скачать книгу бесплатно
От дома в обе стороны тянулись обнесенные проволочной сеткой загоны. Справа, метрах в тридцати они упирались в деревянные ворота. Боря, придерживая меня за ошейник, помог спуститься с крыльца.
– Мы не долго, – пообещал он Доктору.
Я наступала на раненую ногу все сильнее и сильнее, чтобы свыкнуться с болью. Возможно, мне придется бежать, а бегать на трех лапах я еще не научилась.
Мы дошли до ворот, и Боря повернул обратно.
– Ну, что же ты? Так ничего и не сделала?
Сейчас сделаю. Только с духом соберусь.
Я не повернула и продолжала двигаться вперед, направляясь к открытым створкам.
– Джульетта, ты куда? Стой! Ко мне, Джульетта!
Я побежала. Боря кинулся следом. Он на удивление быстро меня догнал, и я, громко и визгливо охая, припустила, что было сил, не обращая внимания на резкую боль в ноге и выскакивающее наружу сердце.
– Джульетта! Джульетта!
Я свернула с дороги в переплетение высокой травы и ржавых труб, и вскоре вросшие в землю полуразрушенные бетонные глыбы с торчащими в разные стороны железными прутами укрыли меня от погони. Я села на землю и тяжело дышала, свесив язык. Голова кружилась, лапы разъезжались в разные стороны. Выпитая вода хлынула наружу. Хотелось лечь, но ложиться нельзя. Так можно лечь и не встать.
Я, пошатываясь, пошла дальше.
Не может быть, чтобы Ромку убили! Мне только показалось, что из него уходит жизнь. А даже если и не показалось, то это еще ничего не значит. Люди придумают, как ее вернуть. Они иногда бывают очень умные, эти люди. Пусть они не умеют слушать мысли, но придумали же они пирожные с кремом и машины, на которых можно долго ехать и совсем не уставать.
Я не помнила это место – место, где я родилась, и не знала, как отсюда добраться до дома. Я просто шла к Ромке и не сомневалась, что дойду. Когда наступать на больную ногу стало совсем невмоготу, я поджала ее к груди и неуклюже запрыгала на трех. Не самый удобный, а главное, очень унизительный способ передвижения. Как не старайся, но ты не можешь скрыть свою слабость – ее видно за версту. А на слабого всегда найдется, кому напасть.
На безлюдной автобусной остановке меня окружила небольшая стая бомжей. Я прижалась спиной к бетонной стенке, а они, угрожающе рыча, сжимали кольцо. Им очень хотелось подраться – доказать самим себе, что они не зря существуют на свете.
Я вытянула вперед шею и захрипела, приподняв верхнюю губу и обнажив зубы.
«Я вас не боюсь. У меня еще хватит сил и реакции, чтобы рвануть одну глотку и вцепиться в другую. Хотите попробовать?»
Они остановились и нерешительно заворчали:
«Сейчас получишь! Нечего по нашей улице шастать!»
«Смотри, какая гладенькая! Наверное, осталась без хозяина, но мечтает к нему вернуться. Вот дура!»
«А, холопская душа! Служить-сидеть-лежать. Только зубы, как у настоящей собаки. Пошли, братва!»
«А я бы ее покусала! А я бы ее покусала!»
Маленькая кудлатая собачка пробилась вперед, но, оказавшись прямо передо мной, отскочила в сторону.
«Да ладно, оставь. Ей и так уже где-то досталось».
«Вон, смотри, по дороге какой-то приличный чувак бежит!».
Стая залилась истерическим лаем и бросилась прочь.
К утру я вышла к знакомому мосту над небольшим ручьем с заросшими травой берегами. Мы пару раз гуляли здесь с Ромкой. Я хотела спуститься вниз, но не смогла. На переднюю лапу не наступить, да и остальные одеревенели – я их почти не чувствовала. Можно, конечно, лечь на живот и сползти по мокрой траве к ручью, но как потом выбираться обратно? Ладно, попью из лужи. В ручье вода хоть и прохладная, но, наверное, такая же невкусная.
Я облизнулась шершавым языком и запрыгала дальше.
Я добралась до скверика, в котором мы были с Ромкой в последний раз, понюхала еле заметные бурые пятна у скамейки. В теплом воздухе, струящемся от нагревающегося асфальта перемешались сотни обычных городских запахов – людей, собак и впитавшегося дыма, вырвавшегося из проходящих машин. Ромкой не пахло. Если бы он лежал здесь долгое время, как те неживые люди, к которым мы с ним приезжали много-много раз, он бы оставил свой запах. Значит, его сразу же увезли, чтобы сохранить жизнь. А может быть, он уже вернулся домой?
И я побежала. На всех четырех ногах, поскуливая от боли и нетерпения. Конечно же, Ромка дома! И, наверное, волнуется, что меня до сих пор нет. Или ищет меня по всему кварталу вместо того, чтобы отдыхать. А я, нехорошая собака, где-то шляюсь в это время. За такие штучки можно и крепко отдубасить. И пусть дубасит, пусть, хоть каждый день, как Пётрываныч Вермута, только бы был дома…
Мне показалось, что я взлетела на четвертый этаж, и заскребла лапой дверь, и громко, не стесняясь, заскулила. Из-за двери доносился запах алкоголя и Супруги. Потом я услышала ее шаги.
Она распахнула дверь, заспанная, опухшая и всклокоченная и посмотрела на меня без всяких мыслей. Я проскочила между ней и косяком и кинулась в комнату. Заглянула под кровать, за занавески, побежала на кухню, вернулась в коридор и поскреблась в ванную.
– Нет его, – каким-то незнакомым, охрипшим и слабым голосом сказала Супруга. – Видишь: нет.
И при этом она подумала, что Ромки никогда уже не будет. Глупая Супруга, Ромка будет! Просто его, так же как и меня, увезли лечить к Доктору, и он скоро приедет домой. Я буду ждать его, сколько нужно.
Я легла в коридоре у двери, вытянула лапы и положила голову на пол. Супруга долго смотрела на меня сверху вниз, потом повернулась и пошла в комнату. У нее болела голова, и ей очень хотелось лечь.
Я посмотрела ей вслед и закрыла глаза… и побежала, изо всех сил побежала к скамейке, у которой неторопливо прохаживался погруженный в свои невеселые мысли Ромка…
***
– Я не могу приехать, мама! Я себя плохо чувствую! И вечером – не знаю. Надо на кладбище собираться, и собака вернулась. Куда я ее дену? Она никуда не пойдет – она его ждет. Нет, и ты не приезжай!
Супруга положила трубку, и я почувствовала, как запрыгали, заметались ее мысли. Теперь она злилась на Маму. Теперь она думала, что, если бы не Мама, у них с Ромкой все бы было хорошо. И еще она подумала…
Я рывком села, опершись на здоровую лапу и застучала хвостом по полу. Она хочет взять меня с собой к Ромке! Только не знает, дойду ли я с такой больной лапой. Собирайся скорее, Супруга! Я дойду! Я еще тебя дотащу!
Я закружилась, припадая на ногу, заюлила по коридору вокруг Супруги, всячески высказывая ей свое расположение. Я – хорошая и послушная собака, Супруга, и ничего страшного, что у меня нет поводка. Ты можешь надеть на меня намордник, не нагибайся, Супруга, сейчас я его сама достану. Только не передумай…
Мы долго ехали в одном автобусе, потом в другом, в который меня не хотели пускать, но пожалели Супругу и все-таки пустили. Она села и уставилась в окно, я забилась под ее ноги. Какая-то женщина встала рядом, спросила: «Не укусит?» Она смотрела на черный, пахнущий нафталином и немножко Мамой платок на голове Супруги и тоже очень ее жалела. Может быть, чувствовала ее тяжелые разбегающиеся мысли, хотя обычно люди чужие мысли не чувствуют и друг друга не жалеют. Гораздо чаще они жалеют собак. Но меня в этом автобусе никто не жалел, хотя и я надела намордник, который мне совсем не идет.
Я лежала на полу, придавленная сонливой усталостью, сомнениями и тяжелыми мыслями Ромкиной Супруги, разбираться в которых было трудно и страшно. Нетерпеливое возбуждение, охватившее меня дома, прошло без следа. Я уже не была так уверена, что Супруга везет меня к Ромке.
Наконец, мы приехали, и порыв ветра, прошуршавший по траве и листве деревьев, окружавших автобусную остановку, взъерошил волосы у меня на спине. Ветер принес с собой обрывки мыслей, звуков и запахов, наполненных горем, слезами и прощанием.
Я поняла, что мы приехали в Город Мертвых Людей. Я уже слышала о нем от Вермута. Он не раз бывал здесь с Пётрыванычем. Вермут сообщил мне, что в Городе Мертвых Людей есть и живые люди, которые всегда щедро делятся остатками вкусной еды с Вермутом и вином с Пётрыванычем.
Я настороженно шла за Супругой по затененной аллее, еще не веря, что она привезла меня сюда, чтобы показать мертвого Ромку. И когда она остановилась у груды недавно вскопанной земли, обложенной бумажными и пластмассовыми цветами, я удивленно склонила голову набок.
А Супруга села в стороне на каменный выступ и заплакала. И оттого, что она крепко обхватила голову руками, ее мысли не порхали, как бабочки, и не разбегались в разные стороны. Она плакала и просила прощения у Ромки, у мертвого Ромки, который находился под этой грудой земли.
Я подошла, понюхала землю, прислушалась. Зашла с другой стороны. Села. Нет, здесь не было Ромки. Его не было больше нигде.
Что-то ворочалось и распухало у меня внутри, раздувалось, распирая ребра и грудную клетку, и не в силах сдерживаться, я запрокинула голову и направила свой протяжный и безысходный крик вверх, туда, где сквозь листву деревьев синело небо…
***
Я сопровождала Супругу почти до самого дома. Я уже поняла, что она все-таки решила переночевать у Мамы, а меня оставит в квартире одну до завтра. Как только мы покинули Город Мертвых Людей, мысли Супруги снова разбежались, и что со мной делать завтра и послезавтра, она так и не придумала. Бедная Супруга…
Я перевела Супругу через дорогу, остановилась и посмотрела ей в спину. Она почувствовала мой взгляд и обернулась.
– Пойдем. Ну, что встала? Джульетта, домой! Джульетта, ко мне!
Супруга, к Маме! А я домой не пойду. Там нет Ромки. Прощай, Супруга.
– Джульетта, а ну ко мне! Джульетта, а ну-ка рядом!
Я села на асфальт и продолжала смотреть на нее. Люди, собравшиеся на остановке, тоже смотрели на Супругу и на меня и улыбались. Они считали нас обеих смешными и глупыми.
– Ну, и черт с тобой!
По лицу Супруги опять побежали слезы. Она зло махнула рукой и торопливо пошла к остановке.
Я глубоко вздохнула. Негромко, коротко и визгливо гавкнула ей вслед сквозь намордник. Мне не нужно твоей сосиски, Супруга. Просто мне тебя очень жалко.
Я осталась одна.
В те редкие дни, когда обостряются запахи и звуки, и непонятное томление охватывает тело, и тягучая боль поселяется в низу живота, мне иногда очень хотелось остаться одной. Без поводка и хозяина. Ненадолго. Чтобы никто не указывал, что делать и куда идти. Чтобы можно было одной прогуливаться по двору ленивой неспешной походкой и свысока позволять соседским псам себя обнюхивать и восхищаться: «Ах, какая ты красивая, Джульетта!» И, может быть, даже сбегать вместе с ними на помойку, от которой, действительно, иногда очень интересно пахнет, и еще куда-нибудь. И обязательно погонять кошек! А потом прибежать домой, виноватой и взволнованной от предстоящей встречи с Ромкой, расцеловать его в губы, в нос и в щеки и усесться у его ног, и ощутить его руку у себя на плечах…
Но Ромка поднялся и ушел, куда-то ушел насовсем, позабыв на асфальте у скамейки меня, поводок и свое лишенное жизни тело, и я осталась совсем одна. Без Ромки и без Смысла. И без всякого смысла я все равно вернулась сюда, к нашему дому, к нашему подъезду, к нашей квартире…
За дверью было тихо, лишь еле слышно шуршал ветер в раскрытой форточке на кухне. Легкий воздушный поток проносился из кухни по коридору и вырывался на лестничную площадку сквозь щель под дверью. Воздух слабо пах Ромкой…
Я оторвала нос от двери, повела головой по сторонам и с удивлением увидела распахнутое окно на нижней площадке. Надо же, сегодня я трижды прошла мимо него и даже не обратила внимания. И сейчас мне совсем не страшно. Глупо бояться раскрытого окна. Страшно остаться совсем одной, без Ромки. Остальное – не страшно.
Я спустилась по лестнице и встала у окна. Ни капельки не страшно… И даже если подойти к самому краю и выглянуть наружу – тоже не страшно… А теперь собраться в упругий комок и сильно оттолкнуться от пола тремя здоровыми лапами, и, не закрывая глаза, вперед и вниз. И земля прыгнула навстречу – твердая, залитая асфальтом… и все равно не страшно.
Лови меня, Ромка…
Часть вторая. Веселый Йорик
1
Скажите, вам никогда на голову не падали собаки? Не стеклянные или фарфоровые собачки, которые горделиво украшают серванты и камины и иногда порхают по двору, словно ласточки, оповещая соседей о надвигающихся бурных семейных грозах. Нет, я спрашиваю о живых собаках, без крыльев и пропеллера, сантиметров восемьдесят в холке и килограммов двадцать пять – тридцать веса.
Неужели не падали? В самом деле, ни разу? Странно…
А вот на меня, Виктора Стрельцова, отличного семьянина, примерного гражданина и удовлетворительного налогоплательщика, почему-то упала. Самая настоящая немецкая овчарка свалилась мне на шею откуда-то с третьего или четвертого этажа совершенно незнакомого мне дома. Совсем, как в «Хамелеоне»: «Иду я, ваше благородие, никого не трогаю…»
Не пугайтесь, если неожиданно получив собакой по голове, вы заработаете амнезию. Могу вас утешить: это – временно. Где-то с минуту я таращился на вставшую на ребро серую пятиэтажку, не понимая, как, вообще, здесь оказался. В понедельник, за три версты от своего рабочего места: детективного агентства с добродушно-зловещим названием «Мойдодыр». Потом вспомнил.
Я возвращался домой с очередного дела. Впрочем, и делом эту поездку назвать нельзя. Так, баловство: мне дали деньги – я положил их в карман. Правда, еще дали в глаз – так получилось. Глаз, к счастью, я в карман не положил – остался на положенном месте.
Первая попавшаяся маршрутка, в которую я запрыгнул почти на ходу, минут двадцать следовала в нужном направлении, но на очередном перекрестке не удержалась, свернула и поехала в ненужном. До моего дома оставалось всего-то три квартала, а дворами и того меньше. Я перешел через дорогу и направился во дворы.
На полпути я вынул из кармана сигареты. Еще через пару шагов достал зажигалку. Еще на протяжении десяти шагов с упорством неандертальца пытался добыть из нее огонь. Безрезультатно. Вдоль домов проносились порывы ветра, а в купленной вчера зажигалке при внимательном рассмотрении газа оказалось совсем на донышке. То ли на Нью-Йоркской бирже опять накрутили цены на отечественное топливо, то ли внутренние потребители накрутили новых дырок в газопроводе.
Увидев открытую дверь подъезда, я свернул к ней, чтобы спрятаться от ветра и еще раз попробовать прикурить. Я, конечно, слышал и читал в газетах о том, что во всем мире разворачивается широкомасштабная компания против курильщиков, которые не дают остальным людям мирно дышать выхлопными газами. Но, что меня достанут не в туалете самолета, а здесь, в обычном, ничем не примечательном пыльном дворе, никак не предполагал.
Я не дошел до двери каких-нибудь пару метров. Шуршание листьев у меня над головой заглушил громкий треск. Я вскинул голову. Сверху, обгоняя сломанные тополиные ветки, на меня молча падала собака.
Я успел отвернуться и шагнуть в сторону. Мощный удар пришелся на плечо и лопатку и сшиб меня с асфальтовой дорожки на газон.
В первые секунды показалось, что у меня оторвалась голова, и дальнейшее существование (если не сказать: прозябание) без головы представилось мне довольно мрачным. В виду моей экзотической и, не побоюсь этого слова, интеллектуальной профессии мне частенько приходится работать головой, а иногда даже очень интенсивно: когда держат за руки, например.
Я мыслю – значит, я существую! Кажется, оставшись без тела, моя голова ударилась в философию. Я похлопал глазами и внимательно осмотрелся, но нигде поблизости знакомого человеческого тела без головы не обнаружил. Потом сообразил, что если Господь решил бы вдруг от меня избавиться по каким-то непонятным причинам, Он не рискнул бы швыряться собаками, опасаясь праведного гнева и санкций от представителей «Общества защиты животных», а использовал бы более гуманный способ. При современных технологиях и повальной компьютеризации можно просто подвести указатель «мышки», выделить черным цветом и нажать на «Delete». Или еще проще и дешевле – шарахнуть ломом.
Мы лежали рядом на траве. Овчарка глубоко дышала, делая большие паузы между вздохами. Из царапин на спине и боку и из разбитого носа сквозь намордник сочилась кровь.
Убедившись, что моя собственная голова осталась на месте, я подумал, что, возможно, сам оказался посланником Судьбы, собачей судьбы, естественно, чтобы бедному животному, опрометчиво прыгнувшему за кошкой или птицей, было не так жестко приземляться.
– Собака, ты давай, не умирай, – попросил я. – Иначе, какого черта я под тебя подставился?
Незнакомый двор продолжал жить своей жизнью, как будто ничего не произошло. Можно подумать, что падающие с неба собаки здесь такое же обыденное явление, как и падающие самолеты. Вокруг меня не толпились зеваки, надо мной не хлопотали мужественные представители министерства по чрезвычайным ситуациям, не голосили сердобольные бабушки, не радовались дети.
Я медленно повел подбородком в сторону, расширяя сектор обзора, и все-таки обнаружил присутствие человеческого разума. Двое «разумов» с интервалом в три-четыре метра продвигались в мою сторону от соседнего подъезда. Один шагал довольно резво и заинтересованно, другой отставал, запинаясь о собственные ноги, к тому же неэкономно расходовал силы на шевеление губами и выговаривание какого-то ему одному понятного заклинания. Третий «разум» дважды пытался подняться со скамейки, но невидимые иррациональные силы толкали его обратно. После третьей неудачной попытки он с удивлением и неприязнью оглядел скамейку и сгорбился, обхватив всклокоченную голову руками. Кажется, сдался.
– Подожди, мужик… Не двигайся…
Первый решительно шагнул на газон и, придерживая одной рукой полы пиджака, запахнутого на голой груди, опустился на колени и наклонился надо мной.
– Эй, не надо! Не надо ничего со мной делать! – решительно запротестовал я. – И вообще, ты бы, друг, зашел с подветренной стороны, а?
Он пошарил рукой у меня за спиной и продемонстрировал сломанную сигарету.
– Половинку – Толяну! – радостно объявил он. – Тебе-то уже не понадобится.
Его неслыханное великодушие оживило безжизненный двор.
– А что случилось? – раздался женский голос откуда-то сверху. – Мне из-за дерева не видно.
– Да вот, собака мужика загрызла, – ответил «разум» в пиджаке, задрав голову.
– Поразводили собак, житья никакого нет! На людей бросаются! Я сейчас в милицию позвоню!
Почему-то у меня и в мыслях не промелькнуло, что собака на меня бросилась. Я считаю, что не принадлежу к тому типу людей, на которых беспричинно бросаются собаки. Даже собаки в намордниках, то есть, заведомо невоспитанные и злые.
Я зашевелился и сел. Ароматный дядька стоял рядом со мной и отходить в сторону не собирался. Его присутствие действовало на меня, подобно нашатырному спирту.
– Собака тут ни при чем, – сухо пояснил я дереву, из-за которого доносился женский голос. – Я сам, кого хочешь, загрызу.
– Вот это мужик! – подбодрил меня «разум». – Сам, кого хочешь, загрызет! Слушай, а может, тебе сто грамм плеснуть?
– Может, и плеснуть… – Я осторожно ощупал плечо и саднящую шею. – Только пока не знаю – куда.
– Так в стакан – куда же еще! Ты давай полтинник – я сбегаю!
