Евгений Онегин

Глава третья

Elle était fille, elle était amoureuse.

Malfilâtre[6]I«Куда? Уж эти мне поэты!»– Прощай, Онегин, мне пора.«Я не держу тебя; но где тыСвои проводишь вечера?»– У Лариных. – «Вот это чудно.Помилуй! и тебе не трудноТам каждый вечер убивать?»– Нимало. – «Не могу понять.Отселе вижу, что такое:Во-первых (слушай, прав ли я?),Простая, русская семья,К гостям усердие большое,Варенье, вечный разговорПро дождь, про лен,про скотный двор…»II– Я тут еще беды не вижу.«Да скука, вот беда, мой друг».– Я модный свет ваш ненавижу;Милее мне домашний круг,Где я могу… – «Опять эклога!Да полно, милый, ради бога.Ну что ж? ты едешь: очень жаль.Ах, слушай, Ленский; да нельзя льУвидеть мне Филлиду эту,Предмет и мыслей, и пера,И слез, и рифм et cetera?..[7]Представь меня». –Ты шутишь. – «Нету».– Я рад. – «Когда же?» –Хоть сейчас.Они с охотой примут нас.IIIПоедем. – Поскакали други,Явились; им расточеныПорой тяжелые услугиГостеприимной старины.Обряд известный угощенья:Несут на блюдечках варенья,На столик ставят вощанойКувшин с брусничною водой.

………………………………………………………………IVОни дорогой самой краткойДомой летят во весь опор{17}.Теперь послушаем украдкойГероев наших разговор:– Ну что ж, Онегин? ты зеваешь. –«Привычка, Ленский». –Но скучаешьТы как-то больше. – «Нет, равно.Однако в поле уж темно;Скорей! пошел, пошел, Андрюшка!Какие глупые места!А кстати: Ларина проста,Но очень милая старушка;Боюсь: брусничная водаМне не наделала б вреда.VСкажи: которая Татьяна?»– Да та, которая грустнаИ молчалива, как Светлана,Вошла и села у окна. –«Неужто ты влюблен в меньшую?»– А что? – «Я выбрал бы другую,Когда б я был, как ты, поэт.В чертах у Ольги жизни нет.Точь-в-точь в Вандиковой Мадонне:Кругла, красна лицом она,Как эта глупая лунаНа этом глупом небосклоне».Владимир сухо отвечалИ после во весь путь молчал.VIМеж тем Онегина явленьеУ Лариных произвелоНа всех большое впечатленьеИ всех соседей развлекло.Пошла догадка за догадкой.Все стали толковать украдкой,Шутить, судить не без греха,Татьяне прочить жениха;Иные даже утверждали,Что свадьба слажена совсем,Но остановлена затем,Что модных колец не достали.О свадьбе Ленского давноУ них уж было решено.VIIТатьяна слушала с досадойТакие сплетни; но тайкомС неизъяснимою отрадойНевольно думала о том;И в сердце дума заронилась;Пора пришла, она влюбилась.Так в землю падшее зерноВесны огнем оживлено.Давно ее воображенье,Сгорая негой и тоской,Алкало пищи роковой;Давно сердечное томленьеТеснило ей младую грудь;Душа ждала… кого-нибудь,VIIIИ дождалась… Открылись очи;Она сказала: это он!Увы! теперь и дни и ночи,И жаркий одинокий сон,Все полно им; все деве милойБез умолку волшебной силойТвердит о нем. Докучны ейИ звуки ласковых речей,И взор заботливой прислуги.В уныние погружена,Гостей не слушает онаИ проклинает их досуги,Их неожиданный приездИ продолжительный присест.IXТеперь с каким она вниманьемЧитает сладостный роман,С каким живым очарованьемПьет обольстительный обман!Счастливой силою мечтаньяОдушевленные созданья,Любовник Юлии Вольмар,Малек-Адель и де Линар,И Вертер, мученик мятежный,И бесподобный Грандисон{18},Который нам наводит сон, –Все для мечтательницы нежнойВ единый образ облеклись,В одном Онегине слились.XВоображаясь героинейСвоих возлюбленных творцов,Кларисой, Юлией, Дельфиной,Татьяна в тишине лесовОдна с опасной книгой бродит,Она в ней ищет и находитСвой тайный жар, свои мечты,Плоды сердечной полноты,Вздыхает и, себе присвояЧужой восторг, чужую грусть,В забвенье шепчет наизустьПисьмо для милого героя…Но наш герой, кто б ни был он,Уж верно был не Грандисон.XIСвой слог на важный лад настроя,Бывало, пламенный творецЯвлял нам своего герояКак совершенства образец.Он одарял предмет любимый,Всегда неправедно гонимый,Душой чувствительной, умомИ привлекательным лицом.Питая жар чистейшей страсти,Всегда восторженный геройГотов был жертвовать собой,И при конце последней частиВсегда наказан был порок,Добру достойный был венок.XIIА нынче все умы в тумане,Мораль на нас наводит сон,Порок любезен – и в романе,И там уж торжествует он.Британской музы небылицыТревожат сон отроковицы,И стал теперь ее кумирИли задумчивый Вампир,Или Мельмот, бродяга мрачный,Иль Вечный жид, или Корсар,Или таинственный Сбогар{19}.Лорд Байрон прихотью удачнойОблек в унылый романтизмИ безнадежный эгоизм.XIIIДрузья мои, что ж толку в этом?Быть может, волею небес,Я перестану быть поэтом,В меня вселится новый бес,И, Фебовы презрев угрозы,Унижусь до смиренной прозы;Тогда роман на старый ладЗаймет веселый мой закат.Не муки тайные злодействаЯ грозно в нем изображу,Но просто вам перескажуПреданья русского семейства,Любви пленительные сныДа нравы нашей старины.XIVПерескажу простые речиОтца иль дяди-старика,Детей условленные встречиУ старых лип, у ручейка;Несчастной ревности мученья,Разлуку, слезы примиренья,Поссорю вновь, и наконецЯ поведу их под венец…Я вспомню речи неги страстной,Слова тоскующей любви,Которые в минувши дниУ ног любовницы прекраснойМне приходили на язык,От коих я теперь отвык.XVТатьяна, милая Татьяна!С тобой теперь я слезы лью;Ты в руки модного тиранаУж отдала судьбу свою.Погибнешь, милая; но преждеТы в ослепительной надеждеБлаженство темное зовешь,Ты негу жизни узнаешь,Ты пьешь волшебный яд желаний,Тебя преследуют мечты:Везде воображаешь тыПриюты счастливых свиданий;Везде, везде перед тобойТвой искуситель роковой.XVIТоска любви Татьяну гонит,И в сад идет она грустить,И вдруг недвижны очи клонит,И лень ей далее ступить.Приподнялася грудь, ланитыМгновенным пламенем покрыты,Дыханье замерло в устах,И в слухе шум, и блеск в очах…Настанет ночь; луна обходитДозором дальный свод небес,И соловей во мгле древесНапевы звучные заводит.Татьяна в темноте не спитИ тихо с няней говорит:XVII«Не спится, няня: здесь так душно!Открой окно да сядь ко мне».– Что, Таня, что с тобой? –«Мне скучно,Поговорим о старине».– О чем же, Таня? Я, бывало,Хранила в памяти не малоСтаринных былей, небылицПро злых духов и про девиц;А нынче все мне тёмно, Таня:Что знала, то забыла. Да,Пришла худая череда!Зашибло… – «Расскажи мне, няня,Про ваши старые года:Была ты влюблена тогда?»XVIII– И, полно, Таня! В эти летаМы не слыхали про любовь;А то бы согнала со светаМеня покойница свекровь. –«Да как же ты венчалась, няня?»– Так, видно, бог велел. Мой ВаняМоложе был меня, мой свет,А было мне тринадцать лет.Недели две ходила свахаК моей родне, и наконецБлагословил меня отец.Я горько плакала со страха,Мне с плачем косу расплелиДа с пеньем в церковь повели.

XIXИ вот ввели в семью чужую…Да ты не слушаешь меня… –«Ах, няня, няня, я тоскую,Мне тошно, милая моя:Я плакать, я рыдать готова!..»– Дитя мое, ты нездорова;Господь помилуй и спаси!Чего ты хочешь, попроси…Дай окроплю святой водою,Ты вся горишь… – «Я не больна:Я… знаешь, няня… влюблена».– Дитя мое, господь с тобою! –И няня девушку с мольбойКрестила дряхлою рукой.XX«Я влюблена», – шептала сноваСтарушке с горестью она.– Сердечный друг, ты нездорова. –«Оставь меня: я влюблена».И между тем луна сиялаИ томным светом озарялаТатьяны бледные красы,И распущенные власы,И капли слез, и на скамейкеПред героиней молодой,С платком на голове седой,Старушку в длинной телогрейке;И все дремало в тишинеПри вдохновительной луне.XXIИ сердцем далеко носиласьТатьяна, смотря на луну…Вдруг мысль в уме ее родилась…«Поди, оставь меня одну.Дай, няня, мне перо, бумагу,Да стол подвинь; я скоро лягу;Прости». И вот она одна.Все тихо. Светит ей луна.Облокотясь, Татьяна пишет.И все Евгений на уме,И в необдуманном письмеЛюбовь невинной девы дышит.Письмо готово, сложено…Татьяна! для кого ж оно?XXIIЯ знал красавиц недоступных,Холодных, чистых, как зима,Неумолимых, неподкупных,Непостижимых для ума;Дивился я их спеси модной,Их добродетели природной,И, признаюсь, от них бежал,И, мнится, с ужасом читалНад их бровями надпись ада:Оставь надежду навсегда{20}.Внушать любовь для них беда,Пугать людей для них отрада.Быть может, на брегах НевыПодобных дам видали вы.XXIIIСреди поклонников послушныхДругих причудниц я видал,Самолюбиво равнодушныхДля вздохов страстных и похвал.И что ж нашел я с изумленьем?Они, суровым поведеньемПугая робкую любовь,Ее привлечь умели вновь,По крайней мере, сожаленьем,По крайней мере, звук речейКазался иногда нежней,И с легковерным ослепленьемОпять любовник молодойБежал за милой суетой.XXIVЗа что ж виновнее Татьяна?За то ль, что в милой простотеОна не ведает обманаИ верит избранной мечте?За то ль, что любит без искусства,Послушная влеченью чувства,Что так доверчива она,Что от небес одаренаВоображением мятежным,Умом и волею живой,И своенравной головой,И сердцем пламенным и нежным?Ужели не простите ейВы легкомыслия страстей?XXVКокетка судит хладнокровно,Татьяна любит не шутяИ предается безусловноЛюбви, как милое дитя.Не говорит она: отложим –Любви мы цену тем умножим,Вернее в сети заведем;Сперва тщеславие кольнемНадеждой, там недоуменьемИзмучим сердце, а потомРевнивым оживим огнем;А то, скучая наслажденьем,Невольник хитрый из оковВсечасно вырваться готов.XXVIЕще предвижу затрудненья:Родной земли спасая честь,Я должен буду, без сомненья,Письмо Татьяны перевесть.Она по-русски плохо знала,Журналов наших не читалаИ выражалася с трудомНа языке своем родном,Итак, писала по-французски…Что делать! повторяю вновь:Доныне дамская любовьНе изъяснялася по-русски,Доныне гордый наш языкК почтовой прозе не привык.XXVIIЯ знаю: дам хотят заставитьЧитать по-русски. Право, страх!Могу ли их себе представитьС «Благонамеренным»{21} в руках!Я шлюсь на вас, мои поэты;Не правда ль: милые предметы,Которым, за свои грехи,Писали втайне вы стихи,Которым сердце посвящали,Не все ли, русским языкомВладея слабо и с трудом,Его так мило искажали,И в их устах язык чужойНе обратился ли в родной?XXVIIIНе дай мне бог сойтись на балеИль при разъезде на крыльцеС семинаристом в желтой шалеИль с академиком в чепце!Как уст румяных без улыбки,Без грамматической ошибкиЯ русской речи не люблю.Быть может, на беду мою,Красавиц новых поколенье,Журналов вняв молящий глас,К грамматике приучит нас;Стихи введут в употребленье;Но я… какое дело мне?Я верен буду старине.XXIXНеправильный, небрежный лепет,Неточный выговор речейПо-прежнему сердечный трепетПроизведут в груди моей;Раскаяться во мне нет силы,Мне галлицизмы будут милы,Как прошлой юности грехи,Как Богдановича стихи.Но полно. Мне пора занятьсяПисьмом красавицы моей;Я слово дал, и что ж? ей-ейТеперь готов уж отказаться.Я знаю: нежного ПарниПеро не в моде в наши дни.XXXПевец Пиров и грусти томной{22},Когда б еще ты был со мной,Я стал бы просьбою нескромнойТебя тревожить, милый мой:Чтоб на волшебные напевыПереложил ты страстной девыИноплеменные слова.Где ты? приди: свои праваПередаю тебе с поклоном…Но посреди печальных скал,Отвыкнув сердцем от похвал,Один, под финским небосклоном,Он бродит, и душа егоНе слышит горя моего.XXXIПисьмо Татьяны предо мною;Его я свято берегу,Читаю с тайною тоскоюИ начитаться не могу.Кто ей внушал и эту нежность,И слов любезную небрежность?Кто ей внушал умильный вздор,Безумный сердца разговор,И увлекательный и вредный?Я не могу понять. Но вотНеполный, слабый перевод,С живой картины список бледный,Или разыгранный ФрейшицПерстами робких учениц:ПИСЬМО ТАТЬЯНЫ К ОНЕГИНУЯ к вам пишу – чего же боле?Что я могу еще сказать?Теперь, я знаю, в вашей волеМеня презреньем наказать.Но вы, к моей несчастной долеХоть каплю жалости храня,Вы не оставите меня.Сначала я молчать хотела;Поверьте: моего стыдаВы не узнали б никогда,Когда б надежду я имелаХоть редко, хоть в неделю разВ деревне нашей видеть вас,Чтоб только слышать ваши речи,Вам слово молвить, и потомВсе думать, думать об одномИ день и ночь до новой встречи.Но, говорят, вы нелюдим;В глуши, в деревне все вам скучно,А мы… ничем мы не блестим,Хоть вам и рады простодушно.Зачем вы посетили нас?В глуши забытого селеньяЯ никогда не знала б вас,Не знала б горького мученья.Души неопытной волненьяСмирив со временем (как знать?),По сердцу я нашла бы друга,Была бы верная супругаИ добродетельная мать.

Другой!.. Нет, никому на светеНе отдала бы сердца я!То в вышнем суждено совете…То воля неба: я твоя;Вся жизнь моя была залогомСвиданья верного с тобой;Я знаю, ты мне послан богом,До гроба ты хранитель мой…Ты в сновиденьях мне являлся,Незримый, ты мне был уж мил,Твой чудный взгляд меня томил,В душе твой голос раздавалсяДавно… нет, это был не сон!Ты чуть вошел, я вмиг узнала,Вся обомлела, запылалаИ в мыслях молвила: вот он!Не правда ль? я тебя слыхала:Ты говорил со мной в тиши,Когда я бедным помогалаИли молитвой услаждалаТоску волнуемой души?И в это самое мгновеньеНе ты ли, милое виденье,В прозрачной темноте мелькнул,Приникнул тихо к изголовью?Не ты ль, с отрадой и любовью,Слова надежды мне шепнул?Кто ты, мой ангел ли хранитель,Или коварный искуситель:Мои сомненья разреши.Быть может, это все пустое,Обман неопытной души!И суждено совсем иное…Но так и быть! Судьбу моюОтныне я тебе вручаю,Перед тобою слезы лью,Твоей защиты умоляю…Вообрази: я здесь одна,Никто меня не понимает,Рассудок мой изнемогает,И молча гибнуть я должна.Я жду тебя: единым взоромНадежды сердца оживиИль сон тяжелый перерви,Увы, заслуженным укором!Кончаю! Страшно перечесть…Стыдом и страхом замираю…Но мне порукой ваша честь,И смело ей себя вверяю…XXXIIТатьяна то вздохнет, то охнет;Письмо дрожит в ее руке;Облатка розовая сохнетНа воспаленном языке.К плечу головушкой склонилась.Сорочка легкая спустиласьС ее прелестного плеча…Но вот уж лунного лучаСиянье гаснет. Там долинаСквозь пар яснеет. Там потокЗасеребрился; там рожокПастуший будит селянина.Вот утро: встали все давно,Моей Татьяне все равно.XXXIIIОна зари не замечает,Сидит с поникшею главойИ на письмо не напираетСвоей печати вырезной.Но, дверь тихонько отпирая,Уж ей Филипьевна седаяПриносит на подносе чай.«Пора, дитя мое, вставай:Да ты, красавица, готова!О пташка ранняя моя!Вечор уж как боялась я!Да, слава богу, ты здорова!Тоски ночной и следу нет,Лицо твое как маков цвет».XXXIV– Ах! няня, сделай одолженье. –«Изволь, родная, прикажи».– Не думай… право… подозренье…Но видишь… ах! не откажи. –«Мой друг, вот бог тебе порука».– Итак, пошли тихонько внукаС запиской этой к О… к тому…К соседу… да велеть ему –Чтоб он не говорил ни слова,Чтоб он не называл меня… –«Кому же, милая моя?Я нынче стала бестолкова.Кругом соседей много есть;Куда мне их и перечесть».XXXV– Как недогадлива ты, няня! –«Сердечный друг, уж я стара,Стара; тупеет разум, Таня;А то, бывало, я востра,Бывало, слово барской воли…»– Ах, няня, няня! до того ли?Что нужды мне в твоем уме?Ты видишь, дело о письмеК Онегину. – «Ну, дело, дело.Не гневайся, душа моя,Ты знаешь, непонятна я…Да что ж ты снова побледнела?»– Так, няня, право ничего.Пошли же внука своего. –XXXVIНо день протек, и нет ответа.Другой настал: все нет как нет.Бледна, как тень, с утра одета,Татьяна ждет: когда ж ответ?Приехал Ольгин обожатель.«Скажите: где же ваш приятель? –Ему вопрос хозяйки был. –Он что-то нас совсем забыл».Татьяна, вспыхнув, задрожала.– Сегодня быть он обещал, –Старушке Ленский отвечал, –Да, видно, почта задержала. –Татьяна потупила взор,Как будто слыша злой укор.XXXVIIСмеркалось; на столе, блистая,Шипел вечерний самовар,Китайский чайник нагревая;Под ним клубился легкий пар.Разлитый Ольгиной рукою,По чашкам темною струеюУже душистый чай бежал,И сливки мальчик подавал;Татьяна пред окном стояла,

На стекла хладные дыша,Задумавшись, моя душа,Прелестным пальчиком писалаНа отуманенном стеклеЗаветный вензель О да Е.XXXVIIIИ между тем душа в ней ныла,И слез был полон томный взор.Вдруг топот!.. кровь ее застыла.Вот ближе! скачут… и на дворЕвгений! «Ах!» – и легче тениТатьяна прыг в другие сени,С крыльца на двор, и прямо в сад,Летит, летит; взглянуть назадНе смеет; мигом обежалаКуртины, мостики, лужок,Аллею к озеру, лесок,Кусты сирен переломала,По цветникам летя к ручью,И, задыхаясь, на скамьюXXXIXУпала…«Здесь он! здесь Евгений!О боже! что подумал он!»В ней сердце, полное мучений,Хранит надежды темный сон;Она дрожит и жаром пышет,И ждет: нейдет ли? Но не слышит.В саду служанки, на грядах,Сбирали ягоды в кустахИ хором по наказу пели(Наказ, основанный на том,Чтоб барской ягоды тайкомУста лукавые не елиИ пеньем были заняты:Затея сельской остроты!)ПЕСНЯ ДЕВУШЕКДевицы, красавицы,Душеньки, подруженьки,Разыграйтесь, девицы,Разгуляйтесь, милые!Затяните песенку,Песенку заветную,Заманите молодцаК хороводу нашему.Как заманим молодца,Как завидим издали,Разбежимтесь, милые,Закидаем вишеньем,Вишеньем, малиною,Красною смородиной.Не ходи подслушиватьПесенки заветные,Не ходи подсматриватьИгры наши девичьи.XLОни поют, и, с небреженьемВнимая звонкий голос их,Ждала Татьяна с нетерпеньем,Чтоб трепет сердца в ней затих,Чтобы прошло ланит пыланье.Но в персях то же трепетанье,И не проходит жар ланит,Но ярче, ярче лишь горит…Так бедный мотылек и блещетИ бьется радужным крылом,Плененный школьным шалуном;Так зайчик в озиме трепещет,Увидя вдруг издалекаВ кусты припадшего стрелка.XLIНо наконец она вздохнулаИ встала со скамьи своей;Пошла, но только повернулаВ аллею, прямо перед ней,Блистая взорами, ЕвгенийСтоит подобно грозной тени,И, как огнем обожжена,Остановилася она.Но следствия нежданной встречиСегодня, милые друзья,Пересказать не в силах я;Мне должно после долгой речиИ погулять и отдохнуть:Докончу после как-нибудь.

Глава четвертая

La morale est dans la nature des choses.

Necker[8]I. II. III.IV. V. VI.VIIЧем меньше женщину мы любим,Тем легче нравимся мы ейИ тем ее вернее губимСредь обольстительных сетей.Разврат, бывало, хладнокровныйНаукой славился любовной,Сам о себе везде трубяИ наслаждаясь не любя.Но эта важная забаваДостойна старых обезьянХваленых дедовских времян:Ловласов обветшала славаСо славой красных каблуковИ величавых париков.VIIIКому не скучно лицемерить,Различно повторять одно,Стараться важно в том уверить,В чем все уверены давно,Всё те же слышать возраженья,Уничтожать предрассужденья,Которых не было и нетУ девочки в тринадцать лет!Кого не утомят угрозы,Моленья, клятвы, мнимый страх,Записки на шести листах,Обманы, сплетни, кольцы, слезы,Надзоры теток, матерей,И дружба тяжкая мужей!IXТак точно думал мой Евгений.Он в первой юности своейБыл жертвой бурных заблужденийИ необузданных страстей.Привычкой жизни избалован,Одним на время очарован,Разочарованный другим,Желаньем медленно томим,Томим и ветреным успехом,Внимая в шуме и в тишиРоптанье вечное души,Зевоту подавляя смехом:Вот как убил он восемь лет,Утратя жизни лучший цвет.XВ красавиц он уж не влюблялся,А волочился как-нибудь;Откажут – мигом утешался;Изменят – рад был отдохнуть.Он их искал без упоенья,А оставлял без сожаленья,Чуть помня их любовь и злость.Так точно равнодушный гостьНа вист вечерний приезжает,Садится; кончилась игра:Он уезжает со двора,Спокойно дома засыпаетИ сам не знает поутру,Куда поедет ввечеру.XIНо, получив посланье Тани,Онегин живо тронут был:Язык девических мечтанийВ нем думы роем возмутил;И вспомнил он Татьяны милойИ бледный цвет и вид унылый;И в сладостный, безгрешный сонДушою погрузился он.Быть может, чувствий пыл старинныйИм на минуту овладел;Но обмануть он не хотелДоверчивость души невинной.Теперь мы в сад перелетим,Где встретилась Татьяна с ним.XIIМинуты две они молчали,Но к ней Онегин подошелИ молвил: «Вы ко мне писали,Не отпирайтесь. Я прочелДуши доверчивой признанья,Любви невинной излиянья;Мне ваша искренность мила;Она в волненье привелаДавно умолкнувшие чувства;Но вас хвалить я не хочу;Я за нее вам отплачуПризнаньем также без искусства;Примите исповедь мою:Себя на суд вам отдаю.XIII«Когда бы жизнь домашним кругомЯ ограничить захотел;Когда б мне быть отцом, супругомПриятный жребий повелел;Когда б семейственной картинойПленился я хоть миг единый, –То верно б, кроме вас одной,Невесты не искал иной.Скажу без блесток мадригальных:Нашед мой прежний идеал,Я верно б вас одну избралВ подруги дней моих печальных,Всего прекрасного в залог,И был бы счастлив… сколько мог!XIV«Но я не создан для блаженства;Ему чужда душа моя;Напрасны ваши совершенства:Их вовсе не достоин я.Поверьте (совесть в том порукой),Супружество нам будет мукой.Я, сколько ни любил бы вас,Привыкнув, разлюблю тотчас;Начнете плакать: ваши слезыНе тронут сердца моего,А будут лишь бесить его.Судите ж вы, какие розыНам заготовит ГименейИ, может быть, на много дней.XV«Что может быть на свете хужеСемьи, где бедная женаГрустит о недостойном мужеИ днем и вечером одна;Где скучный муж, ей цену зная(Судьбу, однако ж, проклиная),Всегда нахмурен, молчалив,Сердит и холодно-ревнив!Таков я. И того ль искалиВы чистой, пламенной душой,Когда с такою простотой,С таким умом ко мне писали?Ужели жребий вам такойНазначен строгою судьбой?

XVI«Мечтам и годам нет возврата;Не обновлю души моей…Я вас люблю любовью братаИ, может быть, еще нежней.Послушайте ж меня без гнева:Сменит не раз младая деваМечтами легкие мечты;Так деревцо свои листыМеняет с каждою весною.Так, видно, небом суждено.Полюбите вы снова: но…Учитесь властвовать собою;Не всякий вас, как я, поймет;К беде неопытность ведет».XVIIТак проповедовал Евгений.Сквозь слез не видя ничего,Едва дыша, без возражений,Татьяна слушала его.Он подал руку ей. Печально(Как говорится, машинально)Татьяна, молча, оперлась,Головкой томною склонясь;Пошли домой вкруг огорода;Явились вместе, и никтоНе вздумал им пенять на то:Имеет сельская свободаСвои счастливые права,Как и надменная Москва.XVIIIВы согласитесь, мой читатель,Что очень мило поступилС печальной Таней наш приятель;Не в первый раз он тут явилДуши прямое благородство,Хотя людей недоброхотствоВ нем не щадило ничего:Враги его, друзья его(Что, может быть, одно и то же)Его честили так и сяк.Врагов имеет в мире всяк,Но от друзей спаси нас, боже!Уж эти мне друзья, друзья!Об них недаром вспомнил я.XIXА что? Да так. Я усыпляюПустые, черные мечты;Я только в скобках замечаю,Что нет презренней клеветы,На чердаке вралем рожденнойИ светской чернью ободренной,Что нет нелепицы такой,Ни эпиграммы площадной,Которой бы ваш друг с улыбкой,В кругу порядочных людей,Без всякой злобы и затей,Не повторил стократ ошибкой;А впрочем, он за вас горой:Он вас так любит… как родной!XXГм! гм! Читатель благородный,Здорова ль ваша вся родня?Позвольте: может быть, угодноТеперь узнать вам от меня,Что значит именно родные.Родные люди вот какие:Мы их обязаны ласкать,Любить, душевно уважатьИ, по обычаю народа,О Рождестве их навещатьИли по почте поздравлять,Чтоб остальное время годаНе думали о нас они…Итак, дай бог им долги дни!XXIЗато любовь красавиц нежныхНадежней дружбы и родства:Над нею и средь бурь мятежныхВы сохраняете права.Конечно так. Но вихорь моды,Но своенравие природы,Но мненья светского поток…А милый пол, как пух, легок.К тому ж и мнения супругаДля добродетельной женыВсегда почтенны быть должны;Так ваша верная подругаБывает вмиг увлечена:Любовью шутит сатана.XXIIКого ж любить? Кому же верить?Кто не изменит нам один?Кто все дела, все речи меритУслужливо на наш аршин?Кто клеветы про нас не сеет?Кто нас заботливо лелеет?Кому порок наш не беда?Кто не наскучит никогда?Призрака суетный искатель,Трудов напрасно не губя,Любите самого себя,Достопочтенный мой читатель!Предмет достойный: ничегоЛюбезней, верно, нет его.XXIIIЧто было следствием свиданья?Увы, не трудно угадать!Любви безумные страданьяНе перестали волноватьМладой души, печали жадной;Нет, пуще страстью безотраднойТатьяна бедная горит;Ее постели сон бежит;Здоровье, жизни цвет и сладость,Улыбка, девственный покой,Пропало все, что звук пустой,И меркнет милой Тани младость:Так одевает бури теньЕдва рождающийся день.XXIVУвы, Татьяна увядает,Бледнеет, гаснет и молчит!Ничто ее не занимает,Ее души не шевелит.Качая важно головою,Соседи шепчут меж собою:Пора, пора бы замуж ей!..Но полно. Надо мне скорейРазвеселить воображеньеКартиной счастливой любви.Невольно, милые мои,Меня стесняет сожаленье;Простите мне: я так люблюТатьяну милую мою!XXVЧас от часу плененный болеКрасами Ольги молодой,Владимир сладостной неволеПредался полною душой.Он вечно с ней. В ее покоеОни сидят в потемках двое;Они в саду, рука с рукой,Гуляют утренней порой;И что ж? Любовью упоенный,В смятенье нежного стыда,Он только смеет иногда,Улыбкой Ольги ободренный,Развитым локоном игратьИль край одежды целовать.XXVIОн иногда читает ОлеНравоучительный роман,В котором автор знает болеПрироду, чем Шатобриан,А между тем две, три страницы(Пустые бредни, небылицы,Опасные для сердца дев)Он пропускает, покраснев.Уединясь от всех далеко,Они над шахматной доской,На стол облокотясь, поройСидят, задумавшись глубоко,И Ленский пешкою ладьюБерет в рассеянье свою.XXVIIПоедет ли домой: и домаОн занят Ольгою своей.Летучие листки альбомаПрилежно украшает ей:То в них рисует сельски виды,Надгробный камень, храм Киприды,Или на лире голубкаПером и красками слегка;То на листках воспоминаньяПониже подписи другихОн оставляет нежный стих,Безмолвный памятник мечтанья,Мгновенной думы долгий след,Все тот же после многих лет.

XXVIIIКонечно, вы не раз видалиУездной барышни альбом,Что все подружки измаралиС конца, с начала и кругом.Сюда, назло правописанью,Стихи без меры, по преданьюВ знак дружбы верной внесены,Уменьшены, продолжены,На первом листике встречаешьQu’ écrirez-vous sur ces tablettes,И подпись: t. à v. Annett[9],A на последнем прочитаешь:«Кто любит более тебя,Пусть пишет далее меня».XXIXТут непременно вы найдетеДва сердца, факел и цветки;Тут верно клятвы вы прочтетеВ любви до гробовой доски;Какой-нибудь пиит армейскийТут подмахнул стишок злодейский.В такой альбом, мои друзья,Признаться, рад писать и я,Уверен будучи душою,Что всякий мой усердный вздорЗаслужит благосклонный взор,И что потом с улыбкой злоюНе станут важно разбирать,Остро иль нет я мог соврать.XXXНо вы, разрозненные томыИз библиотеки чертей,Великолепные альбомы,Мученье модных рифмачей,Вы, украшенные проворноТолстого кистью чудотворнойИль Баратынского пером,Пускай сожжет вас божий гром!Когда блистательная дамаМне свой in-quarto подает,И дрожь и злость меня берет,И шевелится эпиграммаВо глубине моей души,А мадригалы им пиши!XXXIНе мадригалы Ленский пишетВ альбоме Ольги молодой;Его перо любовью дышит,Не хладно блещет остротой;Что ни заметит, ни услышитОб Ольге, он про то и пишет:И полны истины живойТекут элегии рекой.Так ты, Языков вдохновенный,В порывах сердца своего,Поешь, бог ведает, кого,И свод элегий драгоценныйПредставит некогда тебеВсю повесть о твоей судьбе.XXXIIНо тише! Слышишь? Критик строгийПовелевает сбросить намЭлегии венок убогийИ нашей братье рифмачамКричит: «Да перестаньте плакать,И все одно и то же квакать,Жалеть о прежнем, о былом:Довольно, пойте о другом!»– Ты прав, и верно нам укажешьТрубу, личину и кинжал,И мыслей мертвый капиталОтвсюду воскресить прикажешь:Не так ли, друг? – Ничуть. Куда!«Пишите оды, господа,XXXIIIКак их писали в мощны годы,Как было встарь заведено…»– Одни торжественные оды!И, полно, друг; не все ль равно?Припомни, что сказал сатирик!«Чужого толка» хитрый лирикУжели для тебя сноснейУнылых наших рифмачей? –«Но все в элегии ничтожно;Пустая цель ее жалка;Меж тем цель оды высокаИ благородна…» Тут бы можноПоспорить нам, но я молчу:Два века ссорить не хочу.XXXIVПоклонник славы и свободы,В волненье бурных дум своих,Владимир и писал бы оды,Да Ольга не читала их.Случалось ли поэтам слезнымЧитать в глаза своим любезнымСвои творенья? Говорят,Что в мире выше нет наград.И впрямь, блажен                   любовник скромный,Читающий мечты своиПредмету песен и любви,Красавице приятно-томной!Блажен… хоть, может быть, онаСовсем иным развлечена.XXXVIIXXXVНо я плоды моих мечтанийИ гармонических затейЧитаю только старой няне,Подруге юности моей,Да после скучного обедаКо мне забредшего соседа,Поймав нежданно за полу,Душу трагедией в углу,Или (но это кроме шуток),Тоской и рифмами томим,Бродя над озером моим,Пугаю стадо диких уток:Вняв пенью сладкозвучных строф,Они слетают с берегов.XXXVI.А что ж Онегин? Кстати, братья!Терпенья вашего прошу:Его вседневные занятьяЯ вам подробно опишу.Онегин жил анахоретом:В седьмом часу вставал он летомИ отправлялся налегкеК бегущей под горой реке;Певцу Гюльнары подражая,Сей Геллеспонт переплывал,Потом свой кофе выпивал,Плохой журнал перебирая,И одевался…XXXVIII.XXXIXПрогулки, чтенье, сон глубокий,Лесная тень, журчанье струй,Порой белянки черноокойМладой и свежий поцелуй,Узде послушный конь ретивый,Обед довольно прихотливый,Бутылка светлого вина,Уединенье, тишина:Вот жизнь Онегина святая;И нечувствительно он ейПредался, красных летних днейВ беспечной неге не считая,Забыв и город, и друзей,И скуку праздничных затей.XLНо наше северное лето,Карикатура южных зим,Мелькнет и нет: известно это,Хоть мы признаться не хотим.Уж небо осенью дышало,Уж реже солнышко блистало,Короче становился день,Лесов таинственная сеньС печальным шумом обнажалась,Ложился на поля туман,Гусей крикливых караванТянулся к югу: приближаласьДовольно скучная пора;Стоял ноябрь уж у двора.XLIВстает заря во мгле холодной;На нивах шум работ умолк;С своей волчихою голоднойВыходит на дорогу волк;Его почуя, конь дорожныйХрапит – и путник осторожныйНесется в гору во весь дух;На утренней заре пастухНе гонит уж коров из хлева,И в час полуденный в кружокИх не зовет его рожок;В избушке распевая, дева{23}Прядет, и, зимних друг ночей,Трещит лучинка перед ней.XLIIИ вот уже трещат морозыИ серебрятся средь полей…(Читатель ждет уж рифмы розы;На, вот возьми ее скорей!)Опрятней модного паркетаБлистает речка, льдом одета.

Мальчишек радостный народ{24}Коньками звучно режет лед;На красных лапках гусь тяжелый,Задумав плыть по лону вод,Ступает бережно на лед,Скользит и падает; веселыйМелькает, вьется первый снег,Звездами падая на брег.XLIIIВ глуши что делать в эту пору?Гулять? Деревня той поройНевольно докучает взоруОднообразной наготой.Скакать верхом в степи суровой?Но конь, притупленной подковойНеверный зацепляя лед,Того и жди, что упадет.Сиди под кровлею пустынной,Читай: вот Прадт, вот W. Scott.Не хочешь? – поверяй расход,Сердись иль пей, и вечер длинныйКой-как пройдет, и завтра тож,И славно зиму проведешь.XLIVПрямым Онегин Чильд-ГарольдомВдался в задумчивую лень:Со сна садится в ванну со льдом,И после, дома целый день,Один, в расчеты погруженный,Тупым кием вооруженный,Он на бильярде в два шараИграет с самого утра.Настанет вечер деревенский:Бильярд оставлен, кий забыт,Перед камином стол накрыт,Евгений ждет: вот едет ЛенскийНа тройке чалых лошадей;Давай обедать поскорей!XLVВдовы Клико или МоэтаБлагословенное виноВ бутылке мерзлой для поэтаНа стол тотчас принесено.Оно сверкает Ипокреной{25};Оно своей игрой и пеной(Подобием того-сего)Меня пленяло: за негоПоследний бедный лепт, бывало,Давал я. Помните ль, друзья?Его волшебная струяРождала глупостей не мало,А сколько шуток и стихов,И споров, и веселых снов!XLVIНо изменяет пеной шумнойОно желудку моему,И я Бордо благоразумныйУж нынче предпочел ему.К Аи я больше не способен;Аи любовнице подобенБлестящей, ветреной, живой,И своенравной, и пустой…Но ты, Бордо, подобен другу,Который, в горе и в беде,Товарищ завсегда, везде,Готов нам оказать услугуИль тихий разделить досуг.Да здравствует Бордо, наш друг!XLVIIОгонь потух; едва золоюПодернут уголь золотой;Едва заметною струеюВиется пар, и теплотойКамин чуть дышит. Дым из трубокВ трубу уходит. Светлый кубокЕще шипит среди стола.Вечерняя находит мгла…(Люблю я дружеские вракиИ дружеский бокал винаПорою той, что названаПора меж волка и собаки,А почему, не вижу я.)Теперь беседуют друзья:XLVIII«Ну, что соседки? Что Татьяна?Что Ольга резвая твоя?»– Налей еще мне полстакана…Довольно, милый… Вся семьяЗдорова; кланяться велели.Ах, милый, как похорошелиУ Ольги плечи, что за грудь!Что за душа!.. Когда-нибудьЗаедем к ним; ты их обяжешь;А то, мой друг, суди ты сам:Два раза заглянул, а тамУж к ним и носу не покажешь.Да вот… какой же я болван!Ты к ним на той неделе зван.XLIX«Я?» – Да, Татьяны имениныВ субботу. Оленька и матьВелели звать, и нет причиныТебе на зов не приезжать. –«Но куча будет там народуИ всякого такого сброду…»– И, никого, уверен я!Кто будет там? своя семья.Поедем, сделай одолженье!Ну, что ж? – «Согласен». –               Как ты мил! –При сих словах он осушилСтакан, соседке приношенье,Потом разговорился вновьПро Ольгу: такова любовь!LОн весел был. Чрез две неделиНазначен был счастливый срок.И тайна брачныя постелиИ сладостной любви венокЕго восторгов ожидали.Гимена хлопоты, печали,Зевоты хладная чредаЕму не снились никогда.Меж тем как мы, враги Гимена,В домашней жизни зрим одинРяд утомительных картин,Роман во вкусе Лафонтена…{26}Мой бедный Ленский, сердцем онДля оной жизни был рожден.LIОн был любим… по крайней мереТак думал он, и был счастлив.Стократ блажен, кто предан вере,Кто, хладный ум угомонив,Покоится в сердечной неге,Как пьяный путник на ночлеге,Или, нежней, как мотылек,В весенний впившийся цветок;Но жалок тот, кто все предвидит,Чья не кружится голова,Кто все движенья, все словаВ их переводе ненавидит,Чье сердце опыт остудилИ забываться запретил!