скачать книгу бесплатно
Пронизывающий холодный ветер взвивает полы длинного чёрного пальто и мои распущенные спутанные волосы. Под тонкими подошвами туфелек хрустит иней: я так торопилась поскорее покинуть кабинет, что забыла переобуться.
Парковку заметает снегом. Крыша моей ласточки сплошь покрыта слоем колких снежинок. Запускаю двигатель, включаю подогрев сидений и дворники. Щетки для чистки снега у меня, конечно же, нет, и этот факт обостряет чувство собственной беспомощности, служит последней каплей, переполнившей обиженное сердце.
Опускаю голову на руль и горько плачу. Ледяные капли барабанят в крышу, струятся по стеклу и, кажется, достают до самого сердца, омывая его.
Чертов Боголюбов! Бессовестный хам! Ненавижу! Как бы больно ни звучали его слова, Мир прав: я поступила, как разменивающая себя направо и налево, дешевка. И тогда, и сейчас. Выбрала короткий и яркий миг счастья, в огне которого сгорела сама…
Я могу обманывать себя, казаться взрослой и самостоятельной, сильной, убеждать себя, что наши жизни с Мирославом, однажды пересекшись, разошлись навсегда, но не проходит и дня, чтобы я не вспомнила о парне.
Отчего же его слова так ранят? Мучают мятежное сердце, рвущееся к тому, кто однажды причинил боль?
Он обесценил меня, как специалиста, вот в чем дело. Посчитал мою должность и красивый кабинет приложением к влиятельным мужским брюкам, опекающим меня. Поставил общепринятый мужской диагноз всем успешным женщинам в моем лице. Что же, доктор Боголюбов, я не намерена оправдываться и убеждать вас в своей состоятельности. Как и соглашаться на ваше унизительное предложение. Согласна, странное умозаключение от той, которая когда-то первой призналась в любви и предложила парню себя. Но я другая, черт возьми!
Вытираю влажные глаза салфеткой, расчёсываю волосы и заплетаю их в хвост. От меня пахнет рыжим мерзавцем, он словно пометил меня собой: руки, губы, шея впитали дурманящий запах парфюма и дорогого табака… Да здравствуют антитела к другим мужчинам от доктора Боголюбова! Кровь бурлит и разносит по венам сладость от пережитой близости, почти сразу же сменяющейся горечью вины. Я как истинная для альфы, твою же мать! Если бы не читала фэнтезийных любовных романов, никогда не поверила, что такое возможно.
– Любовь Петровна, ты не забыла обо мне? – строго произносит Александра Георгиевна в динамик. Телефонный звонок заставляет вздрогнуть.
– Простите, но я, наверное, не приду. Хочу побыть одна. Спасибо вам. – Издаю жалкий всхлип.
– Не дури, Любаша. Что случилось? Тебя обидели?
– Я получила ровно такое обращение, какое заслужила. – Произношу все так же жалко.
– Опять он, да? Тот парень, из-за которого ты не можешь ни с кем встречаться? Люба, ты зациклилась на том, кто этого совсем не заслуживает. Убедила себя в несуществующих чувствах. Может, дело в другом, а тебе просто так удобно? Ты используешь парня, как ширму, боишься посмотреть своим страхам в глаза.
– Я отдала своё сердце два года назад, Александра Георгиевна. Другого нет… чтобы затевать отношения с кем-либо.
– Так не бывает, упрямая ты девчонка! Ты же его совсем не знаешь.
– Вы и любовь можете подогнать под стандарты, а, Александра Георгиевна? Абсолютно точно уверены, как она должна появляться в сердце?
– Есть исключения, Любаша, – примирительно вздыхает мозгоправ, шурша листиками блокнота в динамик. – Ты сильная, девочка. Очень сильная. И умная. Он и мизинца твоего не стоит… Трус этот. Так и будешь ходить по земле – влюблённая и одинокая?
– Значит, так и буду.
– А кому от этого будет легче? Он живет своей жизнью, и плевать хотел…
Непохож был сегодня Боголюбов на того, кому плевать. Хочется ухмыльнуться в ответ Александре Георгиевне, рассказать, как он целовал меня, с какой жадностью подчинял, как яростно брал… На мгновение допустить мысль, что я была не просто одной из подвернувшихся ему этим вечером баб.
– Он предложил встречаться. – Хрипло выдавливаю я.
На том конце провода воцаряется тишина. Похоже, от переполняющих мыслей в голове Александры Георгиевны случается какая-то поломка.
– Вот оно что? И почему ты плачешь? Любаша, приезжай. Чего мы по телефону болтаем, как подруги? Я, всё-таки, твой психолог. – Подчеркивает она с гордостью.
– Не хочу объяснять почему… Я простая девчонка, Александра Георгиевна. Мне хочется напиться, купить килограмм мороженого и плакать под грустные фильмы на плече у подруги. Никакая я не сильная.
– О боже! Нам ещё заедания стресса не хватало, Любаша. Тебе не жалко потраченных на похудение двух лет?
Я уже не слушаю ее. Конечно, я благодарна Савской за помощь, но сейчас я выпускаю на волю слабость и смело смотрю ей в лицо.
– Александра Георгиевна, я признаю свои недостатки.
– Любаша, слабости и несовершенства делают женщину человечнее. Купи бутылочку вина и мороженое, детка. И смотри до рассвета грустные фильмы. Дай-ка вспомнить… Хатико, Титаник, Дневник памяти… – произносит Савская. Я не вижу ее, но почти уверена, что она расслабленно лежит на софе и потягивает кофе из фарфоровой чашки. – Доктор разрешает!
За что я уважаю своего психолога, так это за чуткость. Она чувствует клиента на расстоянии, понимая, что в минуты острого стресса ее нравоучения, мягко говоря, вызывают раздражение. Александра Георгиевна оторвётся на мне в другое, более благоприятное для беседы время.
Пятничный вечер походит на фейерверк. Из кафе и клубов гремит битами музыка, улицы наполняются машинами и людьми, даже огни вывесок и уличное освещение играют более яркими красками, нежели в другой будний день. Люди, как запертые в неволе животные, вырываются на свободу из душных офисов, чтобы забыться в алкогольном дурмане и чужих объятиях.
Моя оранжевая «морковка» резво снуёт между машин по освещенным городским улицам. Я купила ее три месяца назад, воспользовавшись автокредитом. Да, пускай так, но плачу я за тачку сама, как и за съёмную квартиру. Ещё и родителям умудряюсь помогать. С чего Боголюбов взял, что меня кто-то содержит? Савская права – он не стоит моих слез. И я не позволю себя обесценивать.
Паркуюсь возле супермаркета и с чистой совестью исполняю наказ психолога: покупаю килограмм шоколадного мороженого.
Спасибо вам за комментарии! Дальше будет ещё интереснее)
Глава 6.
Любаша.
Ох, права была Александра Георгиевна: Хатико лучший грустный фильм. Я проплакала до трёх ночи над несчастной судьбой осиротевшего пса. Ну ладно, признаюсь: немного над собой. Если быть совсем откровенной – над собственными глупостью и похотью, всякий раз выползающими при виде Боголюбова.
Кто он для меня? Наваждение, неутоленное желание, сердечное стремление, заставляющиеся забыть о других? Я не знаю. Почему нет названия этому чувству, вывернувшему душу наизнанку? Желанию смотреть только в его глаза, чувствовать его губы на губах и слышать красивый, с потрясающей хрипотцой голос?
Чертов Боголюбов! Напрасно Александра Георгиевна утверждала, что все знает о любви. Нельзя заставить полюбить или разлюбить, но можно заставить уважать себя. Свои старомодные и наивные для современного жестокого мира ценности. Мои, черт возьми, ценности, которые я когда-то предала из-за одержимости парнем. И предаю каждый раз при появлении Мира. Он засел занозой в моих снах и мыслях, и единственное, о чем я молю провидение – чтобы он оставил меня в покое…
Зима разгулялась не на шутку: «морковку» замело снегом так, что ее яркий оранжевый цвет с трудом определяется. Отхожу от окна и зябко ёжась, семеню в душ. Быстро сушу волосы и надеваю джинсы и свитерок, связанный в подарок Алиской.
– Прорвёмся, Любаша. – Шепчу несчастной девушке в зеркальном отражении, а в груди неприятно шевелится тоска. Царапает острыми коготками, как запертый зверь, рвёт душу в клочья, воет… Чувствую себя выброшенной в океан шлюпкой: хрупкой и слабой пустышкой, управляемой морскими волнами.
И я сбегаю от накрывших меня пустоты и беспомощности… Туда, где могу ощутить безусловную любовь и поддержку близких людей, твёрдую почву под ногами, от которой сумею оттолкнуться.
Домой, к маме! В своё место силы и покоя – Снегирево. Дом, где воздух свежее и чище, рассветы розовее, а снег белее.
Завтракаю на ходу и, надев спортивную дутую куртку и угги, торопливо покидаю квартиру.
Скрипучая ледяная дверь подъезда выпускает меня под плачущее мокрым снегом небо. Я топаю к своей заснеженной ласточке, сиротливо стоящей на парковке. Запускаю двигатель и обреченно плюхаюсь на сиденье. Придётся ждать, пока снег на лобовом стекле растает…
– Любаша, почему ты такая бледная? Дочка, ну сколько можно худеть? – кутаясь в пуховую шаль, встречает на пороге мама.
Если бы моя мамуля Вера Николаевна жила в семнадцатом веке, она послужила источником вдохновения самому Питеру Рубенсу. Я унаследовала рыжие волосы и аппетитные формы от мамы. Думаю, понятно, как она отнеслась к моему решению избавиться от «неземной» красоты?
– Привет, мамочка, – целую родительницу в щеку, вдыхая родной запах вперемешку с ароматом жареных котлет. – М-м-м, как вкусно пахнет. А где Алёшка? – озираюсь в поисках младшего брата.
Разуваюсь, вешаю куртку на крючок и следую за мамой на кухню. Она щедро обсыпает котлеты из мясного фарша панировочными сухарями и опускает в кипящее масло.
– Не уедешь, пока не съешь две котлеты, поняла? – вздыхает она. Да, видок у меня жалкий: опухшие веки, тёмные, похожие на чёрные провалы, глаза.
– Скажешь, тоже мне. Я когда-то отказывалась от твоих котлет? – натягиваю улыбку. – Так где Алёшка? И папы не видно. Ушли куда-то?
Мама уменьшает огонь на плите, накрывает котлеты крышкой и поворачивается ко мне. Заплаканная. Черт, надо было додуматься сделать макияж!
– Мамочка, я не худею, что ты! Я хорошо питаюсь, у меня даже мультиварка есть. Честное слово! – испуганно тараторю, обнимая маму.
– Любаша, я не из-за тебя плачу. Хотя…
– Ну мам!
– Алешке срочно нужна операция.
– А как же квота? Вы же давно стоите в очереди?
– Мы сто семнадцатые в очереди, Любаня. Я возила Алёшу в снегиревскую больницу, врач сказал, что времени ждать больше нет. Наш мальчик навсегда может остаться инвалидом. – Мама громко всхлипывает и утирает слёзы кухонным полотенцем.
Алешке одиннадцать лет. В прошлом году мальчишку сбила машина. Одноклассник Алёши Степа Соловьев подстрекнул ребят поехать на велосипедах до консервного завода, расположенного на выезде из Снегирево. Алёша угодил колесом в ямку и потерял управление. Подонок водитель скрылся с места происшествия, оставив ребёнка умирать на дороге.
Открытый оскольчатый перелом бедра, множественные ушибы и сотрясение мозга – печальный итог злосчастной поездки…
– Сколько стоит операция, мам? – Произношу я твёрдо.
– Любаша, ты не потянешь, детка, – обреченно вздыхает мама. – Да мы и не сможем с отцом принять…
– Ну что ты такое говоришь, мама?
– Ты и так платишь кредит за «морковку», квартиру снимаешь… Никак не потянуть.
– Мама, покажи направление и озвучь эту чёртову цифру! – рычу я.
Вера Николаевна деловито надевает на нос очки, одергивает домашнюю футболку и уходит в гостиную за Алешкиными выписками.
Пока мамуля копается в комнате, я переворачиваю на сковородке котлеты и сервирую стол. Достаю из холодильника свежую зелень и овощи, нарезаю салатик.
– Держи, Любушка, – протягивает документы мама. – Сумма для нас неподъёмная. Я уже думала, может у Рябининых занять? Богдан же хорошо зарабатывает.
– Не вздумай, мам. Богдан дом строит, тете Глаше помогает с санаториями и дорогостоящими лекарствами. Да и на Никиту Сергеевича в этом году хвори напали…
Дед Никита на самом деле никакой не дедушка Алисе: он троюродный брат Глафиры Тимофеевны, живущий по соседству. Но назвать старика чужим язык не поворачивается.
– И то верно. Не подумала я. – Виновато качает головой мама. – Может, нам с папой кредит в твоём банке оформить?
Мамуля работает на почте оператором, мой отчим дядя Костя – отец Алешки – водителем грузовика на хлебопекарном заводе. Представляю вытянутые лица менеджеров банка, если родители покажут им свои доходы!
– Мамуль, я сама возьму кредит…
– Нет, Любашка, не потянешь, солнышко. – Похоже, мама снова собирается плакать.
– Я откажусь от съемной квартиры, мам. Буду жить с вами и ездить на работу из Снегирево. Надеюсь, комната осталась за мной? – улыбаюсь от внезапно заполнившей грудь лёгкости.
– Глаша обидится. – Взмахивает рукой мама, устало стирая слезинки. Только сейчас замечаю, какие у неё потухшие глаза. Тоже всю ночь не спала, страдалица моя.
– Я девчонкам квартиру пересдам. Коллегам.
– Ладно, пошли, доченька на кухню. Сейчас папа с Алешенькой придут с прогулки. Вздумалось старому дураку тащиться в такую непогоду за свежими куличами к чаю. «Маковка» выпечку по субботам развозит, поэтому…
– Я знаю, мам.
Мамуля волнуется и говорит известные мне факты. А у меня почему-то в памяти всплывают догадки Боголюбова о несуществующем покровителе. Сейчас от него я бы не отказалась!
В окно стучатся снежинки, в коридоре гудит котёл, работающий на полную мощность, а я почему-то снова возвращаюсь мыслями к Мирославу. К нашей ночи в моем доме… Тихонько вхожу в свою комнату и зажмуриваюсь, прогоняя представших перед взором призраков из прошлого.
«– Родители дома?
– Да, но их спальня в дальнем крыле. Не волнуйся, никто не услышит нас.
– Пончик, ты сумасшедшая, во что ты меня впутываешь?
– Я хочу этого, Мир, пожалуйста…»
Здесь почти ничего не изменилось: письменный стол, деревянный шкаф с наклеенными на дверцы постерами, громоздкий полосатый диван. Помню, с какой любовью мама шила покрывало из разноцветных обрезков ткани и маленькие красные подушки, чтобы моя комната хоть немного выделялась на фоне скромного интерьера деревенского жилища.
Я проиграла себе, не рассчитала размеров собственной стойкости или циничности, захлебнулась коктейлем из любви и разъедающей душу вины. И почему мне жизненно необходимо ковырять эту рану? Окунаться в колодец боли и пить ее большими глотками?
« – Я хочу этого, Мир. Пожалуйста…»
Девица на одну ночь, подмахнувшая доступностью… Дешевая бульварная потаскушка, достойная «встреч для удовольствия». Вот кто я для него.
Девочки, спасибо за вашу поддержку!
Глава 7.
Любаша.
Входная дверь со скрипом распахивается, впуская в прихожую морозное облачко. Вздрагиваю от звука и прячу слезливый любовный роман под подушку. Книгами маму снабжает наша соседка Капитолина Ивановна – библиотекарь в снегиревском доме культуры. Чего она только маме не приносит! И триллеры, и зарубежные детективы, после которых папа Костя отпаивает мамулю корвалолом.
– Вовремя мы сынок подоспели, Любаня приехала! – зычно произносит папа Костя, помогая Алешке разуться и снять куртку.
Брат опирается на костыли и улыбается, заметив меня в проеме. Высокий, вихрастый мальчишка с широкой улыбкой и грустными глазами.
– Привет, сеструха. – Произносит он важно, протягивая отцу куртку.
Я прячу грусть за улыбкой и прижимаю мальчишку, вымахавшего с меня ростом, к груди.
– Так вы это… пешком, что ли, до булочной ходили? – укоризненно качаю головой, ероша волосы брата. Они такие же огненно-рыжие, как у нас с мамой. В остальном мы с братом мало чем похожи – разве что карими большими глазами.
– На машине ездили, дочка, – отвечает папа. – Врач запретил Алешке наступать на ногу.
– Но он же ходил! – несмотря на усилие, реплика звучит обреченно.
– Давай позже поговорим, Любаша, – сконфуженно бормочет папа. – А разве мама…
