Работа над ошибками

Слава богу, у нее нет никакой живности! Она сняла все-таки испачканный плащ и немедленно отправила его в стирку. Теперь можно спокойно заняться листьями, насладиться прозрачным дневным сном, не спеша пообедать…

Правда, всю эту безмятежность немного нарушали мысли о котенке. Ведь мы в ответе за тех, кого приручили… И пусть она его еще не приручила, но она подарила ему надежду. Не будет же он всегда жить в подъезде! Придется найти ему хозяев.

И Вера Викторовна, бросив в прихожей золотые листья, начала последовательно обзванивать всех своих многочисленных приятельниц и подруг, предлагая им это облезлое счастье.

К ее досаде, никто не соглашался.

«Ну ничего, одну ночь кот вполне может пережить в подъезде, – рассудила Вера, – а завтра я что-нибудь придумаю».

Вторая половина дня прошла как-то скомканно. Присутствие за дверью этого неприкаянного орущего тельца, которое так безудержно рвалось к теплу, нарушило ее стабильное равновесие. Перед сном она вышла на площадку, чтобы налить молока и дать новую порцию колбасы, а также вынести еще один контейнер – для противоположных надобностей. Едва увидев ее на пороге, котенок, который до этого мирно лежал на жертвенной кофте, мгновенно мобилизовался и начал переминаться передними лапами с ноги на ногу, заискивающе заглядывать Вере в глаза и оглушительно (если это слово вообще в данном случае применимо) мурлыкать.

Вера Викторовна решила не давать волю желанию погладить настырно выпрашивающего ласку зверька. Шерсть его была всклокоченной и грязной, глаза слезились. Не дай бог что-нибудь подцепить! Да и привязывать ни к чему…

У Веры не было особого опыта общения с кошками, но теперь, когда та немного обсохла, стало понятно, что это девочка. На вид ей было не меньше полугода. «Уже не крошечный котенок, пристроить будет, наверно, не так просто. Завтра отвезу ее к ветеринару: пусть проверит на лишай, блох и глистов. Может быть, там и удастся оставить», – приняла она единственно верное решение и пошла спать, бегством спасаясь от преследования за дверью квартиры.

Уже в постели в ее памяти снова возникла оставленная на площадке жалкая сиротка: «Может быть, завтра я встану, а она уже куда-нибудь делась», – малодушно успокоила себя Вера Викторовна и погрузилась в здоровый сон.

Но утром выяснилось, что кошка навязчиво орет под дверью: запомнила, нахалка, откуда выносят еду! Хорошо, что дверь у Веры Викторовны была надежная, железная: сквозь нее крики были почти не слышны. Она уловила их высокие ноты, только проходя по коридору на кухню. И сразу хрустальное настроение утра разбилось вдребезги: новая забота, свалившаяся на ее голову, нарушала привычную безупречность выходных.

Вере Викторовне ужасно не хотелось выходить из дома. По воскресеньям она привыкла убираться и иногда готовить что-нибудь новое по рецепту из Интернета. Иногда она, конечно, отступала от своих привычек, но только ради чего-нибудь еще более приятного – например, похода в театр или на выставку. Сегодня же ей приходилось отказаться от удовольствий в пользу долга перед живым существом, которое она так неосмотрительно пригрела. Вместо спокойного размеренного завтрака она только наспех выпила кофе и пошла кормить свою подопечную, а заодно и сделать пару ее фотографий, чтобы дать объявление на «Авито» и разослать знакомым.

Удивительно, но кошка оказалась то ли очень смышленой, то ли уже приученной к лотку. Вере пришлось снова вынести кошкин горшок, чтобы не создавать неудобств соседям. Но лучше, конечно, так, чем мыть лестничную клетку.

Тем временем кошка совсем осмелела и так истово демонстрировала свою благодарность, что пару раз Вера Викторовна чуть не споткнулась, потому что это верткое вибрирующее от мурчания воплощение преданности постоянно оказывалось именно там, куда она собиралась сделать свой очередной шаг.

Прибегнув снова к отвлекающему маневру в виде колбасы, Вера Викторовна укрылась в квартире. За плотно закрытой дверью она почувствовала себя относительно спокойно. Даже за эти несколько минут заботы она ужасно утомилась. Кроме того, нужно было тщательно вымыть и обеззаразить все участки тела, к которым могла прикасаться, возможно, лишайная шерсть.

До визита к ветеринару она решила задействовать все свои каналы связи для поиска хозяев этой бесприютной жизни. Она стала обзванивать всех, кто значился в списке ее контактов в телефоне и был хоть отдаленно знаком с ней лично. Она позвонила даже своим массажисту, маникюрше и знакомой школьной уборщице, которой она пару раз приносила донашивать свои вещи. Все страшно умилялись ее рассказу, но отказывались взять кошку себе, ссылаясь кто на наличие других питомцев, кто на аллергию, кто просто на преклонный возраст. Веру это уже начало раздражать. Кроме того, дамокловым мечом над душой висел визит в ветклинику.

Зная о плачевных последствиях прокрастинации, Вера Викторовна не позволяла себе откладывать неприятное на потом. Поэтому она надела все самое неприглядное, посадила кошку в старую холщовую сумку и понесла ее в клинику. Несчастная, видимо, решила, что ее выдворяют: вдруг ощетинилась всеми имеющимися в арсенале иглами когтей.

К удивлению Веры ветеринарную помощь оказывали в ее же доме, в подвальном помещении, и она узнала об том только из Интернета. «Надо же, не замечала, ничего не замечала…» – привычно подумала Вера Викторовна цитатой из любимого фильма. В сумке в ее руках кошка неистово боролась с судьбой: она пыталась разорвать опутавшую ее темноту и отчаянно голосила.

В клинике было всего два пациента: большой грустный пес (породы Вера, конечно, не знала), который лежал у ног хозяина подбородком на передней лапе, расстелив на полу свои большие и плоские, как лопухи, уши (когда она вошла, он только возвел на нее полные скорби глаза, от чего его морщинистые старческие брови поднялись и одновременно нависли, а нижние веки еще печальнее опустились вниз); и, судя по специальной пластиковой переноске (не такой позор, как у Веры!), кот. Она сразу поняла, что это именно кот, а не кошка, потому что из щелей переноски время от времени доносился полный мужского достоинства надтреснутый баритон, совершенно не похожий на писклявые вопли из ее собственной сумки.

Атмосфера царила угнетающая: все – и четвероногие, и двуногие – были подавлены (кто в силу собственного недуга, кто из солидарности). И Вера Викторовна не стала исключением. В клинике тоскливо пахло лекарствами и мокрой псиной, а объявление на стене («Мы усыпляем животных ТОЛЬКО по медицинским показаниям») наводило на мысли о существовании людей, способных к умерщвлению пышущего здоровьем теплого и подвижного, но почему-то никому не нужного зверя.

Вера прижала к себе кошку, не прекращающую бесноваться в холщовом плену. «Не бойся, милая, я найду тебе дом, в котором тебя будут холить и лелеять», – сама себе удивляясь, вслух прошептала она, нагнувшись к сумке. Неужели она только что обратилась к кошке?! Какое-то безумие…

Очередь подошла довольно быстро.

– Доставайте, сажайте на стол, – привычно пригласил огромный (даже по сравнению с Верой) бородатый человек, весь покрытый разноцветными замысловатыми наколками.

Вера Викторовна опасливо приоткрыла сумку. Кошка, как будто поняв, что в сумке все-таки лучше, теперь перестала рваться наружу, а начала наоборот всеми силами сопротивляться извлечению.

– Ой, и кто это у нас тут такой маленький и вредный! – неожиданно для своей устрашающей внешности засюсюкал ветеринар. – Да какие же мы хорошенькие, просто загляденье!

Умелым движением он извлек кошку на белый свет, поднял ее высоко над головой, и его окладистая борода стала еще шире от расплывшейся по лицу яркой улыбки.

Вера Викторовна почувствовала необъяснимую гордость.

Она подробно описала ситуацию, мол, кошечка уличная, надо проверить, все ли с ней в порядке.

В руках врача кошка затихла и присмирела. Он ловко померил ей температуру, посветил какой-то сиреневой лампой на шерсть, поискал и не нашел блох, осмотрел зубы.

– На удивление чистая для уличной кошечка, – констатировал он и добавил. – Только от глистов дайте – и можете спокойно пускать ее в постель.

Вера Викторовна хотела объяснить, что вовсе не собирается оставлять кошку у себя, что просто решила надлежащим образом подготовить ее для передачи будущим хозяевам, но неожиданно для самой себя промолчала. Ей почему-то стало неловко.

– Как зовут?

– Кого? Моя фамилия Круглова.

– Кошечку как назвали? – расхохотался бородач.

– Эээ… – Вера замялась. – Кошкой.

– Прямо Кошкой и назвали? Ну что ж, так и запишем: Кошка Круглова.

Ветеринар был явно общительным и добрым парнем, поэтому Вера Викторовна не стала ему возражать, а только растерянно улыбнулась в ответ. В момент наречения она почувствовала неуловимую необратимость событий и как-то резко устала. Врач помог ей снова упаковать Кошку (теперь это было уже имя собственное!) в сумку, и Вера на дрожащих ногах направилась к выходу. У двери она обернулась. Ей хотелось сказать этому огромному душой и телом человеку что-то доброе и благодарное на прощание, но у нее получилось только «Спасибо!»

По дороге до своего подъезда Вера чувствовала сквозь тонкую холщовую ткань горячую дрожь: Кошка тоже перенервничала и утомилась. И даже когда Вера выпустила ее на площадке в утепленную коробку, Кошка безропотно вжалась в мягкие складки мохера и даже не попыталась втиснуться в закрывающуюся дверь Вериной квартиры.

Вера Викторовна понимала, что с устройством Кошкиной судьбы надо спешить: чем дольше она с ней возится, тем вероятнее потом будет по ней скучать, а она совсем не стремилась к этим излишним сантиментам, поэтому сразу же разместила объявление, а еще попросила Лениных детей сделать публикацию в своих соцсетях. Хоть Вера сама и не была сторонником такой формы общения, но на своих учениках видела силу и эффективность этого средства массовой информации.

Так прошла целая неделя. Вера Викторовна исправно каждые утро и вечер кормила Кошку и убирала за ней, а все раскинутые ею сети пока так и не приносили улова. Правда, сосед по площадке, старый сантехник дядя Паша, предложил отвезти Кошку на какую-то ферму, которую он всегда проезжает по дороге на дачу: мол, там ее не прогонят и, может, будут кормить вместе с другими животными. Вера вежливо отказалась, а мысленно возмутилась: «Как можно предлагать такое! Любая кошка должна жить в тепле и неге, а не перебиваться случайными подачками и не проводить ночи на холодной земле». Она сама была изнежена и теплолюбива, поэтому ей всегда было жалко животных, у которых нет теплого дома.

В субботу, когда она возвращалась с прогулки, ее остановила соседка, которая жила этажом ниже со стареньким мужем и таким же стареньким кокер-спаниелем. Когда кто-то из них шел с собакой гулять, то ехать с ними в одном лифте было практически невозможно от жуткой, режущей глаза вони. Но они так любили своего пса, что Вере и в голову не приходило осуждать их за этот дискомфорт. Если деваться было некуда, она стоически терпела, стараясь не дышать носом и поддерживая при этом светскую беседу, а если была возможность задержаться у почтовых ящиков, она предлагала отправляться наверх без нее, лишь бы не погружаться в эти удушливые любезности.

– Верочка, добрый день! Вы извините меня, пожалуйста, но наш Рольфик на вашу кошечку реагирует. Вы, наверно, хотите ее куда-то пристроить? Если можно, поскорее, пожалуйста. Я слышала, бывают приюты…

– Да, действительно! Про приюты я и забыла. Спасибо!

И Вера Викторовна поспешила домой, чтобы спрятавшись от Кошкиных просительных глаз и поискать для нее приют. Правда, само слово «приют» ей ужасно не нравилось: в нем было столько сиротского, что трудно было решиться собственноручно отправить туда живое существо. «Но трудно – не значит невозможно», – напомнила себе Вера и взялась за поиски.

В Интернете было очень много приютов – как поблизости, так и в других районах Москвы. Но начав обзванивать, Вера столкнулась с тем, что по указанным телефонам она слышала либо равнодушную капель коротких гудков, либо странное правило: животных можно только забрать себе, и в обратную сторону система не работает. В общем, часа через два безостановочного и совершенно безрезультатного обзвона, Вера поняла, что эта затея тоже провалилась.

«Ну и хорошо, – подумала она, почти не отдавая себе отчет в собственных мыслях, – неизвестно еще, сколько в этом приюте Кошке пришлось бы провести. И вдруг она бы не поладила с другими его обитателями…» А потом сразу же спохватилась: «Но куда-то ее все равно надо пристроить! Пускать в свою квартиру ни в коем случае нельзя: после этого выставить ее будет еще труднее».

Но в воскресенье утром в дверь позвонила еще одна соседка – из квартиры напротив. Та уже не была столь же интеллигентна, как хозяйка Рольфика, а просто и прямо поставила условие, что если Вера не уберет бездомную кошку с общей площадки, то она просто выбросит ее на улицу. Вера Викторовна поспешила заверить, что до вечера что-то решит, закрыла за ней дверь, едва не прищемив Кошку, которая была, конечно, тут как тут, и в глубоких раздумьях уселась прямо в прихожей, не понимая, что ей теперь делать.

Кошку было очень жалко: все свои пять месяцев жизни она явно скиталась по холодным дворам, питалась чем бог пошлет, расточительно расходовала свое щуплое обаяние в поисках тепла, а может быть, даже была жестоко изгнана из человеческого дома (ведь где-то она узнала, что такое туалет!). И даже теперь, когда она наелась, обсохла и немного разгладилась, она по-прежнему никому – совершенно никому! – не нужна. И в первую очередь, конечно, Вере.

Она вспомнила душераздирающий крик Бродского о том, что кто-то должен любить некрасивых, и глаза ее наполнились слезами. Нужно было что-то решать прямо сейчас. И Вера чувствовала, что какое бы решение она ни приняла, она в любом случае о нем пожалеет. Выбросить Кошку снова на улицу она не сможет, оставлять ее и дальше на площадке ей не позволят соседи, отдать ее в приют не получается, по объявлениям не звонят, и никто из знакомых на ее предложение взять чудесную ласковую кошечку себе домой не отреагировал. Остается только одно: взять ее себе. Но это будет таким опрометчивым шагом! Как же чистота, порядок, симпатичные вазочки на комоде, цветы на столе?.. Как же поездки в отпуск? Возможность посвящать свое время только себе?! Нет, кошка в ее доме – это недопустимо!

Она вдруг заметила, что горько плачет. То ли от жалости к Кошке, которая никому не нужна, то ли от собственной беспомощности перед беспощадными обстоятельствами. Она сидела на низкой галошнице в своей чистенькой уютной прихожей, опершись локтями о колени и съежившись, как от холода, и крупные слезы капали из ее глаз на пол каждый раз, когда она моргала. Поза, как и вообще ситуация, были ей настолько несвойственны, что она как будто со стороны смотрела на эти капли, которые, несмотря на абсолютную неподвижность Веры, падали почему-то не точно одна на другую, а каждый раз с небольшим смещением, поэтому уже казалось, что на полу образовались две небольшие лужицы.

Вера Викторовна как будто уже прощалась с прежней жизнью, переходила в новый ее этап, и этот переход, как рождение, был болезненным.

Наконец, она взяла себя в руки, вытерла слезы со скользких от недавно нанесенного крема щек, промокнула лужи на полу и решительно пошла на площадку. Кошка как будто почувствовала: Вера увидела ее сразу же, как только открыла дверь. Она сидела прямо напротив, но почему-то не пыталась проникнуть через порог, словно понимала, что сейчас уже можно дождаться разрешения.

– Ну заходи, – сердито пригласила Вера Викторовна.

Ее раздражала эта безвыходность, это отсутствие вариантов, это неожиданное насилие со стороны мироздания.

Кошка вошла в прихожую и сразу навалилась всей своей костлявой взъерошенной спиной на уютную устойчивую ногу Веры, начала исступленно мурлыкать и нервно переминаться с ноги на ногу, стараясь всеми доступными ей средствами запоздало заслужить уже почти не жданную милость.

Вера Викторовна решила так: пусть Кошка живет своей жизнью, а она будет жить своей. В двухкомнатной квартире вполне хватит места для них обеих – Вера даже без сожалений решила пожертвовать целой комнатой. Двери у нее закрывались на защелку, поэтому нарушение границ было невозможно.

Пока она обустраивала новый быт и выходила за странными, не знакомыми ей покупками в зоомагазин, который (ну хоть это хорошо!) тоже оказался в ее же доме, дверь в дверь с ветклиникой, воздух налился осенними сумерками. Воскресенье, которое она всегда так любила за его тягучий ход и разреженность событий, с самого утра начало наполняться лишними разговорами, мыслями, делами, которые слишком быстро дошли до краев дня.

Вера Викторовна закрыла Кошку в отведенной для нее комнате и села первый раз за день поесть. Готовить, конечно, уже ничего не хотелось, поэтому она просто сделала себе бутерброд с колбасой, которую уже мысленно называла не иначе как «Кошкина». Впервые за много лет она не отдохнула за выходные. От непривычных слез у нее разболелась голова, а обилие непрошенных впечатлений создавало эффект пчелиного улья: воспоминания о них роились, жужжали и даже будто бы бились изнутри, заставляя руки немного подрагивать, когда Вера наливала себе чай.

Но спокойно поужинать тоже не удалось: Кошка сначала тоскливо завывала под закрытой дверью комнаты, а потом и вовсе начала отчаянно рваться наружу, царапая дверь своими тоненькими, но такими сильными от настырности лапами. Каждый ее вопль резал Вере привыкший к благозвучной тишине слух, а когти, казалось, царапали не дверь, а душу.

Но нельзя проявлять слабость! В животных надо воспитывать послушание. Вера Викторовна подробно подготовилась ко сну, решив во что бы то ни стало хотя бы в этом не нарушать своих традиций, улеглась и приготовилась к наслаждению засыпания. Но только она ощутила приятную отвлеченность мыслей и смыкание над головой ментоловой прохлады сна, как в сознание вонзились ядовитые шипы кошачьих воплей.

Так продолжалось довольно долго, но Верино здоровье в конце концов победило: под эту писклявую колыбельную она уснула. Кошка, по всей видимости, тоже утомилась и на какое-то время замолчала, потому что около четырех утра новая порция ее криков прозвучала в кромешной тишине, как сигнал о воздушной тревоге. Первой мыслью Веры Викторовны, не привыкшей к столь раннему и к тому же слишком стремительному пробуждению, было сожаление о принятом решении. Она стала корить себя за поспешность: все-таки животные в доме – слишком большая обуза.

Она попыталась еще поспать, но неприятное шевеление мыслей и громкие вопли не позволили забыться. Встала она злой и разбитой: Кошка украла у нее целых два часа сна!

Прошла неделя, потом вторая… Каждую ночь в Кошку будто вселялся дьявол: она до полуночи драла глотку, потом пару часов набиралась сил и задолго до рассвета принималась старательно проковыривать выход из своей темницы под звуковое сопровождение в самых высоких регистрах.

Как только первые звуки беспощадно резали своим острым скальпелем Верин слух, она уже не могла от них отвлечься. Они взбалтывали ее эмоции, создавая коктейль из жалости к себе и огненной ярости, которую она сначала сдержанно пыталась обуздать, но под конец начала выпускать на волю.

– Заткнись! – орала она, обращаясь к Кошке.

Но та почему-то не слушалась.

Вера изучала в Интернете поведение кошек и причины их беспокойства и даже носила Кошку к тому татуированному Айболиту в надежде на какую-нибудь волшебную таблетку, но единственное, что удалось выяснить, – что кошки не выносят закрытых дверей и, как неудачно пошутил ветеринар «кошачья болтливость не лечится». Однажды она даже поступилась своими границами и позволила Кошке бродить по дому, закрыв дверь только в собственную комнату (должен же остаться хоть островок ее личного пространства!). Но Кошка и не думала успокаиваться: она что-то разбила на кухне, сбросила с полочки в прихожей какой-то позвякивающий предмет (видимо, серьги), но даже это не отвлекло ее от главного. Она подошла теперь вплотную к двери Вериной комнаты и стала рваться уже сквозь нее, криками подтверждая серьезность своих намерений.

Не успев понять, что она делает, Вера вскочила на ноги и ринулась мягкой грудью на режущий звук. От неожиданности Кошка не успела отскочить. Вера схватила ее за шиворот и со всей силой своей ярости швырнула в отдельную комнату. Когда дверь была уже закрыта, перед Вериным внутренним взором включился «повтор записи», на котором она увидела, как жалко изогнулось Кошкино худое тело, когда ее задние ноги, почти опережая передние, взлетели в воздух от мощного броска.

Вера накапала себе валосердина, закрыла дверь и в свою комнату и громко, заглушая возобновившиеся Кошкины крики, зарыдала. Она не видела выхода: оставить Кошку у себя значило лишиться покоя, выбросить ее – значило совершить подлость.

За эти две недели Вера Викторовна осунулась и поблекла. Даже ученики стали замечать, что с ней что-то происходит, а это было совсем уже неприлично.

Постепенно она начала осознавать, что с первых секунд «знакомства» с Кошкой почувствовала непоправимость происходящего. Каждое связанное с ней событие будто высекалось в камне – без предварительных эскизов и возможности исправить написанное.

Вера Викторовна терпеть не могла всякие пошлые интернет-мемы, которые частенько присылали ей ее не слишком умные подруги, но именно теперь, когда она была на грани отчаяния, она вспомнила один из них. Это была молитва: «Дай мне, Господи, сил изменить то, что я могу изменить, терпения принять то, что я изменить не могу, и мудрости отличить одно от другого». Видимо, до сих пор у Веры Викторовны не было ни терпения, ни мудрости. Только силы, которые теперь как раз были на исходе.

Придя домой после невыносимо долгого рабочего дня, Вера первым делом выпустила из комнаты Кошку: держать ее взаперти больше не было смысла – она все равно занимает собой все жизненное пространство.

Энергии не осталось совсем. Не ужиная и даже не умываясь, Вера легла в постель, выключила свет и первые несколько минут не могла понять, что именно изменилось. А оказывается, на дом мягко опустилась тишина.

«Наверно, ненадолго», – не поверила Вера и тут же ощутила вдоль тела едва заметную и совершенно неслышную поступь.

Кошка очень осторожно подошла вплотную к лежащей на боку Вере, потом опасливо, но настойчиво заполнила собой прямой угол Вериного тела, уместившись точно в пределах воображаемой дуги, навалилась на живот всем своим почти не ощутимым весом и затихла. Казалось, будто вся энергия звука теперь преобразовалась в тепловую: стараясь всем телом почувствовать живое тепло человека, Кошка впитывала его и возвращала в троекратном количестве. Полежав так около минуты, она закопошилась, совсем по-человечески приподнимаясь и перекладываясь, чтобы уткнуться головой в Верину руку, безвольно лежащую на постели ладонью вверх. Почти не отдавая себе отчета, Вера сложила ладонь лодочкой, как бы слегка обняв этот странный живой предмет – горячий и чуть щекочущий кожу.

Кошка, видимо, только что умылась, потому что во время ее возни от шерсти знакомо и печально пахнуло сыростью. Вера ощутила пальцами легкую беззащитную дрожь Кошкиных век и ритмично сменяющие друг друга едва заметные прохладный вдох и горячий выдох, и этот трепет электрическим разрядом прошел по руке, достиг сердца и взбаламутил осевший на дно ил уже бесполезных инстинктов. Вера то ли услышала, то ли почувствовала кожей, как Кошка, наконец получившая все желаемое, сладко причмокивает во сне, задохнулась от внезапной переоценки своих заслуг и ошибок и подумала: «Наверно, так обычно зарождается любовь к ребенку».