были случаи, когда он поднимал руку на офицеров. Дыхнуть без него не могли. На еженедельных политинформациях появлялся всегда откуда-то сзади, когда ждали только его, стремительно проходил между рядами в своей распахнутой шинели и начинал давить. Без предисловий, пустословия, балансируя на той тонкой грани, когда речь ещё не переходит в площадной мат. И все замирали, тихо было так, что каждый скрип стула воспринимался, как взрыв.
– Слушаю, – сказал недовольно. – Есть недоразумения?
– Да. Меня назначили в эту самую бригаду, я не офицер, приказывать уголовнику не могу, в дороге и вывозке леса ничего не понимаю. Это всё просто бессмысленно. Поэтому я отказываюсь.
– Приказ свой не отменяю, – сказал начальник штаба, – я тебе не ванька-встанька. Но думай. Через месяц буду давать премиальные в размере двух зарплат, и те, кто на вывозке, получат в первую очередь.
И Алексей вечером пошёл на работу – решил заработать. Месяц отъездил в кабинах гигантских МАЗов, а когда пришёл получать зарплату, оказалось, что премиальные дали всем, кроме него. Потом шёл и смеялся над собой.
– Надо же, как купился! Ну это последний раз. Никогда, никогда больше! «Подняться над землёй», – вспомнил. Где уж там.
Но главное другое – с Любовью было не всё ладно. Один раз, приехав, застал у неё высокого светловолосого парня, солдата. И понял – он уже не один.
– Знакомьтесь, – представила, – Антонас, между прочим, из Литвы.
Он промолчал, а потом сказал ей:
– Ты, я вижу, не только детей любишь…
Но всё уже было напрасно – и слова, и чувства. Что можно было делать? Наверное, бросить, не ездить, забыть. Но именно это не получалось, и Алексей стал лечиться: усиленно занялся работой – пропадал в зонах, расследовал несчастные случаи на производстве, что-то писал, что-то докладывал, надоел всем хуже горькой редьки. Как комар, что зудит, зудит, а прихлопнуть недосуг. Подослали уголовника с предложением пронести наркотик в зону – отказался. Как-то вечером двое избили – не исправился. Уходил в лес, бродил там, собирал грибы, ягоды, дышал воздухом пробуждающейся весенней с запахом сосны и первых клейких листочков жизни и возвращался. Уезжал в Сыктывкар, добрался до Ухты, платил за гостиницы, сидел в ресторанах, но не лезло всё это. Пил водку, нашёл себе собутыльника, огромного со звериным лицом парня, отсидевшего свой срок и работавшего вольнонаёмным в лесу. За десять дней этот гигант делал месячный план, а за двадцать пропивал всё заработанное. Несмотря на звериный вид, был он добрым, просто кто-то когда-то использовал его силу во зло. Женщин так и не узнал – сперва сидел с малолетства, а потом пил, работал и пил опять. Только вот в последнее время сердце гиганта стало сдавать. А это значило: через какое-то время выкинут эту больших размеров рухлядь на помойку, сразу в тот момент, как не выполнит план.
Алексей пытался присоединиться, но не лезло, опять не лезло. Как-то вечером пришёл к собутыльнику и застыл ошарашенный: тот плакал навзрыд – на грязном, заставленном бутылками столе стояла радиола, и молодой голос прибалтийской певицы пел, звал:
– Возьми меня с собой… в свой день и час… возьми меня с собой…
Звал туда, где большие, красивые города, которых этот человек никогда не видел, красивые умные женщины, с которыми он никогда не познакомится, а над всем этим солнце, ясное, чистое солнце.
Клин клином выбивают. Тут главное найти то, что понравится. Пошёл в клуб на танцы. На лица не смотрел – главное, чтобы фигура была хорошей. Ему нравились женщины с большими тяжёлыми грудями, чтобы они непременно болтались под кофточкой, плюс оттопыривающийся зад в джинсах.
Нашёл. Пьяную, с грудями в кофточке и задом в джинсах. Пошли к нему домой. Зажгли свет. Она села на кровать, а он стал возиться около печки – затапливал.
– Ты долго ещё там? – спросила. – Я уже разделась.
– Да-да, сейчас…
И пока женщина курила и смотрела в потолок, тоже разделся и быстро лёг. Она повернулась к нему.
– Ух ты, мой маленький… – начала. И провела ладонью между ног. – Что ж ты трусы не снял, дурачок…
Потом он взобрался на неё, и, к его удивлению, всё получилось. Только было очень неприятно, когда холодные пятки женщины касались поясницы.
Одевшись, она спросила:
– Сколько тебе лет, мальчик?
– Двадцать два.
– А ведь мне уже сорок пять. У меня дочь такая, как ты.
«Боже мой, – подумал, – вот влез, вот влез… В кои веки снял, и на тебе…»
– А я считал, что ты у нас девственник, – сказал сосед-прапорщик. – Кого пилил-то?
Потом, встретившись с бывшей своей девушкой, похвастался в отместку:
– Вчера был на танцах. Между прочим, с такой женщиной познакомился, ты бы видела…. Кстати, к ней поехал…. Учиться.
Она улыбнулась:
– Дурачок ты…
Её отношения с этим парнем продолжались, а он всё сходил с ума. И, не зная, куда себя деть, поехал в Питер. Но в Питере его никто не ждал, в Питере шёл мелкий холодный дождь, все люди спешили, а ему спешить было некуда, его никто не ждал. Через три дня вернулся. И всё-таки опять навестил её. Любовь сидела и плакала.
– Почему, малыш? – спросил.
– Меня пытались изнасиловать.
– Кто?
– Те, за стенкой. Там с ними ещё один, новый, он у них заводила. Ух, ненавижу! Ненавижу, потому что не люди, не мужики. Так, убожество!
– Хорошо, – сказал Алексей, – попробую что-то сделать.
Заводилу он знал. Это был холостой сорокалетний мужик с равнодушными, ничего не выражающими глазами. Работала эта гниль в прокуратуре, имела там должность и оклад. Алексей знал, что он живёт в офицерском общежитии. Одолжил финку у охотников, подождал ночь и пошёл туда. Чтобы не проходить через охрану, влез через полуоткрытое окно, тихо открыл дверь в комнату. Подошёл к кровати и быстро зажал рот спящему. Тот встрепенулся, хотел закричать, но не смог. Алексей нагнулся к уху и медленно сказал:
– Узнал, наверное. Если закричишь, конец тебе.
Убрал руку с зажатого рта и вложил между губ нож. Губы зашептали:
– Что ты, зачем, да она, она, ты не знаешь…. У неё ещё один есть кроме тебя – солдат ходит к ней.
– Не твоё дело, сволочь, – сказал с ненавистью и нажал остриём. Потекла кровь, и раздался сдавленный стон.
– А это чтобы понял: тронешь её ещё раз – или ты, или кто-то из твоих, – убью. Тебя. Только тебя.
После всего этого чувствовал себя плохо. Был нервный срыв, на работу не ходил. Лежал на кровати целыми днями, курил и смотрел в потолок. Считал дни, думал, что арестуют. Но ничего не произошло, только пришёл Александр Терентьевич, покачал головой, затопил без слов печь и сел на табуретку около. Спросил тревожно:
– Что случилось? Заболел?
– Нет, – ответил Алексей, – всё хорошо.
Поднялся и поехал к ней. Спросил:
– Ну как? Пристают офицеры?
– Нет, – тряхнула волосами Любовь и засмеялась счастливо. – Я им такое выдала тогда, а одного сковородкой огрела, он так растерялся.
– Ну слава богу, – сказал, – хорошо, что ты такая смелая.
Через месяц она уезжала. Рассчиталась с работой, собрала чемодан и сидела на нём в аэропорту, решительная, напряжённая.
– Я попробую, – сказала. – А то не решаюсь никак, а время уходит. Кстати, Антонас сделал мне предложение, но я отказала. Хочу всё-таки увидеть небо.
– Куда ты?
– В Архангельск, там школа стюардесс.
Покопалась в сумочке, достала фотографию и протянула её:
– Это тебе…
Фотография была сделана давно. С неё смотрела девочка-подросток широко распахнутыми глазами.
– Нет, – сказал Алексей, – это не ты, не возьму.
Она покраснела от обиды, опустила голову и рывком отвернулась.
Алексей сел перед ней на корточки.
– Не надо, не плачь, ты же сильная, – обнял. – Помнишь, кто-то когда-то хотел знать, хотя это уже неважно… – и с трудом выговорил: – Я люблю тебя.
Раздался металлический голос дикторши:
– Пассажиры… рейс номер… регистрация…
Она вырвалась и побежала со всех ног, в охапку схватив чемодан.
Под серым небом гулял холодный ветер. Снизу, с земли, медленно, уверенно, чуть покачивая крыльями, тронулся самолёт. Развернулся. Выехал на прямую и, взревев моторами, стремительно прыгнул вверх.
В полупустом вагоне, загородившись от неяркого жёлтого света, чтобы никто не видел, и прижав лицо к холодному стеклу, он повторял и повторял про себя, не зная зачем, одно и то же:
– А я верила вся и, как роза, цвела, потому что любила его…
Дебют
Восьмидесятые. В магазинах плодово-ягодное и портвейн в бомбах из тяжелого, мощного стекла. Город Череповец полон химических заводов – облака розовые, трава пока ещё зелёная. Пацаны с заточками, мат, переполненные автобусы. Речечка течёт, слабеньким летом одеяльце принёс, «жигуль» открыл, лежишь, загораешь. По бережку битое стекло – не один ты пивком балуешься. А допил «жигуль», размахнулся и забросил в воду – плыви, бутылочка!
Общежития стоят, окна открыты. Одна высунулась, сиськи выставила, сигаретку курит.
– Эй ты, блядь!
– Сама блядь!
И пошла перекличка.
Вот в такой Череповец на берегу реки Шексны приехала на практику сугубо мужская компания студентов. Ну, первым делом они решили отметить приезд. Пошли в магазин, встали в весёленькую очередь. Июль – тепло, безмятежно, ветерок листья рябит. Опять же город новый, вдруг что хорошее выйдет. Только пузырями отоварились, рядом жареным запахло – мужик в очках наскакивал на белобрысого толстяка.
– Да я тебя! – толкал в грудь.
Толстяк качался, качался, вдруг взмахнул рукой, сбил с мужика очки и двинул его под дых. Подскочил – и по сопатке!
Мужик упал, закрыл руками лицо, кровь размазывает, зуб выплюнул. Девочка обхватила его, ревёт:
– Папа, папа!
Толстяк ухмыльнулся, пошёл себе.
Толпа оторопела, потом зашевелились, задвигались, кто-то подбежал помогать. Высокий усатый Глеб в компании студентов опомнился первым:
– Если в очках, в драке делать нечего.
– Так точно, учитель! – отозвался быстрый в движениях Павел. Поймал по своему обыкновению из воздуха сигаретку, закурил.
– Во фокусник! – восхищённо прореагировал Филя. – Никак не пойму, как ты это?
Павел подмигнул.
– Ну, что застряли? – напомнил Глеб. Мотнул головой. – Пошли.
В общаге сиротливые кровати, казённые одеяла, плоские подушки, яркий свет без полутонов. Сели у окна, открыли консерву, хлебца нарезали. Стаканов на всех не хватило, наливали по очереди.
– Надо будет их в столовке свистнуть, – заметил Павел.
Лёшка как винцо глотнул, так сразу рот и зажал.
– Ты дыши, дыши, – посоветовал Филя, – пройдёт.
– Что ж это за гадость такая? – с трудом выговорил Лёшка. – «Золотистое», – прочитал на этикетке.
Со внутренних стенок стакана медленно ползла вниз красноватая плёнка.
– Нет, не могу! – рванул в уборную, и там его вырвало.
Когда вернулся, ребята добродушно рассмеялись.
– Повторим? – Филя подмигнул.
– Пас, пас!
– Хорошо, нам больше останется.
– Картишки? – Павел стал мешать.
– С тобой, фокусник, только и играть!
