скачать книгу бесплатно
Именно там, в дальнем конце тихой, уединенной галереи, убранной в соответствии со вкусами герцога картинами и музыкальными инструментами, располагался его рабочий кабинет. В мирное время здесь можно было встретить много народу: министров, просителей, успешно миновавших первый кордон из секретарей, и придворных дам, стреляющих по сторонами глазами. Однако теперь вокруг было на удивление пустынно и тихо, если не считать, конечно, лейб-гвардии, по-прежнему стойко несущей бремя охраны герцогских покоев.
При виде Ретты они брали на караул, и та неизменно приветливо кивала каждому из встреченных стражей. Последний предупредительно распахнул дверь, и герцог Рамиэль, до сих пор задумчиво смотревший в окно, обернулся, а увидев дочь, побледнел.
– Что случилось? – в нетерпении спросила Ретта, подбегая ближе и заглядывая отцу в глаза. – Какие вести?
Тот заметно смешался, и она внутренне похолодела. Что же произошло?
– Присядем, дочка, – мягким голосом сказал Рамиэль, указывая на пару кресел у стола.
Ретта села, терпеливо ожидая, а герцог устроился напротив, достал бумаги, некоторое время читал их, будто впервые видел, а потом отложил в сторону и потер затылок. Ожидание становилось невыносимым.
– Понимаешь, – заговорил он наконец, – нам, по сути, нечего было предложить Бардульву. А ему с нас взять. Переговоры шли сложно. В конце концов князь согласился удовлетвориться единовременной кабальной данью, которую, право, я даже не представляю, из каких средств платить. Но речь не об этом.
Рамиэль встал и подошел к карте, что висела на стене напротив стола. Заложив руки за спину, долго стоял, что-то высматривая и время от времени шевеля губами. Наконец произнес:
– Ведь князь молод.
Ретте показалось, что он продолжал разговор, который до сих пор вел сам с собой мысленно, но на всякий случай ответила вслух:
– Я знаю.
– Это хорошо, – кивнул герцог и снова потер затылок. – Понимаешь, я у него спрашивал, зачем ему это надо. Он сказал, что вовсе не для того, чтобы дополнительно нас унизить, и что я могу быть совершенно спокоен на этот счет. Мне кажется, девочка, все дело в том, что окрестные властители не горят желанием отдавать за него своих дочерей, а жена Бардульву все же нужна.
Тут Рамиэль обернулся, и Ретте показалось, что в алеющих закатных лучах глаза его полыхают каким-то мистическим, нереальным светом, так что она даже всерьез испугалась, хотя никогда себя не считала трусихой.
– В общем, дочка, – вздохнул герцог, – Бардульв предложил, и я согласился. Ты должна будешь стать его женой. Я продал тебя. Завтра утром он начнет отводить от Месаины войска. Прости меня, так получилось.
В этот момент закат окончательно прогорел, и на кабинет как-то внезапно упала тьма. Дверь осторожно приоткрылась, и один из слуг вошел, чтобы зажечь светильники, но Ретта этого уже не увидела. Она встала, слегка покачнувшись, и поспешно ухватилась за спинку кресла. Перед глазами плыло, но она ценой неимоверных усилий сохраняла неприступный, надменный вид.
Некромант! Предел мечтаний, что и говорить. Каково это – пойти под венец с человеком, который в любой момент может убить тебя, едва твоя жалкая жизнь станет ему не нужна? Интересный, должно быть, окажется опыт.
Герцогиня гордо, саркастически усмехнулась и, не проронив ни слова, направилась к выходу. Отец молча глядел ей вслед.
Ретта миновала две галереи, поднялась на третий этаж дворца, в свои покои. И только войдя и плотно притворив за собой дверь, наклонилась, скорчилась, словно ее раздирала изнутри невыносимая боль, и закричала. Закричала беззвучно, но от того не менее страшно.
Бериса, увидев воспитанницу, бросилась к ней:
– Что такое, девочка? Что случилось?
Ретта вздохнула тяжело, приходя в себя и вытирая невольно проступившие на глазах слезы, и ответила:
– Он отдал меня в жены Бардульву.
Затем распрямилась и вдруг, плавно осев, упала без чувств.
К ночи Ретта слегла с лихорадкой.
3. Сборы
Ретте казалось, что она куда-то бежит. Впрочем, нет – она совершенно отчетливо это ощущала.
Кругом раскинулся лес – непроходимо-густая, окутанная тишиной чаща. Высокие, иссохшие деревья упирались острыми, словно лезвия мечей, верхушками в серые небеса. На голых ветвях не росло ни единого листочка или иголочки, кора облетела, зато под ногами стелился толстый, пышный, колючий ковер из пожелтевших и опавших прошлогодних игл.
От земли поднимался серый густой туман. Вязкий, точно фруктовый кисель, что в детстве так любила Ретта. Можно было подумать, будто неведомый повар плеснул, не глядя, и оставил на мутно-прозрачном полотне несколько неравномерных по густоте серых пятен.
Ретта бежала, то и дело оглядываясь себе за спину, и казалось ей, что от страха сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Первобытный, непереносимый ужас распирал изнутри, рвал грудную клетку. Она падала, раздирала руки и колени в кровь, но сразу же снова вскакивала и неслась еще быстрее. Волосы растрепались, ветки хлестали по лицу, оставляя царапины, но она не обращала на это никакого внимания. Из потрескавшихся, кровоточащих губ рвался истошный, леденящий душу крик.
А за спиной, за жидкой границей мертвых деревьев вставала первобытная тьма. Откуда пришла она? Из каких теснин поднялась? Вряд ли кто-то из ныне живущих мог ответить на подобный вопрос. У нее были очертания, сходные с человеческими – высокий рост, фигура, будто укрытая плащом, а еще глаза. Два горящих факела, нестерпимо ярко пылающих среди древесных крон. Они наступали, становились ближе и ближе, и тьма расползалась, обнимая выпирающие из земли корни деревьев, увалы, пни и колючие кусты, стекая в овраги.
Куда бежала, Ретта вряд ли могла бы сказать, но она понимала, что остановиться означает умереть. Впереди блестело непонятное сине-серое марево, и она стремилась туда в безумной надежде, что сможет спастись.
Марево росло, превращаясь в полосу прибоя. Ретта выбежала на берег, оглянулась в последний раз, желая убедиться, что у нее есть небольшой запас времени, и, вдохнув поглубже, нырнула в море.
Вода обожгла и почти сразу вытолкнула на поверхность. Внезапная радость опьянила, придав сил, и Ретта поплыла, мощными гребками бросая тело вперед. Берег стремительно отдалялся, море волновалось, взбивая густую пену, и вот, когда уже начало казаться, что дыхания не хватает, волна приподняла ее и выбросила на песчаный, отлогий пляж.
Впереди, на расстоянии полета стрелы, начинался густой живой лес. Непонятная сила подхватила Ретту и понесла. Все, что она могла разглядеть, – это рыжая шерсть гигантского зверя да огромные мраморные валуны, поднимавшиеся из земли. Словно великаны начали строить нечто неведомое, но потом бросили, и следы их трудов поросли травой, и теперь осталась лишь тень былого величия.
Внезапно в чистом, голубом небе закричала птица. Ретта подняла голову, проводила ее глазами, а потом вдруг раскинула руки и полетела все выше и выше. Небо становилось ближе, земля уменьшалась, а в груди росла непонятная, беспричинная на первый взгляд легкость, и хотелось петь. А Ретта все кружилась и кружилась в диковинном танце, и крылья, огромные и белоснежные, росли за спиной.
Она тихонько покачивалась на облаках. Со всех сторон лился золотистый свет, прозрачный воздух звенел и искрился. В душе царили покой и умиротворение, и Ретте казалось, что так было, есть и будет всегда.
Однако со временем до нее стали доноситься звуки. Сперва далекие и обрывистые, постепенно они становились все ближе и громче. Взволнованные. Негодующие. Голоса юных девушек и взрослых мужчин. Поначалу Ретта никак не могла понять, кому они принадлежат. И о чем идет речь? Кажется, спорят или горюют о чем-то. Море. Корабль. Смысл казался понятным и близким, однако почему-то ускользал, словно живая рыба из рук.
– Выпей, девочка, – тихо шептал знакомый, родной голос, и она послушно приоткрывала губы: обладатель его не способен был причинить ей вреда, в этом Ретта была уверена.
Потом она стала различать наступление ночи и дня: просто время от времени перед глазами то начинало темнеть, то светлело. Голоса становились все оживленней, и в конце концов ей стало невозможно интересно, что же такое вокруг происходит. И Ретта открыла глаза.
Конечно, удалось ей это далеко не сразу – поначалу веки не поднимались, и можно было подумать, будто их налили свинцом, до того они стали вдруг тяжелы. Но прошло время, и, немного передохнув, она поняла, что теперь вполне может попытаться совершить это без преувеличения героическое усилие.
– Ваше высочество! – звонко и радостно воскликнула одна из фрейлин, всплеснув руками, и на лице ее, наивном и юном, расцвело выражение искреннего счастья. – Вы проснулись! Сейчас, подождите, я позову госпожу Берису!
Девушка умчалась, громко хлопнув дверью, однако не прошло и пяти минут, как в гостиной вновь послышались шаги, и няня герцогини со всех ног вбежала в комнату.
– Малышка моя! – улыбнулась она светло, подбегая и глядя Ретте в лицо. – Наконец! Очнулась!
И, не удержавшись, обняла и крепко расцеловала воспитанницу. Та в ответ тоже улыбнулась слабо, но на большее у нее пока не хватало сил; затем попыталась что-то сказать, однако звуки так и не сорвались с потрескавшихся, пересохших губ.
– Сейчас, подожди минутку, – всполошилась Бериса.
Подойдя к столу, нянька налила воды из графина в фарфоровую, расписанную крупными розами чашку и поднесла больной, немного приподняв ей для удобства голову.
Ретта с благодарностью посмотрела на старуху, отпила пару глотков, но потом закашлялась и сделала знак, что пока больше не хочет пить. Однако теперь, по крайней мере, появился голос.
– Сколько? – чуть слышно поинтересовалась она, и Бериса, присев на стул рядом с кроватью, расправила складки юбки.
– Ты была без сознания десять дней, – сказала она и взглянула вопросительно, по-видимому ожидая новых расспросов.
И те не замедлили прозвучать. Очевидно, хотя Ретта пока еще была не в силах пошевелиться, мысль работала почти так же хорошо, как до болезни.
– Отец?
– Раздавлен твоей внезапной хворью и ждет известий.
Больная в ответ нахмурилась, некоторое время молчала, а потом решительно покачала головой. Бериса неодобрительно поджала губы:
– Не слишком ли резко вот так поступать, деточка? Да, он виноват, не спорю, и все же он твой отец.
Ретта слегка прикусила губу, думая над словами няни, а та, поднявшись, распахнула окно, и в спальню ворвался чистый, свежий морской воздух.
– После, – наконец прошептала герцогиня, очевидно имея в виду отца и предполагаемую встречу с ним, а потом спросила: – Бардульв?
Бериса вновь уселась на прежнее место и заговорила:
– Наверное, это можно счесть хорошей вестью: князь несколько дней назад покинул Эссу. Блокада снята, однако на сборы у нас осталось не так уж много времени – не больше недели, а учитывая твое состояние, так и всего ничего. А еще столько разных дел, которые необходимо сделать перед отъездом!
Ретта движением век дала понять, что совершенно согласна с няней. Однако теперь скудные силы ее иссякли, и она прикрыла глаза, отдавшись во власть блаженному покою.
Дверь снова тихонько приотворилась, и вошли фрейлины с двумя подносами в руках. Бериса, завидев их, встала и велела поставить ношу на стол. Обмакнув батистовое полотенце в чашу с розовой душистой водой, она подошла к постели и обтерла Ретте лицо. Затем со второго подноса взяла кувшин и налила в чашку ароматного куриного бульона, которым немедля с помощью фрейлин и напоила подопечную.
Кажется, больше пока желать было нечего. На губах Ретты расцвела слабая, но совершенно очевидно радостная улыбка. Девушки ушли, забрав с собой оба подноса, а нянька, взяв с одного из столиков лютню, уселась в кресло и запела. Не колыбельную, нет, для этого Алеретт была слишком взрослой, но одну из песен, что в прежние годы любила петь герцогиня Исалина. Больная слушала, и перед глазами ее вставали счастливые, безмятежные сцены детства – игры с матерью и младшим братом, совместные прогулки по дворцовому саду, вечерние чтения книг у камина. Ретта слушала, постепенно уплывая в страну снов, и реальный мир со всеми его горестями и бедами становился дальше и дальше, по крайней мере, на некоторое время.
Не прошло и четверти часа, как она уже крепко спала. Только на сей раз это был здоровый, без малейших признаков болезни, отдых.
***
Силы к ней возвращались медленно, постепенно, шаг за шагом. Сперва Ретта начала присаживаться в постели, затем стоять, обеими руками держась за спинку кровати, потом смогла при поддержке няни пройти с десяток шагов до кресла и сесть, закутавшись в плед и плотно обхватив ладонями чашку крепкого ароматного чая.
Соловьи под окна еще не успели вернуться, конечно нет. Однако в распахнутое окно залетал свежий прохладный ветер, остро пахнущий солью и водорослями, а на рейде не было мрачных теней боевого флота северян.
Впрочем, стоит ли теперь делиться на Вотростен и южан? Ведь с недавних пор они ей не чужие. Ретта хмыкнула и плотнее, по самые глаза, закуталась в теплый плед. Могла ли она подумать еще в начале войны, как именно для нее все закончится? Отъезд из родного дома, свадьба. Хотя, конечно же, она всегда знала, что ее судьба – договорной брак. Она ведь дочь герцога, и такое понятие, как долг, для нее не пустой звук. И все же она не предполагала, что ее вот просто так отдадут победителю, как военный трофей. Хотелось бы знать, спрашивал Бардульв о внешности будущей нареченной или для него подобные мелочи не имеют значения?
– Няня, – позвала Ретта все еще слабым голосом вышивавшую у окна Берису, – дай мне, пожалуйста, лютню.
Та встала и пошла за инструментом. В будущей жизни эта северянка может стать воспитаннице серьезной опорой, поняла герцогиня. А вот брать служанок с собой не стоит. Зачем обрекать бедняжек на жизнь в чужой, незнакомой стране? С фрейлинами тоже придется проститься. Получается, только Бериса. Конечно, князь не захочет унизить будущую жену и даст ей помощниц после прибытия. Или все же нет? Как угадать, что у него в голове и как он намерен поступать впредь? Вопросы, вопросы… А ответов нет, как ни ищи. Значит, остается только ждать и надеяться.
Дверь тихонько открылась, и три любопытные фрейлины осторожно заглянули в покои молодой герцогини. Заметив, что та не спит, проскользнули внутрь и поставили на столик поднос:
– Вот, полакомьтесь, ваше высочество. Сегодня повар приготовил совершенно изумительный малиновый пудинг. Сказал, что специально для вас старался. И еще вкуснейшие пирожки.
– Благодарю, – улыбнулась Ретта и сделала знак подать ей блюдце.
Девушки радостно бросились выполнять поручение. Дождавшись, пока госпожа подкрепит силы, забрали посуду и понесли на кухню, чтобы лично передать повару сердечную благодарность герцогини. Может быть, по такому случаю у него найдется еще немного пудинга, уже для них?
А та, проводив их взглядом, вновь взяла в руки лютню, подтянула колки и коснулась струн.
Музыка лилась из души, из самых потаенных и сокровенных ее глубин, и все, что требовалось, – это подобрать более-менее подходящие ноты. Конечно, в искусстве импровизации Ретта прежде не была сильна, но теперь играть уже знакомый, написанный каким-нибудь композитором мотив не хотелось.
Музыка выходила неровная, как и настроение исполнительницы. То она текла неспешно и плавно, то взвивалась бурным аккордом, подобно горной реке, а после разбивалась легким каскадом. Бериса слушала, качая головой и ласково улыбаясь, и можно было подумать, что ей слышится в порывистом напеве призыв к жизни, к воле и свету. Молодая кровь брала верх, и хотя страх по-прежнему гнездился в глубине сердца Ретты, все же герцогиня улыбнулась светло и искренне, когда некоторое время спустя дверь отворилась и в малую гостиную, куда допускались только избранные приближенные, вошел Малиодор.
– Мастер! – воскликнула она, откладывая инструмент и протягивая обе ладони.
– Здравствуй, девочка, здравствуй, – проворчал старик, наигранно хмуря брови. – Что это тебе вздумалось заболеть?
Впрочем, лукавая, веселая смешинка в глазах противоречила строгому, суровому тону. Малиодор крепко пожал руки ученицы и в знак почтения поцеловал.
– Ну, рассказывай, как себя чувствуешь, – велел он решительно и сел рядом.
Бериса отложила шитье и вышла, чтобы не мешать разговору, а Ретта начала рассказ.
– Вот, мастер, – закончила она, – не получилось в этот раз добрых вестей.
– Как же не получилось? – удивился старик. – А конец войны?
– Но…
Малиодор сделал знак молчать, и Ретта привычно послушалась.
За окном все так же ярко светило солнце, и было странно думать, что светит оно отныне для всех, кроме нее самой. Больше она не принадлежит югу, и следует вырвать из сердца все то, что до недавних пор было дорого. Творения архитекторов, сады, музыка – что толку в них? Впрочем, может, стихи и музыку она возьмет с собой. Но об этом потом. На эту тему она еще успеет поразмыслить после.
Тем временем Малиодор заговорил:
– Так ли уж страшно то, о чем ты думаешь?
– Вы о будущем? – не поняла Ретта.
Старик кивнул и почесал бровь:
– О нем, родимом. Понимаешь, я прожил длинную жизнь и могу сказать, что фантазии наши обычно оказываются куда страшнее реальности. У жизни есть ограничения и рамки, в отличие от воображения, которое, как правило, ничем не стеснено. Вот и подсовывает оно нам всяческие ужасы. Да, я тоже слышал, что Бардульв некромант. Но так ли уж ты уверена, что боги потребуют от тебя самоотречения и невосполнимых жертв? Может быть, есть какой-нибудь выход из положения?
Ретта резко подалась вперед:
– Какой?
– Ну откуда ж я знаю? – развел руками Малиодор и все так же лукаво, заговорщически улыбнулся. – Я ведь не Вийюта, и даже не вотростенская Великая Мать Тата. Эти ответы тебе предстоит найти самой. Просто поверь старику, обдумай все тщательно и будь наготове.
– Хорошо, мастер, – отозвалась Ретта. – Я сделаю, как вы просите. Еще один последний раз.
– Ну вот и славно.
Оба замолчали, и герцогиня посмотрела в окно. Может быть, старый учитель прав? Но какая жизнь ее ждет? Кто скажет?
Однако все приятное имеет свойство рано или поздно заканчиваться. Пришла и им пора прощаться.
– Кто знает, увидимся ли мы еще когда-нибудь, – заметил мастер Малиодор, вставая и от всей души пожимая ладони Ретты. – Вспоминай старика.
– Непременно, учитель, – пообещала она. – Ваших наставлений я никогда не забуду.
– Буду молить богов о твоем счастье.
