Как стать папой за пять минут

Она округляет глаза и рот, резко одергивает руки и первые пару секунд осматривает их, будто поверила. Одумавшись, прячет кисти за спиной, сцепив в замок.

– Я трогала вас исключительно как медик, – выкручивается из неловкой ситуации. – Я вообще-то помочь хотела.

– Я выгляжу так, будто мне нужна помощь гинеколога в родильном отделении? Хреново, значит, – выдаю с сарказмом, щелкая пряжкой ремня. – Ты подожди за дверью, пока я переоденусь, – скептически кривлю губы.

– Подумаешь, какой стеснительный, – фыркает обиженная Майя, но все-таки уходит.

Быстро натягиваю на себя медицинский костюм, путаюсь в бахилах, разворачиваю шапочку… Сжав ее в руке, растерянно падаю на кушетку. В какой-то момент будто батарейка внутри меня садится. Часто моргаю, тщетно пытаясь прийти в чувство и понять, как я до такой жизни докатился.

Я реально пойду на партнерские роды? К совершенно посторонней женщине? С которой даже никогда не спал?

Да ну на хрен!

Чокнулся, Славин?

– А-а-ай, – отдаляющийся крик резко поднимает меня на ноги, как убойное заклинание некромантии.

Точно оживший труп, грузно вываливаюсь из кабинета, неловким движением надвигаю проклятую шапочку на самые брови, чтобы не слетела. В коридоре оглядываюсь.

Где эта адская комната? Как там ее? Родбокс! Хотя бы указатели повесили. Отвратительный сервис!

– Куда? – рычу на Майю, а она указывает рукой направление.

– А-а, больно-о, – по-настоящему кричит Кира. Истошно и гораздо громче, чем в машине, когда пугала гаишника. Сейчас она не имитирует.

– Да что ты творишь, – сурово отчитывает ее Ланская. – Дыши, дуреха! Ты слышишь меня вообще?

– А-а-а, дедулечки-и-и, – летит вместо ответа.

Совсем эти коновалы берега попутали – мою Киру так мучить? Наверное, спешат расправиться с ней, чтобы спокойно Новый год встретить. Ну, сейчас им организую елку и мандарины в одно место!

– Я проведу, – порывается помочь медсестра, но я в стрессе отталкиваю ее. Не нравится она мне, раздражает.

Спотыкаясь и покачиваясь, как в тумане, сам пересекаю коридор. Ориентируюсь на тонкий, жалобный голос, который приводит меня в небольшое, но светлое, чистое помещение. Сбиваю по пути какое-то кресло, ударяюсь бедром о край столика – и тот на колесиках с грохотом въезжает в стену.

– Я муж, – лгу опешившей акушерке, преградившей мне путь, чтобы пустила к Кире. Моя названная жена подозрительно умолкает, и меня начинает трясти от этой зловещей тишины сильнее, чем от крика. – Документы там… – запыхавшись, неопределенно взмахиваю рукой. – В приемной.

– Да зачем мне ваш паспорт? – по-доброму смеется женщина, поправляя на мне сбившуюся шапочку. – Кто в здравом уме явится на чужие роды? – отступает, открывая мне обзор. – У изголовья становитесь.

Кира, переодетая в медицинскую сорочку, полулежа расположилась в специальном родовом кресле-кровати. Выглядит это странное приспособление как стул для пыток. Ноги согнуты в коленях, прикрыты от меня одноразовой простыней. Видимо, намеренно, чтобы поберечь мою психику. Что происходит по ту сторону импровизированной завесы – я не вижу.

Первым делом проверяю живот – на месте, такой же кругленький, как раньше. Вроде бы, ребенок еще не появился на свет. Значит, я успел.

Правда, не могу понять, меня это факт радует или пугает?

– А вот и наш папочка, – с заметным облегчением выдыхает Ланская, будто она лично рожает. – Очень непослушная мамочка нам сегодня попалась. Все делает в точности до наоборот! – укоризненно зыркает на раскоряченную Киру. Еще бы! Я бы тоже в такой позе только орал и ничего не выполнял. – Садитесь рядом и будете повторять ей мои команды! Громко и четко, – врач грозно руководит мной. Гитлер в юбке.

Однако я подчиняюсь. Вплотную приближаюсь к Кире, поглаживаю ее по голове, стараюсь смотреть в лицо, а не на просвечивающееся сквозь тонкую одежду тело и, уж тем более, не туда, откуда собирается лезть малышка. Мысленно прошу ее делать это как-то шустрее и аккуратнее.

– Ты? Ты… чего? – в ужасе и шоке округляет глаза Кира. Хмурит мокрый лоб, а я ладонью стираю с него испарину. Заправляю прядь взмокших волос за ухо, наклоняюсь и зачем-то целую ее в висок. – Ты идиот? – шипит она в перерывах между потугами.

Похоже, да. Идиот хронический.

– Хм… Ты не болтай, лучше на деле сосредоточься, а? – нервно хмыкаю. – Новый год на носу, а ты тут людей задерживаешь, – пытаюсь неудачно пошутить, чтобы отвлечь ее от боли. – Я рядом посижу, не обращай внимания, – опускаюсь на табуретку, которую подносит мне акушерка, и беру Киру за руку.

– Извращенец, выйди… Ай-к, – икает, сжимая мою ладонь и врезаясь в нее ногтями. Ощутимо царапается. – Не муж он мне! – орет что есть мочи. – А-а-а!

Тяжело сглатываю ком паники, чтобы не завопить в унисон.

Доктор, помогите! Нам обоим…

Глава 6. Не отпущу

– Ой, не обижайся, мамочки в родах и не такое мужьям кричат. Тебе еще повезло, что не матом, – подбадривает меня акушерка.

– Ничего, можно матом, потерплю, – бурчу, когда Кира затихает и пытается перевести дыхание.

«Лишь бы это скорее закончилось», – добавляю мысленно.

– Ох, ну какой же папочка хороший, – с улыбкой хвалит меня женщина и отходит к врачу. Все собираются по ту сторону простыни в ожидании чуда. Покосившись на них, скептически выгибаю бровь: выглядят так, будто им там бесплатное кино показывают. Сдерживаюсь, чтобы не прикрыть ноги Киры полностью. Ревниво слежу за действиями медиков, контролирую.

– Да какой он па… – до последнего сопротивляется она, осекается на полуслове, резко дергает меня за руку, вонзая в ладонь сразу все ногти. До основания. Оставляет свадебный маникюр на моей коже. – Па-а-а! – переходит на ультразвук, и я зажмуриваюсь, прощаясь с барабанными перепонками.

– Потуги! – сообщает Ланская. – Не кричи, а тужься! Давай! Сейчас! – рявкает строго, но наша Банши и правда не реагирует, будто погрузилась в вакуум, внутри которого вопит и слышит только себя. – Так, папа, подключайтесь, иначе отправим на экстренное кесарево, – пугает доктор. Надеюсь, она несерьезно. Не отдам молодую красавицу под скальпель этим маньякам в белых халатах. Им лишь бы кого порезать и зашить, рукодельницы хреновы.

– Тебе передали, чтобы ты тужилась, – откашлявшись, уговариваю Киру, а она зыркает на меня со злостью, словно это я виновник ее беременности и последующих мучений. Тем временем в моей голове крутится угроза про кесарево, и я в панике повышаю голос: – Тужься, бляха муха, иначе я к ним пойду сам ребенка доставать. Тужься!

На удивление, это срабатывает. Кира округляет глаза, захлопывает рот, теряется на доли секунды, а потом… начинает молча тужиться. Сосредоточенно и усиленно. Едва уловимо мычит, но продолжает стараться.

– Вот так, умница, – подхваливают почему-то только ее, хотя я вообще-то тоже участвовал. Вспотел даже, пока убеждал эту вредину подчиниться.

– Тужься еще. Низом, а не лицом! Да, так лучше. Не дуй щеки! Молодец. Еще, – руководит Ланская, а я все в точности повторяю, как магнитофон.

Ни на миг не отпускаю руку Киры, в какой-то момент напрягаюсь вместе с ней, но вовремя вспоминаю, что мне, слава богу, рожать не надо. Выдыхаю с облегчением, когда в кромешной тьме наступает просвет между пытками.

– Все, не тужься. Дыши, – дает отмашку врач. – Я скажу, когда.

– Дыши, Кирочка, – воспроизвожу на автомате таким севшим голосом, будто пленку зажевало.

Стянув шапочку, протираю ею Кире лоб, шею, треугольник между ключицами. Она больше не сопротивляется, не ругается, не требует выйти. Устала. Обессиленно падает на подголовник, устремив взгляд в потолок, делает вдох и свободно выдыхает. Ослабляет хватку на моей онемевшей ладони. Накрываю ее лоб рукой, веду по мокрым волосам, приглаживая их назад, бережно массирую макушку и виски. Вторую кисть оставляю на тонком запястье, словно наручник. Сам же обреченно упираюсь лбом в край кресла-кровати. Я готов позорно отключиться, но…

– О-о, пошла! – доносится словно издалека.

Кто? Куда? Да что опять…

– Головка показалась, – радуется акушерка, пока я запрещаю себе вникать в смысл ее слов и смотреть в том направлении, где из красивой девушки появляется новый человек. Это уж слишком. Воздержусь. – За пять минут родим! На радость папе, чтоб долго не переживал.

– Толкай со всей силы! Тужься! – приказывает Ланская, и Кира приподнимается на локтях.

Очнувшись, дублирую каждое слово. Машинально, как робот. При этом то глажу Киру, то зачем-то целую ее, то поддерживаю шепотом. Слишком вхожу в роль заботливого мужа и новоиспеченного папочки. Настолько, что… искренне радуюсь, когда слышу детский плач.

Боковым зрением вижу тельце малышки в руках врача. Признаться, боюсь повернуться и рассмотреть детальнее. Смотрю на плачущую от счастья Киру, стираю слезы с ее алых щек, а краем глаза невольно наблюдаю, что медики делают с ребенком. Так настороженно и трепетно, будто он мой. Отцовский инстинкт пробуждается не вовремя и не к месту. Всему виной пережитый стресс.

– Папочка, может, хотите перерезать пуповину? – неожиданно предлагает Ланская. Умеет она момент испортить. Если бы я даже был настоящим отцом, то после такого предложения точно бы отрекся от наследника.

Я действительно похож на человека, который мечтает отрезать что-нибудь младенцу? Вдруг я сделаю что-то не так, навредив крошке…

– Можно не надо? – толкаюсь назад вместе с табуреткой.

– Только не перегрызай зубами! – на полном серьезе пищит Кира, вспомнив наш разговор с гаишником.

– Веселая семейка, – хмыкает Ланская, передавая малышку акушерке.

Новорожденную обтирают, взвешивают, пеленают. После процедур несут пищащий комочек нам.

– Два килограмма семьсот пятьдесят грамм, – радостно сообщают.

Я прикидываю в уме, сколько это, и хмурюсь. Совсем котенок.

– Маловато будет, – бубню себе под нос.

– Отличный вес для такого срока. Дальше мамочка откормит, – уговаривает Нина Витальевна, будто я от товара в магазине отказаться пытаюсь. Вернуть по чеку. А у меня и мыслей таких нет, я просто переживаю за дитя. – Главное, чтобы муж не нервировал, а то молоко пропадет.

– Мужа кастрировать надо, тогда и нервировать не будет, – рычу яростно. Готов лично исполнить приговот, стоить лишь осознать, что именно ее настоящий супруг виноват в преждевременных родах. Из-за него она страдает сейчас, а вместо родного человека вынуждена терпеть рядом хрена с горы, точнее, из юридической фирмы.

Кира на меня не реагирует. Она вообще становится серой, обескровленной и заторможенной. Неотрывно следит стеклянным взглядом за дочкой, а сама пошевелиться не может. Я почти не слышу ее дыхания. После криков и возмущений это непривычно и… пугающе.

– Сурово вы к себе, – акушерка понимает все неправильно, а я не хочу ничего объяснять. Тем более, когда она проносит малышку мимо моего лица, на секунду застывает, но, убедившись, что я панически боюсь брать ребенка, укладывает сверток Кире на грудь. – Поздравляю вас, папа за пять минут, – подшучивает надо мной, однако все мое внимание сконцентрировано на крохотном комочке.

В ворохе ткани виднеется мокрая макушка, и я инстинктивно протягиваю к ней руку одновременно с Кирой. Сталкиваемся пальцами, вместе дотрагиваемся до каштанового пушка на маленькой головке. Надо же, только родилась, а уже с шевелюрой. Истинная дама. Затихает, распахивает глаза, с интересом уставившись на меня.

Отлично, первое, что она увидит в своей жизни, – небритого чужого мужика. Лучше бы на маму смотрела: это хотя бы приятно и эстетично. Впрочем, Кира сейчас тоже выглядит неважно. Потухшая, взмокшая и… нездорово бледная. Но все равно красивая. Как и ее дочка.

– На тебя похожа, – удовлетворенно киваю, всматриваясь в сморщенное красное личико. Маленькое, аккуратное, очень даже милое. Благо, не как у того гамадрила гулящего.

– Правда? – шепчет Кира и пытается сфокусироваться на малой. – Непонятно пока.

– Да все понятно, – усмехаюсь. – Даже рот не закрывается, как у тебя, – отмечаю, когда малышка вновь принимается мяукать. – Кричит и всем недовольна. Вы как две капли воды.

Несмотря на мои жалкие попытки пошутить, Кира молчит. Облизывает пересохшие губы, мычит что-то хрипло, с трудом сглатывает, замедленно моргает.

Встречаемся взглядами, и в эту секунду что-то происходит между нами. Натягивается невидимая цепь, а воображаемый замок защелкивается на малышке. Становится тепло и уютно. Грань между игрой и реальностью стирается. Целую дочку в макушку, а потом и ее мать… в ямочку на щеке.

«Спасибо», – читаю по губам. Улыбаюсь.

«Обращайся», – проговариваю с добрым ехидством. Опускает ресницы. И больше не открывает глаза.

Чувствую, как у нас забирают ребенка. Вздрагиваю и хватаю ладонью воздух, но ловлю лишь ледяную руку Киры.

– Куда? Верните, – приказываю, беспокойно поглядывая на спящую красавицу. Нашла время. Тут целая медицинская ОПГ киднеппингом промышляет, а она вздремнуть решила. – Между прочим, я юрист. Если что-то случится с ребенком или женой, засужу всех к чертям.

Никто не реагирует на мои угрозы. Суетятся вокруг Киры. Моим поплывшим мозгам сложно проанализировать, что они с ней делают. Просто держу ее за руку и не хочу отпускать, будто потеряю навсегда, если разожму околевшую ладонь.

– Папу в палату! – командует Ланская, и мне категорически не нравится ее тон. – Маму в реанимацию! Быстро!

Глава 7. Тяжело в учении…

– Где моя жена? Где мой ребенок? – громыхаю на всю палату, бешено меряя шагами пол. И плевать, что никакие они не мои. Я в отчаянии – и хочу знать, что с ними случилось. – Вы охренели все в этой богадельне? – молнией пересекаю помещение, когда дверь наконец-то открывается и на пороге появляется санитарка с выглаженным больничным бельем.

Сначала они забрали малышку, потом увезли на каталке Киру, а меня самого затолкали в эти казематы и бросили, ничего не объяснив. На все мои вопросы дежурная медсестра, как попугай, повторяла: «Ожидайте в палате». Больше ничего от нее добиться я не смог, а остальные медики будто испарились. Видимо, забились по углам, сливаясь с интерьером. Не роддом, а больница-призрак.

Единственное, что меня до сих пор удерживает от того, чтобы не разобрать по кирпичикам старое здание, так это другие роженицы, которые с опаской выглядывают из своих палат и тут же прячутся обратно от "обезумевшего бати". Особенно не хочется пугать младенцев – они же не виноваты, что вместо родильного дома угодили в сумасшедший.

– Успокойтесь, папочка, – невозмутимо произносит санитарка, нагло отталкивая меня от прохода. Несет постельные принадлежности, перестилает койки. Две… Значит, есть надежда, что Киру мне вернут. Другой вопрос, какого черта нам готовят этот «номер для новобрачных», если я не собираюсь торчать в роддоме все праздники? Но на него я потребую ответ позже. Прежде всего, мне надо убедиться, что Кира в норме.

– Пустите меня к жене, если не хотите проблем, – сурово рявкаю, но мои угрозы словно в бетонную стену бьются. Пора менять тактику, чтобы не терять драгоценное время. Не мое, а Кирочкино. На часах – без пятнадцати двенадцать, а мне… глубоко плевать на наступающий Новый год. Мысли и чувства захвачены чужой семьей, которую здесь считают моей. Все, и даже я сам. Какой-то массовый психоз!

– Не мешайте врачам спасать мамочку, – пожимает плечами женщина, встряхивая простыню. Ее небрежно брошенное: "Спасать" – застревает в сознании.

– Что с ней? – машинально выдыхаю.

– Вы побледнели, – косится на меня, на автомате заправляя подушку в наволочку. – Может, водички?

– Лучше водочки, – неудачно шучу, неосознанно опускаясь на край больничного матраса с печатью. – Позовите кого-нибудь, кто может нормально объяснить, что с Кирой, – мямлю и не узнаю собственного голоса, будто язык онемел и прилип к небу.

Сквозь дымку наблюдаю, как санитарка оставляет работу и сбегает из палаты. Хреново. Значит, и ее спугнул. Устало роняю голову, облокотившись о колени, и устремляю пустой взгляд вниз, на стерильно чистый, однако поцарапанный в некоторых местах линолеум.

Слышу шаги, но не могу заставить себя отреагировать. Все мысли о мамочке, которую там спасают, пока я прохлаждаюсь без дела. Чувствую острый порыв встать и бежать в реанимацию, выбивая по пути двери, но тело не подчиняется. Заклинило. Парализовало.

Перед носом взмахивают вонючей ватой, и жуткий запах бьет напрямую по мозгам. Отрезвляет, проясняет мысли, рассеивает туман в глазах.

– Фу, елки, что за гремучая смесь? – резко отпрянув, едва не впечатываюсь локтем в тумбочку. – Мертвого поднимет, – будто в подтверждение своих слов рывком встаю с кровати.

– Нашатырь. Мне санитарочка Алина сказала, что вам плохо, – невозмутимо звучит рядом, и я узнаю ту самую акушерку, которая была с нами в родильном боксе. Хватаю ее за предплечье.

– Плохо будет вам, когда я жалобу в Минздрав оформлю на всю эту подпольную лабораторию, – рычу на нее. – Что за бардак?

– Понимаю ваше негодование, но всех срочно вызвали в реанимацию, – акцентирует с укором: – К вашей жене. Ей повезло, что вы успели в роддом и она не рожала в дороге…

– Все настолько серьезно? – ослабив хватку, отпускаю попавшую под раздачу женщину.

– Кровотечение остановили, ее жизни ничего не угрожает, – произносит так спокойно, будто для нее это рутина, в то время меня начинает бить мелкая дрожь. – Потихоньку приходит в себя, но пока полежит под капельницей. Пусть отдыхает, тем более, у нее есть вы. Кстати, вам надо будет кровь сдать, чтобы вернуть в банк доноров, откуда мы взяли необходимое количество порций для переливания вашей жене. У вас какая группа?

– Вторая положительная, – называю, не задумываясь, мысленно подписывая согласие. На все, мать вашу! Не девчонка, а тридцать три несчастья.

Переливание, значит? Этого еще не хватало…

– У нее такая же, – медик удовлетворенно осматривает меня, как древний вампир, выбравший жертву после долгой спячки. – Завтра восполните.

Инстинктивно киваю, не совсем соображая, на что соглашаюсь. Надо же, названная жена, а кровь пьет, как настоящая. И самое страшное, что мне не жалко, пусть даже до последней капли все из меня выцедят. Главное, чтобы Кира выкарабкалась, а ребенок…

Спохватившись, гневно и взволнованно, как родной отец, гаркаю, и эхо разносится по палате:

– Дочка где?

– Поместили в кувез, – незамедлительно рапортует акушерка, испугавшись моего панически-строгого тона. – Могу вас провести к ней и…

Конец ее фразы летит уже мне в спину, рикошетит и теряется в гуле громких, быстрых шагов.

– Стойте, куда же вы…

Вылетаю в коридор, молниеносно и как в тумане пересекаю его, пытаясь ориентироваться по указателям. Ни хрена не соображаю, в висках стучит кровь, в груди бушует пламя, ноги передвигаются на автомате, а мимо меня мелькает вереница одинаковых дверей. Одна из них резко открывается, и путь мне неожиданно преграждает Ланская. Не успев затормозить, я едва не сбиваю ее с ног.

Вместо того чтобы извиниться, недовольно цежу сквозь зубы:

– К ребенку пустите, иначе…

Врач нагло взмахивает рукой, даже не удостоив меня взглядом. Смотрит куда-то поверх моего плеча, хмурится.

– Детское отделение в противоположной стороне, – небрежно сообщает, а потом повышает голос. – Мария, я просила вас помочь. Почему по коридорам беспризорные папки слоняются?

– Я не… – проглатываю возмущения.

Впрочем, она права. Я ничей. Беспризорный. Приблудился к чужой семье.

– Сбежал, Нина Витальевна, – доносится в ответ, и я оборачиваюсь, выгибая бровь. Что значит "сбежал"? Я же не пес какой шелудивый! Акушерка, поравнявшись со мной, касается моего локтя. – Идемте, покажу, где ваша лялька, – по-доброму улыбается и поглаживает меня по предплечью, словно общается с буйно помешанным.

– Подождите, – останавливает нас Ланская. – Простите, как к вам обращаться, в суматохе забыла ваше имя, а документы в приемном покое. Кира и?..

– Петр, – представляюсь, не учитывая то, что ее настоящего мужа зовут иначе. Интересно, где он и чем занимается? Бухает, пока его жена тут родила и лежит под капельницами? Вот уж поистине отец года. Плевать, не до него сейчас. Позже разберемся.

– Что ж, Петр, состояние Киры стабильное, у ребенка, насколько я знаю от неонатолога, тоже все в пределах нормы. Выдыхайте, – командует, а я, восприняв ее слова буквально, так и поступаю. – Единственное, вам придется съездить за сумкой, которую собирали в роддом. Нужны вещи для мамы и малышки, одноразовые пеленки, подгузники, урологические прокладки, специальная смесь, – перечисляет так быстро, что я даже разобрать ничего толком не успеваю, не то что запомнить.

– Список мне составьте, я все куплю, – перебиваю ее, встряхнув головой, чтобы привести мысли в порядок. Спотыкаюсь о недоуменный взгляд. – Эм-м, сумка… – тяну задумчиво. Кручусь, как уж на сковороде, и сам не понимаю, зачем. – А сумка осталась в доме за городом. Мы живем очень далеко, добираться тяжело и долго. Я лучше куплю все необходимое.

К гамадрилу я ехать не готов. Убью же – и сяду. Кто тогда о девочках позаботится? Да и где его искать? Ни адреса не знаю, ни названия ресторана, ни номера телефона. Ко всему прочему, я рожу его пьяную видеть не хочу. И рассказывать, где Кира… Наверное, подсознательно опасаюсь, что он опомнится и решит вернуть жену. Это вообще-то логично и правильно, но… к лешему пусть катится, уродец блудливый.

– А в наш роддом вас как занесло? – с подозрением прищуривается врач.

– Свадьбу в этом районе гуляли, – парирую тут же. – Жена выбрала ресторан, а я не смог ей перечить. Беременным отказывать нельзя.

– Хм, допустим, – хмыкает, сканируя меня с ног до головы. – Только вряд ли вы поблизости найдете что-нибудь. В округе все магазины закрыты минимум до второго января. Вниз по улице аптека круглосуточная, но там не все есть, – барабанит пальцем по подбородку.

– Ладно, придется звонить в скорую помощь, – нащупываю телефон в кармане медицинских штанов. Я так и не переоделся после партнерских родов, да и к ребенку в грязной одежде нельзя.

– Куда? Зачем? – врач и акушерка удивляются в унисон.

– Неважно. Ведите к дочке, – киваю им, прикладывая трубку к уху.

Ланская подает какие-то знаки подчиненной, а сама возвращается в свой кабинет. Дальше по коридору мы идем с акушеркой вдвоем. Следую за ней, стараясь не отставать ни на шаг. Слушаю длинные гудки в динамике.

– Славин, надеюсь, ты меня с наступающим Новым годом звонишь поздравить? – без приветствия гремит Костя на том конце провода. – Через пару минут выступление президента, а потом куранты, шампанское… – на фоне что-то говорит его жена Вера, звенят бокалы, визжат и смеются дети. – Не до тебя, сам слышишь, – добавляет тише, с теплом в голосе.

– С наступающим, Костя, выручай, – умоляю, поборов гордость и угрызения совести. – Та девчонка, о которой я тебе говорил, родила. Вещи нужны для нее и малышки, а у нас с собой ничего нет. Я сам в медицинском костюме щеголяю, как клоун, – обреченно выпаливаю, а Мария передергивает плечами, обиженно буравит меня взглядом и красноречиво одергивает на себе белый халат. – Извините, просто… мне не идет, а так отличная форма, – натянуто улыбаюсь ей.

Акушерка молча отворачивается, расправляет плечи и ускоряет шаг. Не хватало мне еще и с ней повздорить. Такими темпами в роддоме у меня совсем союзников не останется.

– Охренеть, – после паузы шипит Воскресенский, а его тут же укоряет жена, чтобы не ругался при детях. – Прости, любимая, – шепчет ей и, судя по звуку, целует в щеку.

Закатываю глаза. Семья превратила моего начальника в невероятного подкаблучника. Вот поэтому я пас! Я уже побывал однажды в созависимых отношениях с истеричкой, мне на всю жизнь негативного опыта хватит. Все! Больше туда ни ногой! После развода я одинокий волк. Свободный, как ветер. Куда хочу, туда и лечу… Правда, в новогоднюю ночь меня занесло совсем не туда, куда я планировал. Но это, скажем так, внештатная ситуация.

– Ты предлагаешь мне сорваться посреди ночи и гонять по магазинам за подгузниками? Славин, ты не ох… кхм-кхм… не ошибся номером? – злится Костя, а я терпеливо жду. У него первая реакция всегда такая. Отрицание. Гнев. Но в итоге он обязательно поможет. Мысленно запускаю обратный отсчет. Три. Два. Один… – Так, слушай, вещи не проблема. Сейчас выберем из того, что у младшей дочки осталось. Для твоей Киры что-нибудь Вера из гардероба выделит. Через час-полтора привезу. А что в аптеке докупить надо?

В этот момент дверь в кабинет распахивается, а меня ведут к одному из кувезов. Акушерка приоткрывает его и отступает, позволяя мне увидеть дочку. Сразу же узнаю ее по личику.

– Я трубку передам, тебе продиктуют, – вяло произношу, вручая телефон Марии.

Она начинает что-то перечислять, но я отключаюсь от всего внешнего мира. Внимание сконцентрировано на ребенке, мирно спящем на матрасике внутри прозрачного ящика. Просторное помещение схлопывается до размеров спичечного коробка, и в нем не существует никого, кроме нас двоих.