скачать книгу бесплатно
Наиграться, надышаться, наваляться, отряхнуться, постучать ботинками на пороге избушки, войти, а там Эрик, а на самом деле Эркин, уже шурпу варит в казане, помешивает. Они приходят ко мне готовить, есть и хохотать. А днем работают, строят дорогие дома.
А пока готовит Эркин шурпу, я гляжу в замерзшее окошко, выдышав в нем кружок для глаза. Потом ложусь под три одеяла, пар от шурпы увеличивает медленно мой оттаявший кружок на оконном стекле, а я за этим наблюдаю и вдыхаю запахи эти рядом… И снег идет, идет, снег.
Скажешь – снег на душе, и совсем не то, да? Ужасен этот снег на душе. Разве ж душа для снега? Она для тепла, для неги, для горячих ее приливов…
Снег на душе – это плохо. Поэтому лежишь в теплых одеялах, смотришь на снег за окном, на сосны совсем белые, на небо белое, на шурпу красную в казане, на Эркина, который скоро мне нальет эту горячую шурпу и скажет – вечером плов будет. Любишь?
Собаку вдруг черную притащил другой земляк, Икрам. Пусть греица, говорит. Греица!
Замерз собака, говорит. Я кивнула.
Кости потом дадим тебе, разговаривает он с черной собакой. Она приподнялась, повела ноздрями, предвкушая, легла потом тихо, смотрит печально. А как еще собаки могут смотреть.
Валера на диване
Бомж Валера где-то перезимовал, и вот снова мы встретились.
Около домика с мусорными баками стоял диван, кем-то выкинутый, а на нем вальяжно сидел Валера, вальяжно курил. Бородатый стал. Увидел меня и заговорил:
– Вы без сумок сегодня… Похудели… Пальто большое стало, рукава подшить надо, длиннее рук… Тут вчера была курточка на вас, уже нет, как вороны налетают, не уследить… Мафия. Но ничего, не отчаивайтесь, я вам найду красивую, тут много хороших вещей, люди выкидывают… Ваш цвет, вам понравится.
И лег. Головой на одну боковину дивана, ногами длинными в хороших джинсах с помойки – на другую. Лежит, в небо смотрит. Что-то высматривает.
– Ну, до свиданья, Валера, борода вам идет.
– Правда?! – вскочил Валера радостно с дивана. И кричит мне вслед: – Вы спиной похудели сильно, пальто пузырится там, я вам найду поменьше, тут новые вещи выкидывают… Буду сторожить, скоро тепло…
Скоро? Не знаете?
Милая
По коридору больницы медленно шел худощавый мужчина лет семидесяти или больше.
Он останавливал каждую женщину в белом халате и спрашивал:
– Милая, а скажите… Доктор был тут у вас… С армянской фамилией.
– Саркисян? – уточняли милые.
– Да-да. Саркисян. Он мне очень нужен.
– А он в отпуске, будет через две недели примерно. Или полторы, – отвечали женщины.
Но мужчина не успокаивался и ждал еще одно, шестое например, мнение, про доктора Саркисяна.
– Милая, – он прикасался слегка к руке следующей сестрички или врача, – доктор с армянской фамилией был у вас, очень мне нужен…
– Саркисян? Он в отпуске, будет дней через десять или больше, – отвечали женщины.
Но мужчину это не успокаивало и не убеждало.
Он сидел около меня и внимательно высматривал еще какой-нибудь белый женский халат в коридоре. И тут же вставал, дотрагивался до белого рукава и говорил:
– Милая, а скажите, доктор с армянской фамилией, Саркисян…
– В отпуске.
– Через две недели точно вернется?
– Должен.
– Спасибо, милая.
Но не уходил. Надеялся на чудо.
Что вдруг возьмет этот доктор с армянской фамилией и сорвется из своего отпуска и появится в этом коридоре, на ходу надевая белый халат. Ну, бывают же чудеса! Вдруг отпуск не понравился. Или дожди там сутками. Или с женой поругался. Или на работу срочно вызвали.
Посижу, думал этот мужчина, наверное. А вдруг? И сидел.
– Милая, а вот доктор тут у вас работал…
Я еще раз пять услышала это и вдруг подумала, что совсем не нужен ему этот доктор Саркисян. А нужно ему кому-то сказать «милая». И дотронуться слегка до женского рукава. Давно не говорил и давно не дотрагивался. Быть может…
Наполовину корейский боинг
Сегодня я встречалась с одной женщиной из Ташкента. Она привезла на встречу узбекское блюдо с родным узором – и у меня заныло. Заныло так, как давно не ныло… ТАК – очень давно не было. Не знаю, что это за орган такой, который умеет ТАК.
Еще привезла и подарила книжку своих любительских, «для себя», стихов.
Мы с ней разговаривали, она рассказывала про Ташкент, вспоминала подруг молодости.
Минна Гиндина, была у меня такая подруга, сказала Римма, которая пишет стихи для себя. Мама Минны все детство, отрочество и юность внушала дочери: «Брак дело непростое в любом случае. Поэтому надо иметь хороший фундамент. Ты должна полюбить только еврея. Потому что и так супружество не рай, а еще не со своим…»
Послушная Минночка кивала еврейской головкой и говорила: «Конечно, мама. Ты права, мамочка. Зачем мне чужой, мам. И так это замужество не сахар. Вон ты с папой все время ругаешься, вернее, ты ругаешься, а он молчит. А если не еврей… Лучше и замуж тогда не надо».
И вышла замуж за южного корейца.
Мама схватилась за сердце. Минна обняла ее и сказала: «Он такой кореец, мамочка, что еще лучше, чем евреец». И уехала с корейцем в США. Там они почти не ругаются.
Папа Минны наконец оторвался от своих книг и сказал вторую за жизнь фразу: «Наша Минночка оказалась миной замедленного действия. Взорвала все надежды и счастлива. С кем?! С корейцем!!! Ты внуков представляешь наших?»
Внуки получились неземной красоты. Но мама Минны все ждет, что кто-нибудь уведет этот корейский боинг у Минны, собьет его с пути, и все на свои места вернется. Так и ждут, уже внуки и почти правнуки у них, но ждут.
Сидят в своем теплом Ташкенте и ждут. Совсем уже старенькие.
Как скажете
Бомж Валера сегодня, когда птицы не умолкают, коты орут так, мартовские, что сердце рвут, а чем поможешь… Валера сидел сегодня на кем-то выброшенном детском четырехколесном велосипеде и курил, грустно глядя в одну точку.
А был ведь маленьким Валериком, радовался, наверное, когда купили велик. Ведь был же он маленьким!
– Валера, здравствуйте…
Не сразу как будто услышал, не сразу поднял глаза, а когда поднял, не сразу понял, что это я. Так глубоко в себя ушел.
– Здравствуйте, как дела? – очнулся.
– Все хорошо. А вы как? Что-то грустный сегодня…
Попытался улыбнуться. Молчит. Курит. Потом вдруг говорит:
– Так резко потеплело, вам уже, наверное, полегче вещи нужны, а то я все теплые высматривал… Пока ничего стоящего, так, барахло.
– Валера. Спасибо. Мне вообще ничего не нужно, правда.
– Как скажете, – расстроился Валера. – Хотел порадовать…
Хотел меня порадовать. И больше ничего не хотел. Ничего не хотел, только порадовать.
Красавцы и поэты
Когда минуты затишья на работе были, мы, помнится, вовсю использовали служебный сервер. Я писала, а сотрудницы наши на сайтах знакомств сидели.
Время от времени некоторые, а особенно одна, подходили ко мне и говорили:
– Ты у нас хоть и хреновый психолог, а все же скажи… Вот если мужик при первом знакомстве сразу пишет, что он не работает, потому что ранен в голову при захвате бандформирования, мне с таким связываться?
– А что в результате пулевого ранения у него еще болит? Ноги-руки на месте? – уточняю я.
– Пишет, что хромает, но без палки, но не работает, так как зарплата маленькая, а на такси ездить накладно…
– Так и написал? Накладно?
– Ага, – отвечает сотрудница.
– Значит, так, Зина… В игнор! Мало что голова прострелена, так еще и накладно. Мужик, которому в первые же минуты знакомства что-то накладно, непременно потом накладет тебе в душу… К чертям, короче, Зина.
– Ну, жалко как-то, вдруг душа добрая, ранен опять же… – Зина смотрит на меня и ждет решения. Моего, не своего.
– Зина, я решений не принимаю. Ни за кого. Принимала бы – не здесь сидела, а в Белом доме, но туда не возьмут, потому что сервер рабочий использую в личных целях.
Зина ничего не поняла и пошла на странно прямых ногах опять к раненному в голову при захвате.
Другая сидела в свободные минуты на другом сайте знакомств, иностранном. Хотела уехать за океан, а там, говорит, одни вдовцы армии США…
– Оля, – говорю я ей, – это аферисты. Не отвечай им.
– Да-а-а? – раздумчиво говорит Оля и продолжает стоять около меня. – А почему они в армии США все вдовцы? Их жены не дожидаются? Или туда только вдовцов берут, чтобы с женами не отвлекались во время учений?
– Оля! Это аферисты. Отстань.
И Оля, тоже как-то странно делая ногами, возвращается на свое рабочее место. Но все равно оборачивается и рассеянно произносит:
– Что за армия такая, одни аферисты…
Потом опять подходит Зина со словами «я только на минуту»:
– В общем, ты у нас хоть и хреновый психолог (это у нее шутка такая была, одна и та же), а все же… Вот он пишет, которого в голову при захвате ранило, что с головой все в порядке, чтобы я не волновалась… Такое может быть? Чтобы ранило в голову и все в порядке?
– Нет, – отвечаю.
– А почему я должна тебе верить?
– Не верь. Иди замуж. Он тебя уже пригласил в кафе?
– Пригласил! Пригласил! Написал, что около него есть какой-то магазин овощной и там кофе можно стоя попить…
– Почему стоя, Зина?! Видишь, ему только стоя не накладно, а сидя или лежа уже дорого… В игнор.
– Какая ты жестокая, сразу в игнор. А может, он сидеть не может, он же ранен в голову, из-за чего нога не работает и сидеть, может быть, трудно…
– Может быть, ответила я. – Если тебе нужен муж, который все время стоит, то вперед. Но учти, тебе тоже все время придется стоять. Не будешь же ты сидеть, когда он стоит…
– Логично… – Зина грустно посмотрела на мой монитор и спросила: – А ты себе уже нашла?
– Нет. Мне не везет. Ни вдовцов армии США, ни раненных в голову при захвате. Одни красавцы и поэты. И те… Только лайки иногда ставят, но больше любят, когда ставят им.
Потерял узбек штаны
Сначала в Самарканде построили кафе «Табассум». В переводе – улыбка.
Кафе! В Самарканде! Стеклянное! Современное. Почти заграница. Событие. Мы заходили детьми туда, как в святыню. Кафе модерновое, рядом гробница Тамерлана.
Потом, уже в десятом классе, ездили каждый вечер в новый… аэропорт. Аэропорт! Событие. Стеклянный. Модерновый. Кажется, двухэтажный. Ездили туда тусоваться, тогда такого слова не было, смотреть через огромные стеклянные стены на ночные ревущие самолеты в огнях. Они уносили людей в другую, неведомую нам, самаркандским детям, жизнь. Куда мы тоже все хотели, в новую, современную, стеклянную, настоящую, заграничную как будто…
Как мы провожали самолеты взглядом! Совсем не так, как поезда.
Как любовались новым портом! Как смеялись там какой-нибудь ерунде, тогда легкие на смех были, пальчик покажи, и всё. Через смутную тоску прорывался наш смех.
Потом почти все разъехались кто куда. Все развалилось. Кто в другие страны, кто по республикам, как я.
И в каждой задыхалась, как рыба без воды. Городе, стране, республике.
И в безупречной, заграничной уже тогда Эстонии… И в Казахстане даже, хотя полу-Азия… Везде.
Как рыбу из воды выкинули, мутной, подернутой, со всякими тварями в воде и склизкими водорослями, на берег прекрасный выкинули, где все лучше, ярче, современнее, цивилизованнее, чище, чем в воде.
А самые лучшие сны про Самарканд. Жаркий, не очень чистый, потный, с запахами лепешек нони-тафтон, тонкие такие, с тмином, белой тряпочкой горка прикрыта, горкой лежат, и таджичка уже с утра теплые продает, на корточках, в своих ярких шароварах. Белую тряпочку поправляет.
