Жаклин Врана. Эхо от лам

– Тинкерли, – пришла на выручку животному хозяйка. – Будьте осторожнее с моим сокровищем. Она очень любит гостей.

– Сомневаюсь, что это взаимно. Я сяду на диван в той комнате. Он мне больше нравится.

– Пожалуйста, – пропустила ее старуха.

Жаклин села на подушки. Хозяйка прибежала из кухни с чашкой эспрессо.

– Моя машина все делает.

– Я за нее рада.

– И капучино, и мокачино.

– Разве что сироп не добавляет, – отпила Жаклин. – И мелет зерна?

– Нет, – проскрежетала старуха.

– А моя мелет, – равнодушно призналась девушка, не замечая, как потемнела хозяйка, и отставила чашку на стеклянный столик. – Итак, фру…

– Называйте меня просто Молли, – приторно улыбнулась та.

– Я могу вас называть как угодно, только для отчета требуется полное имя.

– Молли Якобссон, – снова потускнела женщина.

– Для Молли вы откровенно стары. Значит, коренная шведка.

– В отличие от соседей, я никакая не иммигрантка, – воздела подбородок она. – А вот у вас имя и фамилия далеко не шведские. Жаклин…

– Нет, правильно Жаклин, – исправила она с паузой между слогов.

– Жаклин, – повторила она, как и в первый раз.

– Жаклин. «А» короткая, «и» тянется. Жаклин. Я, знаете ли, горжусь французскими корнями. Хотя не знаю, с какой стороны им взяться. Скорее всего, от бабушки по материнской линии.

– Так вы метиска? – чуть заметно поморщилась та.

– Вы даже не представляете, насколько.

– А фамилия какого происхождения?

– Чешского. И хотя это вас не касается, была зачата в Праге. Информация не конфиденциальна, поэтому могу добавить, что дед по стороне отца – норвежец, а по стороне матери – исландец.

– У вас полная сборная солянка в крови.

– В крови у меня эритроциты, а кофе у вас отвратительный. Но это к слову. А теперь к вопросам. Как хорошо вы знали подозреваемого?

– Я знаю, что он был большим лентяем. Мало работал и много развлекался. Настолько ленив, что даже семью не успел к своим сорока с лишним завести. Эта квартира досталась ему от матери.

– Она жива?

– Сомневаюсь. В последний раз я видела ее пятнадцать лет назад, и уже тогда она была старше, чем я сейчас. Может, вы неохотно поверите, но мне уже шестьдесят.

– Почему же не поверю? – простодушно удивилась Жаклин. – Весьма охотно. Я думала, больше. Значит, в данный момент ей должно быть около восьмидесяти.

– Я не сказала, насколько больше. На тот момент ей было за семьдесят. Нет ее сейчас в живых. Люди столько не живут.

– Почему же? В Швеции довольно приличная продолжительность жизни.

– Но не до ста же лет! – возмутилась фру Якобсон.

– Кто знает?

– Я знаю, – поджала губы старуха. – Никому не хочется жить так долго.

– С этим я согласна. Особенно если позаботиться о тебе некому.

– О ней этот эгоист не заботился. Не то, что мой милый Влади.

– Сын часто вас навещает?

– Не так, чтобы часто… Зато он много чего здесь купил, – поспешила добавить она. – Да-да, вот это все – то, на чем вы сидите, из чего и что пьете, – привозит он.

– Значит, забота для вас определяется материальными подарками.

– А для вас нет? – натянула улыбку старуха, скрывая дрожь в голосе.

– А для меня все равно, – равнодушно призналась Жаклин. – Ваш сосед, вероятно, поджарил электричеством одну из своих знакомых.

– Он кого-то убил? – упала челюсть фру Якобсон.

– Вы не замечали его в компании с женщиной?

– Разумеется, нет! Вряд ли он мог позволить что-то, кроме бутылки пива. Нет, прекрасное ему было чуждо. Иногда он снимал каких-то дешевых проституток, но только по праздникам. Он мало работал и, как следствие, мало зарабатывал.

– Действительно дешевых или это какое-то очередное фигуральное выражение? – аккуратно задала свой больной вопрос Жаклин.

– Самых дешевых! Страшных, как… Даже моя жизнь не настолько страшна.

– А никто из них не мог, скажем, внезапно разбогатеть?

– Сомневаюсь, что одна из них нашла иной способ заработка.

– Ни с кем из них у него конфликтов не было? Вы не слышали криков из его квартиры?

– Ему даже скандалить было в тягость, а вы говорите о спланированном убийстве! Все, что он хотел от жизни, так это умереть и спать спокойно. Я, кстати, была на его похоронах. Кроме меня никого на них не было. Приставной судья и какой-то тип, крадущий права на его квартиру. Какой-то государственный чиновник. Ни одного родственника или близкого. Думаю, на его могиле цветов нет совсем, а единственный букет, который, кстати говоря, мой, уже давно завял. Печально, когда никто о тебе не вспоминает после смерти. Печально и страшно. Будто и не жил вовсе.

– Будто и не жил вовсе, – завороженно повторила Жаклин. – Да, досадно.

Взгляд ее оставался стеклянным, когда она покидала квартиру старухи. Она представила себя на месте мужчины. Себя, на одиноком кладбище с единственно загнившим букетом цветов от какой-то незнакомой соседки, такой же одинокой и брошенной. В компании с червями, медленно пожирающими ее плоть. Такая готика ей по вкусу не пришлась, и она подумала написать завещание, в котором просила себя кремировать. На случай внезапной смерти от пули преступника.

Жаклин бросила пустой взгляд на болтливый навигатор и заткнула механическую женщину. Солнце еще не собиралось вставать, и панорама переливалась ее любимым и умиротворяющим голубым. Она свернула в узкий двор по украшенным звездными шарами улочкам. Ей пришлось сложить боковые зеркала внедорожника, чтобы не оставить их на снегу. Она проезжала мимо развилок с привязанными к фонарям велосипедами и подумала о том, что неплохо бы и ей приобрести это приятное средство передвижения. Везде проходимое и не замирающее в пробках.

Особенно ей нравились ярко-желтые дома на фоне призрачно-синего марева. Они напоминали ее пальто. В сущности, саму Жаклин. Они будто говорили, что здесь ее настоящий дом.

Вскоре показались вязы Лесного кладбища. Время от времени Жаклин навещала здесь того, кто помог ей подняться и устроиться в теперь уже своей стране. Офицер полиции Отто Нильс. Человек, который подарил ей крышу над головой и, в конце концов, жизнь. Именно он нашел ее в лесу замерзшей и потерянной после того, как та оставила дом и купила билет на ближайший рейс. Отто устроил девочку в контору, и первое время она жила у него. Теперь, после его давней смерти, все эти воспоминания превратились в потертую пленку с погоревшими кадрами.

У самого офицера Нильса семьи не было. Он не любил об этом рассказывать, но с девочкой поделился в обмен на ее откровенность. Жена и маленький сын погибли в автокатастрофе. В машине, которую он вел. Он задавался вопросом, почему не ушел вместе с ними, почему оставлен страдать в одиночестве. Жаклин ответила на его вопрос наглядным примером. Для того, чтобы спасти ее.

Жаклин презирала отца, а к матери, что еще хуже, вообще ничего не испытывала, потому что сильно от нее отдалилась и потому что та держала ее на вытянутой руке слишком долгое время, для того чтобы обрушить на нее удушливую опеку, какой окружала сестру все годы отсутствия Жаклин. Отто заменил ей обоих родителей, всю семью. А когда его не стало, она окончательно определилась с профессией. Несмотря на то, что ее семья еще существовала, смерть лишь одного человека – а для ее сознания всех родственников – отрезала девочку от остальных и поселила на материк под названием Одиночество. Когда-то она делила его с таким же потерянным, но теперь училась справляться своими силами. Она хотела спасать, оберегать и справедливо наказывать, но скорее из долга и мести, а не от большой любви к человечеству.

Лесное кладбище Жаклин навещала часто. Его заснеженные просторы, пышные кроны вяза, как в саванне, цепь свечек в знак памяти об усопших. Машину она оставила у входа, в конце липовой аллеи, а путь продолжила по сугробам пешком. Долгие пешие прогулки, особенно на подъеме по лестнице, обычно ее утомляли, но не в этом случае. На последней ступени ее ожидали Уве с Локом.

– Опросила старуху? – бросил мужчина, разворачиваясь к тропе.

– Да, ничего особенного. А это кому? – заметила букет в его руке Жаклин.

– Отто. Подумал, что ты, как всегда, забудешь, а ему внимание приятно.

– Вот кто меняет ему цветы, когда забываю я, – догадалась девушка.

Уве был одним из лучших друзей Нильса и по совместительству его коллегой и младшим помощником. Он был свидетелем убийства мужчины и понимал, каким ударом обернется эта потеря для девочки, поэтому опеку о ней после его смерти принял на себя.

– Всегда найдется тот, кто принесет цветы ему на могилу, – опустила голову она.

– Хорошему человеку не жалко всех полей мира, – согласился Уве.

Лок появился в отделе только пару лет назад, когда оканчивал институт на первой стажировке, поэтому о ком идет речь, понимал смутно.

– Мы уже опросили рабочих, – вступил в разговор он, чувствуя неловкость. – Наш подозреваемый покоится по левую сторону от часовни. В нескольких метрах и около пятнадцати по глубине в лес.

– То есть почти километр от этого места, – заключил Уве.

Этот километр троица посвятила тишине и созерцанию. В конце тропы их поджидал пожилой служитель кладбища. Он показал остаток пути, отвечая на вопросы касаемо личности погребенного.

– У вас великолепная память, – восхитился Уве. – Помнить каждого – большой подвиг.

– Не так уж часто к нам заселяются, – рассмеялся старик. – Но этого действительно легко забыть. Его никто не навещает. Пришлось поменять цветы самому. Кажется, у него совсем нет родственников. Печально не быть знаменитостью. Он не Грета Гарбо, которую навещают толпами. Знаете, молодой человек… – обратился к Жаклин служащий. – Может, это прозвучит странно и даже абсурдно, однако вы на нее очень похожи. Было в ней что-то мальчишеское. Или даже мужественное.

– Или во мне что-то женское, – заметила она, чем ввела мужчину в краску. – Грета…

– Актриса, – ответил на ее вопросительный взгляд Уве.

– Хорошо, – кивнула она, когда рабочий остановился у могилы со знакомым всем именем. – А теперь раскопайте.

– Что? – опешил старик. – Но это запрещено?

– Это запрещено? – перевела вопрос помощникам она.

– Это запрещено, – подтвердили те, поджав губы. – Без разрешения, да.

– Вы мешаете следствию, – настояла Жаклин. – А это будет рассматриваться как сокрытие улик и соучастие в преступлении.

– Но беспокоить усопшего – кощунственно! – взмолился рабочий.

– Этот человек, возможно, и не усопший вовсе. Вероятно, три дня назад совершил зверское убийство. Так вы отказываетесь с нами сотрудничать? Будете беречь мертвых или спасать живых?

Она развернулась, и старший следователь подыграл ее трюку, тогда как Лок уловки не понял и остался у плиты, растерянный и лишенный дара речи.

– Ладно, постойте, – остановил их старик. – Сейчас позову могильщиков. И через двадцать минут…

– Приятно иметь с вами дело, – резко развернулась и пожала ему руку Жаклин. – А мы пока проведаем нашего старого знакомого.

Следователь направилась к своему покойному родственнику. Уве поспешил следом и вложил букет белоснежных лилий ей в руку.

– Это не мое, – попыталась вернуть букет она, но мужчина покачал головой. – Это нечестно.

– Он хотел бы, чтобы ты их положила.

– И желательно купила.

Лок остался наблюдать за рабочими. Посещать того, кого он не знал, казалось ему неловким.

Земля у плиты Нильса была усеяна цветами.

– Не мы одни его навещаем, – умиротворенно заметила девушка.

– Здравствуй, Отто.

Жаклин обернулась, втянув шею от удивления. Остальные двадцать минут они провели в тишине, погруженные в думы и общение со старым знакомым. Их размышления прервал крик Лока.

Первым отреагировал Уве. Жаклин задержалась еще на пару минут, чтобы коснуться плиты друга. В присутствии постороннего ее это смущало. Она потерла покалывающий нос и заложила руки в карманы.

К ее приходу гроб уже вынули на поверхность. Еще новый, но из очевидно дешевого материала. Неаккуратно сложенные доски раскрошились, ржавые гвозди вылетали от малейшего нажатия. Рабочие отступили, предоставляя дальнейшие действия следователям.

Жаклин приблизилась к ящику и постучала по заиндевевшему дубу. Раздался отзвук пустой скорлупы от грецкого ореха. Она приложилась к нему ухом и задержала дыхание, будто рассчитывала услышать биение сердца. Затем решительно выпрямилась и дернула за одну из досок. Любопытные рабочие, успевшие приблизиться вплотную, дрогнули от неожиданности. Уве предложил помощь, но девушка раздраженно отмахнулась и помогла себе ногой. Мощная подошва сапог прорывалась и застревала между досками. Один из рабочих этой сцены не выдержал и предпочел наблюдать с безопасного расстояния. Наконец нога ее полностью провалилась, и ручка изнутри щелкнула. Она освободила ногу и пригнулась, убирая непослушные волосы за уши. Рабочие замерли, Уве подошел ближе и вынул пистолет на всякий случай.

Жаклин дернула крышку, и содержимое открылось окружающим во всем своем отвратительном великолепии. Восприимчивому Локу снова сделалось нехорошо, Уве опустил оружие, закрыв глаза, Жаклин потерла переносицу и тихо чертыхнулась. Гробница не пустовала. Хозяин ее, уже порядком разложившийся, мирно спал. Одежда сильно истлела и потрепалась, кожа проваливалась между костями в черепе.

– Его осматривали? – спросила Жаклин, перебирая пальцами рабочую форму механика.

– Нам это неизвестно, – ответил старик. – Кажется, его похоронили в том, что на нем было в последний момент.

Девушка запустила руку в карман оранжевой куртки, потускневшей от холода и грязи. Что-то зашуршало между ее пальцами. Она бросила гневный взгляд на рабочих и скорбный – на своих коллег.

– Мы здесь ни при чем, – оправдывались первые, в то время как она вынимала поблекший снимок паспортного образца.

– Кто бы сомневался. Это какая-то игра обиженного ребенка. Кажется, у нас это называется испорченным телефоном. Или переводом стрелок, – она подняла фотографию над головой и продемонстрировала Уве обратную сторону со словами «Он меня убил».

Глава 3

Свет единственной лампы падал в центр стеклянного столика. Жаклин склонилась над фотографиями. На одной из них – Михаэль, на второй – светловолосый юноша с водянистыми глазами. Остальные выжидали вердикта экспертизы. Уве разделывал кровяную колбасу, Лок украшал искусственную елку на подоконнике. Виктор барабанил пальцами, раздражая окружающих обыкновенной нервозностью от переизбытка или недостатка кофеина. Он уже и сам не мог определить, чего не хватает его организму, поэтому злился вместе с остальными.

Наконец, в кабинете показалась энергичная Соня с документами в руках.

– Совпадение почерка чуть меньше, чем в прошлый раз, – сообщила она, прежде чем кто-то заглянет в бумаги.

– Но ведь мы не можем утверждать наверняка, – переворачивала страницы Жаклин. – Почерк – не отпечатки пальцев.

– В том-то и проблема, – вздохнула женщина. – Мы сняли отпечатки с ламп, которыми была убита женщина. Они принадлежат Михаэлю.

– То есть дело можно закрыть? – обрадовался Лок. – Все сходится.

– Нет, не можем, – стукнул кулаком Виктор. – И не будем.

– Согласна, – кивнула Жаклин, постукивая по фотографии с незнакомцем. – Мы не знаем, кто этот мальчик. Ведь не знаем? – уточнила у Сони она.

Она развела руками, набирая телефон отдела.

– Можешь спросить сама, – передала ей трубку женщина.

– Да? – спросила у гудков Жаклин и повторила, когда раздался голос.

– Слушаю, – отозвался Снуре Ламан, молодой человек из поискового отдела.

Со своей работой он справлялся с переменным успехом, и девушку это нередко злило. Он единственный, кто мог производить в ней желчь тоннами.

– Я тоже слушаю, – бросила она. – Мы оба умеем слушать. Вот так совпадение.

Уве зажал губы, чтобы не рассмеяться вслух.

– Га?.. Жаклин? – исправился он. – Мы еще не успели ничего разведать.

– Меня должно это удивить?

– Мы… Что? Мы думаем, что узнать об этом юноше ничего не удастся.

– Уверены?

– Абсолютно. Мы все проверили. Нигде и ничего о нем нет. Никаких данных. Он будто призрак.

– Так ищите внимательнее.

– Мы уже все проверили.

– Значит, не все, – спокойно заключила она.

– Нет, все, и досконально, – он поднял голос так, что слышали все в кабинете. – Постарайтесь получить новые данные.

– Хорошо, – потерла переносицу она. – Вот тебе новое задание.

– Да, – заинтересовался Снуре. – Записываю.

Уве и Лок пригнулись, чтобы подслушать разговор, и застыли в ожидании.

– Записывай, ничего не упусти.

– Хорошо, – деловито сказал он. – Диктуй.

– У тебя на столе ксерокопия фотографии, которую мы нашли в последний раз, верно?

– Так.

– Блондин, светлые волосы…

– Верно, – соглашался мужчина. – И что мне с ней делать?

– Узнать, кто он такой, – спокойно объяснила она в десятый раз и положила трубку.

Уве выдавил воздух из легких и громко рассмеялся.

– Это было жестоко, – качала головой Соня.

– Разве? – возмутился Лок. – Ничего не жестоко! Я давно хотел это сделать.

– И я, – согласился Уве.

– Ведь все так очевидно, – задумчиво сказала Жаклин, и общее веселье оборвалось. – Разве нет?

– Что очевидно? – выглянула через ее плечо Соня.

– Вглядитесь в его глаза.

Уве взял фотографию и выставил перед носом.

– Слишком блестящие. И настолько светлые, что сливаются с белком. Я понял, о чем ты.

– А нам не объясните? – запротестовал аспирант.

– Он незрячий, – догадалась Соня.

Жаклин перевернула снимок и рассмотрела почерк.

– Это должно сузить список, – потянулась к телефону Соня. – Давайте сообщим об этом…

– Нет, – задержала ее руку девушка. – Пускай сами думают.

– В любом случае за дополнительной информацией ты обратишься к Тоби, – кивнул Уве.

– Может, они просто адекватные люди, которым не нравится работать в праздники? – возмутился аспирант. – Может, здесь только вы мазохисты?

– А может, кто-то говорит слишком много и не по делу? – отозвался Уве.

– Кому действительно надо отдохнуть, так это Жаклин, – мягко улыбнулась Соня.

– Я отдыхала в прошлом месяце. Вы же читали мою статью в журнале.

– Ты не отдыхала, – облизал пальцы Уве, – а была на задании.

– Отпечатки на фотографиях есть? – сменила тему она.

– На фотографии с первого места преступления обнаружены отпечатки, кого бы вы думали…

– Михаэля, – раскинул руками Лок. – В чем дело? Почему нельзя объявить убийцей его?

– Успокойся, – бросил Уве, сворачивая грязные салфетки. – Если никаких улик в течение суток не всплывет, так и поступим. Но не думаю, что это принесет облегчение всем нам. Особенно Жаклин, – бросил ухмылку на ее стеклянные глаза он. – Да, Жаклин?

– Михаэль убил женщину и получил по заслугам, – пояснил Лок. – Иногда жизнь бывает справедливой.

– Жизнь никогда не бывает справедливой, – обернулась на вид за окном Жаклин и постучала рукой по столу. – Вот что мы сделаем.

– Идем спать? – жалобно предложил Лок.

– Не дождешься, – усмехнулся Уве, вытирая руки влажным полотенцем.

– Пусть сравнят почерки еще раз.

– Но ведь… – начала Соня.

– Почерки этих двух фотографий. Нам надо знать, принадлежат ли они одной руке. И продолжайте поиск отпечатков с последнего снимка.

– Они должны принадлежать убийце Михаэля? – спрыгнул с подоконника Лок. – Но ведь Михаэль сам убийца. Зачем восстанавливать честь убийцы?

– Потому что будет третий, – откинулась на спинку стула Жаклин. – А теперь расходимся.

Лок хлопнул в ладоши, Виктор схватил куртку и выбежал из отдела первым. Соня спустилась в кабинет экспертизы с новым поручением. Уве собрал пакеты с мусором, а Жаклин выключила яркие лампы над столом и бросила последний взгляд на панораму из офиса.

– Подбросишь меня? – спросил он, нажимая кнопку лифта. – Я и до кладбища на метро добирался.

Жаклин резко кивнула и направилась к машине, подготавливая ключи.

– Мы живем в немного разных частях, но Швеция тесная, – забрался на соседнее кресло он и хлопнул дверью. – К тому же я знаю, в какой восторг тебя приводят ночные улицы. А сама помочь ты никогда не предложишь.

– Ты угадал, – поправила стекло Жаклин. – Тем более мне ведь надо тебя как-то отблагодарить.

– За что? – нахмурился Уве.

– За цветы, – ответила она. – Только остановим у первого заведения. Я всех распустила только для того, чтобы выпить кофе.

– Охотно не против.

Первое кафе показалось уже через несколько минут. Жаклин припарковалась на свое усмотрение, не обращая внимания на сигналы выезжающих с поворота машин.

– У тебя, насколько я знаю, права есть, – усомнился Уве, открывая перед ней дверь в кафе.

– Есть, – кратко ответила она, рассматривая меню над потолком. – Американо и… американо.

– Два американо? – переспросила официантка.

– Нет, американо и капучино, – исправилась Жаклин и выложила кредитку. – Почему ты решил, будто у меня нет прав?

– Ну, ты неправильно паркуешься и забываешь блокировать двери.

– Я не заблокировала двери? – обернулась Жаклин.

– Да, я пытался тебе сказать, но ты так спешила…

Жаклин пожала плечами, подняла поднос и направилась к угловому столику.

– Все равно не моя.

– Но ты несешь за нее ответственность, – кинул ей вслед Уве, но не удостоился даже взгляда. – Кофе и блинчик с мясом и вишневым соусом.

– Ты ведь уже ел, – недоумевала Жаклин, когда он поставил поднос рядом.

– Это запрещает мне поесть еще раз? Если уж мы оказались в таком месте. Или раз ты питаешься одним только кофе, это обязывает всех остальных следовать твоему полезному рациону?

– Да, у меня полезный рацион, – не поняла сарказма девушка.

– Нет, Жаклин, то, как ты ешь, вовсе не полезно. И говорю я тебе это, потому что желаю только добра. Ведь ты мне небезразлична.

– Почему это? – подняла бровь она. – Ты же мне безразличен.

– Спасибо за правду. И все же ты годишься мне в дочери, а старший всегда берет на себя ответственность за младшего. Дети не привыкли заботиться о ком-то, а в тебе еще не сформирован родитель.

– Вот как? – удивленно спросила она. – Значит, я не должна испытывать вину за то, что не могу ответить тебе взаимностью?

– Может, и должна, не знаю, – раздраженно махнул мужчина. – Я сам неважный родитель и давно перестал понимать свою дочь. Она, к слову, почти твоя ровесница.

– То, что мы с ней ровесники, еще не делает нас похожими.

– Почему-то мне кажется, из тебя выйдет неплохой родитель. Ты не совершишь моих ошибок.

– Я вообще не собираюсь быть родителем, – поежилась она. – Я смотрела, как это происходит, и мне это показалось противоестественным.

– Я тоже видел, как рожает моя жена, и, поверь мне, это самая в природе натуральная вещь. В отличие от этого скверного мяса и джема. Раз уж мы заговорили о семье… Как поживает сестра?

– Из последнего разговора с ней я вынесла, что весьма скверно. Все беды с этой особой происходят из-за того, что она невыносимая потаскуха.

– Сказал бы, что о родных сестрах так не отзываются, но знаю, что лгать ты не умеешь, и приму за чистую монету.

– Она спала с одним парнем на протяжении полугода и подумала, что это даст ей право считать его своим.

– А я-то думал, ты самая знатная феминистка в стране.

Уве рассмеялся с набитым ртом, вдохнул брусничный соус и резко закашлялся. Жаклин спокойно наблюдала за этими муками, игнорируя его жесты.

– Спасибо, – выдавил он, когда кашель отступил.

– Не за что, – пожала плечами она. – А за что?

– Когда человек кашляет, следует постучать ему по спине, иначе ненароком задохнется, – доходчиво пояснил мужчина.

– Даже если человек взрослый и понимает, что с набитым ртом не разговаривают и уж тем более не смеются? Закончил? – следила за его движениями челюстью она.

– Необязательно вскакивать, как только закончишь с трапезой.

– Ты собираешься есть еще? – поморщилась Жаклин.

– Нет, что ты! Я не такое чудовище, как ты думаешь.

– Я не думаю, что ты чудовище, но у тебя чудовищный желудок, – добавила она, немного помолчав. – Почему ты назвал меня феминисткой?

– Ну не знаю, – наклонил голову в бок он.

– Ты доел? – поднялась Жаклин. – Кажется, они закрываются. Это кафе не круглосуточное.

– Да, – вздохнул и направился за ней в машину Уве. – Прости, что залез не туда, – сжал губы он. – И прости, что поднял голос. Это непозволительно и непрофессионально.

– Да, я не твой допрашиваемый. Криком бы ты из меня ничего не выбил.

– Так я из тебя действительно сделаю феминистку, – рассмеялся он. – Просто все в отделе… Понимаешь, в коллективе закрытых не любят.

– И что же, если я просто работаю на работе, значит, можно пускать обо мне сплетни?