Вышка для бизнесмена

– Силушка по жилушкам? – усмехнулся Лев Иванович. – Не удивлюсь, если она была чемпионкой института по всем возможным видам спорта.

– Да вы что! – рассмеялся Федор. – Зрелище было жалкое до слез.

– А руки? – напомнил Гуров.

– Мы тоже удивились, а она объяснила, что коров с детства доила, вот они такими сильными и стали. А из-за этой ее косы такая пакостная история приключилась…

– Кто-нибудь из девушек из зависти обрезал? – попытался угадать Лев.

– Да нет, – отмахнулся Федор. – Коса-то тогда почти до колен была. Девчонки, когда ее насчет цвета волос выспрашивали, так как узнали, каково такую гриву мыть, жалеть ее начали, а не завидовать. Это же мука мученическая. Нет, это не девчонки, это гад у нас один был, Гришка Одинцов.

– Отец у него мужик стоящий, директор завода и депутат областной думы… – пояснил Юрий Федорович.

– А с сыном не повезло, – закончил Гуров.

– Так поколение такое выросло, – с горечью заметил Воронцов. – Только отец с Гришкиной матерью давным-давно развелся и теперь на другой женат, двое детей у них. Сына он, конечно, в институт запихнул, но на том руки и умыл – я, мол, свое дело сделал.

– Гришка вокруг себя всякую шантрапу собрал и начал куролесить. С теми, кто за себя постоять мог, не связывался, а вот тех, кто попроще, постоянно задирал, – рассказывал Федор. – Это еще на первом курсе было. Он, паразит, в тот день клей «Момент» на лекцию принес и сел сзади Ленки. Ну и налил его так, чтобы коса к сиденью прилипла. Лекция кончилась, Ленка хочет встать, а коса не пускает. Они с Митькой тогда уже дружили и сидели рядом. Вот он вокруг нее и скакал, только что руки не заламывал, а Гришка со своими обормотами ржал как ненормальный, от хохота только что не покатывался: мол, деревенщину учить надо, к цивилизованной жизни приобщать. Ну, принесли ножницы и осторожненько так отрезали волосы от сиденья.

– Представляю себе, сколько реву было, – покачал головой Гуров.

– Да нет, Ленка нормально держалась, это больше Митька истерил. А потом, когда они в коридор вышли, Ленка к Гришке подошла и, ни слова не говоря, так ему по зубам въехала, что покатился он уже в буквальном смысле этого слова. Мы все дар речи потеряли, а она повела богатырским плечиком и просто объяснила: «Четыре брата», – и гордо удалилась в сопровождении верного Митьки. А Гришка встал и два передних зуба выплюнул. Кстати, после этого случая у него прозвище появилось – Мясорубка, между прочим, с легкой Ленкиной руки, потому что отец на нормальные зубы Гришке денег не дал, вот и пришлось ему дешевую нержавейку вставлять.

– Последствия были? – посмеиваясь, спросил Гуров.

– У Ленки? – удивился Федор. – Да какие же последствия, если Митька тут же отцу нажаловался? Хотя…

– Гришка отомстил? – догадался Лев Иванович.

– Попытался, – поправил его Федор. – Это уже в летнюю сессию было. Сдали мы все зачеты и решили после последнего это дело немного отметить. Ленка пирожков притащила, мы слабенькую кислятину купили, чтобы по-тихому в аудитории посидеть. Ну, Ленка человек совсем непьющий, да и Митька не любитель, так что они скоренько отвалили вдвоем, а мы остались. И двух минут не прошло, как слышим: из коридора шум и крики, причем это Митька орал дурным голосом. Мы выбежали, конечно, а там Гришка с компанией, обдолбанные в хлам, на Ленку навалились. Чего уж они хотели – изнасиловать или избить, – я не знаю, но отбивалась она изо всех сил. Ну, мы этих подонков раскидали, смотрим, а Митька на полу лежит, стонет и за руку держится – как потом оказалось, сломали они ему ее. А Ленка ничего, только в синяках и кофточка порванная, она больше ее жалела, говорила, что цветы на ней несколько недель вышивала и специально на последний зачет надела.

– Мне почему-то кажется, что Гришке это просто так с рук не сошло. Отчислили? – спросил Гуров.

– Это потом, но сначала мы Ленкиных братьев в деле увидели. – Федор невольно рассмеялся. – Представляете, Лев Иванович, четыре кирпича на ногах… Нет, железобетонные плиты перекрытия, – поправился он. – Причем что по форме, что по содержанию.

– То есть? – удивился Гуров.

– А выражение лица у них было такое же, – Федор постучал по стене, – железобетонно-невозмутимое. Мы после консультации из института вышли, а там среди иномарок навороченных такой неприметный грузовичок с тентом стоит. Вот оттуда они степенно и вышли. Я вам так, Лев Иванович, скажу, это была не драка, это было месилово. Отделали они Гришку с компанией как бог черепаху. А поскольку они и Митьке руку сломали, то…

– Благодарность от имени ректората им не вынесли, но с рук им это сошло, – закончил за него Гуров.

– Вот именно, – подтвердил Федор.

– Ну и где сейчас Елена? – из чистого любопытства спросил Лев.

– В нотариат подалась, – ответил Федор.

– Не без помощи Щербакова-старшего, – добавил Воронцов. – Ведь, чтобы туда устроиться, денег недостаточно, надо еще и связи неслабые иметь. Ты, Федька, найди ее да созвонись – нужно будет ее со Львом Ивановичем познакомить, а там уж пусть сами договариваются.

– Юрий Федорович, ты случайно не забыл, что я человек женатый? – обалдел Гуров.

– Так я, Лев Иванович, склерозом пока не страдаю. Только это именно Ленкина бабушка мне язву и вылечила. Травница она, – объяснил Юрий Федорович. – Только к ней запись за черт знает сколько времени, а через Елену ты к ней быстрее попадешь. А ты что подумал? Что я собираюсь тебя на время отпуска постельными принадлежностями обеспечить?

– Извини, Юр, – покаянно сказал Гуров.

– Ну, ты даешь, Лев Иванович! – Воронцов аж головой покрутил. – Неужели ты решил, что мы так подробно тебе о Елене рассказываем, потому что нам больше поговорить не о чем? Только если ты один к бабке явишься, то придется тебе к ней через месяц, а то и через два снова ехать, а если вместе с Леной, то, глядишь, в тот же день примет, ну, может, на следующий.

– А ты сам не можешь с этой травницей связаться? – спросил Гуров.

– Можешь, – кивнул Воронцов. – Только бабка с бо-о-ольшим гонором, и я для нее не авторитет. К ней на поклон о-о-очень солидные люди ездят, а она может взбрыкнуть, если что не по ней, и любого из них послать куда подальше. А они, заметь, не обижаются, а извиняются и прощенья просят.

– Милая старушка, – заметил Лев Иванович.

– Просто она себе цену знает, – веско заметил Воронцов.

– И далеко она живет? – спросил Гуров.

– Вместе с Ленкиными родителями, то есть в той же деревне, но в отдельном доме. У Задрипкиных там фермерское хозяйство, крепкое такое, богатое. Они вообще мужики работящие, непьющие, да и жены им под стать. Они и детей сызмала к сельскому труду приучают.

– Задрипкины? – удивился Гуров.

– Ну да. Ленкина мать, когда замуж выходила, свою фамилию оставила, а потом и дочку на нее записала. Ну, какая у девчонки может быть жизнь с такой фамилией? Вот и получилось, что все мужики в семье Задрипкины, а женщины – Ведерниковы, – объяснил Юрий Федорович. – Только Ленка ужасно стесняется такой фамилии и никому ее не говорит. Ну а мне это узнать, сам понимаешь, дело пяти минут. Так что лечись, Лев Иванович, пока в санатории, пей воду, а поближе к концу Федор с Еленой договорится, и ты с ней к бабке ее съездишь – все равно ведь не будешь ты сам себе травы заваривать, тем более еще и не дома. А вот в Москву с собой пакет заберешь и инструкции, что и как делать.

«Можно подумать, что Мария будет этим заниматься», – мысленно хмыкнул Гуров.

В санаторий, который находился в пригороде, Льва Ивановича Воронцов отвез, если так можно выразиться, собственноручно, причем на своей личной машине, а его служебная ехала следом.

– К чему все эти выкрутасы? – удивился Гуров.

– А мало ли, что тебе в городе понадобится, вот я тебе свой джип по доверенности на это время и оставлю, – объяснил Юрий Федорович.

Как Гуров не отнекивался, но Воронцов настоял на своем, да откровенно говоря, и отнекивался Лев Иванович больше для проформы, потому что при мысли о том, что нужно будет целыми днями торчать на одном месте, пить водичку, принимать ванны и все такое прочее и тихо беситься от безделья, ему заранее становилось тошно, а так хоть можно будет съездить куда-нибудь.

Как очень скоро выяснилось, было не просто плохо, а очень плохо. Начать с того, что весь персонал исподтишка таращился на Гурова как на чудо морское, но тут же отводил глаза, стоило ему посмотреть в их сторону. Но с этим еще можно было как-то смириться, а с отдыхающими что делать? Как это обычно бывает в не сезон, основной контингент составляли ветераны, инвалиды и прочие льготные категории. Занятые своими болячками, на Гурова они просто неодобрительно косились – раз живет в люксе, значит, классовый враг. Да к несчастью, среди отдыхающих было несколько одиноких женщин бальзаковского возраста, которые принялись испытывать на прочность если не преданность Гурова жене – он ей никогда не изменял и впредь не собирался, то уж его терпение – точно. Они подходили, знакомились и заводили разговор ни о чем. Воспитанный так, что нахамить женщине не мог просто физически, Гуров старался максимально вежливо отделываться от навязчивых собеседниц, но это их не останавливало. Ходить гулять в слякотную погоду под моросящим дождем – удовольствие ниже среднего, да и не будешь же этим заниматься целый день. Библиотека в санатории была скромненькая, так что о том, чтобы убивать время за чтением, тоже пришлось забыть. Оставалось тупо сидеть в своем номере и пялиться в телевизор, который, как ему и положено, показывал всякую муть. Гуров считал дни до отъезда, проклиная себя за идиотское желание забраться подальше от Москвы – в своем ведомственном санатории можно было и знакомых встретить, и в преферанс перекинуться, и просто потрепаться на служебные темы: как говорится: на работе – о бабах, с бабами – о работе. Но и это не самое приятное времяпрепровождение долго не продлилось – жаждавшие тесного общения с ним женщины стали по вечерам стучаться в дверь, зазывая то на танцы, то еще на какой-нибудь дебильный вечер отдыха, организованный местным массовиком-затейником.

Гуров и Мария созванивались каждый вечер – мысль о возможном скоке вбок собственного мужа явно не давала ей спокойно спать, а тон Льва Ивановича день ото дня становился все мрачнее и мрачнее. Изучившая его за годы совместной жизни и поэтому знавшая, как никто другой, Мария все правильно понимала и наконец, не выдержав, спросила напрямую:

– Осаждают?

– Не то слово, – признался он. – Нет, ну вот ты мне скажи: у женщин осталось еще какое-нибудь, пусть даже смутное, представление о том, что такое стыд и женская гордость?

– Устаревшие у тебя, Гуров, представления о жизни, – усмехнулась Мария и попросила: – Ты уж держись.

– Врагу не сдается, – заверил ее верный муж.

– Спокойной ночи, Варяг! – сказала она, и голос ее прозвучал немного жалобно.

Мысль сбежать из этого санаторно-курортного рая все чаще приходила к Гурову, и останавливало его только желание встретиться с травницей – раз уж она Воронцову язву вылечила, то вдруг и ему поможет.

Гуров выдержал десять дней, но после очередной, на этот раз весьма наглой, попытки соблазнить его терпение с треском лопнуло. Он возвращался в свой номер после ужина, когда одна мнившая себя неотразимой дамочка просто проскользнула мимо него в комнату. Ни слова не говоря, Гуров, оставив дверь открытой, вышел в холл, где сел в кресло и стал ждать, когда незваная визитерша покинет его номер. Его трясло от бешенства, и он с трудом сдерживался. Конечно, ему по долгу службы приходилось встречаться с самыми разными женщинами, бывали среди них и те, кто, пытаясь выкрутиться, более или менее искусно старался вовлечь его в любовные, понимай, постельные, игры, но чтобы не преступница, а самая обычная женщина вела себя так нахально – не укладывалось у него в голове. Через полчаса дамочка сдалась, поджав губы и возмущенно дернув плечами, она подошла к Льву Ивановичу, который вопреки воспитанию даже не попытался встать ей навстречу, и процедила:

– Чурбан бесчувственный! Или вы импотент?

Тут Гуров уже не выдержал и, из последних сил сохраняя спокойствие, сказал:

– Моя жена – народная артистка России Мария Строева. Подойдите к зеркалу и найдите между ней и собой десять отличий. Желаю удачи.

Обойдя остолбеневшую дамочку, как неодушевленный предмет, Гуров вернулся в свой номер, и ему стоило большого труда не шарахнуть дверью. Терпение Льва Ивановича кончилось окончательно. И черт с ним с лечением и травами – здоровье дороже. Лучше уж таблетки глотать, чем себе нервы мотать. Они ему еще на службе пригодятся. Наступил черед воспользоваться джипом Воронцова, который так все это время и простоял на стоянке санатория.

На следующее утро, сразу после завтрака, во время которого все жаждавшие общения с ним дамочки теперь уже просто пожирали его глазами – ну еще бы! Муж самой Марии Строевой! – Гуров поехал в город, и цель у него была только одна: купить билет на самолет и вернуться домой. И чем скорее, тем лучше.

Но за два года в городе произошли кое-какие изменения: центральные авиакассы оказались закрытыми и вместо них в витринах, где некогда красовались плакаты с молоденькими и симпатичными стюардессами, призывавшими пользоваться услугами Аэрофлота, стояли всевозможные туфли – очередной обувной магазин. Складывалось впечатление, что кто-то очень «умный» решил обуть всю Россию во всех смыслах этого слова. Гурову пришлось выяснять, куда перевели кассы, и ехать туда – до аэропорта было далековато. Оставив машину в более-менее пригодном для стоянки месте – все пространство вдоль тротуаров и даже на них было заставлено так, что втиснуться было невозможно, – Гуров отправился на поиски. Ночью прошел дождь, и теперь наконец-то выглянувшее солнышко отражалось на поверхности многочисленных луж, но даже этот подарок природы никак не способствовал улучшению и так вконец испорченного настроения Льва Ивановича.

Он шел, старательно выбирая места посуше, когда вдруг услышал крики о помощи, и, подняв глаза, увидел, как два здоровых мужика тащат к машине вовсю упирающуюся крупную даму, заломив ей руки за спину.

– Вы чего творите, ироды? – не выдержала какая-то старушка, а вот все остальные, в том числе и мужчины, усиленно делали вид, что ничего не видят и не слышат.

– Отстань, бабка! – огрызнулся один из мужиков. – Это жена моя. Не лезь не в свои дела – целее будешь.

– Да не жена я ему! – крикнула на это женщина.

А ведь и правда не жена, мгновенно понял Гуров: женщина одета очень модно и дорого, а на мужиках одежонка явно с вещевого рынка, да и «жигуленок» задрипанный. Подбежав к этой группе, Лев Иванович первым делом вырубил того мужика, что держал женщину за правую руку, а второй мужик от неожиданности выпустил левую. Отработанным приемом Гуров отбросил женщину в сторону, чтобы не мешала, и приготовился к продолжению схватки, но, получив такой отпор, мужики явно передумали с ним связываться и быстро попрыгали в машину, а один из них пообещал напоследок угрожающим тоном:

– Ну, мы с тобой еще встретимся!

– Молись, чтобы этого не случилось, урод, – недобрым тоном посоветовал ему на это Гуров.

Машина уехала, и, повернувшись, он увидел, что, не удержавшись на ногах, женщина приземлилась прямо в лужу, ее слетевшая шляпка валялась рядом, а она сама, перепачканная с ног до головы, сидела на земле, держась за коленку, щека была поцарапана, а на скуле явно намечался хороший синяк.

– Простите, я не думал, что вы не удержитесь на ногах и так неудачно упадете, но выбирать ведь не приходилось, – извинился Гуров, подходя к ней и протягивая руку, чтобы помочь встать.

Женщина подняла на него ярко-голубые глаза в обрамлении очень длинных черных ресниц под смоляными бровями, а вот волосы у нее были практически белые и, несмотря на скупое весеннее солнышко, отливали серебром.

– Извините, вы Лена Ведерникова? – спросил он, с трудом поднимая ее – девушка была тяжеловата.

– Мы знакомы? – удивилась она.

– Нет, но мне о вас рассказывал Федор Воронцов, когда я смотрел фотографии вашего выпуска, – объяснил Гуров.

– Ах, Феденька! – обрадовалась она и принялась осматривать себя – картина была плачевная.

– Позвольте представиться: полковник полиции Лев Иванович Гуров, – сказал он и предъявил ей удостоверение.

– Тот самый? – От удивления она даже рот открыла.

– Наверное, – усмехнулся он. – О других Гуровых в нашей системе мне слышать не приходилось. – И предложил: – Давайте я вас домой отвезу. Куда бы вы ни шли, но в таком виде вам лучше вернуться.

Лев Иванович повел ее, сильно прихрамывающую, к джипу, увидев который, она воскликнула:

– Это же машина Юрия Федоровича?

– Ну да, он мне дал ее на то время, что я у вас тут в санатории лечусь, – объяснил Гуров.

– Так я там все перепачкаю, – испугалась она и предложила: – Давайте я хотя бы плащ сниму, все же почище будет.

– Кто это на вас напал? – спросил он, когда, следуя ее указаниям, вел машину к ее дому: он оказался буквально рядом.

– Не знаю, – растерянно ответила она. – Они еще вчера пытались ко мне подойти, но со мной Митенька был, точнее, его водитель вмешался, вот они и ушли.

– Это Дмитрий Николаевич Щербаков? – уточнил Гуров.

– Вы и его знаете? – удивилась она.

– Нет, я с его отцом знаком, – объяснил он.

Уставленная всевозможными цветами, однокомнатная квартира Елены дышала старомодным уютом, а результаты ее страсти к вязанию и вышиванию были видны на каждом шагу: кружевные салфеточки, дорожки и занавески на окнах были сделаны явно вручную, а на стенах в рамках висели вышивки. Одним словом, человеку со схожими вкусами показалось бы, что он попал в рай.

– Я сейчас чай поставлю, – сказала она. – А еще у меня пирожки есть. С капустой.

– Лена, вы лучше сначала покажите мне свою ногу – я немного спортом занимался и в травмах более-менее разбираюсь, а то вдруг вам к врачу надо, – предложил Гуров. – И не надо смущаться, я сейчас не мужчина, а что-то вроде врача.

Оказалось, что с ногой ничего страшного не случилось, и, промыв ссадины на ней и на лице перекисью водорода, они сели пить чай – пироги были выше всяких похвал.

– Как вы думаете, Лена, кто это на вас напал? – спросил Гуров.

– Не знаю, – пожала плечами она.

– Но враги какие-нибудь, недоброжелатели у вас есть? – настаивал он.

– Да нет вроде, – сказала она и потупилась, а на глазах выступили слезы.

Решив, что где-то здесь поблизости и зарыта собака, Лев Иванович начал мягко увещевать девушку:

– Лена, я все-таки следователь и, как говорят, не самый плохой. Да и жизненный опыт у меня побольше вашего, так что не надо от меня ничего скрывать. Что случилось?

– Меня жених бросил, – прохлюпала она.

– А кто у нас жених? – участливо спросил Гуров.

– Гордеев Иван Александрович, – сказала она и, быстро подняв голову, принялась его оправдывать: – Вы не думайте, Ванечка хороший. Просто он ничего не понял, вот и вспылил…

Услышав это имя, Гуров удивленно уставился на Лену. Дело было в том, что Гордеев, в определенных кругах именуемый Гордеем, был личностью неоднозначной. Двухметрового роста мужик, силы немереной, он начинал в лихие 90-е с братков, но сумел не только уцелеть в той кровавой мясорубке, но и постепенно собрал вокруг себя людей, поднялся и сейчас являлся одним из крупнейших, если не самым крупным, в области бизнесменом. От криминала он уже лет десять как отошел, но свою команду не распустил, а создал на ее основе частное охранное предприятие, так что в трудную минуту мог мгновенно поставить под ружье человек пятьдесят бойцов, а это заставляло его недоброжелателей очень крепко подумать, прежде чем попытаться выступить против него.

В той же истории двухгодичной давности, просеивая через частое сито всех, кто только мог быть к ней причастен, Гуров изучил досье и на Гордеева. Брали его трижды, и трижды его адвокат Симанович, причем самый лучший, а значит, и самый дорогой в городе, имевший безупречную репутацию, его дело успешно разваливал до основания так, что тот даже свидетелем не проходил. Гуров еще тогда удивился, откуда у простого братка, а именно таковым Гордеев и был, когда его в первый раз взяли, деньги на такого адвоката. А в четвертый раз, когда все недвусмысленно указывало именно на Гордея, вдруг, откуда ни возьмись, появился человек и, написав чистосердечное признание, взял все на себя. И опять Симанович отличился – дали преступнику ниже низшего предела.

Словом, дела вокруг Гордеева творились непонятные, но в конечном итоге именно его команда и помогла выйти на след гастролеров. Те, не разобравшись, что к чему, грабанули контору в принадлежавшем ему крупном сельскохозяйственном предприятии, находившемся как раз недалеко от границы с Казахстаном, куда супостаты и смылись с очень немалой добычей. Гордей скомандовал «фас», его подчиненные рванули по следу, и криминальная жизнь Левобережья замерла – кому же охота с самим Гордеем связываться. Методы, которыми работали люди Гордеева, были далеки от законности, но зато эффективны, что и позволило выйти на наводчика. К чести Гордеева надо сказать, что беспредела он не допустил, а передал информацию кому следует, то есть самому Гурову, который и возглавлял следствие, потом они были хоть и немного, но лично знакомы. Ну а дальше – дело техники: чтобы не заморачиваться с дипломатическими тонкостями, гастролеров выманили на территорию России, где и взяли. Большую часть награбленного смогли вернуть, в том числе и Гордееву, так что если он и понес материальные потери, то не очень большие.

– Расскажите мне все с самого начала, – попросил Гуров.

– Понимаете, ко мне вчера Митенька на работу заехал. У него такое горе. Его друг бросил, – начала Елена.

– Я знаю о его пристрастиях, – вставил полковник Гуров.

– Вот он и приехал ко мне поплакаться – его же никто не понимает, не жалеет, никто ему, кроме меня, не посочувствует. Мы из офиса на улицу вышли и к машине направились, а тут эти двое. Ой, у них такие неприятные лица были! – Она передернулась от этих воспоминаний. – Митенька даже попятился, когда их увидел. А тут Геночка…

– Это водитель? – уточнил Гуров.

– Ну да. Так вот, Геночка из машины вышел, а он знаете какой здоровый? Почти как мои братья. Вот эти двое и ушли. Мы ко мне поехали, сели тут на кухне чай пить, и вдруг такой бешеный стук в дверь раздался. Я в глазок посмотрела, а это Ванечка. Я ему дверь открыла, и он влетел, весь красный, глаза бешеные, а как туфли и плащ Митеньки увидел, начал кричать. Ой, Лев Иванович! – Она даже за щеки схватилась. – Меня никогда в жизни никто так не называл. Такого о себе наслушалась. Я пыталась ему все объяснить, но он мне и слова вставить не дал. А потом как дверью хлопнет. Даже штукатурка посыпалась, – пожаловалась она. – Я так плакала, так плакала… Митенька тут же обо всех своих неприятностях забыл и начал меня утешать. Потом он уехал, а я маме позвонила сказать, что меня Ванечка бросил, и мы еще вместе с ней поплакали. А сегодня я на работу пошла, и эти двое на меня напали. Вы не думайте, я сильная, только они так неожиданно на меня бросились и как-то так меня скрутили, что я ничего сделать не могла. Спасибо вам, что вы меня спасли, а то не знаю, что со мной бы было.

– Как я понял, Иван Александрович ничего о Дмитрии не знает? – спросил Гуров.

– Ну да. У Ванечки такие взгляды на жизнь, что он не одобрил бы нашу дружбу, вот я ему ничего и не говорила, – призналась она и вздохнула: – Наверное, надо было сказать ему раньше, да что уж теперь… – И у нее по щекам беззвучно потекли слезы.

– Но вы же могли ему позвонить и все объяснить? – удивился полковник.

– Я пыталась, но он меня, наверное, в черный список занес, потому что я так и не смогла до него дозвониться, – прохлюпала она и с надеждой уставилась на Гурова. – Что же мне теперь делать?

– Я думаю, что вам лучше всего на время уехать к родителям, – предложил Лев Иванович. – Работа позволяет? – Она покивала. – Федор говорил, что у вас четыре брата, так что там вы будете в безопасности, а я пока здесь разберусь, кто это на вас напал и почему. Вот только цветы ваши…

– Да-да, вы правы! – покивала она ему. – А цветы Митенька поливать будет, у него ключ есть. Только… Я так боюсь из дома выходить. А вдруг они на меня опять нападут? – Ей было действительно страшно.

– Давайте я вас к родителям отвезу, а потом вернусь, – предложил Гуров.

– Ну что вы. Я вам и так столько хлопот доставила, – запротестовала Елена.

– Честно говоря, я ведь и сам хотел с вами встретиться, – признался Лев Иванович. – Мне Воронцовы обещали нас познакомить.

– Зачем? – От удивления у нее даже слезы высохли.

– Мне к вашей бабушке надо, – объяснил он

– Приболели? – участливо спросила Елена.

– Есть немного. Поджелудочную прихватило. – И Гуров приложил руку к левому боку.

– Ой, ну тогда совсем другое дело, – обрадовалась Елена. – Конечно же, я вас к ней прямо сегодня же отведу.