скачать книгу бесплатно
Вообще-то Оля, задумывавшаяся о «жизни после университета», уже переговорила с профессором Милославским по поводу того, чтобы писать диссертацию под его руководством. Но как она могла сказать об этом Шубачу! К тому времени он стал деканом факультета иностранных языков, и Ольга была в курсе – те, кто ему не нравился или противоречил его мнению, подвергались жесточайшим карам.
– Лев Миронович, это для меня большая честь, – начала она, – однако...
– Никаких «однако»! – заявил в раздражении Щубач. – Или ты хочешь пойти в аспирантуру к Милославскому? Нужен тебе этот нудный старик! Из него ведь песок уже сыплется!
Он победоносно посмотрел на Олю поверх очков. Ольга не рискнула сказать, что ум и дарование не определяются ни ученой степенью, ни возрастом, и, приуныв, поняла, что у нее два пути: или, получив диплом, забыть о карьере в университете, или пойти в аспирантуру к Щубачу. Посовещавшись с мамой, она выбрала второе.
Мстислав Романович с пониманием отнесся к выбору Оли.
– Что, наш новоиспеченный доктор наук поставил вас в безвыходное положение? – спросил он (Милославский всегда именовал студентов и аспирантов на «вы» в отличие от Щубача, начинавшего немедленно тыкать). – Это он умеет как никто другой. Мне стало известно, что он назвал ректору вашу фамилию, когда речь зашла о возможных кандидатах в его аспиранты. Заявил, что вы его слезно упрашиваете взять к себе, и это, собственно, склонило ректора к решению открыть ему аспирантуру в нынешнем году.
– Но я никого слезно не упрашивала! – возмутилась Оля.
А профессор Милославский хмыкнул:
– Как видите, Лев Миронович готов на все, чтобы получить желаемое.
Ольга убедилась в правоте слов старого профессора через два года, когда ее научный руководитель Щубач потребовал поставить одному из студентов на экзамене, который она принимала, удовлетворительную оценку.
– Ты меня хорошо поняла? – спросил Лев Миронович перед началом экзамена. – Садовникова надо пропустить!
Антон Садовников, молчаливый молодой человек, чей отец был заместителем директора нефтеперегонного завода, щедро спонсировавшим Щубача, не пропускал ни одного занятия. Однако в течение семестра Оля так ни разу и не услышала его голоса – Садовников, как пленный партизан, держал глухую оборону. Оля задавалась вопросом, отчего богатый папа просто не купил сыну, не имевшему к лингвистике никакой склонности, диплом или не отправил его на юридический или экономический факультет. Позднее выяснилось, что папа готовил чадо в шефы международного отдела на нефтезаводе, поэтому и пропихнул того именно на отделение иностранных языков. И для такой должности диплом требовался не липовый, а, увы и ах, самый что ни на есть настоящий.
5
Экзамен, имевший место в конце июня, завершился так, как Оля и предполагала, – все, за исключением Садовникова, получили положительные оценки. Антон зашел в аудиторию последним, вытянул билет, прочитал его, быстро положил на место и взял еще один. Оля оторопела от подобной беспардонности. Садовников ведет себя, как на базаре – не нравится билет, давай другой! Но, помня о наказе шефа, Оля сделала вид, что не заметила мухлежа. Антон получил текст об утилизации ядерных отходов, уселся за парту и вперил взгляд в стену.
Наконец настало время отвечать, и парень занял место перед Ольгой.
– Прошу вас, Антон, какая у вас тема? – спросила она по-французски.
Большие уши Садовникова покраснели, он плотно сжал толстые губы.
– Антон, не волнуйтесь, я уверена, что вы все знаете, – сказала успокаивающе Оля. – Итак, давайте посмотрим...
Она взяла его текст и произнесла:
– Речь, как я понимаю, идет об экологии, ведь так? Организация «Гринпис» выступает против захоронения ядерных отходов в Мировом океане. Поведайте мне, какие именно меры были приняты активистами этой организации в мае прошлого года?
Садовников упорно молчал. Ольга попыталась задать еще несколько наводящих вопросов и фактически пересказала содержание текста: студенту оставалось только повторять за ней предложения. Но даже этого он не мог сделать!
– Антон, вы плохо себя чувствуете? – спросила она.
Садовников что-то пробурчал. Ольга попросила его говорить громче. К своему удивлению, студент, чей голос она услышала впервые за многие месяцы, проронил:
– Так вам, это... Декан вам, что... в общем, как бы, то бишь, типа... Ну...
– Что «ну»? – изумилась Ольга, переходя с французского на русский.
Садовников почесал рубиновое ухо-локатор и промямлил:
– Ну, папаня мой, он же проплатил Щубачу... так чаво вы меня мучаете?
– А, так ваш, как вы выражаетесь, папаня проплатил Льву Мироновичу... – произнесла замогильным голосом Ольга.
– Ну да, – кивнул молодой человек. – Вы, это, того... ставьте мне трояк.
Обомлев от столь беспардонного заявления, Ольга вышла из кабинета и направилась к Щубачу.
– Лев Миронович, – сказала она, – Садовников не в состоянии сказать ни единого слова по-французски. Он молчал в течение двадцати минут! И даже повторить за мной не мог!
– Ольга, – рявкнул декан, – тебе ясно было сказано: пропусти Садовникова! Ставь ему трояк и гони на все четыре стороны!
В голове у Оли вертелась фраза: «Мой папаня проплатил Щубачу». А ведь не далее как месяц назад Лев Миронович громыхал с трибуны, клеймя продажных преподавателей, и уволил молоденькую ассистентку за то, что бедняжка за пятьсот рублей поставила кому-то четверку (она потом плакала и говорила, что деньги ей требовались для оплаты лечения тяжелобольного отца). И вот получается, что сам-то Щубач без зазрения совести берет взятки! Причем в случае с Садовниковым он пятьюстами рублями явно не ограничился – ставки куда более высокие!
– Ты меня поняла? – выпучив глаза, спросил Щубач.
Ничего не ответив, Ольга покинула кабинет декана и вернулась в аудиторию. Садовников встретил ее понимающей улыбкой. Она взяла в руки его зачетку, задумалась. Щубач приказал «пропустить» этого студента... сопротивляться бесполезно... и все же...
– Значит, вы не намерены отвечать на экзамене? – спросила она Антона по-французски. Тот по-индюшачьи надулся и, вперив взгляд в пол, ничего не отвечал. – В таком случае вы не можете получить выше «двойки», – сказала Ольга и недрогнувшей рукой вывела в ведомости жирную пару.
Садовникову потребовалось несколько секунд, чтобы переварить произошедшее. Он судорожно сглотнул и тихо спросил:
– Эй, вы чаво сделали? Это вам декан приказал? Мой папашка будет ужас как недоволен! Он ведь столько денег Щубачу дал да пообещал, что тот летом бесплатно будет отдыхать в закрытом пансионате нефтезавода...
– Антон, если вам больше нечего сказать, а предполагаю, что это именно так, ведь вы предпочитаете молчать, то прошу вас покинуть кабинет – экзамен закончен! – произнесла Оля. – А Лев Миронович, я уверена, сможет найти и иное место для отдыха, хотя бы и платного.
Она быстро вышла из кабинета. За ней потянулся Садовников. Девушка увидела, что он направился в деканат. Ну, разумеется, жаловаться!
Не теряя времени, Ольга заглянула в учебный отдел и сдала ведомость. Теперь никто не сможет исправить двойку на тройку. На душе у нее было муторно. Но и ставить Садовникову положительную оценку она тоже не могла. Ведь это означает, что он продолжит обучение и в следующем учебном году снова будет молчать на всех занятиях, дожидаясь, когда «папашка проплатит декану», и последний прикажет одарить Антона нужной оценкой. Оля не была кровожадной, и это был ее первый «неуд», который она поставила на экзамене. Но Садовников его более чем заслужил, и никакого сочувствия к нему она не испытывала.
Вернувшись домой, Ольга столкнулась с встревоженной мамой – та была неделю как в отпуске. Нина Сергеевна поведала:
– Тебе два раза звонил Лев Миронович. Судя по голосу, он взбешен. Сказал... вернее, приказал, чтобы ты немедленно связалась с ним. Оленька, что стряслось?
Оля рассказала маме о произошедшем. Нина Сергеевна, прижав к груди руки и качая головой, произнесла:
– И дался тебе этот лодырь! Ну поставь ты ему тройку, и дело с концом!
– Если бы он проявил хотя бы немного изобретательности, я бы так и сделала, – упрямо ответила Оля. – Поверь мне, студенту требуется приложить невероятные усилия, чтобы получить на устном экзамене на нашем факультете «неуд». Пробормочи он несколько предложений по-французски, пускай даже с ошибкой в каждом слове, тройка была бы у него в кармане. Однако я не позволю, чтобы студент заявлял мне в лицо: «Ставьте трояк, потому что мой папашка проплатил декану». Это все же университет, а не базар!
Ольга не сомневалась, по какому поводу звонил Щубач. Однако вместо того, чтобы связаться с ним, она пообедала и прилегла отдохнуть. Разбудила ее Нина Сергеевна. Она протянула ей трубку телефона и прошептала:
– Это Лев Миронович звонит!
– Добрый... – начала Оля, но Щубач, не слушая слов приветствия, проорал:
– Данилина, ты что себе позволяешь? Ты почему не пропустила Садовникова? Я же тебе русским языком сказал – поставь ему «удовлетворительно»!
– Лев Миронович, – ответила Ольга, – Антон сделал все, чтобы этого не произошло. Он попросту сидел и молчал, отказываясь отвечать. А затем заявил, что его «папашка» с вами все уладил.
Щубач тяжело дышал в трубку, а потом пролаял:
– Желаю тебя немедленно видеть, Данилина, у себя в кабинете! Тебе это понятно? Даю тебе десять минут!
– Но, Лев Миронович, вы же знаете, что я живу далеко от университета... – начала Оля, но в трубке заныли гудки отбоя. Ничего не оставалось делать, как быстро умыться, переодеться и отправиться в обратный путь.
Ольга оказалась в университете почти через час. Часы показывали половину третьего, солнце ярко светило, в коридорах, выложенных мраморными плитами, царила прохлада. В деканате Щубач расхаживал по кабинету. Завидев свою аспирантку, Лев Миронович смерил ее мрачным взглядом и процедил:
– Ты что, намеренно заставила меня ждать, Данилина? Я же сказал – через десять минут!
– Лев Миронович, увы, у меня нет возможности добираться до университета на такси или на вертолете, – ответила Ольга, ощущая, что сердце ушло в пятки от собственной смелости.
Декан обожал и поощрял раболепство, лизоблюдство и слепое восхваление собственной персоны. Особенно ревниво он относился к тому, чтобы аспиранты и студенты своевременно поздравляли его по поводу того или иного праздника. Оля вспомнила, как Лев Миронович распекал бедного студента, писавшего у него курсовую работу, – юноша не поздравил Щубача с защитой докторской диссертации. Тот пытался объяснить, что понятия не имел об этом, но декан еще больше разозлился. Он был уверен, что является центром вселенной и любой и каждый на всех континентах должен быть в курсе благой вести – Лев Миронович Щубач получил в Казани звание доктора наук. Вероятно, он не отказался бы, чтобы по случаю этого великого события, как и две тысячи лет назад в Иудее, на небе воссияла новая звезда, а волхвы низложили бы к его стопам драгоценные дары.
А как-то и сама Оля не поздравила его по телефону на седьмое ноября, и это стало темой для серьезной беседы в кабинете декана. Тот раздраженным голосом объяснил, что «научная этика» предписывает аспиранту своевременно поздравлять своего научного руководителя. И пусть праздник советский, да и не праздник вообще нынче, все равно надо звонить и веселым голосом желать ему «всего самого наилучшего». Причем исключительно в первой половине дня, с десяти до двенадцати.
Щубач проследовал из приемной в свой кабинет, опустился в крутящееся кресло. Ольга уставилась на плоский монитор компьютера, красовавшийся на столе Льва Мироновича, она вспомнила, как он, увидев у коллеги-декана супермодный монитор, рвал и метал – у него самого имелся старый, большой, громоздкий, ну никак не соответствующий его статусу. Поэтому из средств факультета было выделено около двадцати пяти тысяч рублей на покупку изящной игрушки.
– Итак, Данилина, ты меня разочаровала, – процедил Щубач. – Садовников обо всем проинформировал, и мне уже позвонил его папаша. Ты знаешь, кто он?
– Рискну предположить, что тоже Садовников, – произнесла Оля.
Лев Миронович быстро замигал и прошипел:
– Его папаша – заместитель директора нефтеперегонного завода! Он очень важный человек – с мэром на «ты», с губернатором в сауну вместе ходит, а ты вынуждаешь меня оправдываться перед ним!
Ольга промолчала. Разумеется, то, что папаша Садовникова ходит в сауну вместе с губернатором, было для Щубача фактом огромной важности. Декан пододвинул к ней лист, в котором Ольга узнала экзаменационную ведомость, сданную ею несколько часов назад в учебный отдел, и швырнул дорогую чернильную ручку с золотым пером.
– Исправляй оценку Садовникову, – заявил Щубач. – Зачеркни «неуд», впиши «удовлетворительно», а внизу сделай приписку: «Исправленному верить» и распишись.
Оля замотала головой и воскликнула:
– Лев Миронович, я не могу! При всем к вам уважении! Этот студент не заслуживает тройки. Он абсолютно ничего не знает и не хочет знать...
– Ставь, я тебе сказал! – рассвирепел Щубач.
Оля еще не видела своего научного руководителя в подобном состоянии. Узкий лоб покрылся испариной, на бледных щеках выступил чахоточный румянец, свинячьи глазки сузились, кинжалообразный кадык заходил ходуном. Ольге внезапно сделалось очень смешно. Она с трудом подавила смех, но сдержать улыбку не смогла.
– Ты что ржешь? – заорал декан факультета. – Ты просекла, что от тебя требуется, Данилина? Ну, пиши, что тебе велено!
– Лев Миронович, я не буду этого делать, – ответила Оля.
Щубач застыл в кресле. Лицо декана сравнялось по цвету с дорогущим шелковым бордовым в лазоревую крапинку галстуком, украшавшим его длинную и морщинистую, как у черепахи с Галапагосских островов, шею. Лев Миронович крякнул, втянул носом воздух и странным тоном произнес:
– Значит, ты категорически отказываешься делать то, что я тебе приказываю?
– К сожалению, не вижу возможности поступить так, как вам хочется, – ответила Ольга.
Декан схватил ведомость, что-то в ней накорябал и бросил на колени Ольге. Она увидела, что Лев Миронович исправил поставленную ею оценку.
– Я как декан обладаю правом исправить ошибки преподавателей, – заявил Щубач. – Отнеси это немедленно в учебный отдел!
Ольга аккуратно положила ведомость на стол и ответила:
– Лев Миронович, я могу быть свободна?
Щубач прохрипел:
– Свободна, свободна! Ты можешь быть свободна, как горная козлица! Убирайся, Данилина! И учти, эта выходка тебе так просто не пройдет! Пошла прочь!
По пути домой Ольга думала о том, как отреагирует мама, узнав о произошедшем. Наверняка будет убеждать, что не следовало идти на конфликт с деканом, предложит принести ему извинения. Нина Сергеевна гордилась тем, что дочь поступила в аспирантуру, и всей душой желала, чтобы та после защиты диссертации осталась работать на кафедре. Но, имея во врагах такого влиятельного человека, как декан Щубач, об этом можно было забыть. И все же Оля считала, что поступила правильно: она не могла ни в чем упрекнуть себя – если студент заслуживает неудовлетворительной оценки, ее он и должен получить. И никакого значения не имеет то, что его отец – «шишка» на нефтезаводе и парится в бане, пардон, в сауне вместе с губернатором области.
6
В течение последующих нескольких дней Оля больше ничего не слышала от научного руководителя, и они с мамой решили, что Щубач потерял интерес к истории с Садовниковым. Но в самом конце июня Оле позвонила Инга, одна из молодых преподавательниц кафедры.
– Лев Миронович просил передать тебе, что завтра в двенадцать состоится заседание кафедры, последнее перед началом отпусков, – сказала Инга, и в ее голосе Оля уловила тревожные нотки.
– А что произошло? – поинтересовалась девушка. – У нас заседания каждый второй понедельник, в этом месяце уже прошло...
– Да итоги сессии вроде бы подводиться будут, – добавила Инга. – И аспирантов аттестовывать...
– Странно, – проронила Оля, – и это тоже было.
Помолчав, Инга осторожно спросила:
– А что у тебя произошло с Щубачом? А то он в последние дни злой как черт. И на твою фамилию реагирует, как бык на красную тряпку.
Ольга не стала посвящать Ингу во все подробности произошедшего, ограничившись парой слов о том, что у нее возникли разногласия с деканом по поводу второй главы диссертации.
– А, вот оно что... – немного недоверчиво протянула Инга, самая активная сплетница на кафедре. – Тогда понятно, почему он просил тебе вот что еще передать: тебе завтра потребуется сделать на заседании доклад о работе за второй год обучения в аспирантуре. Одним словом, ты должна поведать народу о том, сколько чего тобой обработано и написано.
– Я же в мае докладывала, – ответила Ольга. – В числе прочих аспирантов. А завтра еще кто-то отчитываться будет или только я?
– Мне об этом ничего не известно, – проворковала Инга, но по ее тону было понятно, что она недоговаривает.
Не принимая близко к сердцу очередную причуду Щубача, Оля нашла доклад, который делала полтора месяца назад на заседании кафедры. Она зачитает его еще раз – в тот раз Щубач хвалил ее, и коллеги единогласно аттестовали ее, как, впрочем, и других аспирантов.
Как и требовалось, на следующий день она появилась на кафедре без четверти двенадцать. Дамы, завидев Ольгу, прекратили разговор и уставились на нее, будто увидели Тень отца Гамлета. Оля одарила их милой улыбкой. Преподавательницы зашушукались – они ее недолюбливали, считая выскочкой (ни одна из них не имела ученой степени, числясь в вечных соискательницах), и опасались того, что, защитившись, «эта Данилина», чего доброго, станет доцентом, а потом, того и гляди, займет кресло заведующей кафедрой.
Все расселись в большой комнате, дожидаясь появления главного действующего лица – Льва Мироновича Щубача. Он был одним из двух ведущих преподавателей, в течение нескольких месяцев совмещая посты декана и завкафедрой. Потом он милостиво предложил в руководители кафедрой Наталью Богумиловну Егозину, одну из немногих, кто обладал кандидатской степенью, и та была рупором всех приказаний Щубача, исполняла его волю и никогда не проявляла инициативы, бегая по десять раз на дню в деканат, чтобы узнать мнение Льва Мироновича по тому или иному пустяковому вопросу. Работники, исповедовавшие принцип, что инициатива наказуема, Щубачу и требовались.
Часы показывали четверть первого, когда дверь на кафедру открылась – появился облаченный в дорогой костюм цвета горчицы декан. Лев Миронович никогда не приходил вовремя, искренне полагая, что настоящий шеф должен заставить подчиненных с трепетом ожидать его августейшую персону.
– Наталья Богумиловна, можете начинать, – заявил он и расположился в большом кожаном кресле, которое никто не имел права занимать, кроме него самого – все остальные преподаватели ютились на стареньких колченогих стульях.
Егозина, блеклая, косноязычная дама с вечно испуганным выражением вытянутого овечьего лица, открыла заседание кафедры. В течение последующего часа все откровенно зевали, вполуха внимая тому, как каждый из преподавателей повествует о результатах завершившейся сессии и закончившегося учебного года. Когда очередь дошла до Оли, она быстро сообщила об успехах своих третьекурсников. Щубач, который до того, закинув ногу на ногу, безучастно сидел в кресле, оживился и скрипучим голосом задал вопрос:
