Манящий рассвет

Народ стал смотреть на Волгу, как на наживу. Появились браконьеры, калымщики и разная нечисть.

Вот летний день догорает, перестали греметь цепи якорей, лодочники расходятся. С появлением комаров в розовом от заката небе засвистели стремительные стрижи. Стемнело. Мы с папой вахтенные, зажигаем прожектора. Сразу высветились мириады толкущихся подёнок8, комаров-толкунцов. В понтоны под палубой лениво хлюпает вода. Поскрипывают лодки от волны далекого парохода, помаргивают бакены, с берега доносятся звуки засыпающего города. Меня манит к себе сетка-крутилка. Поднимаю лебёдкой квадрат сетки, всегда в ожидании крупной рыбы, но блестят чешуёй косырики, баклешки9, окуньки. Эта мелочь набежала на свет прожектора. Из неё мы делали котлеты. Крупная щука живет под понтонами, и редко можно увидеть её силуэт. Папа делает обход по берегу, а я коротаю ночь на рундуке. Посиживаю, вглядываясь в ночную Волгу, или созерцаю купол звёзд, мечтаю. Луны нет, и чёткость неба абсолютная. Вроде всё уснуло, но нет. Трещит запоздалая моторка, прошумел залитый огнями красавчик теплоход. Воцарилась тишина, и вот опять звуки: трюкает выхлопом самоходка, ползёт вверх по реке. У меня за спиной похрапывает наш редкий гость – бакенщик дядя Коля Поляков. Приезжал в город за продуктами и немного «клюкнул». Живёт он один в домике на Иргизе. При знакомстве можно много интересного почерпнуть из его отшельнической жизни. При первой встрече он меня озадачил вопросом: «Где тут можно разрешиться?» Понял, что он гальюн ищет. Иногда ночевал под бортом базы катер «Гидролог». Капитан-моторист Миша Цанков – здоровенный мужичина, до утра травил анекдоты.

Нашим сменщиком по вахте был нелюдимый, вечно заросший щетиной, старый человек. Правда, из-под рубашки просвечивала тельняшка, но мы с папой считали его чудаком. Смотрим, он сосредоточенно пилит крупной пилой засохшую буханку хлеба. И вот этот чудак на моих глазах совершил очень смелый поступок. После сильного шторма начальник собрал всех матросов подтягивать тросы, восстанавливать порядок на базе. Волна еще сильная катит – не сразу река успокаивается. Зоркий Лощёнов разглядел в волнах, очень далеко, плывёт лодка – утопленница, один нос торчит. Поговорили, принялись за уборку. А дед, добрая душа, отвязал плоскодонку и гребёт к ней. Плоскодонку нещадно мотает волной, но она приближается к своей цели. Дед замотал за торчащий нос верёвку и буксирует с трудом. Дальше со слов героя: «неожиданно из-под лодки выкатился воздушный пузырь, и железная лодка стала погружаться на дно! Вот она уже и плоскодонку за собой тянет! Корма стала грузиться в воду! Ветер донёс с базы голос Лощёнова: «Режь фал!!!» Перочинным ножиком пилю верёвку, а вода уже хлыщет в мою лодочку. Наконец плоскодонка выровнялась и я, бросив вёсла, принялся отливать воду». Течение отнесло лодчёнку далеко вниз. Я побежал туда, чтобы помочь удальцу. Сбил о камни ноги.

По молодости творил иногда глупости. Пришел на базу закадычный друг Саша Уткин, ну, конечно, покататься на лодке. Брать лодку для катания на вёслах папа мне разрешал. Начитавшись книжек про подводников, нагрузили в лодку крупные камни, выехали подальше и сбрасываем камни – топим подводный флот. Прямо стыдно писать. Так увлеклись, что вокруг не смотрим. Оказалась лодка между пристающим теплоходом и пристанью! Увидев надвигающуюся громаду, сильно струхнул, силы появились во мне не по возрасту, орудовал багром и чудом вытянул лодку за пристань. Как же нас материл матрос! Глянул на Сашку, а он вцепился в лавку и оцепенел от перенесённого ужаса. Папа об этом случае не узнал. А Саша расхотел кататься со мной.

Чуть позже увидел, при обходе берега, мальчика на лодке. Узнал, это из школьного дворца, некто Крысин. Просит завести мотор, как он сказал, на лодке своего родственника. По простодушию и глупости полез к нему на лодку и со знанием дела стал заводить мотор. К великому счастью, мотор не захотел заводиться. Крысин спрыгнул с лодки и исчез. Только тогда я понял, что он лодку хотел угнать. Замок рундука отсека с мотором валяется открытым без ключа с проволокой в скважине. Папа мне сказал, что всё семейство Крысиных – воры. Вот помог бы я своему родителю!

Но, конечно, были и благородные поступки. После сильных ветров бегал по берегу, собирая чужие слани10 и вёсла. Поздно вечером, уже в темноте, слышу, кто-то скребётся на крайней лодке. Бросаю туда луч прожектора. Вижу, человек на корме лодки, ищет что-то на дне. Цоканье багра о камни ясно слышно. Подхожу: «В чем дело?» «Утопил якорь». Залез к нему помогать. Багор длинный еле достаёт. Но что-то подцепили, тащим. Пропотели, я нырнул среди лодок и сообщаю: мы большой валун тащим! Ушёл бедолага домой.

Рядом с нашей лодкой стояла нескладная лодка деда Антона. Он никуда не ездил, сидел на ней часами, вспоминал былое. Мы всячески ему помогали по уходу за лодкой. Был он раньше знаменитый кулачный боец. Склад его тела соответствовал назначению. Как говорится, широкая кость, бычья шея и пудовые кулаки, но глаза голубые, добро на всех смотрит. При мне он был скованный старостью, очень малоподвижен.

Среди лодочников самым лучшим рыболовом слыл Женя Аксель. Запомнил его худощавым приветливым человеком. Вечно в брезентовой куртке. Привозил стабильно большие уловы язей, голавлей11, лещей. Его коньком была ловля в проводку. Так ловили многие, но подчас безуспешно. Был он виртуозом в насадках. То он ловит на опарыша, то на тесто, рачье мясо, пареный горох. Злые языки говорили, что ему привозят насадку из Астрахани. Вовсе нет. К отцу он был расположен и в беседе поведал: караулит он массовый вылет подёнок, ночует на пляже. Разводит большой костёр. Тучи подёнки жгут крылья в костре. К утру он сметает их тельца, сушит. Получает убойную приманку на весь год. Мешает её с тестом. Как-то весной, на спаде воды, папа ему рассказал, что в устье Ревяки сильно бьет окунь, но берёт на блесну совсем плохо. Он достал из рундука две блесны. Назвал их гвоздиками. Подарил. Сменившись с вахты, мы раненько катим туда. В затопленных талах бой окуней в разгаре. С удилища спускаем нашу блесну. Полосатики – вот они, а не берут. Вяжем дарёный «гвоздик». Эффект потрясающий! Хорошие окуни пожирают нашу приманку. Только блесна уйдёт в глубину – удилище трясётся и гнётся, и вот она – поимка окуня. Я тоже вкусил азарта ловли. Вроде пора домой, но мне в голову пришла идея. Кругом под водой пески. Надеваю на спиннинг снасть с надетым клубком червей на двух крючках. Забросил подальше и медленно подкручиваю к себе. Хватка – и вынимаю хорошего судака. И это неслучайно – набросали их два десятка. Погиб Женя нелепо. Взорвалась паяльная лампа. Обгорел смертельно бедняга.

Была на базе оригинальная парочка: семья Осташевых. Муж-полковник был полный тюфяк. Удивляла всех его жена. Весёлая, красивая, сама отлично исполняла все лодочные дела. Чинила лодку, заводила мотор, вынимала-бросала якоря. Знакомые охотники поражались её стрельбе: и с левого, и с правого плеча она успевала скрылить разлетевшихся в противоположные стороны чирков12. Часто на берег приходила утром пожилая женщина с внуком. Все рыболовы её знали и звали «бабка рыбачка». Она ждала оказии переплыть на чьей-нибудь лодке на остров. Говорили, она мастерски ловит язей. Ей никто не отказывал, и мы тоже.

Как-то была эпопея истребления сомов-людоедов. Мы ещё не сменились. Смотрим, против главной пристани, далеко на фарватере катер, с него флажком заворачивают в сторону лодки. Там была яма двадцать шесть метров. Плывут там же ещё две лодки. Воду всколыхнул взрыв. Мальки у берега повылетали от толчка в воздух. Сразу начали рыскать эти лодки ниже по течению. Потом от спасателей узнали, что выловили сома на восемьдесят килограмм. У берега люди нашли ещё сома на пятьдесят килограммов. Говорят, рыба крупная плыла по течению. Был ли среди сомов виновник – неизвестно.

Был на базе полусумасшедший Самохин, из бывших военных. Где он – там склоки, ругань, всем угрожал. В такие моменты кровь приливала к его лицу, жилы на горле надувались. Разок и мы попали ему в немилость: причалили лодку на месте его стоянки, разгрузить вещи. Смотрим, катит Самохин к стоянке! Увидел наш огрех и озверел. Бросает лодку на таран. Мне стало страшно за любимую лодку. Папа, усмехаясь, показывает на корму нашей лодки, она окована стальным уголком. Удар! Смолёный нос лодки Самохина, скользнул в сторону, и наш уголок въехал в доску враждебной лодки, раздался треск, доска лопнула! От толчка Самохина потащило вперёд и рукой он угодил на раскалённый глушитель двигателя. На берегу громкий хохот. Он осатанел и с заводным ремнём лезет драться. На берегу лодочники поддали ему, и он затих в припадке.

Одно дежурство я долго не мог забыть. В начале ночи загорелась городская мельница. Зрелище страшное. Стоит она высоко у берега Волги, здание тоже высокое, а огонь гудит много выше смертельным факелом. Летят над Волгой раскаленные ошмётки, как птицы. Быстро появились со стороны города пожарные машины. Струи их брандспойтов – как иголки на фоне грандиозного бушующего огня. Запах горелой муки и зерна затягивает побережье. К берегу подвалил пассажирский пароход. Растягивают рукава, давят по ним воду. С рассветом огонь, сожрав тонны муки, крышу и дворовые постройки, стал стихать. Весь берег устлан горелыми мешками и головешками.

Папа давно обещал мне поездку с ночевкой. Сменились, накопали червей и отплыли в Староречье. С нами был верный спутник, дядя Коля Кузовов. В ловле мы друг другу не мешали. Он был убеждённый береговик, а папа ловил с лодки. И всё же был один интересный случай, когда их снасти перекрестились. Я был моложе и был просто спутником – болельщиком и помощником. После спада воды в этом же составе решили посетить Ревяку. Угодили под обложной дождь. Укутанные в плащи, обловили несколько мест. На рыбу не попали и махнули в Кривиль. Место потрясающее по красоте. Тут сливаются оба русла Ревяки. Берега на любой вкус, и глинистые обрывы, и пески. Иргиз тут делает крутой поворот. Дядю Колю высадили на прелестный песчаный мыс, а сами встали на якорь напротив в ста метрах. Бешеная ловля началась сразу, забыли и про дождь. Толстая черноглазка скатывалась вниз по течению, проголодавшись после икромета, клевала уверенно и часто. На противоположном мысу дела тоже шли отлично. Один спиннинг папа забрасывал и передавал мне – конец удилища тут же начинал колотиться, и я выкручивал сорок метров лески с упругой на течении рыбиной. Выпуклые черные глаза ещё в воде очень красивы, а когда вытащишь – лицо в них отражается. От азарта сбросили плащи. Дождь тёплый, вода парит под ударами капель. Вдруг у папы взяла крупная рыбина, тянет от лодки – не удержать. Видим: Коля зашел с подсачком13 выше колен в воду и тоже борется с рыбой. В какое-то мгновение рыба выбросилась из воды, и мы ахнули – это был большой сазан! Тут же оказалось, что наши снасти сплелись. Коля дрожит в нетерпении, кричит: «Отпускайте леску!» Он начал вываживать. Видим борьбу с рыбой уже у берега. Подсачек так и запрыгал на песке! – кричит: «На ваших крючках!» Мы возликовали. Рыбы у всех очень много, стали домой собираться, мокрые, дрожим на легком ветерке. Сазан весил одиннадцать килограмм.

Я отвлекся. Лодка наша уже в извилистой протоке, разделяющей Рыбнинский остров на две неравные части.

С первого взгляда видно, что места рыбные. Большая глубина, тихое течение, круто изогнутая линия обрывов. С них свисают и уходят в глубину огромные поверженные деревья. Изгибы береговой линии образуют омуты, водовороты. Позади длинная песчаная коса отделяет Староречье от Воложки. Высокий лес на обрывах – хорошая защита от низовых ветров. Нашли на уступе обрыва местечко для ночлега. Папа забросил снасти на глубину, а мы с дядей Колей взобрались по обрыву в лес. Через сто метров начались солнечные полянки. Принялись ловить кузнечиков в спичечные коробки. За поляной лесистая грива вывела нас к обрывистому берегу Воложки. Тут течение бежит конём, от перепада глубин водовороты и завихрения. Ветер постоянно сбрасывает с высоких деревьев насекомых. После заброса дяди кузнечик мчится по неспокойной воде, сам он чуть не бегом следует вниз по течению. Вот кузнечик закрутило в суводи14, следует подсечка, борьба с голавлем – и он уже на кукане15.

Чем заняться мне? Я пытаюсь обследовать остров, но ежевичные плети не дают проникнуть в глубину. Лес нескончаем. Вернулся исцарапанный на берег Староречья. Папины спиннинги трясутся от клёва. Последовал приказ: «Собирай дрова». Действительно, уже вечереет. К сумеркам оба рыбака сошлись у костра. Уловом довольны. Я ликую от предвкушения предстоящей ночёвки. За ухой и жаренной на прутах рыбе не заметили, как протоку окутала чернильная тьма. По всему невидимому глазам водоёму начала плескать рыба, вслед вышел на охоту хищник. Их мощное возмущение воды, шлепки, подскоки и тяжелое обрушение в воду дядя Коля сравнил с лошадьми. Что-то первобытное было в этом рыбьем празднике живота. Легкий ветерок стих, огонь стал гаснуть, и на нас стеной налетел комар. Развели новый костер, бросали в него траву, но спасения не было. «Репудин» тоже не помогал. Так и не заснула наша команда. Нас спас предутренний ветерок. Я было уткнул голову на рюкзак, сомкнул распухшие веки, как дядя Коля бодро заорал: «Подъем!» Я не захотел быть наблюдателем и попросил отвезти на заросший тальником остров. С удочкой, мокрый от росы, продрался через заросли к водоему. Было это озером или заливом, я не представлял. Глубина метр. Поплавок застыл на воде; поглядываю по сторонам, пока клёва нет. По воде, на песке лежат умершие бабочки – подёницы. Задумался, как короток их век! Но они отведенное им короткое время веселятся и не унывают. Зачем-то они нужны природе. Окружающий Мир чудовищно разнообразен, и все взаимосвязано в природе. Это ещё для меня неразгаданная тайна. На моём берегу цапля вобрала голову, как бы спит. Вдруг длинная шея стремительно выбросила клюв вперёд, схватила лягушку. Слева от меня слышу тихое покрякивание. Только когда восходящее солнце окрасило воду в розовый цвет, начал двигаться поплавок. Первым попался окунь, потом густера и неожиданно – крупный подлещик16. Нашумел, неумело сажая улов на кукан, но смелый линёк затащил леску в траву. Поймал и его. Камышинки вдруг перестали шевелиться. Рыба отошла, зато стало пригревать солнышко. Блаженство, согрелся, гляжу на поплавок, его оседлала синяя стрекоза. Откинулся спиной на песок, как бы на минутку, и мгновенно уснул. Отец обнаружил меня спящим с разинутым ртом, под палящим солнцем.

Слышу: «Пора, брат, домой! Улов хорош у всех». Накупавшись вдоволь, погрузились. Ползёт лодка против течения левым мелководным берегом. Однообразные тальники, осока, желтые кубышки остаются по правому борту. Застыли на посту терпеливые цапли. Звук мотора их настораживает.

Изредка можно увидеть вдалеке орлов на далёких сухих деревьях.

И тут довелось увидеть ещё одно первобытное чудо. Вода слева от лодки приподнялась, раздалась, и тело огромной белуги метнулось в глубину, отбросив донный песок и водоросли, лодку тряхнуло, плеснув через борт водой! Смотрим друг на друга ошарашенно, жестикулируем.

Следующее событие взволновало только меня. Огибаем по мелководью остров напротив города. Дядя Коля показывает мне за борт. Боже! Лодка рассекает большое стадо каспийской сельди черноспинки. Спины рыб плотно смыкаются. Целых двести метров мы бороздили стадо, пока не началась глубина. Папа объяснил, что от косяка сельди в воде раздаётся характерный скрип, и другая рыба разбегается.

Денег семье не хватало, и жизнь вынудила заниматься рыбной ловлей по-крупному. Пески на Волге, кроме пляжа, были почти безлюдными, а для длинных перемётов17 всегда желателен чистый берег. Смастерили переметы длиной двести метров, поводков с крючками на такой снасти сто штук. Всю эту громоздкую снасть мы раскладывали по мокрому песку вдоль берега. Оба начинали насаживать червей. Завозить в глубину эту громадину я взял на себя. Работа веслами нелегка, преодолеваешь течение, ветер! Зорко следил за папиной рукой. Взмах – и я лечу на корму сбрасывать свинчатку на конце снасти. Теперь нужно махать триста метров к следующему перемёту. После установки трёх возвращались к первому. Папа тянул шнур, а я снимал рыбу. Попадались все сорта рыб, но в большинстве были очень крупная чехонь18, изогнутая дугой, длиной до полуметра и лещи. Измерялся улов «чеченками». Это плетеная корзина, метр высотой и 80 см в диаметре, с откидной крышкой. Ставили её на двух кольях в глубине, чтобы не забило рыбу волнами. Вмещалось в нее 50 килограмм рыбы. Поздно вечером начинали ловиться сомята, но силы наши уже были исчерпаны, и мы сматывали снасти. На рыбалку уходило полведра червей. Добывать их было нелегко в гниющей отдубине. Рыба в то время была дешевым товаром, но мы брали количеством. Большим спросом пользовались раки. Выбирали денек потеплее и ползали с бреднем вдоль крутых берегов озера Терсинско – Берёзовское. Тина, коряги, трава, слепни и комары – неизбежные издержки производства. В таких делах без мамы никак. Мыла, варила раков сразу в двух ведрах на костре. Стоит ли говорить, что сами наедались до пощипывания во рту. Все эти операции закалили меня, сделали сильным.

Места для ловли перемётами вдохновляли наши души простором. Перед тобой распахнута вся Волга, слышен резко-певучий гомон чаек, всевозможные суда плывут по своим маршрутам, плоты с шалашами поражают своей длиной, пески с трясогузками и воронами кажутся бесконечными. Свобода опьяняет. Особенно любимы нами были мощные пески напротив Девичьих Горок. Они круто уходили в глубину. Перемёты приходилось укорачивать. Место было добычливое и дикое. Особо запомнилась одна рыбалка в этих местах. Прикатили рано, на противоположном берегу, в селе Девичьи Горки, дерут горло петухи. Как всегда, бегом осматриваю пески: коряжки, палки в сторону откидываю. Вижу большой предмет у кромки воды, подбежал – кот матёрый, утопленник. Спихнул его палкой на течение. Взялись завозить снасти. Улов радует, но к обеду вдруг перестала рыба совсем попадаться. Ищем и не находим причину. Папа предложил пообедать. Завел лодку в затон. Аппетит за Волгой всегда отменный. Устроились в тенечке у кромки леса, отдыхаем, беседуем за едой, для питья возим из дома бидончик со сливовым компотом. На глазах солнце померкло, и из-за кромки леса наползла черная туча, раздается в ширину, затягивает весь горизонт. Рванул такой ветер, что деревья легли дугой и не разгибаются. С берега вихрь налетел, забил глаза песком. Волга вскипела, да так, что клочья пены ветер бросал нам в лицо. Разразилась гроза с ливнем, припечатало нас к песку. Опасаясь града, папа лёг на меня. Молнии полощут в мокрый песок, разом следует гром, да такой, что уши закладывает. Какой ужас очутиться в лодке далеко от берегов! Волна разгулялась нешуточная. Этот «конец света» длился полтора часа. Но вот глянуло солнце, подала голос какая-то птичка. Лес воспрянул, и вернулся солнечный день! Лежим навзничь, сушимся. Туча удалялась, сверкая беззвучными молниями-зарницами. Подошли к лодке – очень предусмотрительно отец завел ее в затон! В ней не менее тонны дождевой воды, слани плавают. Нашу чеченку унесло вместе с уловом. Взялись тащить первый перемёт. Папа говорит: «Наверно задев, идет тяжело». Я подогнал лодку, но, к радости нашей, почти на каждом крючке сидела рыбина! Лещи, сомята, даже много щучек. На других перемётах тоже голавли, язи, щуки. Были и обкусанные поводки. Рыбу хранить негде, засобирались домой. Тронулись и увидели всплывшую нашу чеченку на глубине. Рыба была на месте. Улов грандиозен. На нашей базе полный разгром. Затонувшие, разбитые лодки. Собираются владельцы в артели. Сообща тянут их на берег. Мы тоже подключились к спасательной бригаде.

Иногда брали маму на ловлю перемётами. Пока лодочка бежит до места, сидим гурьбой, завтракаем. Вареные яйца, помидоры, хлеб, сушёная рыба. Надо сказать, у мамы появлялся азарт, когда стояла с подсачком и подхватывала крупную рыбину. Раз, когда очень крупный лещ сошел с крючка и устремился в глубину, откинув подсачек в сторону, легла на него животом и поймала! Смеялись все. Бабушка раньше на лодке часто сопровождала папу, но при мне уже не могла.

Надо сказать, что папа не смирился с должностью матроса. Ещё весной он поступил на заочное отделение Народного Университета искусств в Москве. Ночами решал нотные задачи, посылал в столицу и получал новые.

Я был записан в детскую библиотеку, но этим летом мне было не до книг. Утомившись за день, мгновенно засыпал и во сне всё качался, качался на волне.

Подобрался сентябрь. Папу приняли преподавателем музыки в Дошкольное педучилище, а учиться он продолжал.

На Волге я себя чувствовал взрослее своих лет, а в школе – опять пацан, школяр. Окрепла дружба с Сашей Уткиным. Отец его был летчик, и жили они в домах офицерского состава. Я часто гостил у него. Меня поразило огромное количество игрушек и настольных игр, но мы уже выросли из них. Его тянуло ко мне во двор, я был в этой паре закопёрщиком – выдумщиком. Все игры на воле были буйные. Не вылезали из рощи, стреляли из лука, прыгали с тарзанки, бились на деревянных саблях. Раз взяли с собой умного паренька-одноклассника. Мне очень хотелось с ним подружиться, но получилась осечка. Фехтовали палками и я, увлекшись, сделал резкий выпад, и моя палка вошла ему в открытый рот. Тут и кровь, и слезы, и знакомству конец.

Интересно было пугать студентов. Они табунами ходили мимо углового амбара в расположенное неподалеку Педагогическое училище. В основном это были девушки. Мы привязали к верёвке кирпич. Опускаем веревку с конька крыши. Кирпич с шумом ползёт вниз – студентки шарахаются, а с крыши ничего не падает, и сама крыша уже пустая.

Зимой слепили большого снежного коня, когда «скакать» на нём надоело, стали рыть в нем ходы – переходы, и это надоело, стали прыгать на коня с чердака. Высота четыре метра – весело и немного страшно. Саше приглянулась моя библиотека, стал брать домой книжки. Уроки вместе делать не разрешила бабушка. Наконец я придумал долгоиграющую затею. В школе сообщил ему по секрету, что дома в подвале обнаружил тайник. Он прилетел, как на крыльях. Рассматриваем вместе сделанный мною тайник, «нашли» записку с шифровкой. У Саши глаза разгорелись, рос в военной семье, про тайнописи он наслышан. Приседает от страха в темном подвале под пристроем дома. Из сада сюда можно проникнуть. Нашли вставную доску, следы. Я рисовал все новые бумажки со знаками и погружал его всё глубже в страшную тайну, нависшую над нашим домом, а может, и над городом. Потом в ход пошли ломаные гребешки, ножны без ножа. Был такой, карандаши точить. Естественно, я брал с него всевозможные клятвы молчания и этим испортил игру. Он повёлся на это и со страху тут же рассказал всё, подлец, в семье. Прихожу из школы домой, а его мать беседует с моей бабушкой. Удрать не удалось, пришлось всё рассказать. Посмеялись, и бабушка стала угощать гостью ежевичным вареньем. Дружба не кончилась. Я выдумывал ещё много, много затей, ходили вместе за грибами, купались на Волге, катались на нашей лодке. Считались лучшими друзьями. И вот забегу вперед. Я окончил школу, поступил заочно в институт, а сам работал сварщиком. Саша же, оказывается, пошёл по военной линии, стал курсантом лётного училища. Как-то стучится к нам домой курсант Уткин, уже в форме. Усадили обедать. Я с жаром повествую о своей жизни. Задаю ему кучу вопросов о его учебе – отвечает скупо, меня слушает вполуха. Вижу, не может выйти из своего мирка. Почувствовали оба, что мы стали чужими. Холодно простились и больше никогда не виделись. Он приходил формой похвалиться. Слишком мелко.

Как ни странно, но несколько лет я дружил с хулиганом Артёмовым. Его подвижность и лихость нравились мне. Кроме этого я понял и сочувствовал ему, что семья у него была ненормальная. Неудивительно вырасти человеку с расшатанной психикой. Отец Витьки был сапожником. Бил он сына для профилактики смертным боем. Как-то я заглянул к нему в квартиру. Вижу, в совершенно пустой комнате на скамеечке сидит его отец. Только я заикнулся: «Витю на улицу», как летит в меня сапожный молоток! Я отпрянул, и он с грохотом врезался в фанерную дверь. Скажу честно, вместе нам было чертовски весело. Жили мы окно в окно через улицу. Общались жестами, строили рожи. На улице всё совершалось мгновенно. То сидим на высоченной груше, то уже в роще с гор катаемся. Был у нас самокат. Ложится он на него, я на него. Любимое место – Меловая гора. Кто-то изобрёл самокат другого типа: толстый железный прут изгибался таким образом, что на двух ветвях стоять можно было, а за петлю держаться. Раздвигая ноги, можно было примитивно управлять. Мы, конечно, такой изготовили и летели вдвоем, обгоняя всех. Связь с Витькой принесла мне много бед. Была как-то обледеница в городе. Мы понеслись по пустынным тротуарам вниз по Ленинской улице. Витька был впереди, я сзади и видел только его спину. Как назло, у девятой школы нагнали старушку в тулупе. Витька, звереныш, не изменил направления, и мы подцепили её под коленки, снесли с ног, она впечаталась в самокат и помчалась с нами, выла белугой, не понимая, что с ней случилось. Сумели остановиться только у бани. Тулуп её спас. Встала и пошла, ругаясь. В школе каким-то образом об этом узнали и нам обоим снизили до тройки поведение. Для меня это было впервые – переживал страшно.