banner banner banner
Количество ступенек не имеет значения
Количество ступенек не имеет значения
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Количество ступенек не имеет значения

скачать книгу бесплатно


– Это мой друг! – сообщила потом. – Она очень добрая. Я, приехав, была как слепой котёнок, не знала, куда приткнуться, а Ой, встретив меня, поверила. Когда мне нечего есть – я иду к Ой, когда мне плохо – я иду к Ой, когда хорошо – я тоже иду к Ой.

– Ой красивая?

– Да. Если меня берут два раза в неделю, её берут каждый день. Но сейчас у Ой бэби, и она почти не работает.

Я расплатился, и мы встали.

– Тут рядом «Биг-Си», пойдём туда, погуляем?

– А что это такое?

– Такой центр.

– Давай, конечно.

Несмотря на то что мы съели суп и к нему рис, а к рису рыбу с приправами, нас по-прежнему окликали продавцы съестного в шляпах-зонтиках, несущие на коромыслах огромные корзины с кальмарами, мясом, устрицами, креветками и ещё чем-то, чему я не знаю названия, и каждый их шаг сопровождался звоном колокольчиков; нам призывно махали руками продавцы кокосовых орехов, а продавцы сладостей бодро катили навстречу игривые, светящиеся разноцветными лампочками тележки.

– Success, – прочитала Нет название ресторана, у массивной двери которого был выставлен весёлый деревянный человек с открытым ртом. – что такое success?

– Ну, это как бы…. Ну, например, – я нашёлся, – если бы ты была занята на следующей неделе не два дня, а все семь.

Вход в центр охраняли два маленьких бесстрастных солдата в коричневой форме, высоких сапогах и с пистолетами на поясе. Появился офицер, они, отдавая честь, синхронно взметнули руки к фуражкам и, подпрыгнув, ловко щёлкнули сапогами: вблизи будто лопнул воздушный шарик.

– Вперёд, наверх! – Нет не терпелось.

Мы вошли, забрались на последний этаж, попав в полукруглый сумрак кинотеатра. Я машинально поднял глаза и ахнул: стремительный высокий потолок, раскрашенный синим и белым, вырываясь, создавал далёкое и прекрасное небо.

– Я ведь сюда часто прихожу, – сказала Нет с неожиданной грустью. – Просто смотрю, больше ничего. А про Success неправильно, – вдруг добавила, запинаясь, – я не знаю, но совсем неправильно.

Мои нежные розы для черноволосой израильской девушки, моя ломкая гордость. Девушка, ахнув, прижала к лепесткам лицо, но тут зазвонил телефон и, встрепенувшись, взяв его со стола:

– Ой, это ты, Лена!

Она начала расспрашивать о знакомых, жаловаться на усталость, смеяться новостям, записывать рецепт торта, я же будто ждал очереди у телефонной будки, около которой проходят с шумом трамваи, и пронизывающий холод налетает ветром с набережной Фонтанки.

– Я к тебе хорошо отношусь, – часто повторяла эта девушка, а я только теперь понимаю: уйти надо было именно тогда, пока выпархивающие из любопытного рта мотыльки слов так мило кружились у передающей мембраны телефона.

– Не хотел тебя обидеть, – я виновато обнял Нет, – действительно не хотел. Давай, может, купим что-то? Хочешь мороженое?

Но она не хотела мороженого. Попросила:

– Пойдём домой.

Два дня мы любили друг друга, дышали в унисон, завтракали, обедали, ужинали, гуляли по набережной, смотрели телевизор, сначала CNN, и я возмущался и кричал:

– Это моя страна! Эти бомбы, эти трупы – это всё моя страна!

А потом переключались на тайские новости, показы мод, тайские фильмы.

Но на третий день я почувствовал – мне душно, я устал от близости чужого дыхания. В конце концов, я не хочу больше никакого втягивания в эти разбивающие отношения. Да где та кукла с набором сменяющихся масок и маленьким отверстием для выполнения необходимых потребностей, чтобы, довольным выходя из дома, я бодро ходил по улицам, ездил на работу и лишь изредка, сталкиваясь с чужим телом, вежливый до мерзости, извинялся.

Вечером, когда хор слаженно пел славу их королю, я сказал:

– Нет, я завтра уезжаю в Бангкок.

– Я могу с тобой, – она не поняла.

– Я надолго.

Нет порывисто соскочила и начала одеваться: тоненькие чёрные трусики, лифчик, джинсы…

– Ты куда? – спросил я с изумлением.

Мелькнула досада: «Ну опять, а ведь ничего плохого не хотел?»

Бросилась ничком в кровать.

– Нет, ну пожалуйста, ну куда ты пойдёшь так поздно?

Медленно повернулась на спину. Сказала срывающимся голосом:

– У тебя отпуск, а я женщина для употребления. Мотобайк для поездок, женщина для употребления. Спи, Алексей, я завтра уйду, как ты хочешь.

Я заснул и во сне, как пытался вспомнить утром, кому-то что-то страстно доказывал, о чём-то просил, не запоминающиеся образы, смешиваясь, налетали один на другой, и при этом постоянно чувствовал, как рядом дышит и ворочается Нет. Но утром, решив не отступать, выложил деньги на столик рядом с зеркалом. Хотя она их долго как бы не замечала, мылась, потом красилась, наклоняясь очень близко к зеркальной поверхности, надела свою старенькую кофточку, особо медленно застегнув пуговички, тщательно пригладила её руками на себе, наконец взяла, пересчитала и ахнула:

– Алексей, это очень много, ты не ошибся?

– Бери, Нет.

– Знаешь тогда что, – она решительно тряхнула волосами, – Мы пойдём к Ой и устроим праздник!

Против этого, предчувствуя освобождение, я ничего не имел.

Но для начала Нет надо было переодеться: её комната с высоким потолком и облупленными стенами оказалась сплошь обклеенной оставшимися от прошлых жильцов плакатными целующимися парочками и полураздетыми женщинами. Основной предмет обстановки – огромная тахта, у изголовья портреты короля-мальчика с гордо поджатыми губами, свадьба короля-юноши и сегодняшнего короля, чуть усталого, с теми же жёсткими губами и в очках – за что они его так любят? У противоположной стены вешалка с несколькими сиротливыми платьицами, но мне не дали рассмотреть имущество до конца – опрокинули на основной предмет, раздели и использовали, двигаясь определённым образом, целуя и прижимаясь упругой тяжестью к груди, пока я, вскрикнув и выгнувшись, не отдал то, что от меня хотели. Наконец, разъединившись, мы остывали, уже полубезразличные, вбитые в простыни, и смотрели, как вверху вентилятор безрезультатно размешивает плотную влагу воздуха. Нет опёрлась на локоть, потянулась к тумбочке – на торчащий сбоку острием гвоздь были наколоты счета, – взяла тёмную шкатулку, нажала на выступ, крышка открылась, внутри защебетала механическая птичка:

– Сью, сью, сью, – изо всех сил, – сью, сью, сью!

– Смотри, смотри, какое чудо! – сказала Нет с восхищением. – Тебе правда нравится? Я возвращаюсь домой, открываю, и мне становится легче.

Я взял шкатулку из её рук: маленькая зелёная птичка, раз за разом издавая звук, резкими движениями поднимала крылышки и голову. Круглая вешалка с тремя платьицами, портреты короля, поломанный вентилятор, жалкие удобства с тазиком и шлангом, изо всех сил старающаяся маленькая птичка:

– Сью, сью, сью. Сью, сью, сью.

Мне подкатило к горлу.

– Ну хватит, – Нет осторожно закрыла шкатулку, – надо идти. Какое платье надеть, как ты думаешь?

Мы вышли и направились на рынок. Я уже за эти два дня увидел, что Нет умеет устанавливать дружественные отношения с самыми разными людьми. Вот и сейчас, легко продвигаясь по рынку, как-то доверчиво советуясь, заразительно смеясь, важно расплачиваясь (от моей в этом помощи она возмущённо отказалась), Нет создавала вокруг себя ауру обаяния. Я же сзади ответственно тащил всевозможные пакеты. Наконец мы закончили с покупками и приехали к Ой – высокой, выше меня на голову, девушке в мини, с яркой улыбкой и с хвостиком чёрных волос, небрежно перехваченных резинкой. На кровати лежал голый улыбающийся коричневый младенец.

– Это я с тобой разговаривала? – весело спросила Ой.

– Да.

Комната Ой была светлая, прохладная от кондиционера, на небольшой балкон смотрела стеклянная дверь. Нет вдруг шепнула:

– Я сейчас вернусь, – и убежала.

На работающем без звука телевизоре стояла фотография в рамке, я всмотрелся.

– Интересно? Это мой муж. Он итальянец. Мы разошлись, но он до сих пор ко мне приходит.

– Зачем?

– А ты как думаешь?

Ой взяла продукты и, напевая, стала возиться с ними на балконе, где на небольшой подставке стояла электрическая плитка, а резиновый шланг смывал с плиточного пола грязную воду в специальный сток.

Судя по фотографии, итальянец был гораздо старше Ой, лет, может, на двадцать, в его отяжелевшем лице читалось беспокойство, они стояли около каких-то коттеджей, и итальянец держал на руках девочку.

– Всё ему было не то, – сказала Ой, – всё меня ругал. А теперь приходит.

Она явно видела, что нравится мне, а так как привыкла, что нравится всем, то относилась к этому с весёлым и не обидным равнодушием.

– Скажи, Нет – сексуальная? – подмигнула.

Тем холодным мартовским вечером кроме цветов я ещё принёс моей возбуждающейся от дезодоранта израильской девушке стреляющий фильм «Матрица», мне почему-то очень хотелось его показать.

– Вот увидишь, он тебе понравится! – сказал я с восторгом.

– Ладно, – согласилась она. – Будешь кофе?

– Буду.

– А конфеты?

– Пожалуй, не надо.

– Ну, я на всякий случай поставлю.

Включили телевизор и почти-почти досмотрели фильм: опять телефон.

– Алло? – вскочила и, ловко обогнув меня, пошла в кухню.

Мерцал телевизор, притушенные, стояли цветы, местный житель – рыжий скверный кот бродил кругами, то попадал в свет, проливавшийся через полуоткрытую дверь из кухни, то исчезал – уныло нанизывал на хвост минуты. И во мне стал сворачиваться и разворачиваться осьминог. Девушка вернулась, в глазах некое напряжение, полуулыбка. Взглянула на часы и вдруг зевнула:

– Что-то я устала, такой день тяжёлый.

Ожидающе посмотрела. На журнальном столике чашка, из неё я так и не допил кофе. Жалко. Я было дёрнулся допить, но застыдился, встал, она торопливо меня чмокнула.

О, как сладко чувство унижения! Не смешивающееся ни с чем, чистое в своей незамутненности, какие тоненькие струнки… Но шутки в сторону, тут полумерами не обойтись, если ты способен что-то испытать, надо добрать до конца. Поэтому я не ушёл, и в приблудной компании двух подмигивающих, забавляющихся под ногами кошек ждал, пока она не вышла и не села в машину. Но этого мне показалось мало, и я почти дрожащими руками стал набирать её номер – а вдруг найдётся объяснение? Но телефон молчал. Со мной она ни при каких обстоятельствах не выключала его, а тут – закрыла. И тогда мне пришла в голову замечательная мысль, хотя вы, конечно, скажете: «Детство». Может быть, но я вскрикнул от восторга, и мои бедные сопровождающие кошки, забыв друг о друге, рванули в стороны. Нет, я не сотворил ничего страшного, просто зашёл обратно в дом, вытащил дезодорант – ах, какой запах! И, сильно и долго нажав, выпустил весь газ на знакомую дверь: мне не жалко, пусть наслаждается. Аккуратно поставил пустенькую склянку на коврик: ку-ку, и будто во сне, с телом легче наилегчайшего пуха, полетел домой. Вот теперь я её прощаю. Только так и надо поступать: тебя ударили, а ты прости, да не просто прости, а доставь удовольствие, облагородь ударившего. И тогда никаких войн, пожаров, дезертирства, а ты, уединившись, потихоньку потираешь другую щёку, чтобы она приобрела тот же цвет, что и битая.

– Скажи, она сексуальная? – повторила Ой.

– Сексуальная.

Длинная её прядь волос, каким-то образом выбившаяся из резиночки сзади, всё падала на глаза и явно ей мешала, но руки были заняты картошкой, Ой дула вверх, поправляла плечом, но это мало помогало. Я встал и, подойдя, убрал чёлку. Глаза Ой сузились, и уже специально дёрнув головой, она упрямо уронила прядь. Но тут ворвалась счастливая Нет, сзади внесли большой ящик.

– Я купила телевизор, я купила телевизор!

Мы сидели на ковре около кровати, младенец заснул и не мешал. Ой обняла маленькую Нет, которая, внезапно погрустнев, совсем не ела, а сзади итальянец мрачно смотрел на их спины. Мне даже показалось, что его нервное лицо чуть повернулось для лучшего обзора. Немного погодя присоединилась ещё женщина, возрастом старше всех, очень медленная, с величавыми, плавными движениями.

– У меня был друг из Греции. Я думаю, Израиль рядом?

– Рядом, – я подтвердил.

– Так ты действительно оставляешь Нет? – неожиданно спросила Ой.

– Ой, зачем? – Нет дёрнулась. – Я же тебе объяснила: моя работа с Алексеем кончилась.

Вечер пожирал звёзды одну за другой, но мне было всё равно. Свободный, я шёл по ночному городу, и девка-реклама, светясь, зазывала меня в свои притоны.

Перед расставанием Нет, накрасив заново губы, подала мне по-мужски руку и, готовясь с побледневшим лицом, как к бою, к ночной работе, куда-то в пустое пространство сказала:

– Я точно знаю, мой Будда меня сегодня не оставит, я подцеплю американца.

Цепляй, цепляй, мне-то что? Игра в любовь для меня вышла дороже, чем обычные встречи. Я ещё раз взглянул на рекламу и застыл: всё вокруг стало жёлтым. Потекли жёлтыми пятнами здания, вспух жёлтыми пузырями асфальт, и жёлтое рассохшееся небо просыпалось ржавчиной на голову. И в этой сухой жаркой желтизне как спасение показалась тоненькая фигурка с детским личиком, в беленьких обтягивающих джинсах и беленькой рубашечке. Милая… Моё разовое чудо… Что? Мне махнули рукой? Вся безумная тяжесть спустилась вниз и сосредоточилась в одном месте, мир сузился до колеблющейся приглашающей узкой фигуры, я двинулся за ней, как сомнамбула.

Но чудо, как всякое чудо, продолжалось недолго: из её комнаты в жуткой дощатой гостинице выскочил худой мужик в юбке, показав на мгновение старое лицо под чёрными спутанными волосами, и я понял. Комок подкатил к горлу, желтизна подёрнулась рябью и рассосалась, оставив привкус прогорклости в горле.

– Мужчина, что-то не то?

Меня замутило.

– Не то, – я собрался с силами, – но это уже не имеет значения.

«Мой Будда, а мне, значит, ты это приготовил? – мелькнуло. – Ты так хочешь? Ладно, я в твоей стране».

Фигурка разделась, обнажила чуть припухшие соски, ломкое, коричневое тело, руки тростинками, более широкие на локтевых сгибах, на бёдрах осталось полотенце. Да даже если бы я хотел уйти, уже не смог бы – ноги не повиновались.

От существа несло не женским и не мужским духом, некая смесь табака и духов, я прикасался и одновременно отталкивал его.

– Мужчина, а деньги?

– Всё тебе деньги, – и я, ахнув, шарахнулся в сторону.

Андрогинное тело на моих глазах стало изменяться, становилось усядистым, грузным, полез вперёд живот, оплыло лицо, на меня смотрел я сам.

– Мужчина, а деньги?