скачать книгу бесплатно
При жизни Пушкина (а в наше время – тем очевиднее) в общественном сознании авангардным становится вызывающая, безумная роскошь, сладострастный всеохватный разврат, глумливая и бесстыдная до ужаса демонстрация вседозволенности, всепозволительности, когда естественной целью бытия – единение и согласие людей – брезгуют, игнорируют, а средства удовлетворения простейших инстинктов и похотливых вожделений приобретают статус самоценности.
И более внятнее, и вразумительнее – водворяется во всех тайниках души моего современника всеядная кладбищенская мораль, одержимая эосфорическим духом («нищие духом»), процветающая на постоялых дворах и в мелких лавочках. И так как эти привязанные к земле души большею частью простейшего прямолинейного развития, ум человеческий у них в подмастерье – он для них «дурачок», «простофиля» ((le dupe) – самоуверенность их, «апломб нижегородского шулера» (Чехов), пропорциональна их невежеству, и весьма узкий круг своего опыта они выдают за весь человеческий мир: «Они мнят, что галденье их захолустного городка является говором всего мира».
Лицемерное Я, «артистически» хитрое и многоязычное тщеславие» ( по Ларошфуку) как сущность свиноподобного бытия их , которое все честное и моральное отрицает, во всем видит материальность, которое искусно рядится в восхваляемые «добродетели», ничему не верит, весьма часто пребывает в прострации и апатии, влечет простолюдина к нищете или к отрешенность от жажды жизни ( как пример, сладкоусыпляющая нирвана Гаутамы Будды): «покрывается тиной похотей и вожделений, ржавчиной страстей, окутывается туманом плотскости, чувственности и сладострастия… это означает «вторую смерть» (Откровение Иоанна).
Паралич сознания и каталептическое сознание, если использовать язык психологи; смешение бытия и быта, неразборчивость и безразличие добра и зла. Сформулируем так – план богов эзотерического (а вполне допустимое – и обыденного) Зла, полный элементов энантности (сопротивления, враждебности): знание без веры и вера без знания; более образно – падение с атмического (духовного, божественного) плана на маназический, змеиный (как пример, библейский, когда происходит сакрализация змея в Эдеме у дерева познания добра и зла; когда Адам познал «мудрость богов», но богом не стал…:
Со славы, вняв ее призванью,
Сбирай оброк хвалой и бранью —
Рисуй и франтов городских,
И милых барышень своих,
Войну и бал, дворец и хату,
Чердак, и келью, и харем..
И в эпоху николаевской России, и в наше парадоксальное время, свитое из светлых надежд и горечи забвений совести, наигранность и прикрытое пренебрежение к простому человеку распространяется как яд рептилии. «…изгнаны навеки//Надежда, мир, любовь и сон…» (Пушкин). Глумливое, и так угнетающее личностное, извращение в сути понятий «Свобода», «Вера», «Справедливость». Броское и искрящееся в своем «Сатанинском смехе» (из Пушкина) предательство духа нации. И не только из алчности, и похоти, а как референтность, доказательство до очевидного, осязаемого некой властной силы ее решимости возвести данное всенипочемство (спесь, надменность, лицемерие) как редкие Величие и Подвиг, как самодостаточную иллюзию ( из расчета на «слабоумие народа») спаянности, слитности, цельности нации:
Вдали тех пропастей глубоких,
Где в муках вечных и жестоких
Где слез во мраке льются реки,
Откуда изгнаны навеки
Надежда, мир, любовь и сон,
Где море адское клокочет,
Где, грешника внимая стон,
Ужасный Сатана хохочет . . .
Мы точно знаем, взрослые и зрелые, стоит только пойти по пути манипулирования дыркой от бублика – повторения чужих мыслей, чужих слов и чужих поступков – и вскоре душа пустеет, становится ленивой и какой – то трухлявой: лишь из телевизора узнавать, что ты думаешь; ты думаешь… но это не так…; думать – это тяжело, поэтому и рассуждаешь…Наша душа, наше сознание, все наши чувства, краски мысли берутся у других, органически чужеродны нашей сущности, нашему характеру. Мы завоеваны другими. Покоренный, данник чужой силы, раб прихотей иных, пленник завоевателей других. Нас нет как силы, создающей собственные овины и табуны молниевидных коней – радости и счастья: "Пил, ел, скучал, толстел, хирел…// Среди плаксивых баб и лекарей» – Лермонтов.
Этот принцип нарастания эмоциональной значимости и возвышенности жизни отразил поэт, душу которого разбудил пистолетный выстрел киллера, убивший Пушкина:
«Я тайный замысел ласкал,
Терпел, томился и страдал.
Он был похож на ветер ясный…»
М. Лермонтов.
Понимал это и чувствовал тлеющий, тусклый огонь жизни поэт гомеровского ощущения Ф. Тютчев, написавший такие горькие бесстрашные слова:
«На самого себя покинут он —
Упразднен ум, и мысль осиротела —
В душе своей, как в бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни предела».
С пронзительной весенней свежестью о жажде жизни, об этой самой сильной страсти, поведал поэт импрессионистического своеволия А. Фет:
«Не жизни жаль с томительным дыханьем.
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданием,
И в ночь идет, и плачет, уходя».
В. Маяковский чувствовал это, понимал и говорил: «Не беда, если моя новая вещь хуже старой. Беда, если она на нее похоже».
И чтобы мы, по образному сравнению поэта Анненского, не обрыдались ледяными слезами и не стали овдовевшей лазурью, должны допускать только один сценарий своей судьбы – лишь в собственном саду цветут все права красоты и счастья; лишь за высоким ревнивым забором – яркие слезы радости, ярче горит огонь удовольствия.
Об этом и пишет Пушкин— это смелая чувственная архитектоника в динамичных, живых и ярких образов. Как раз поэзия Пушкина предлагает и предлагает так ненавязчиво, силой мягкой и сердцу любезной, изменить ваши взгляды на понятия «человек», «разум», «цивилизация». Где-то незначительно, а в чем – то кардинально. Но это – право выбора каждого, как некогда было сказано в садах Гефсимании, что я оставляю вам право не на грех, а на выбор.
И помните, помните всегда слова Мефистофеля: «…оставь свои недомогания, свои упреки!» И иногда оглядывайтесь. Вдруг там, где – то – та или тот, кто помнит и ждет…:
О нет, мне жизнь не надоела,
Я жить люблю, я жить хочу,
Душа не вовсе охладела,
Утратя молодость свою.
Автор книги с напряжением и волнением нырнул в концептуальный интеллект пушкинского андеграунда с его отличительной магистральной эстетической самодостаточностью и пронизанный духом фрондизма, направленным против вульгаризированной массовой культуры, обывательского мейнстрима и официального искусства:
Как быстро в поле, вкруг открытом,
Подкован вновь, мой конь бежит!
Как звонко под его копытом
Земля промерзлая звучит!
Тонкие узоры поэтических контуров и линий. Анатомическая точность композиций, без растерзанности и клочковатости. Образы и сюжеты размещены внутри поэтического каркаса стройно и соразмерно, линии и контуры художественной баталии исполнены мягко, задушевно, превосходно. Без преувеличения можно сказать, что достойные и талантливые поэты мира составляют его свиту, а само небо «пожаловало ему красную шапочку кардинала поэзии».
Цельное лирическое полотно, «Симфония души» во имя легендарного мира по имени Россия со своим прошлым и настоящим, взлетом, славой и полетом, с переливами разных оттенков чувственной биосферы, в центре которой система поэтической ценности – красивая и емкая русская словесность, где слова, образы, объекты и понятия несут точное и ясное описание:
Жизни мышья беготня…
Что тревожишь ты меня?
Что ты значишь, скучный шепот?
Укоризна или ропот
Мной утраченного дня?
Пушкин – мастерски создает многофоновые, многокаскадные и многофигурные композиции, органически заключает свои произведения в оконные и более широкие, дверные проемы пространства и времени. Он так тонко и ювелирно отточено составляет свои поэтические конструкции, что архитектура слов и словосочетаний приобретает осязаемое явление, становится для читателя вдруг самостоятельной душой, жизнью, смыслом, сущностью – видимым рисунком, в котором играют яркие краски:
Была пора: наш праздник молодой
Сиял, шумел и розгами венчался,
И с песнями бокалов звон мешался,
И тесною сидели мы толпой.
Тогда, душой беспечные невежды,
Мы жили все и легче и смелей,
Мы пили все за здравие надежды
И юности, и всех ее затей.
Густой коктейль, словесное богатство в эмоциональной оправе с насыщенной характерной ноткой РУССКОСТИ. Этот дискурс в подаче слова стряхивает пыль с вашего ума и знаний, обновляет, систематизирует, информирует, откапывает внутренние ресурсы и стимулы; преобразовывает пространство представлений в пространство переживаний, придает лирике поэта звучание и осмысление под стать души русской, простое и теплое для восприятия, позволяют текстам сверкать ярче, выразительнее и убедительнее.
Единая сквозная компиляция, один прекрасный пассаж чувств и духа, объединенных единым замыслом, а внутри этих частей – чувств и духа – Пушкин создает выразительные, обладающие своей особой красотой, притягательностью и динамичностью индивидуальные сцены, сюжеты и характеры. Описаны мягко и гармонично, дополняя и оттеняя друг друга в последовательности, разнообразии и контрастах. Каждую деталь поэт рифмует и по воображению, пользуясь некоторой идей, которая приходит ему на мысль, и с оригинала природы, тем самым добиваясь анатомической точности, а также легкости, изящества и пластической гибкости строк, а в итоге – соответствия воплощаемого своему замыслу, партитуры Творца – партитуре землянина, в котором Творец и зажег свою «небесную» искру.
И ты, читатель, понимаешь, что его душа с малолетства полна и красотой и мудростью той силы, которую мы называем Родиной, которая в каждом сердце и слове русского человека, от краев и до самой бездны – и у героя и у блудного сына. И что золотые купола России есть милосердие и любовь к тебе на земле и на небе:
Два чувства дивно близки нам —
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Кажется, он нашел в себе волшебный камень Алатырь из древних русских сказаний, и как бог Сварог ударил по нему своим поэтическим жезлом и извлек из него искры слов, словосочетаний, связав их в единый самобытный поэтический сноп. Сошлюсь на Гоголя, ассоциация непосредственная: «Ничего он не заканчивал, чтобы не поверить себя…он не входил в шумные беседы и споры, он не стоял ни за пуристов, ни против пуристов. Он равно всему отдавал должную ему честь, извлекал из всего только то, что было в нем прекрасного…»» (Гоголь, повесть "Портрет).
Душевное настроение читателя от встречи с прекрасным поэтическим миром о можно передать строками Пушкина:
…Так исчезают заблужденья
С измученной души моей.
И возникают в ней виденья
Первоначальных, чистых дней….
Без пиета, как воздух для легких, так и пища для души – поэзия Пушкина. Она – питатель Красоты слова и смысла. Великодушное, невесомое изящество:
«Поэты же особенно должны иметь острую память любви и широко открытые глаза на весь милый, радостный и горестный мир, чтоб насмотреться на него и пить его каждую минуту последний раз…» – предисловии Михаила Кузмина к сборнику А. Ахматовой «Вечер» (1912.)
Поэзия Пушкина призывает охватывать окружающий мир во всей бездне падений и взлетов, не опускаться на дно Вселенского подвала, чтобы видеть жизнь лишь в темноте, не замыкаться на одной теме или одной эмоции собственной души; не каменеть сфинксом, используя один и тот же реестр слов, образов, метафор, а всегда расти, идти вперёд – в новые области бытия и быта, иные предметы и вещи просвечивать неугасимым вожделением; не бояться измениться, быть готовым как Диоген жить в глиняной бочке, радоваться как Демокрит, печалиться как Демосфен, по–дантенскому грустить, проходя вместе с Вергилием "круги ада" и, как Тия (орфическое имя Таис Афинской) призвать А. Македонского предать огню дворец Ксеркса, убедив полководца, что из всех дел, совершенных Александром в Азии именно этот смелый поступок будет самым прекрасным; плакать как А. Македонский, узнав, что есть еще не открытые миры; нести евангельскую ноту смирения Иовы, взращивать бунт лермонтовского Демона; смотреть на лужу и видеть в ней отражение звезд, и "слезы девочки родной" воспринимать как свою боль: «Все, что до тебя касается, я неравнодушна…»
Просто нести в сердце кусочек солнца – словом, уметь соединять в своей личности то, что кажется несовместимым, невероятным, необъяснимым. Образно, быть скупцом злата, но не чахнуть над ним:
Мы больше в этот мир не попадем,
Вовек не встретимся с друзьями за столом.
Лови же каждое летящее мгновенье –
Его не подстеречь уж никогда потом.
О. Хайям.
Стихи, способные изменить каждого, кто оказался на страницах пушкинских книг. Применяя библейский мем: «И дам вам сердце новое». Предельная простота и аккуратность, ясная гармония поэтической мысли и ее композиций:
Царей потомок, Меценат,
Мой покровитель стародавный!
Флиртующие стихотворные сентенции, предназначенные быть, друг для друга, сочетаясь в нескончаемых вариациях смысловых совпадений. Строки поэта пропитаны будоражащими эмоциями, потому они яркие и выразительные, изумительные, влезают в самые отдаленные уголки души. В них и язык, и душа, и свобода. В них – «Привилегия Феникса» – всегда возрождаться и обновляться, тема вечно возрождающейся жизни, торжествующей любви. В них истоки, откуда берут начало ручейки душевной восприимчивости и чувствительности. Мы учимся в стихах Пушкина смеяться, мечтать, и мы влюбляемся там. И звезды там в руки собираем.
Поэзия, которая говорить на языке любви к миру и играет только на одной лире – добродетельной.
Оттуда, из этих поэтических тропарей – мечты и дерзания, романтичность и наивность, вдохновение и пылкая страсть. Прозрачные – как южная ночь после восхода луны. Яркие – как вишневые сады, овеянные первой оттепелью. Обволакивающие негой – как восточная музыка. Красивые и нежные – как цвет черемухи по весне. Мучительно томительные – как предчувствие и неразгаданный намек перед вратами во взрослую жизнь:
Я думал, сердце позабыло
Способность легкую страдать,
Я говорил: тому, что было,
Уж не бывать! уж не бывать!
Прошли восторги, и печали,
И легковерные мечты…
Но вот опять затрепетали
Пред мощной властью красоты.
