скачать книгу бесплатно
– Я не хочу.
– Тогда кофе.
– Уходи!
– Потом. Позже. Ты насколько хорошо своего дружка знаешь?
А ему какое дело? Ну конечно, Далматову любопытно. Но Саломея не обязана удовлетворять его любопытство. И вообще, пусть убирается к своей Элис-Алисе, или как ее там, мечтающей стать не то манекенщицей, не то актрисой.
– Спокойно. Все будет если уже и не хорошо, то – интересно. Садись. Ты не обедала?
Кажется, были на их с Аполлоном пути какие-то кафе, но есть ей тогда не хотелось.
– И не ужинала, полагаю? Сейчас мы это исправим. Разговаривать лучше на полный желудок. Еда вообще способствует взаимопониманию.
Далматов скинул шлепанец со стола на пол, убрал панамку, переставил на подоконник горшок с кактусом – кажется, Саломея собиралась его полить, но потом забыла. Илья вообще вел себя в ее кухне по-хозяйски.
Аполлон никогда не позволил бы себе подобной наглости. Он очень тактичный человек.
Мягкий.
И – жестокий. Нельзя забывать об этом.
Но он не нарочно! Обстоятельства так сложились.
Далматов проинспектировал содержимое холодильника и кухонных шкафчиков, хмыкнул и поинтересовался:
– Пиццу будешь? Будешь, – тут же ответил он за нее.
Он заявил это раньше, чем Саломея успела ему возразить, что пицца крайне вредна для фигуры, – удивиться: ведь прежде такие вещи ее не волновали. Он заказал пиццу на дом.
– Итак, – Далматов подвинул стул и уселся верхом, положив на его спинку руки. – Повторяю вопрос. Насколько хорошо ты знаешь этого типа?
– Хорошо знаю. Мы… мы были вместе.
Илья от ее признания отмахнулся:
– Это я уже и сам понял. Я про другое. Что он за человек?
Хороший. Добрый. Умный. Проницательный. Тонко чувствующий и…
– Ау, дорогая! Очнись. Он – мошенник.
– Врешь!
– Бывает, и вру, – не стал отрицать Илья. – Но не в этом конкретном случае. Аполлон Венедиктович Кукурузин. Тридцать восемь лет…
Разве его возраст так уж важен? Бабушка говорила, что важен, что мужчина должен быть старше женщины, конечно; но если он намного старше, то ничего не получится. А на двенадцать лет – это намного или еще не очень?
– Он же Магистр белой магии! Целитель. За умеренную плату готов помочь людям стать любимыми, счастливыми и здоровыми.
Аполлон? Маг? Целитель?..
– У него даже свой центр консультационный имеется. Лучшие маги, гадалки, ворожеи примут вас – семь дней в неделю подряд. По предварительной записи.
Далматов раскачивался на стуле, спинка его поскрипывала. Этот негромкий звук буравчиком ввинчивался в череп Саломеи, разрушая очарование этого дня.
– К слову сказать, с фантазией у него слабовато. Если он – Аполлон, то обязательно – «Оракул». Но думаю, что народу это нравится. Центр не так давно переехал в новое здание. Два этажа занимает. И они третий этаж планируют «взять». Под школу. Экспресс-курсы для развития способностей! А желающих, как понимаю, – толпа.
– Прекрати!
Центр. Курсы. Гадалки и ясновидящие. Бабушка умела раскидывать карты, хотя и не любила этим заниматься, приговаривая, что о будущем спрашивать – лишь себя тревожить.
– Он переманил к себе всех, кто более-менее известен. Еще немного – и монополистом станет в этой области.
– И… и что?
Действительно, и что с того? Саломея ведь знает, что не все гадалки – лгуньи. И что видеть скрытое – возможно. И что у нее самой на визитках написано: «Парапсихолог».
– А знаешь, что интереснее всего? – Далматов вытянул сцепленные в замок руки. Неприятно хрустнули суставы. – Его популярность растет. И репутация у центра почти безупречная. А знающие люди говорят, что предсказания Аполлона почти всегда сбываются. Правда, лишь в течение последнего года.
– Но это ведь замечательно!
– Нет, Лисенок! Не замечательно. У подобных заведений не бывает безупречной репутации. И предсказывать будущее с такой достоверностью человеку не дано.
И тут принесли пиццу. Илья вышел в прихожую.
Саломея была благодарна курьеру, который отвлек Далматова и дал ей передышку. Минута одиночества – это много, когда надо подумать о важных вещах. Мысли ее были сумбурными, суматошными.
Аполлон – и центр?
Он говорил, что бизнес у него – специфический, творческий.
Аполлон – и предсказания?
Раньше он не верил в карты Таро, в хрустальные шары и костяные руны, которые Саломея выкрала из дома, желая доказать ему… что доказать? Она уже не помнила.
Люди меняются. Аполлон – не исключение. Он обрел дар предвиденья? Или Далматов прав, и Аполлон – мошенник? Успешный бизнесмен, которому удалось объединить других людей, одаренных даром предсказания? Человек, нуждающийся в помощи?
Кто же он? И кто ему – она, Саломея?
Пока что ясно одно: Далматова все происходящее уж совершенно точно не касается! И лучше бы ему уйти сейчас, но Илья вряд ли согласится на это.
Он вернулся из прихожей с коробкой и поставил ее на стол.
– А вот и ужин. Тебе чаю или кофе?
– Компоту.
– Не злись, Лисенок. Я же просто хочу помочь.
Бескорыстно? Плохо в это верится. Но Саломея смолчала. А Далматов, поставив чайник, достал тарелки, вилки и пачку бумажных салфеток, которые не так давно Саломея искала и не нашла. Вот они где лежали, выходит… Есть ей не хотелось. Запах пиццы – грибы, лук, сыр, – вызвал тошноту, а вид «продукта» и вовсе был отвратительным. Но Далматов точно не уберется из ее дома до тех пор, пока Саломея не съест хотя бы кусочек.
– Первая любовь – это еще та зараза, – доверительно сказал Илья. – Хуже только внесезонное ее обострение.
Он насыпал в кружки заварку, залил ее кипятком, расплескав воду на не слишком чистый стол.
– Ешь. Пей. И рассказывай.
– А ты влюблялся?
Пицца была горячей и какой-то влажной. Сыр тянулся длинными нитями, прилипавшими к пальцам. И Саломея упорно боролась с искушением отправить кусок пиццы в мусорное ведро, вымыть руки и выгнать Далматова из своей квартиры.
– Было дело.
– В кого?
– Пей, – он поставил кружку перед Саломеей. – Ты ешь – я рассказываю. Потом – наоборот. Честная сделка?
Пожалуй. А пицца-то горчит, не очень сильно, но явственно. Из-за лука? Из-за грибов? От неизвестной приправы, которую слишком щедро добавили? Нельзя сказать, что горечь эта неприятна. Скорее, Саломея вдруг просто осознала, насколько она голодна.
Далматов развернул стул. Сел, сгорбившись, упершись локтями в стол. В руках Илья вертел мельхиоровую ложечку, которая так и норовила выскользнуть из его пальцев.
– Звали ее… а и не важно, как ее звали! Обыкновенно. Она была старше меня и, как я теперь понимаю, умнее. Тогда мне все виделось иначе.
Саломея подумала, что не представляет его влюбленным. И вообще, способным испытывать привязанность к чему или к кому бы то ни было. Разве что к дому, куда он ее не приглашает, а без приглашения Саломея в гости ходить не приучена.
– Хорошая, в общем, была женщина. Порядочная. Ну, относительно. Учила меня французскому. По официальной версии. На самом деле, мой папаша слишком обленился, чтобы ездить к любовнице. А в доме места хватало. Главное, предлог найти – приглашать кого-то. Он и нашел. Французский… на кой он мне сдался? А она была хорошая. Хорошенькая. Волосы светлые, подбирала она их высоко. Ей шла такая прическа. Шея длинная, сережки в ушах жемчужные. Сядет у окна с книгой, читает. И так, знаешь, губу покусывает, что не подглядывать – невозможно. Чисто – ангел.
Наверняка Далматов все это придумал. Ему что-то надо от Саломеи, вот он и сочиняет «историю».
– Я сначала просто на нее смотрел. Изучал. Пытался понять: что же она нашла в этом уроде?
– Деньги? – предположила Саломея.
– Я тоже так думал. Деньги. Страх. Что еще могло их связывать?
– А твоя мать? Как она…
– Никак, – Далматов перебил ее. – Знаешь, с людьми случается… добровольная слепота. А она и прежде предпочитала не видеть ничего. Не слышать. Не понимать. Каменная мартышка!
– Ты злишься?
Злится. И, значит, в чем-то говорит правду. А потом он потребует рассказа и от Саломеи, чтобы – по-честному.
– Потом было признание в любви. И предложение: бежать. Я готов был спасти ее от отца. Я рассказывал ей, какое он чудовище. Она не верила. Думала, что я ревную. Закончилось все глупо донельзя. Я отправился к нему. Потребовал освободить ее. Мне казалось, что я просто не понял, чем же он ее держит.
– Она его любила, да?
– Идиотка, правда?
– Ты просто ничего не понимаешь в любви. – Саломее вдруг стало обидно за ту женщину, чье имя он ей не назал.
– Так расскажи. – Далматов подвинулся поближе. – Если ты это знаешь.
Глава 4
Несколько слов о любви
Саломея совершенно точно знала, на что похожа любовь – на кленовый лист, прилипший к подошве, на влажные отпечатки в земле и на осеннюю стылую грязь. На седые космы дождя, что затянули окна, и на холод пустого коридора. На пластиковый стаканчик с горячим чаем. Его не хочется пить – вкус на редкость омерзительный, но – просто держать в руках, позволяя теплу напитка переходить в ладони, а оттуда – к самому сердцу, согревая этот оледеневший комок мышц.
До окончания пары – четверть часа, и Саломея, устроившись на широком подоконнике, ждет. Ей скучно просто сидеть и ждать, и она качает ногой, пытаясь стряхнуть с подошвы кленовый лист. Некогда он был красным и чуточку желтым, с крупными выпуклыми жилками, но теперь – истерся.
Дождь барабанит о цинковый подоконник. Мелодия дождя – или мелодия в дожде?
– Вы потерялись? – спрашивают у Саломеи, и она вздрагивает, не столько от страха или неожиданности, сколько потому, что никак не вяжется этот теплый бархатистый голос с холодной осенью.
– Простите, если напугал, но у вас очень уж потерянный вид.
– Я жду. Подругу.
Саломея подслеповато щурится. В коридоре мало света, и она никак не может разглядеть человека, стоящего не совсем рядом с ней, но достаточно близко, чтобы начать беседу.
– Давайте ждать вместе? – предложил он.
– Давайте. Хотите чаю? Он из автомата и невкусный, но еще горячий.
– Хочу.
На темных волосах его блестела влага. А синие глаза смотрели дерзко, и Саломея смутилась, но не отвела взгляд, словно опасаясь разорвать некую невидимую нить, протянувшуюся между ними. И с каждой секундой – старые часы словно пустили стрелки бегом – нить эта крепла.
– Саломея, – произнесла Саломея, чувствуя, как пылают ее щеки.
Холод отступил. И дождь за окном вдруг умолк. Сквозь серое стекло пробилось солнце, окружив и ее, и его коконом света.
– Аполлон, – он ответил, улыбаясь. – Похоже, у нас с вами общая беда – родители с фантазией.
Саломея рассмеялась – глупо, как смеются только влюбленные, неспособные сдержать радость.
– Ты веришь, что имя предопределяет судьбу? – спросил Аполлон, протягивая ей руку.
– Нет. Да. Не знаю пока что.
Его ладонь – надежнее всех ладоней. И якорь. И причал. И точка опоры. И рычаг, с чьей помощью она способна перевернуть мир.
– И я не знаю. Слушай, а ты очень сильно хочешь… дождаться?
До звонка оставалось минуты три или всего даже две. Ждать-то недолго, но что потом? Встреча с подругой? Прощание с Аполлоном? Или, в лучшем случае, прогулка втроем. И Саломея будет третьей – лишней – всегда получалось именно так. Но не сегодня!
