Барабанщик

Неизвестно, сколько прошло времени, все стояли молча, им никто не мешал, и тогда Большой Барабан впервые за многие годы вошёл в резонанс с миром. Пашка тогда ещё ничего не знал про шаманов и их бубен, открывающий Верхний и Нижний мир, но он почувствовал нарастающую мощь потока, который сформировался внутри их с Барабаном общего тела и был к этому готов.

Вибрация нарастала и молодые люди в комнате тоже ощущали нечто необычное, но никто из них даже не пытался остановить Пашку, пока в пионерскую не влетел Директор школы, на лысой голове которого пульсировал тёмным фиолетом потревоженный Блик.

– Отставить игру! – бросил он Пашке с порога, и сразу обратился к Вере и Игорю, – Вы что себе позволяете? У старших классов уроки ещё не кончились!

Директор грубо снял с плеча Пашки ремень и подхватил Барабан, продолжая отчитывать комсомольцев.

– И кто вам разрешил его трогать? Уберите полковой барабан на место, это слишком ценный подарок для нашей школы, чтобы так просто доставать его и стучать!

– Мы решили, что новому барабанщику надо дать возможность опробовать его и привыкнуть, – ответил Игорь.

– Но только не вовремя занятий! – Директор поставил Барабан на место и закрыл дверцу шкафа. Его Блик перестал пульсировать, но сам он так и не успокоился.

– И знаете что, дайте мне ключи, пусть будут у меня, чтобы до седьмого числа никто его не трогал, – он протянул к старшему вожатому руку и тот послушно вложил неё ключ.

Директор запер шкаф и убрал ключ в нагрудный карман.

– А ты мальчик, свободен! – обратился он к Пашке, а сам принялся шептаться с вожатым и председателем совета отрядов.

И когда Пашка уходил, то явно разобрал в его потоке речи такие словосочетания как «…мальчик не готов» и «всё-таки тюрьма…»

Он вышел из пионерской комнаты, чувствуя себя совершенно разбитым. Уставшим после конкурса и внутренне опустошённым. И хотя Пашка никогда не сталкивался ни с чем подобным, но понимал – ему удалось пробудить Большой Барабан, который действительно является оружием и Директор знает об этом. Поэтому он, скорее всего, найдёт повод не позволить достать его на 7 ноября, а если сочтёт Пашку совсем опасным, то и вовсе пересмотрит решение совета отрядов и заставит комсомольцев заменить его другим барабанщиком.

Всё закончилось так стремительно и совершенно без его участия, а то, что он принял за победу, было только началом борьбы. В этом он ещё раз убедился, как только вернулся домой.

Там он застал дядю Борю и его кореша Федьку за суетливыми сборами. Федька, глядя на него, лишь нервно усмехнулся, а дядя Боря сразу повёл Пашку в его комнату, где на диване лежал, пустой и раскрытый, чемодан, с которым он обычно ездил летом в пионерский лагерь. И ещё до того, как дядя Боря открыл рот, он всё понял. Свои тёмные дела эти люди здесь завершили и теперь то ли убегают, то ли просто меняют место, а его собираются захватить с собой в качестве прикрытия.

– Паша, собирайся вещи, мы сейчас уезжаем. Сегодня утром от Тамары пришла телеграмма, что в Москве умер наш общий родственник и надо срочно ехать туда и занимать освободившуюся жилплощадь. Мы должны быть в Москве уже сегодня, чтобы завтра с утра занять очередь в домоуправление. Я договорился с водителем директора завода, он через час заедет за нами и довезёт до ближайшей станции.

Пашка молчал, совершенно не готовый к новым потрясениям, но вместе с тем зная – никуда нельзя ему сейчас уезжать, пока он всё здесь не закончит.

– В школу я потом напишу, они все документы в Москву по месту твоего нового обучения переправят, а вот времени с друзьями прощаться у тебя, пойми меня, нет.

«Бежать!» – подумал Пашка, но в ответ только кивнул, достал из шкафа свои штаны, рубашку и положил их на дно чемодана.

– Вот и хорошо, бери всё, что нужно, – сказал дядя Боря, наблюдая за Пашкой и стараясь зафиксировать все скрытые сущности его настроения, – Ужина у нас сегодня не будет, а чая выпить перед отъездом я тебя позову.

И дядя Боря вышел из комнаты. Он закрыл за собой дверь, а через мгновение Пашка услышал щелчок – звук повёрнутой щеколды.

«Он меня запер!» – задохнулся Пашка и сразу бросился к окну, но вместо ноябрьской синевы и крошек далёких фонарей, разглядел лишь чёрную и тугую, неподвижную тьму. Ставни были крепко заперты и посажены на замок, превратив комнату в ловушку.

Первая его мысль была начать играть на барабане, а когда дядя Боря опять зайдёт и попросит его прекратить, попробовать прошмыгнуть у него между ног и выбежать на улицу. Но это был слишком простой трюк для такого прожженного змея, как дядя Боря. Тем более, входную дверь он тоже, наверняка, запер.

Пашка решил для начала выяснить, о чём они разговаривают. Он приложил барабан днищем к стене, а сам прислонил ухо к его мембране, но не услышал ничего, кроме довольного уханья и хихиканья Федьки. Тогда он приставил барабан к другой стене, ближе к кухне, но оттуда не доносилось ни одного звука. Пашка удивился, постучал по стене костяшками пальцев и понял, что за ней находится пустота.

Он надорвал слои газет, которыми обклеили стену ещё предыдущие жильцы, и достаточно быстро обнаружил очертания двери. Прорезав своим перочинным ножиком газеты по её периметру, он поддел створку лезвием и она открылась.

За ней пахло летней пылью, это был потайной ход – узкий, рассчитанный на одного человека коридор и ведущие вниз ступени. Пашка прикрыл дверь, отошёл от неё и взял с верхней полки шкафа свечу и спички – там они всегда лежали на случай отключения электричества. Оттуда он взглянул на стену и убедился, что очертания двери слишком бросаются в глаза, а дядя Боря может появиться здесь в любую минуту.

Пашка зажёг свечу, взял ещё одну про запас и покинул комнату, которая уже больше не казалась ему безопасным местом. Так же, впрочем, как и весь этот город.

Исчезнувший учитель истории мог бы рассказать Пашке, что его дом был построен для гостей помещика, а так же для размещения здесь актёров и актрис гастролирующих театров, поэтому каждая комната, кроме обычной двери, имела ещё и потайной проход во внутренний коридор между этажами, чтобы все могли посещать друг друга, оставаясь при этом незамеченными. Именно по этому пути Пашка проследовал на первый этаж и через другую потайную дверь попал в каморку дворника, заставленную мётлами, вёдрами и зимними скребками для снега. Там он открыл окно и, никем не замеченный, выбрался из дома.

По пустым улицам, мимо застывшего в попытке распрямиться и встать во весь рост Памятника, Пашка побежал к школе. У её забора он осмотрелся и решил, что, не смотря на поздний час, в её стенах сейчас находятся как минимум два человека. Свет горел в кабинете Директора и в школьной сторожке. Здесь были его Враг и Соратник.

Пашка перелез через забор и постучал в окно Сторожу, который, казалось, был совсем не удивлён его появлению и сразу впустил к себе.

– Я сбежал из дома, там двое – Федька и дядя Боря, оба с бликами, хотят в Москву меня увести. Может уже и хватились…

– Правильно сделал, – ответил старик, – Я слышал, как ты будил Барабан. Тебе надо его забрать.

– Но ключ у Директора, он при мне в пиджак его положил!

Сторож лишь на мгновение призадумался, а потом достал связку ключей из выдвижного ящика стола.

– Что ж, тогда пойдём к нему. Другого выхода у нас нет. Теперь из школы тебя выгонят точно, но это не самое плохое, что может с тобой случиться.

И он неожиданно застыл на месте, поводя взглядом из стороны в сторону.

– Вы смотрите узоры Большого Ковра? – спросил Пашка, – И что на них?

– Да нет, – смутился старик, – Я думаю, что мне взять такое, чтобы по башке ему захреначить.

Но никакого оружия кроме сторожевой колотушки в комнате не нашлось.

– Ладно, возьмём пожарный топор, у дворницкой он висит.

Он погасил свет и они с Пашкой вышли на улицу, обошли школу, чтобы забрать топор и проникли внутрь через главный вход. Старик отпер и закрыл за собой дверь, объяснив, что у Директора есть свой ключ от школы.

Шли они в темноте, старик держал Пашку за руку, предупреждая шёпотом о ступенях и поворотах. На вопрос Пашки, неужели он так хорошо видит в темноте, Сторож ответил, что нет, просто в его памяти достаточно места, и не только для этого.

У кабинета Директора они встали и прислушались. Свет бил сквозь замочную скважину, Пашка заглянул в неё, но увидел только противоположную стену с полками, где стоят классные журналы. Но изнутри доносился какой-то шум, похожий на шипение масла на сковородке.

Сторож, убедившись, что дверь заперта изнутри, достал из связки ключ и бесшумно повернул его два раза в замке.

– Иди вперёд. Он сильно удивиться, когда тебя увидит, а я уж подстрахую.

Пашка вдруг некстати подумал о том, что любой школьник мечтает о такой проверке на смелость – пробраться ночью в кабинет директора школы, выкрасть оттуда журнал своего класса и уничтожить там все оценки. Это было пределом фантазий главных школьных хулиганов, но у него есть своя собственная цель и она сейчас в тысячу раз важнее…

Сторож приоткрыл дверь, Пашка просунул в неё голову и увидел, что Директор сидит за своим столом, а на лицо ему направлен яркий свет лампы и что больше никого в комнате нет.

Тогда он прошмыгнул внутрь, подошёл ближе и понял, что, не смотря на свет, Директор находится в бессознательном состоянии, глаза его плотно закрыты, как днём во время конкурса, а рядом на столе стоит работающий радиоприёмник. Такие были здесь в каждом классе и имели только кнопку включения и ручку громкости, настроенные при сборке всего на одну программу, но приёмник Директора был наполовину разобран и ловил теперь какую-то иную волну, а точнее – шум радиоэфира, который они и слышали из-за двери. И ещё здесь были два Блика, а может и один, только он частично переполз с головы Директора на радио, но их продолжала связывать мерцающая фиолетовая нить.

– Сигнал передают, – тихо произнёс Сторож, встав сзади Пашки, – Всё очень плохо… Торопись!

Пашка никогда ничего не воровал, но его рука удивительно проворно скользнула в нагрудный карман Директора, а пальцы крепко сжали ключ и вытащили его наружу.

– Пошли, – сказал Сторож.

– Но ведь его надо остановить… – Пашка кивнул на Директора, ставшего частью неведомого передатчика.

– Это я устрою, но сначала забери Барабан!

… В пионерской комнате они всё сделали быстро, Сторож проводил до дверей Пашку, а сам остановился в проёме.

– Беги быстрей на Курган, а я пойду радио починю, – он подкинул в руке топорик и Пашка не сразу понял, что старик пытается пошутить, – Давай, я тебя догоню.

Перелезать через забор с большим Барабаном было совсем не просто, поэтому ему пришлось сначала подвесить его на ремне, потом забраться самому, и, слезая, осторожно положить на землю. Оказавшись на другой стороне ограды, Пашка сразу надел Барабан и в это время в окне кабинета Директора расцвела синяя молния. Вслед за ней раздался хлопок, звон лопнувших стёкол и вниз посыпались осколки выбитого окна. Теперь вся школа была погружена во тьму, а из зияющего проёма на втором этаже не доносилось никаких звуков.

На всякий случай Пашка немного постоял у забора, прислушиваясь, а потом поспешил уйти.

Когда он миновал школу и свернул в сторону парка, то сразу заметил – в городе твориться нечто странное – слишком много людей было на улице для этого позднего часа. Все они двигались в том же направлении, что и он, и каждый из них носил на себе Блика – на голове, на груди или внизу живота. Даже дети. Пашка видел многих учеников своей школы вместе с родителями, и ему не стоило особого труда догадаться, что направляются они к холму с ямой – месту, которое старик называет Курганом.

– Неужели я опоздал? – думал Пашка, – И где же Сторож, он что, убит?

Понемногу прохожие стали обращать на него внимания. Пашке показалось, что многие из них уже утратили способность говорить, но те, кто ещё могли это делать, останавливали его и пытались не пустить дальше.

– Мальчик, ты что здесь делаешь?!

– У нас учения по гражданской обороне!

– Ты что, не слышал о них по радио?! Мы подверглись условному авианалёту!

– Немедленно в укрытие! – бормотали они и не давали ему идти дальше.

– Смотрите, тут мальчик один, без родителей!

– Пойдём, я отведу тебя в бомбоубежище!

Люди обступали его всё теснее. Какой-то очень старый человек, Блик которого разросся на половину его сморщенного тела, вдруг схватился за Барабан и принялся тянуть его на себя с неожиданной силой. Пашка вырвался из его цепких лап и отбежал на безопасное расстояние.

Если он начнёт сейчас играть, то они набросятся на него и разобьют Барабан, надо было что-то решать, и тогда Пашка вспомнил про Памятник. Место, где не появляются блики. Идти надо к нему.

Пашка придерживал Барабан, чтобы при ходьбе он не бился о грудь, а сам смотрел по сторонам. Это его и спасло – он первым разглядел Директора школы. Сначала Пашка просто ускорил шаг, а потом не выдержал и обернулся. Директор проходил тогда под фонарём, и в его свете вдруг оказалось, что у него нет обеих рук. Они были обрублены ниже плеч, но кровь оттуда не шла и, вообще, Директор выглядел очень бодро, только шёл, будто слегка приплясывая.

Пашка застыл на месте. Тогда он его и заметил.

– Держите вора! – закричал Директор, – Он украл из школы нашу реликвию! Полковой барабан!

Люди стали оглядываться. Но так как рук у Директора не было, он не мог просто указать на Пашку и благодаря этому он сумел выиграть время, припустившись бежать так быстро, насколько эта реликвия ему позволяла. За его спиной слышались крики и топот ног, несколько человек бросились за ним в погоню, но через пару улиц уже отстали, один только Директор, высоко подбрасывая колени, нагонял Пашку. Он почувствовал сзади ритмичное дыхание, а потом удар в спину – это Директор таранил его лысой головой, пытаясь сбить с ног.

Стиснув зубы, Пашка выдержал три таких удара, а потом Директор сменил тактику и принялся обходить справа. Он уже поравнялся с ним и начал сближение, чтобы сделать подсечку, но неожиданно упал сам. А Пашка пробежал ещё с десяток метров, едва успев притормозить у подножия Памятника. Только после этого он позволил себе оглянуться.

Лёжа на земле, Директор извивался, как червь, но ему быстро удалось сначала приподняться, а потом и встать на ноги.

– Иди. Сюда, – сказал Директор, и произношение слов стоило ему некоторых усилий, – Отдай. Барабан.

– Да на, лови!

Пашка сделал вид, что собирается снять его с плеча, и засмеялся, глядя, как безрукий Директор подпрыгивает у незримой границы, которую не могут пересекать блики. Но всё-таки, что же это за Памятник и как он ещё может ему помочь?

Пашка отвернулся и вздрогнул – с другой стороны от постамента на него молча смотрели Федька и дядя Боря.

– Вот видишь, – как всегда спокойно произнёс дядя Боря, – Ничего у тебя не выйдет. Из комнаты ты выбрался, но из города тебе не уйти. Только с нами.

Федька нервно хихикнул.

– Всё, что было надо, мы здесь уже сделали, – продолжал дядя Боря, – Остался только ты – наша последняя проблема. И мы её как-нибудь, да решим. А не хочешь по-хорошему, тогда пеняй на себя.

– Барабан! – сказал Директор и подпрыгнул.

Но Пашка даже не посмотрел в его сторону, ведь его больше пугали те двое, с которыми он хоть и жил в одной квартире, но ни на йоту не приблизился к разгадке того, кто они такие на самом деле. «Сейчас начнут выманивать, – думал Пашка, – Надо быть ко всему готовым…»

Но того, что случилось дальше, он совершенно не ожидал.

Дядя Боря кивнул Федьке и тот принялся расстёгивать на себе куртку, которая была Пашке очень знакома. «В отцовский гардероб лазил, сука!» – подумал он и сжал кулаки, но уже через несколько мгновений забыл об этом.

Потому что Федька положил куртку прямо на землю и расстегнул рубашку, явив свою худосочную грудь и отвисший живот. Всё пространство от пояса до шеи занимала там синяя татуировка – очень хорошо проработанное изображение скорпиона со свёрнутым хвостом. Федька начал выпячиваться вперёд, тужиться и кряхтеть и тогда татуировка стала приобретать естественные цвета, оказавшись выпуклой и подвижной.

Пашка с ужасом наблюдал, как скорпион появляется из Федькиного тела, словно вылезая из песка пустыни. Сначала показался хвост с жалом в палец толщиной, потом клешни и голова, а за ними начало выступать туловище. Федька обхватил его рукой и вырвал из себя, а другую руку запустил в карман брюк и вытащил оттуда моток бечёвки. Теперь, когда его верхняя часть тела лишилась своего объёма, выглядел он совсем дистрофично, но никаких видимых проблем ему это не доставляло.

Федька привычными движениями обвязал голову семенящей ножками твари, сделав ей что-то вроде поводка, проверил узлы на прочность и бросил скорпиона на Пашку.

– Барабан! Барабан! – радостно закричал Директор и опять начал прыгать.

Скорпион был размером со щенка-подростка. Он сразу атаковал Пашку, растопырив клешни и выставив вперёд жало, которое доходило ему до пояса. Пашка отступал, прикрываясь барабаном и пытаясь отбиваться палочками, но понимал, что долго так не протянет. Эта тварь вымотает его, пока он будет нарезать круги вокруг памятника, а потом ужалит или вытолкнет за пределы незримой границы.

Сдаваться этим двум гадам Пашка не собирался, но неужели так и оборвётся его нить в узоре Большого Ковра? И мама узнает, что он так и не стал воином и умер раньше неё?

…Школьный пожарный топор рассёк скорпиона надвое, лишив его хвоста, а вторым ударом Сторож пронзил его тело. Из горла Федьки вырвался пронзительный крик, как если бы была уничтожена часть его плоти. Сторож поморщился.

– Прости, Паш, поздно пришёл… – сказал он, стряхнув остатки твари с лезвия топора.

– Ох, вы живы! – обрадовался Пашка, ещё не успев отдышаться и только сейчас осознав, что даже не спросил, как зовут его соратника.

– Да, полежал немного в отключке, зато хоть не опоздал, – старик пнул ногой мёртвого скорпиона подальше от Памятника, – И теперь тебе никто не мешает. Давай, начинай…

И тогда Пашка решил, что будет играть именно для того, под чьей защитой они сейчас находятся. Он встал прямо перед Памятником, лицом к Неизвестному Матросу и опустил палочки на крепко натянутый диск Барабана. Краем глаза он видел, как дядя Боря достал из-за ремня браунинг и теперь целиться в его голову, но даже это уже не могло его остановить. Пашка начал выбивать палочками быструю и мелкую дрожь, совпадающую с ритмом собственного сердца и увеличивая понемногу силу удара.

Директор, не в силах вынести этот нарастающий звук, с криком бросился прочь, но Федька и дядя Боря устояли. Их блики мигали, рвались, но не стекали с их тел.

Дядя Боря с трудом, но всё же удерживал руку с пистолетом и за те несколько мгновений, что он промедлил с выстрелом, к Пашке вернулась его потерянная музыкальная тема, та ускользающая гармония, которую он нащупывал всё это время. Сжав зубы, он явил её в мир и уже даже не боялся сбиться – его руки сами отстукивали достигшую его песнь. Пашка понимал только, что она очень старая, но каким-то образом он смог услышать её и сыграть в точности так, как должно быть.

Вибрация Большого Барабана достигла Верхнего и Нижнего мира, и тогда Герой пробудился от своего долгого сна.

От каменной фигуры словно отделилась её проекция – серебряный силуэт Неизвестного Матроса, который совершил, наконец, то, чего так давно хотел – выпрямился и встал во весь рост. Федька взвизгнул от страха, рука дяди Бори дрогнула, но он задрал пистолет выше и выстрелил в сверкающую фигуру. Пуля свободно прошла сквозь неё, как через сгусток ртути, не причинив гиганту никакого вреда, а дядя Боря замахал вдруг руками и начал выкрикивать, повторяя, короткую фразу на каком-то странном, гортанном языке. Тогда Памятник повернул голову и плюнул в его сторону большой серебряной каплей. Она разбилась о землю, вспыхнула и моментально сожгла обоих. Так Пашка никогда и не узнал, что это были за опасные существа, принявшие во время вторжения сторону Бликов. И он не прекращал игру, лишь корректировал, внимательно прислушиваясь к вибрации Большого Барабана и чувствуя, как он вступает в резонанс с нитями Большого Ковра, что прямо сейчас складываются в узор. Бывший школьный Сторож молча стоял рядом с ним. Он видел, что с Пашкой сейчас происходит событие, называемое обрядом инициации, а в защите он пока не нуждался – площадь была пуста.

Теперь Павел интуитивно понимал, что главное – не стучать, а бить. Именно этим и отличается шаманский бубен от пионерского барабана. Ему больше не нужны были чужие подсказки – Пашка развернулся «кругом» и пошёл вперед по главной улице городка, чувствуя, как призрачная фигура тронулась с места и последовала за ним.

Старик, продолжая сжимать пожарный топор, шёл рядом, и по его непроницаемому лицу нельзя было понять, предвидел ли он подобное, прочитав в узорах Ковра или пробуждение Героя было для него полной неожиданностью. В любом случае, они оба знали, куда им идти, а Пашка, не переставая играть, вёл за собой Неизвестного Матроса. Его серебряный силуэт отражал свет редких фонарей, а встречая на пути небольшие препятствия, вроде деревьев, он просто проходил насквозь, не замедляя шага.

Охваченные бликами жители городка бродили по парку, стягиваясь к Кургану. Там уже что-то готовилось, какая-то новая волна вторжения. Люди беспокоились, заслышав гул Барабана, но он уже пронизывал всю ткань мироздания, от него было не спрятаться и блики, пульсируя и мигая, стекали с человеческих тел. Они сжимались и тускнели, а когда Пашка проходил мимо, то лопались и исчезали. Иногда несколько бликов сливались в один и пытались уйти, но тогда Герой просто гасил их, дотрагиваясь пальцами гигантской руки.

Освобождённые люди вели себя по-разному. Они не могли замечать блики, но зато видели серебряную фигуру Героя, с криками убегая или наоборот, замыкаясь в себе, а что-то объяснять им сейчас было бы бессмысленной и пустой тратой времени.

Так все трое дошли до окружённого людьми холма, где из ямы на вершине истекало свечение. Там Пашка увидел что-то уж совсем запредельное – лежащие на склоне холма человеческие фигуры спешно складывались в одну большую, а Блики служили им чем-то вроде скрепляющего вещества. Они приблизились, когда фигура сначала села на землю, а потом встала на ноги, явно преграждая им путь. Скорее всего, эти люди уже не были живы, сцепленные в плотную массу. Пашка не мог без содрогания смотреть на прижатые друг к другу части тел с выступающими из-под одежды конечностями и головами, с выпученными глазами и разинутыми ртами, ему вдруг почему-то вспомнился плакат с надписью «Наша сила – в коллективе!», но он продолжал играть и подниматься по склону холма.

У Великана было даже подобие человеческого лица с вполне различимыми чертами и старик-сторож, вглядевшись в него, вдруг истошно закричал: «Большелапов!» Великан вздрогнул и посмотрел вниз. Его губы, состоявшие из двух женщин разного возраста, разошлись в подобии улыбки.

– Так это ты решил снова прийти сюда?! С помощью этих?! – громко спросил его Сторож.

Существо, с помощью которого пытался обрести вторую жизнь Большелапов, кивнуло головой и двинулось вниз, прямо на них. Старик едва успел оттащить в сторону Пашку, который не мог отвести взгляд от ужасного состава чудовища, и пропустить вперёд Неизвестного Матроса. Он зашагал навстречу Великану, расставив в стороны руки, словно для объятий, а когда тот приблизился и собрался нанести удар, молниеносно надвинулся на него, обтёк своим телом и поглотил всю его фигуру.

Пашка играл и, не смотря на ночной холод, на лбу у него выступил пот. Барабан гудел, пронизывая пространство миров, а вокруг стонали уцелевшие люди, чьи блики сорвались и погасли.

Герой пошатнулся, но устоял. Пригнувшись к земле, прямо как на своём постаменте, он дошёл до вершины, рухнул в яму и там растёкся серебряной ртутью, запечатав собой место, откуда пришли эти мерцающие существа.

…Всю ночь Пашка вместе со Сторожем ходил по городу, добивая бликов. До самого позднего осеннего рассвета гремел Барабан, очищая улицы городка от темных огней. Закончив своё дело, они отогрелись чаем дома у Пашки дома и весь день отсыпались после сражения.

Тогда ему впервые приснилась мама, и он увидел её лицо, ведь в его детских воспоминаниях его всегда заслонял солнечный свет. Сейчас она не была похожа на свои фотографии, её волосы стали длинными, а одежда совсем не такой, как носят в городе или деревне. Она сидела у стены, сделанной из воды, и во сне Пашка вспомнил, что это называется «водопад». Мама сказала, что гордиться Пашкой, но увидеться они ещё долго не смогут.

На закате мальчик и старик покинули Молчанск. Он был пуст и тих, как после эпидемии или перед наступлением вражеской армии. Почта, школа, магазины – всё было закрыто, даже из заводских труб не валил дым. Опустошённые жители городка сидели по домам и пытались вытравить из памяти осколки собственных воспоминаний. Забыть прошлую ночь и пытаться как-то жить дальше.