Веселый ветер. Под иностранным флагом

Пароход, на котором мне предстояло работать, назывался «Йорн Деде». Деде – это фамилия судовладельца, Йорн – имя какого-то из его многочисленных предков. У этого судовладельца было семь судов, и все они носили его фамилию, только имена были разные. Ну Деде, так Деде. Как говорится – «хоть горшком назови, только в печку не ставь».

Короче, этот «Йорн Деде», как и «Франкоп», был тоже небольшим контейнеровозом и тоже ходил по Северной Европе. Экипаж – одиннадцать человек: капитан и старший механик – немцы, филиппинская команда и русский старпом, то есть я. Расписание на линии, правда, не было таким строгим, как у «Франкопа». Судно ходило между Континентом (Гамбург, Роттердам, Антверпен, Гавр), Англией (Феликстоу, Тилбери, Саутгемптон, Темза-порт) и Ирландией (Дублин и Корк). Расписание не было фиксированным, и не каждый рейс мы заходили во все эти порты, но заходов было много. Я в конце контракта посчитал, и получилось, что мы в среднем делали два захода в три дня. А штурмана на судне два, капитан и я. Морские вахты шесть через шесть. В порту капитан занимался документами и общением с властями, а погрузка и выгрузка была вся на мне. Нужно было обеспечить достаточную остойчивость, тяжелые контейнеры вниз, легкие наверх, а еще при этом учесть ротацию, чтобы контейнеры можно было выгрузить в том порту, где нужно. И еще зима. Циклоны идут один за одним. Штормит постоянно. Судно качает, ветер свистит, носовую часть обдает волной так, что брызги долетают до надстройки и бьют об стекло рулевой рубки. Жуть жуткая. Все дрыхнут. А ты сидишь ночью на мостике один, слушаешь, как обычно, какое-нибудь русское радио и думаешь: «Вот и еще один день прошел».

Один раз у меня на мостике кофе просыпался из банки. Такой гранулированный растворимый кофе. Ходишь по рулевой рубке, а под ногами «чпок-чпок», гранулы лопаются и подошвы к палубе прилипают. Надо, думаю, собрать. Собрать просыпанный кофе во время качки – это сверхзадача. Станиславский бы не справился. Разве что с помощью Немировича-Данченко. Во-первых, надо включить свет, чтобы лучше видеть. Но при включенном свете совсем не видно окружающей обстановки. А безопасность мореплавания никто не отменял. Значит надо включить свет кратковременно, быстро все собрать и выключить. Но быстро не получается. Качает. Берешь в одну руку совок, в другую веник, а держаться чем? Тут надо проявить сноровку, выждать, когда судно примет более-менее вертикальное положение, замести хотя бы часть кофе в совок и немедленно схватиться за что-нибудь основательное. Иначе тебя собьет с ног и может унести в другой конец рубки вместе с веником, совком и собранным кофе. При этом еще руку с совком надо стараться держать горизонтально. В общем я справился, хотя и не сразу, не с первой попытки. Но после этого случая старался кофе больше не рассыпать.

Как-то раз, еще когда я работал третьим помощником на славном теплоходе «Красное Село» и вернулся на судно после отпуска, я обнаружил, что в моей каюте у койки срезан буртик, который держит матрас. Деревянный такой буртик, специально сделанный чтобы матрас не сдвигался при качке. К третьему помощнику, который меня подменял, приезжала в Калининград жена, и он решил по этому поводу расширить ложе, чтобы удобнее было. Буртик мешал, он его и срезал, матрас сдвинул вбок, а образовавшееся отверстие заполнил валиками с дивана. Я поначалу обрадовался тому, какая койка стала широкая. Но после выгрузки на Кубе нас отправили в Квебек грузиться зерном. И это все в декабре месяце. Квебек – это в Канаде. Северная Атлантика, циклоны, шторма в полный рост, романтика. Качало сильно. Просыпаюсь как-то ночью на палубе каюты с болью в боку, а на меня еще и матрас сверху летит. Наутро за завтраком сосед четвертый механик меня спрашивает,

– А что это у тебя в каюте ночью падало?

– Это я падал.

А потому что не надо грубо вмешиваться в инженерные решения и бесконтрольно срезать буртики где попало. Судостроители не зря трудились, ночами не спали, старались все сделать безопасно и комфортно. Койка ему, видите-ли, узкая. А ты потом мучайся.

Ну это я отвлекся. В морских рассказах принято говорить о штормах и прочих тяготах морской жизни. Вот – рассказал.

Вернемся на «Йорн Деде». Капитан-немец, то ли Шварцвальд, то ли Шварцкопф, точно не помню, вскоре собрался в отпуск. Мы очередной раз зашли в Гамбург, и туда приехал судовладелец, господин Деде. В Германии много мелких судовладельцев, которые, как правило, живут в пригородах Гамбурга. У них добротные дома с садами, в связи с чем их коллективно называют Apfelmafia. Apfel – по-немецки означает «яблоко». Яблок, правда, герр Деде не привез, зато привез нового капитана, какие-то запчасти для машинного отделения и огромную корзину черешни. Продолговатая корзина с высокими стенками вмещала килограмм пятнадцать, а то и двадцать. Ягоды были почти черными, сочными, будто вот-вот лопнут.

Новый капитан небольшого роста, с ярко выраженным животиком чем-то неуловимо напоминал Карлсона, который живет на крыше, только без пропеллера. Звали капитана Ульрих Шульц, и первым делом он дал команду филиппинским матросам, чтобы они отнесли корзину на мостик.

Порт Гамбург, как известно, стоит на речке под названием Эльба. Шульц когда-то умудрился сдать экзамен в конторе капитана порта на право безлоцманской проводки судов по Эльбе. Это всех устраивало. Судовладелец экономил деньги, не платя за лоцманскую проводку, а Шульц за это получал от него вознаграждение. Поэтому из Гамбурга мы выходили без лоцмана. От контейнерного терминала до места сдачи лоцмана у плавучего маяка «Эльба-1» ходу девять часов. Все это время судно вел Шульц, поскольку у меня такого разрешения не было. Потом я его менял и тоже стоял вахту девять часов, чтобы дать ему отдохнуть, после чего мы переходили на обычный режим несения вахты – шесть через шесть.

Когда мы подходили к «Эльбе-1», я поднялся на мостик менять капитана. Шульц ходил туда-сюда от одного крыла до другого и держался двумя руками за свой кругленький животик. В корзине с черешней, которая стояла тут же, отсутствовала, наверное, четверть ягод, а то и треть.

– Чиф, скажи матросам, чтобы отнесли эту черешню к себе. Я уже не могу на нее смотреть. Восемь раз в туалет бегал. Ой! Ну вот, опять!

После этих слов Мастер выкатился с мостика, стуча каблуками по ступенькам трапа. Памятуя об эффекте, который оказывает черешня, если употреблять ее без меры, я отложил себе только пару килограмм, а остальное отдал команде. Шульц ломал все стереотипы. Он был совсем не похож на других немецких капитанов. И главное в нем совсем не было страха попадать в неудобные положения. Он абсолютно не боялся выглядеть смешным. Шульц вообще был очень нетипичным немцем. К примеру, жил он в Испании.

– Они хотели, чтобы я им миллионы выложил за недвижимость в Гамбурге. Ослы безмозглые! А вот им хрен! Я купил домик недалеко от Барселоны раза в четыре дешевле, и прекрасно себя чувствую. – комментировал Шульц свои жилищные предпочтения. – Я еще себе тогда автомобиль купил «Porsche 911». Молодой был. Сейчас бы не стал. Зато гонять на нем из Гамбурга в Испанию было одно удовольствие.

Затем следовал рассказ о том, как он где-то в США купил к этому автомобилю спортивный руль, а на техническом осмотре в Гамбурге у него потребовали сертификат, который он где-то посеял. И пришлось опять устанавливать штатный руль.

– Представляешь, Чиф. Они с меня за эту перестановку 1500 марок содрали! Шайзе!

Еще Шульц страстно играл в лото. Такая лотерея типа нашего «Спортлото», где нужно делать ставки, заполняя карточки цифрами. Он покупал в Гамбурге эти билеты, заполнял их, отправлял свои ставки через агента по телексу, а потом слушал по радио трансляции о тиражах. И всегда расстраивался, узнав, что он в очередной раз ничего не выиграл.

– Нет, Чиф, ты это видел! Опять ничего. Шайзе!

Контейнерные терминалы в наши дни работают без выходных в режиме двадцать четыре часа, семь дней в неделю. Причем почти везде в мире, но не в Ирландии. Ирландия слишком самобытная страна для этого. И даже контейнерные терминалы там работают с выходными днями. А то времени на «Guinness» не останется. Поэтому, когда пароход приходил в Ирландию в выходные, у нас было время сходить на берег. Я любил пройтись по мощеным булыжником улицам Дублина, заглянуть в книжные магазины, посидеть в пабе с ирландской живой музыкой, очень напоминающей стиль «кантри», поглазеть на ирландскую рыжеволосую публику. Рыжих там ну не меньше половины всего населения. В том числе и женщины. Половина женщин рыжие и конопатые, довольно смешные, но зато вторая половина – очень даже симпатичные.

Однажды, нагулявшись по городу, я зашел поесть в какое-то кафе типа «фаст фуд», но не американское, а ирландское. Взял комплекс, в который входили кусок трески в панировке с ладонь величиной, горка картофеля фри, одиннадцать крупных жареных шампиньонов (специально посчитал), мороженое и кофе. Кофе был налит не в чашечку, а в двухсотграммовую кружку. И все это за два фунта с небольшим. Вот это обед! Я еле справился.

Ирландские грузчики, зрелые уже мужики лет за пятьдесят, приезжали с утра в порт на новеньких небольших авто. Как правило это были «Ford Fiesta». А днем на борт поднимался старший стивидор и кричал им в трюм,

– Эй, парни, ланч! – При этом он жестом показывал, как пьет нечто из стакана. Как-то я подошел к нему и уточнил,

– Я всегда считал, что ланч это вот так. – И показал жестом, как я ем что-то ложкой. Старший стивидор усмехнулся и ответил,

– Chief, we have our special liquid lunch. (У нас свой специальный жидкий ланч).

Грузчики вылезали из трюма, рассаживались по своим разноцветным автомобилям и дружно уезжали в неизвестном направлении. Через час они возвращались веселые и опять принимались за работу. В Ирландии сама атмосфера способствовала выпивке: веселые грузчики, смешные рыжие девчонки, множество пабов, наличие очень неплохого местного виски.

В свой первый приход в Дублин Шульц отправился с агентом в город, а вернулся поздно ночью сильно навеселе.

– Меня агент таким классным виски угостил. «Bushmills Black Bush» называется. Я и не знал, что у них здесь такой виски. Просто супер.

С тех пор Шульц каждый раз уходил в Дублине на берег, где «наблэкбушивался» довольно изрядно. Наутро мне старший стивидор рассказывал,

– Видели вчера вашего Мастера, когда он в порт возвращался. Чуть в речку не упал.

Однажды утром в Дублине я поднялся на мостик посмотреть с высоты на начало грузовых операций. Шульц стоял там же и печально смотрел на город.

– Ты представляешь, Чиф. Я проснулся сегодня в штурманской на кушетке весь в бумажной ленте. Где я? Ничего не понимаю. А оказывается это «Навтекс» на меня за ночь настриг. Еле выбрался.

Дело в том, что в изголовье кушетки, которая стояла в штурманской рубке, на переборке висел приемник извещений мореплавателям, прогнозов погоды и штормовых предупреждений «Навтекс», который печатал все это автоматически на выползающей бумажной ленте. Обычно этих сообщений было не так много, но иногда, особенно в плохую погоду, сообщения сыпались одно за одним. Поддатый Шульц, видимо, придя на судно, улегся на эту кушетку и заснул. А «Навтекс», который оказался как раз над его головой, выдал рекордное количество сообщений, засыпав его бумагой. Я усмехнулся, а Шульц добавил,

– Все. Я закончил играть в лото. Только что послал им сообщение, что на меня они могут больше не рассчитывать.

– Что случилось?

– А ты представляешь сколько я денег на это истратил? Шайзе! Я уже двадцать лет играю. Машину можно было купить.

– А выигрыши то были?

– Были. Три раза по сто марок.

Работать с Шульцем было легко, несмотря на эту постоянную круговерть заходов в порты. Мы делили наши вахты поровну, стараясь дать друг другу отдохнуть. У нас сложился доброжелательный и даже веселый стиль общения. Благодаря этому я не особо чувствовал одиночество. И даже время, казалось, шло быстрее.

Мой контракт уже подходил к концу, когда мы как-то пришли в Корк в субботу утром. Погрузка и выгрузка откладывались до понедельника, а судно поставили на отстойный причал. Когда закончилась швартовка, ко мне подошел Марио, матрос-филиппинец и сообщил,

– Здесь могут девчонки на судно прийти.

– Проститутки что ли?

– Нет. Просто местные девчонки. Не проститутки. Платить не надо.

Я, честно говоря, ничего не понял. Но через пару часов на судно действительно явилась целая группа ирландских девушек – семь человек. Половина из них, как положено, были рыжими, конопатыми и симпатичными, а вторая половина – просто симпатичными. Они сели в столовой команды, филиппинцы притащили пару коробок пива и устроили тусовку, ну или party. Они пели какие-то боевые ирландские песни, в которых часто упоминалась Ирландская республиканская армия. Тогда еще конфликт между Британским правительством и ИРА был в самом разгаре. В Лондоне и Белфасте периодически случались теракты, а девушки явно были патриотками Ирландской Республики. Филиппинцы имели очень поверхностное представление об Ирландской республиканской армии, но к концу тусовки все девчонки потихоньку расползлись по матросским каютам.

Мы же с Шульцем решили пойти в город прогуляться. Прогулки по городу Корк неизменно приводят в одно место – в паб. Мы сели в каком-то ирландском пабе с живой музыкой и заказали «Black Bush». Слушали ирландскую «кантри» и наблюдали, как ловкие бармены жонглируют пивными бутылками. Мы почти не говорили между собой. Шульц умел как-то красноречиво молчать. Да и что тут скажешь? Seamen’s life.

На следующий день тусовка в столовой команды продолжилась. Перед ее началом к Шульцу прибыла делегация из нескольких девушек и нескольких матросов. Основная цель делегации заключалась в том, чтобы выцыганить пива. Пиво в ирландских портах таможня не опечатывала, и добрый Шульц выкатил им аж три коробки. Причем, как мне кажется, за свой счет. Рано утром на борт пришел лоцман, чтобы поставить нас на грузовой причал, и судно встало под погрузку. А веселые ирландские тусовщицы пробыли на борту до самого отхода.

И напоследок, буквально накануне моего списания на берег, мы пришли в город Гавр, где тоже выдался свободный вечер. Гавр – город не из дешевых, но филиппинцы весело убежали в город тратить с трудом заработанные доллары. А меня Шульц пригласил выпить,

– Чиф, пойдем. Я угощу тебя «Кровавой Мэри».

Мы сели в кают-компании. Шульц достал бутылку водки «Смирнофф», два высоких стакана, пакет томатного сока и начал колдовать. Как и положено, он налил в стакан сок и водку в пропорции пятьдесят на пятьдесят. Затем выжал туда пол лимона, положил пол-ложки соли и обильно намолол черного перца из мельницы. Это все меня уже сильно насторожило. Но когда он, в довершении всего, набрызгал туда соус «Табаско», причем тоже обильно, я понял, что выпить такое не смогу. Для меня одна капля «Табаско» на тарелку супа уже была чересчур. Из вежливости я все-же чуть пригубил огненной жидкости, после чего заявил,

– Нет, я лучше выпью чистой водки.

– Как ты можешь пить чистую водку! – воскликнул он с недоумением.

Я понял, что это Шульц со мной так прощался. Из Гавра мы уходили в Гамбург, куда мне должна была приехать замена. Замена приехала, я сдал дела, собрал вещи и вышел к трапу, куда должно было подъехать такси, чтобы отвезти меня в гостиницу моряков. Мой самолет улетал утром на следующий день. У трапа стоял Шульц, в своей кожаной куртке-безрукавке. Он опять напомнил мне Карлсона, как и в тот день, когда я его увидел впервые.

– Good luck. – сказал он и пожал мне руку. Немногословный Шульц и не мог сказать больше. Для немецкого капитана это уже было проявлением невиданной отзывчивости.

На следующий день я улетел, но, в отличие от Карлсона, совсем не обещал вернуться.

Бизнес по-русски

Мой третий контракт опять проходил на немецком пароходе под флагом Кипра. Экипаж, как и прежде, состоял из двух угрюмых немцев и филиппинской команды. Единственная разница была в том, что работали мы на этот раз не в Северной Европе, а в Карибском бассейне. Круговые рейсы из Майами по нескольким Малым Антильским островам и обратно. Сначала я с интересом смотрел американское телевидение, но понимать его начал только спустя два месяца – слишком уж своеобразное было произношение. А чернокожих американских грузчиков я так толком понимать и не научился. Хотя они утверждали, что им ясно все, что я говорю. В общем, дефицит общения на родном языке давал о себе знать. Правда на острове Барбадос в пассажирском порту имелся такой открытый тропический бар, где мы иногда выпивали, а в нем работали две чернокожие девушки-бармена, которых звали Маша и Наташа. Они обе были из Суринама, и у обеих были какие-то русские корни. Но говорили они только по-английски, и ситуацию это никак не спасало.

К концу контракта от однообразия и отсутствия душевного общения я настолько выдохся, что даже к своим обязанностям стал относиться спустя рукава. На вахтах часто подолгу слушал радио на русском языке. Радиостанция стояла в штурманской рубке, которая находилась тут же, на мостике, но обзор за окружающей обстановкой из нее отсутствовал. И в итоге это привело к беде.

Когда мы в очередной раз пришли на Мартинику, на борт поднялась полиция, забрала судовой журнал и путевые карты, а нас с капитаном арестовали и доставили в местную кутузку. Оказалось, что в прошлом рейсе на моей ночной вахте у берегов Гваделупы мы протаранили французскую яхту. Пластиковая яхта-катамаран затонула, а три человека погибли. Дело было ночью, я стоял на мостике один и ничего не заметил. Но в том, что это было наше судно никаких сомнений не было – следы краски, оставшиеся на борту, совпали с покрытием яхты, а выжившие опознали наш пароход. Причем слово «протаранили» не совсем подходит, мы просто переехали ее и пошли дальше. И никто на судне ничего не почувствовал, ни удара, ничего. Все как спали, так и продолжали спать. А согласно Международным правилам расхождения судов, яхта, идущая слева под двигателем, должна была уступить дорогу. То есть они там тоже, видимо, все спали или забыли включить ходовые огни. Или просто не знали правил, судно-то прогулочное. Хотя, конечно, если пешеход переходит улицу в неположенном месте, это не значит, что его можно давить.

Нас два дня допрашивали через переводчика. Особенно интересовал вопрос, почему мы не остановились и не оказали помощь. Типа, даже если мы не видели яхту, мы же должны были потом слышать радиообмен и сигнал СОС. Потом выяснилось, что радиообмен по спасению яхты велся на французском языке, а не на английском, как положено. Так что это обвинение отпало. У меня, конечно, был ответ. Я просто проторчал в штурманской рубке, слушая радио, и яхту пропустил. В конце концов пришлось признаваться. Когда я рассказал о том, что минут по двадцать мог оставаться в штурманской рубке, от нас отстали и отпустили. Полиция нашла причину столкновения. Судно, правда, было арестовано до внесения залога в три миллиона марок и еще несколько дней простояло на рейде Мартиники.

Выйдя на волю, мы с капитаном сразу поехали в какой-то местный ресторан, чтобы поесть как следует, выпить и снять стресс. Мастер был вообще в шоке. Кстати, его тут же заменили, в отличие от меня. Меня решили оставить на судне до суда, а то могу ведь и не явиться. Но машина французского правосудия проворачивалась очень медленно. Я оставался на пароходе еще месяца полтора, а потом и мне прислали замену. Суд, в конце концов, состоялся только через три года. Я, кстати, приехал. Судовладелец оплатил дорожные расходы и даже небольшую премию. Ему надо было выручать зависшие три миллиона. Заседание проходило на Гваделупе в городе Басс-Терр. В этом же суде рассматривались дела о всяких мелких правонарушениях и автомобильных инцидентах. В итоге я получил пять лет условно за непредумышленное убийство. Мне сообщили, опять через переводчика, что при любом нарушении законов Французской Республики, условный срок может превратиться в реальный, после чего я покинул остров Гваделупа.

Как я уже сказал, все это происходило через три года после самого столкновения. А когда я вернулся в Питер после контракта, я всерьез задумался, а не послать ли этот западный флот подальше. Работать в таком режиме уже сил не оставалось. Мое Балтийское пароходство тогда уже стремительно разваливалось. Суда приватизировались и переводились под иностранные флаги, а русские экипажи в несколько сокращенном виде продолжали работать. Ну и зачем мучиться в этом интернационале? Появились и другие фирмы, которые нанимали на западный флот полностью русские экипажи.

Тут очень вовремя Аркаша Кулик нарисовался.

– Палыч, бросай ты это море. Пойдем лучше бахнем. – сказал он, выслушав мою историю. – Вон Ильичев уже фирму открыл. Я там работаю, фрахтованием занимаюсь. Ты только скажи. Люди с языком позарез нужны.

Оказалось, что Ильичев еще с двумя товарищами, организовали компанию, которая начала коммерческую эксплуатацию порта Ломоносов. Раньше там базировалась военная гидрография, но с началом демократизации она стала никому не нужна, суда то ли куда-то перевели, то ли просто продали, а порт остался. Трое приятелей с энтузиазмом взялись за дело. Была организована стивидорная компания и агентская фирма. В порту появился таможенный пост. Имелся еще и экспедиторский отдел, который занимался таможенным оформлением и подачей железнодорожного транспорта.

Меня еще с училища всегда интересовали коммерческая эксплуатация флота и фрахтование судов. Но в СССР этим занималось только одно всесоюзное объединение «Совфрахт» в Москве. Монополия внешней торговли, знаете ли. Попасть туда работать было немыслимо. А теперь монополию отменили, и каждый мог свободно заниматься всем, что не запрещено законом. Кроме того, и спрос появился, причем огромный. Множеству новых появляющихся фирм и фирмочек были необходимы услуги по перевозке грузов и логистике.

Строительство капитализма в России проходило бурно и безбашенно. Остались работать только те предприятия, продукция которых пользовалась спросом за границей: нефть, газ, сталь, алюминий, никель. Остальные разваливались одно за другим. Многие из них и сейчас стоят бесхозными, с помещениями, сданными в аренду и брошенными цехами. Процветала торговля. Торговые рынки возникали повсеместно, даже на стадионах. Челночники с огромными клетчатыми сумками возили товар из Польши, Турции, Китая. Возникновение множества торговых фирм сопровождалось ростом рэкета и усилением бандитских группировок, которые возникли еще в период кооперативного движения. Появились «братки», они ездили на подержанных «BMW», одетые в спортивные костюмы и кожаные куртки, как в униформу. В газетах можно было прочитать такие сообщения: «К автосалону на улице Советская подъехало несколько иномарок. Вышедшие из иномарок граждане начали стрельбу по автосалону из автоматического оружия. Охрана автосалона открыла ответный огонь».

Тогда я сразу вспомнил историю Димки Резника, моего однокашника по училищу, который начал заниматься бизнесом самым первым. Димка был любимцем всей группы. Открытый, улыбчивый, доброжелательный и интеллигентный, он всегда излучал радушие и оптимизм. Единственным недостатком у Димки было его любвеобилие. Если, конечно, это можно назвать недостатком. Нравились ему женщины, причем разные, ну и что в этом плохого?

После училища Димка попал работать на пассажирские суда, на которых экипаж, как правило, состоял на две трети из женщин. Барменши, официантки, горничные, уборщицы, стюардессы, кого там только не было. Причем они еще имели и левый заработок – чаевые, в отличие, к примеру, от штурманов или механиков. Про «пассажиры» рассказывали волнующие истории. К примеру, приходит молодой четвертый помощник после училища работать, отстоял свою первую вахту, заходит к себе в каюту, а там стол накрыт и девушка сидит ждет, на все готовая. Тут сразу же следует резонный вопрос, – А если она не понравится? – А если не понравится, то надо об этом заявить старшей (не знаю, кто там выступал в роли старшей, наверное, какая-нибудь директор ресторана), и тогда пришлют другую. Но до бесконечности так тоже делать нельзя. Пары должны быть стабильные, постоянные. Нравственность – превыше всего!

Как-то уже в Перестройку я встретил Димку в Пароходстве. Он растолстел на своих «пассажирах» и стал похож на упитанного усатого бобра. Димка тогда говорил о том, что скоро разрешат создавать кооперативы, и что он собирается бросить наконец работу в Пароходстве и заняться бизнесом. Предпринимательство тянуло его, как магнит.