Ненависть. Любовь

Леонтина Власьева

Ненависть. Любовь

ЧАСТЬ 1. ИНГА

Случай на охоте

Стоял сильный утренний туман. Такие стоят в августе. Над рекой туман нависал клочьями рваной ваты, путался и будто дышал. Инга шла, иногда оглядываясь на звук собственных шагов. Болотные сапоги издавали чавканье. Ружье она держала дулом вниз. Птиц не было слышно, затихли. Только вдалеке гулом отдавался поезд. В туман поезда слышнее.

Она вышла на Савелия неожиданно. Он резко развернул к ней свое испуганное лицо и столкнулся с холодным взглядом мутно-болотистых глаз.

Она вскинула ружье. Савелий побежал. Он бежал, пропадая в тумане. И вновь его очертания вырисовывались черными зигзагами. Поймав в прицел фигуру, Инга разрядила дробь.

Сорвалась с водной пелены стая уток, оглашая всполошным кряканьем утренний воздух.

Незнакомец

За окнами поезда мелькали люпин и цветущий шиповник. Проломленные крыши, сгнившие дома. Ушедшие в небытие деревни. Зеленые джунгли среднерусской полосы – деревья, деревья, заросли… На перронах почти не было людей. На станциях застряла дореволюционная архитектура в виде красно-кирпичных водонапорных башен, одноэтажных вокзалов с высокими арочными окнами… разрушенная советская… Из палисадников выглядывали непотопляемые памятники вождю…

Мартин сел на этот поезд, чтобы ехать на Урал, полярный, и далее в Сибирь… Сибирь была его мечтой с тех пор, как он прочитал Кеннана. Мартину почему-то представлялось, что со времен «Сибири и ссылки» там ничего не изменилась и именно там находится настоящая, ветхозаветная страна Достоевского и Чехова.

В вагоне ресторане, как выехали из Москвы, сказали, что все продукты заморожены, готовить сейчас не из чего. У проводников продавались орехи.

Поезд стучал колесами. Это был звук, погружающий в какое-то другое состояние души. На некоторых станциях можно было выйти и погулять между стоящими поездами дальнего следования. Асфальт едва сохранился. Гравий, камни, трава. Пассажиры выгуливали своих собак. Мелких, побольше, больших. Бедный доберман был в наморднике, разъезжались задние лапы.

На одной станции Мартин вышел и увидел вокзал. Поезд пришел на первый путь. Вокзал небольшого города. Уютная, тихая, солнечная и зеленая станция. Стоянка четыре минуты. За эти четыре минуты Мартин успел оглядеться, дойти до вокзала, вернуться в вагон и взять свои вещи… Поезд тронулся. Растерянной проводнице Мартин ничего не сказал, только улыбнулся. Поезд проплыл мимо где-то за спиной Мартина.

На привокзальной площади можно было взять такси…

Случай на охоте

– Подстрелили по пьяни на охоте.

– Ну и хорошо, – ответил старший лейтенант, заспанный и сам трезвеющий на утреннем холодке. – Кто нашел? Опросили?…

Спешилов прибыл из области на следующее утро.

– Да рыбаки, село тут недалече. А давече пастух стадо погнал, – ответил участковый.

– Рыбаки, охотники, пастухи, собиратели… – бормотал старший лейтенант Спешилов. – Родственники где?

– Родственников его нынче в поселке нету, с женой не живет. А-н нет, сестра тут на хуторе.

– На хуторе?..

– На отшибе деревни, откудава пастух.

– Местная что ли?

– Да она буде странная.

Изба была старая, деревенская, подремонтированная. Трава не кошена. На месте огорода лещина.

Широкие половицы на крыльце заскрипели. Спешилов прошел по чистым тканым половикам, не снимая обуви. В сенях стояла девушка. Белесые, коротко стриженные волосы, неприветливый взгляд.

– Нам бы мать твою увидеть, – спросил Спешилов.

Она молча впустила старшего лейтенанта в дом. При слабом освещении небольших избяных окон, но Спешилов разглядел, что это та особа, которая требуется.

– Инга Игнатьевна?

– Не сильно она горюет, – сказал Спешилов, выходя из избы.

– Ну, двоюродная сестрица, что ей больно горевать. Они и знаться то не знались.

– Она, действительно, какая-то…

– Ведьма.

– Не всех еще пожгли?

Спешилову самому поперхнулось.

– На что живет? Зельями, кореньями торгует?

– Наездами тут, в город уезжает.

Ну да, ведьмы теперь не на метлах по лесам летают. А леса здесь болотистые, подумалось Спешилову.

– Что-то не нравится мне в ней.

Сосновые боры в округе были прозрачные, болотистые, зыбкие…

Собутыльники

Коттеджный поселок примыкал к деревне у кромки перелеска. Заборы высокие, железные кованные решетки. Дом Савелия Никифорова был хорош. Нежилой, поморщился Спешилов. Накануне мужики пили в бане. В клетке лаяла овчарка, Спешилов подошел к псу. Ухо одно висит, не весело смотрит, перестал лаять. На задних полусогнутых присел поближе в решетке.

– Выпустите что ли его, – бросил Спешилов. Вспомнил своего пса, похоронил год назад.

– На болотине, на реке уток стреляли, сезон открыли. В таком то туманище. Да бухие на медведя пошли.

– В смысле на медведя?

Пес смотрел на Спешилова горючим взглядом. Словно хотел рассказать, как собирались на медведя, как отговорить пытался.

– Они медведя то видели?

– Утки, кабанчики, лисы. С города, с Ярославля, с Москвы приезжают пострелять. Поля ивняком затянуло, живности много развелось. Медведь в лесу есть.

Собутыльники Савелия – Артемий и Иван – сидели за столом с полотняными как туман лицами. Их знобило. Как выстрелы прозвучали не помнят, не слышали. Иван, вышли из бани, упал прямо тут и до медведя не дошел. Артемий нес пургу, как вернулся, заснул в доме, а Савелий вроде с местными на болотине встретился.

– Охотников, местных, всех, городских, отрыть, – устало говорил Спешилов, думая, что пожрать бы. – Гаишники, видеокамеры, местные номера, московские, всю инфу. Пока ждем баллистическую экспертизу.

– Все закрываем, опечатываем.

Понятые, муж с женой из соседнего коттеджа, цацы, поднятые спозаранку были отпущены. С собутыльников взяты подписки.

– Домой! Не жравши целый день.

Спешилов оглянулся. Пес жалобно проскулил на его взгляд.

– С собой забираем.

Незнакомец

Мартин посмотрел на такси, стоящие на привокзальной площади, и пошел в город пешком. На улице, являющейся как бы парадным въездом в городок, стояли дома, отдаленно напоминающие ампир по-советски, двух и трехэтажные, довоенных и послевоенных построек. Они были горделивы, с печными трубами, подобиями колонн. Симметричные, глядевшие друг на друга. Во дворах прижились сарайки, двухэтажные, с железными лестницами.

Дальше пошли деревянные домики с заборами и неискусными резными наличниками, со старыми шиферными или с блестящими новыми железными крышами. Они чередовались с домами-панельками, грязными, обшарпанными.

Типичный городок в центральной России, существующей в отличие от Москвы и больших городов в инобытии, в зазеркалье…

На главной городской площади кругом стояли бывшие купеческие особняки, отреставрированные и покрашенные с фасадов. Приманка для туристов.

Названия улиц были гораздо интереснее и даже были находкой для антрополога: Октябрьской революции, 1905 года, Заря революции, 10-й годовщины революции, Красной армии, Советской армии… Зачем столько армий для одного маленького городка… где нет асфальта…

Когда-то, наверное, это был красивый уютный тихий город – на реке, с пологими спусками к воде, набережной, кинотеатром на площади.

Мартин отчего-то вспомнил названия улиц у Курского вокзала, где только что останавливался: 4-й Сыромятнический, Нижний Сусальный, Яковоапостольский, Земляной вал… На них располагались современные высотные бизнес-галереи.

Сел на площади с мороженным. Вологодским. Что-то это вологодское мороженое ему наполнило…

Лошади, девочка, речной песок…

Мартин зашел в супермаркет и спросил о доставке. Вопросительное изумление. Яндекс-доставка? Нет, здесь нет такого. Как же здесь жить? Как жить, если не нажимать на кнопку в телефоне…

Рынок. Рынок как рынок, фрукты, овощи. Но большое всего на рынке было искусственных кладбищенских цветов, ярких, больших, как на первомайских когда-то демонстрациях. Троица круглый год… Местные торговали ягодами. Клубникой с огородов, медом, зеленью.

Почему он думал, что встретит ее сегодня, здесь. С какой-то стати. Две косички, заплетенные похоже один раз на все лето. Загар и голубые глаза.

Не садиться же опять на поезд?…

Просто искать, как затерянное в лесу озеро.

Уголовник

– У него строители работали. Был у них конфликт, драка, – сообщили в расспросах соседи.

– Что за строители? – оглянулся Спешилов на участкового.

– Шабашники. Вон у соседей починяют крыльцо.

– Поехали.

Спешилов увидел бригадира. Зубов мало. В очках, худой.

– Володя не в бригаде. Залетный, подсобить. Мужик у нас один в больничку лег. Так то он приехал родных навестить.

– Драка из-за чего была?

– Не было нас при ней, – уклонился он.

– Где родных можно увидеть?

– У него мать продавщицей в магазине работала. Померла в прошлом году. Он и приехал, туда сюда, у дядьки остановился.

Спешилов заехал в местный магазин. Хозяева наняли продавщицей бывшую учительницу.

– Валентина Викторовна, можете что-то рассказать о Вашей предшественнице.

– Сына она одна воспитывала. Тяжело было. Жилье в доме колхозном, дояркой устроилась, получила. Всех одним то аршином не померяешь… По-разному ведь складывается… Сидела, он тоже.

– За что сидела? – спрашивал Спешилов у участкового.

– Через форточку лазила в магазин.

– А он?

– Тоже, за воровство.

Дядька, Григорий, был со вставной челюстью, мощным подбородком, коренастый. Не местный тип. Тоже сиделец. Взять с него нечего не удалось, находился в запое.

У ворот его дома стояла машина с московскими номерами. По базе владельцем высветился незнакомый человек.

– Вовка ее за долг взял у москвича, – выпалил сидящий у собачьей конуры Григорий. – И этот ваш, ё… застреленный… тоже должок, б…, с него.

Раскипятился, наговорил.

– У Владимира Кочетова прав на машину нету… – сказал участковый, отобраны… из-за алиментов…

– Ну, составляй, чё.

– Да, а где жила Алевтина Кочетова?

Ё-ма-ё! В земельном отделе Спешилову показали бумаги. Коттедж Савелия Никифорова построен на участке, где был дом и жила Алевтина Кочетова (Афанасьева). Дом она не приватизировала. В МФЦ он прежде значился, сельским советом был признан ветхим, снесен. Участок через земельный отдел продан по кадастровой цене Никифорову.

Natalia & Martin

Детство. Дом. Когда первый раз приехали в этот дом – Наталия села за стол и объявила, что ей здесь не нравится. Положила голову на стол на руки и отвернула в сторону. Стали мыть стены. Стены бревенчатые, гладкие. Просушивали ящики старинного комода. Проветривали дом. Открывали окна, гладили занавески.

Поля были голубые, потому что сеяли лен. Рожь выше головы. В арках, образованных высокими колосьями, вились дорожки. Овес свисал маленькими колокольчиками-бубенчиками, побрякивал.

А потом приехал мальчик, тоже из города, только совсем другого.

Светловолосый, с длинной челкой. Он был старше Наталии. Он собирал для нее землянику, плел туесочки из березовой коры, и Наталия находила эти туесочки с земляникой на крыльце.

…У соседки украли петуха. Наталия смотрела на свои искусанные земляными блохами руки, зуд не проходил. Шли дожди, в избе пахло сыростью.

Дожди шли беспрерывно. Травы наросло, белые зонтики выше головы. А потом дожди вдруг кончились. И все расцвело. Ромашки, чертополох, душица, клевер, лютики. На лугах волнами струилась тимофеевка. В саду зацвел жасмин.

В недостроенный флигель залетела ласточка. Наталия целый день слушала ее жалобный писк, видела метания. Лесенка стояла неустойчиво, но Наталия надела красовки и полезла. Открыла окна, ласточка взяла пике и выпорхнула.

В магазине сказали, что приехал фотограф. Делает снимки. Вроде как из Финляндии. Что тут снимать, думала Наталия, все давно разрушено. Еще и из Финляндии.

Рассказывать ему, что она тут спряталась в нору. Но это рассказывать слишком много. Просто сказала, что живет здесь.

– Ну вот, а зачем?..

И сад зарос как память…

– А помнишь, мы лазали на колокольню. Одели шапки-ушанки, чтобы не стукаться головой о своды. Когда лесенки кончились, лезли по канату. Наконец на верхотурине. Вид с высоты открывался совсем другой. Простор, захватывающий дыхание…

Колокольня в Вологде, Переславле, башня викингов в Выборге. Ничто не сравнится со старой деревенской колокольней.

Того мальчика звали Мартын. Теперь его имя звучало с другим ударением, Мартин.

– Это персонаж Набокова. Знаешь? – улыбнулась Наталия. – И ты на него похож.

– Здесь очень интересная красота, – говорил Мартин. – Тихая, а порой зловещая. Потому что болота.

Наталия вспомнила, как заблудились в детстве однажды в лесу с отцом. Ведь лес такой прозрачный, казалось бы, что плутать, а обманчивая прозрачность. И забрели на Попову пропасть. В детстве пугало даже само название. Ступали по кочкам, Наталия ступала в отцовские следы, глубокие, от сапог. Начерпали воды в сапоги. Ходили тогда за черникой.

– Красота здесь другая. Бурелом. Все ивняком поросло. Но что то есть… Хотел на Сахалин, в Магадан, на Камчатку. А вышел из поезда здесь. Не успели от Москвы отъехать.

– Сегодня как раз распустился жасмин. Мы фотографировались в юности на фоне жасмина, помнишь?

– Ты тогда ходила с томиком Фолкнера. А я приехал из Северодвинска, – улыбался Мартын. – И спросил тебя, что ты очень умная?

– Зато ты умел петь…

– Я сейчас не пою…

– Ты забыл… ноты?…

– А что я тогда пел?..

– Ты играл на гитаре, что-то красивое…. Аполлон Григорьев? Собрались дачники, вечером, на веранде, ты взял гитару… Потом костер… комары…

Мартын вспомнил. Веранда, горел масляный фонарь…

– Из Северодвинска мы уехали, в Финляндию, там жили родственники.

– И ты стал викингом…

Он сделал ей кораблик, они пускали его на веревочке по воде. Мартын спросил: Отпустить? Наталия кивнула. Мартын отрезал веревку, и кораблик стал медленно уплывать по реке. Наталия имела ввиду совсем другое, она думала, что он просто опустит корабль на воду, она не ожидала, что он перережет веревку…. Мартын мог бы его еще поймать, но Наталия молча смотрела на уносящийся в даль по реке кораблик…

Вскоре Мартын уехал…

Уголовник

Год назад.

– Инга Игнатьевна, отоприте! Это я, Вован Кочетов, я грохнул мать.

– Что за бред! Владимир, что Вы несете! Не орите!

В темноте лаяла, разрывалась, соседская собака.

Инга надела куртку. Руки у Владимира были в крови. Мопед валялся со свернутым колесом.

– Врезался в дерево…

– Идемте!

Алевтина валялась на полу пьяная, хрипела. Голова разбита. На половике кровь.

Инга брезгливо посмотрела на женщину.

– Чем Вы ее долбанули?

Владимир приехал на днях. Застал мать в запое. Она периодически теряла память. Суд по земельному участку был проигран.

Инга впервые увидела Владимира из окна такси. Он стоял в дверях магазина. Она не любила появления чужых в деревне. А этот был и на вид таким, что внушал тревогу, она оглянулась. С азиатскими чертами лица, даже красивого, сложения тоже хорошего. Она прогнала мысли прочь.

Доехав на такси домой, она оставила на крыльце сумки. Через пять минут раздался стук в дверь, на пороге стоял Владимир.

Он оказался строителем, которого ей рекомендовали для ремонта дома. Она наняла мастера с уголовным прошлым.

******

– Ты, сука, слабоумная. Сама просрала свой дом. Не оформила.

Владимир Кочетов, появился в деревне, сразу к друзьям бухать. Они ему выложили, как у матери отжимали землю. Местный поп, бывший мент, отправленный в приход на кормление, скупал у старушек дома, предлагая сходную цену, и отпускал, заплатив треть: «Иди с миром, мать». Поп, знамо, говорили в деревне, продает землю москвичам.

Поп был квадратный пахан, бычья шея, воспаленные глаза. Устроил гостиницу в селе. Местных от церкви отвадил: мало несли денег. Приезжали в церковь городские, в праздники и на крестины вереницей тянулись автомобили. Никифоров, хотевший построить дом, запросил несколько участков, дом Алевтины Кочетовой стоял на приглянувшейся земле.

– Что ты, Володимир, заходил бы, посудачили? – столкнулся Владимир с отцом Андреем Метелкиным на улице.

– Не дождешься, паскуда ментовская!

Мужики подсказали Владимиру местного адвоката, брал немного, был бестолковым. Суд прошел лихо быстро.

В доме Алевтины пахло тряпками и жиром. Боль и ненависть одновременно душили Владимира. Память слабела в ней. Она агрессивно спорила, цепляясь за то, что не могла удержать в голове, била под руку попавшиеся вещи, мебель, ломая, оставляя вмятины. Следом пускалась лить старческие слезы.

– Тварь вонючая, падаль, – орал Владимир, держа мать за волосы и пытаясь помыть. Она визжала, пена выступала у рта.

Тошнота, отвращение, безысходность…

Владимир сидел у Инги на веранде. Холодный лунный свет освещал стол, пол. Свет – будто навечно застывший камень.

Охотники

Оружие, из которого стреляли в Никифорова, оказалось не охотничье…. Какое-то редкое табельное…..

Спешилов пересек поле. Дорогу ему подсекла коричневая ласка. Поле заросшее. Ивняком, высокой травой.

Это случилось в прошлом году, рассказывали ему охотники, в июне. Белые душистые цветы выше человеческого роста. Вода в реке поднялась, все кусты затопило. Много живности развелось. Так среди них оборотни.

– Что значит оборотни? – Спешилов устал, спрашивал лениво. Охотничьи байки вот совершенно сейчас были утомительны.

Среди зверей есть оборотни. Лис, там, кабанов, выпей… Души неприкаянные. Подстрелишь такую зверюгу – век самому маяться. А бывает оборотень придет за тобой.

– А что Попова пропасть? – Спешилов уж решил дослушать все россказни до конца.

Мужики пили в гараже, наливали и Спешилову.

Места здесь глухие, злые. Да, кто ее знает. Утонул там кто-то давно, никто уж не помнит, деревни повымерли, так и память повымерла. Но только лучше не попадать на эту Попову пропасть – фиг выйдешь. А бывает и случаем на нее забредешь, леший водит, смеются. Топь, одним словом, не пройдешь.

– Топь это понятно. Костромские леса чем и славны, – Спешилов пытался перевести все еще в рациональную плоскость. – Сусанинские дебри. Поляки потонули в болоте или замерзли? Хрен их знает… Снегурочки еще всякие там тают.

Так вот трава, цветы белые высоченные, рассказывали мужики. Ночью то они особливо пряно пахнут. Выл кто-то, зверь какой-то. Тогда в прошлом году тоже парня подстрелили на охоте. Так и не понятно, кто стрелял. Ночью дело было. Но ночи светлые, июньские, да только никто ничего не видел. Вот на оборотня и грешат.

Спешилов выяснил, дело действительно оказалось не раскрытым.

– Свято озеро, говорят, у вас еще здесь есть? – не уставал дивиться пьяный Спешилов местной топонимике.

В лесах, не добраться. До Поповой то пропасти леший выводит, а до Свята озера век не добраться.

– Что-то типа живая и мертвая вода?

То ли храм там какой был, то ли часовня, то ли крест стоял, отшельник жил…

Из гаража, где Спешилов просидел битый вечер, он решил пойти пешком. Пересечь то всего надо было поле, чтобы дойти до поселка, где цивилизация, магазин, импровизированная гостиница. И ночь то лунная какая выдалась, светлая, но вот только выл кто-то в траве на болоте. Трава выше роста, куда идти, куда ведет дорога?.. Снова шмыгнула ласка. Черная, гибкая. Прохлада шла по земле. Пахло удушливо пряно. Спешилов уж не надеялся добраться, лихорадило всего. Откуда-то страх животный, не поймешь отчего… Вдруг перед ним на дороге появилась Инга. Черная косуха, белесые короткие волосы на лунном свете.

– Осподи! Инга Игнатьевна!

– Заблудились, Антон Денисович?…

– Трава у вас больно высокая…

– Так никто не косит…Проводить до поселка?…

Как-то сжалось сердце у Спешилова. Ну так это всего лишь баба…

Natalia & Martin

Они бежали от грозы. Такая репродукция, большая, пожалуй, картина, только без рамки, – была когда-то дома.

Заросшая тропинка, высокая трава, сразу за ней сизая низкая туча и розово-фламинговые облака.

– Наталия, бежим, – держал Мартын ее за руку.

– Ерунда, гроза не перейдет через реку, никогда не переходит. С той стороны, где река – никогда не приходит дождь.

Громыхало, жуть как.

Мартын и Наталия прибежали на террасу. А вскоре выглянуло солнце…

Утром они пошли купаться. Вода была холодная и чистая. В траве переливались бирюзово-голубые стрекозы.

…Вечером траву стали косить. Весь вечер вдалеке работал трактор. Его звук был чем-то очень родным, из далекого прошлого, и запахло скошенным сеном.

– Просто закрой глаза. Открой! Неужели это реальность…

– Скоро и траву косить не будут. Здесь ничего не будет…

– Если долго падать… можно осмотреться… – смеялся Мартын.

– Как ты меня нашел?…

– Я просто захотел тебя найти…

В доме были старинные двери, двухстворчатые, открывающиеся настежь, со старыми ручками. Дом был постройки времен нэпа. Строили еще очень красиво. И мебель была того же времени… горка, комод, потускневшее зеркало, сундук, венские стулья…

Мартын и Наталия поехали в город и купили ковер цвета теплого речного песка. Прозрачные занавески паутинкой. Сразу стало в доме светло.

– Мы повесим новые бра. И будем пить липовый чай.

– …если ты не уедешь.

Мартын только приехал. Он взял кинокамеру и пошел снимать, как розовый закат ложился на бревенчатые стены дома. И вздумал снимать туман на заливных лугах.

А потом сосед принес клубнику, очень сладкую. Такой сейчас не бывает.

И они начали печь творожный пирог. И все это не кончалось.

А Наталия ждала…. что кончится… что это не для нее…

Но утром они снова пошли купаться… и вода была теплая… и стрекозы бирюзовые…

Лиса съела у соседки еще девять куриц. Мартын уехал.

ЧАСТЬ 2. ГЕРМАН

Кабанчик

– Честно, мужики… – лепетал Савелий в гараже. – Чуть не помер. Думал все.

У мужиков в деревне был свой мужской клуб, назывался «Гараж».

– Стряслось то что?…

Все сидели пьяные. В гараже стояли трактора, старые лежанки, в углу валялась гора цветных фантиков от конфет. Мелом на доске было написано, что здесь не бабские правила. Сами себя пугали, что проберется какая баба и приберет фантики с пола.

– С кабаном на Капратах столкнулся. Глаза в глаза.

– Подиж ты! Здоровый?!

– И ружья, как повел кто, не было с собой.

Мужики кто посмеиваться стал, кто спорить, можно ли завалить кабана голыми руками.

– Смотрю в глаза ему. И прямо осознанными смотрит!

– Вот оборотень, точно оборотень, – залепетал один мужик.

Другие ржали: «У тебя все оборотни мерещатся». «И тишина…», вставил кто-то. Все разразились не своим гоготом.

Савелий себя не помнил, как схватил палку, как кабан глаза отвел. Прогулка по местным холмам с державным названием Карпаты закончилась вся в поту.

– А глаза то запомнил, узнал? – не унимался тщедушный мужичок. – Батя мой перед кончиной так врага свого лютого в звере спознал. Да и отошел. Тот его с собой уволок.

Савелий вдруг вспомнил, что много лет назад, но именно в этот день… случилось… Савелий отогнал мысли.

– Да ладно, мужики, чушь!

…Волга, яхт-клуб, белые парусники и ясный день. Утонувшего не нашли. «Плавать не умел», твердили. «Спортсмен то плавать не умел?!» «Не схотел значит выплыть…» Жене все цветы снились, дура суеверная. С женой той Савелий давно не жил.

– Ладно, чё, мужики, чё пришел то, телегу надо поставить, барахло всякое выкинуть из старого дома.

– Не, трактор сейчас с косилкой стоит, отцеплять не будем.

– Да ладно, мужики, металла там можно нагрести среди барахла то…

Вечером все трактора стояли у ворот дома Савелия.

Савелий пускал под снос дом Алевтины Кочетовой. А мужики в деревне были падки до металла.

Чужак

Июль был в разгаре.

Зависла оса в жарком июльском воздухе. Стягивались грозовые облака. Парило.

Гроза передумала. На реке днем играли в волейбол. Приехало много дачников, москвичей.

Москвичи играли на солнечном песчаном пляже у деревушки, существовавшей только в летний сезон. Но вот ведь, живая деревенька. И таких когда-то было разбросано вдоль речки много.

Герман выкупался. И присоединился к играющим в волейбол.

Герман остановился в маленькой гостинице в селе у церкви. Вышел и сел в палисаднике.