скачать книгу бесплатно
Их губы встретились ее – холодные, и его – горячие, живые, те, что подчиняют, шепча лживые слова, а сейчас – просто целуют. Руки сами потянулись к его шее, нащупывая пульс. Четко и уверенно, но недостаточно быстро. Следовало ускорить бег отравы по венам.
Неспешно отвечая на поцелуй, она просчитывала следующий шаг. Четверной поворот закончен. Настало время сменить позиции. Этого танца вообще не должно было произойти, что обеспечивала стандартная доза снотворного в скотче, от которой Лиам вырубался на раз. От легкости, с которой Эванс оторвали от пола, очевидно – дозы для Ларссона недостаточна. Одной заботой меньше – не придется тащить волоком в кровать ношу под двести фунтов.
Привычка – вторая натура. В голове уже возникла тысяча сценариев убийства и избавления от тела, но не было ни одного варианта, как поступить, если Ларссон не заснет. Эванс никак не могла понять, где же просчиталась. Казалось, он такого же телосложения, что и Ли, но, роняя ее спиной на не заправленную постель, спать Адам точно не собирался. Она успела поставить в голове заметку с пунктом «отметелить друга за бедлам в своей комнате». Благо, пружины нового матраса больше не впивались в спину, ведь Принцесса Лили не могла нормально спать на старом.
Ждать от нее каких-либо действий – пустая трата времени. Адам взял инициативу в свои руки, жадно целуя холодные губы. Они обжигали, словно жидкий азот, льющийся прямо в горло и замораживающий изнутри, но оторваться от них приравнивалось к асфиксии. Прикосновения холодных рук стало нужнее собственного тепла, запах пепла – желаннее воздуха, мерцание антимонитовых игл в полуприкрытых глазах затмило самый яркий свет, доводившийся когда-либо видеть. Адам зажмурился до белого, лишь бы выгнать из памяти этот образ. Он здесь не за этим, как бы не пытался настойчиво найти доступ к холодной коже.
– Скажи мне его имя, – шепнул он, нехотя оторвавшись от горько-сладких искусанных губ, и посмотрел ей в лицо.
– Вам не следует это спрашивать, – Эванс ушла от ответа. Снова на «вы» не переступала границ и не подпускала ближе. Не убранный из речи официоз навел на мысль, что все это игра и правила в ней устанавливал не он. Возможно, для Адама играло совместное прошлое – не самое радужное по воспоминаниям. Эванс держала дистанцию. Исходивший от нее циановый дурман велел не приближаться, а Адам, как полный идиот, уходил в ядовитое облако с головой. Дышать стало невозможно. Хватая отравленный воздух, подобно обезумевшим от жажды и пьющим соленую воду, он стащил с себя галстук в надежде, что дурман рассеется и… тщетно. Стало еще хуже от ощущения холодных маленьких рук на груди под расстегнутой рубашкой. Сознание вопило о необходимости проснуться, а тело его не слышало, погружаясь в казавшийся спасительный холод объятий.
«Как его зовут», – отдавалось эхом в ушах. Эванс искренне не понимала, зачем ему вообще это звать. Идиот. Спасение Ларссона крылось в незнании. Она быстро расправилась с рядом мелких пуговиц его сорочки. Окажись она кем-то из малознакомых, Ларссон не вспомнил бы о ней наутро и без стараний со снотворным: новая галочка в списке напротив «очередная». При редком везении удостоилась бы собственного порядкового номера. Ей подошло бы что-то вроде «мисс Сто Шестьдесят» или «мэм Двести Тринадцать». Он не давал ей сделать и вдоха между поцелуями. По прокачке скилла по зацеловыванию до умопомрачения, можно смело заключить, что «Двести Тринадцать» было бы вероятнее.
«Дерьмо», – мысленно выругалась она, стаскивая с него рубашку. Так промахнуться еще нужно суметь. То, что оказалось под одеждой и близко не походило на Лиама. Тугие канаты жестких мышц перекатывались под кожей и отвечали на каждое прикосновение щелчками пробегавших прямо в кончики пальцев разрядов, будто с подведенным высоким напряжением. Эванс списывала промах на костюм, умело обманувший визуальную оценку. Перемножая числа в уме и поправляя расчеты, она упустила момент, когда ее одежда оказалась на полу.
«Полный бред. Абсурд. Наваждение», – отрезвлял себя Адам и едва сдерживался, чтобы не сказать вслух. Принятие через отрицание не заставило себя ждать. Он скорее бы поверил в свои благие намерения, чем в ее желание переспать с ним. И вот он здесь, черт возьми, в четырех шагах от цели, сокращающихся в ритме на счет «slow-quick-quick-slow», на последнем «slow» они уже вошли в поворот.
Решив оставить игры их разумов для более удачного времени, Адам стащил с нее одежду и прижался голой кожей к коже. Его будто ударило током. Всеми двести двадцать, пока он принимал ванну со льдом. Сказать, что пробрало до костей – не сказать ничего. Она была настолько холодной, что Адам боялся ее расплавить. Эванс не оставляла попыток вести в этом танце. Проходя ладонями по его груди, она почти добралась до сердца, до того самого места, где, возможно, у людей располагалась душа. Словно впилась ледяными пальцами и сдавила ими нутро, заходившееся в тряске от предвкушения, чтобы затем отпустить и дать сделать резкий глубокий вдох, после которого все поплыло перед глазами.
– Так и не скажешь? – задыхаясь, спросил он губами, обожженными горько-сладким ядом. – Как его зовут? – переместив губы на шею, Адам не хотел услышать ответ. Он хотел слышать ее голос и понять, насколько же хорошо ей удается сейчас играть.
– Его имя неважно, – тонкие пальцы зарылись в его волосы.
«Девять или семь?» – она окончательно потеряла счет времени. Мысли невидимыми нитями ускользали, стоило его губам коснуться шеи. Кожа горела огнем от страстных поцелуев.
– Возможно, недостаточно я хорошо искал, – жаркий шепот возле уха и нежные прикосновения, вызвали ответную реакцию тела.
Воздуха по-прежнему не хватало. Оторваться от нее означало потерять все, чем хотелось дышать, глубоко вздохнуть – заполнить легкие циановым ядом. Адам никак не мог понять, что предпочтительнее: упиться до смерти или умереть от жажды.
– Жаль, что напрасно, – с искренним сожалением. Наутро он все забудет, но она будет помнить, как порой хорошо, когда с тобой играли на равных, или хотя бы делали вид. Плевать, что мнимое равенство все же предпочтительнее полному подчинению. Она смотрела в токсичное море и понимала, кто перед ней, но могла просто закрыть глаза и прожить оставшиеся несколько минут в свое удовольствие. Три или четыре. Сколько уже прошло? Сбившись со счета, она начала заново. Безусловно, Эванс знала, к чему в итоге все шло, но ее подобный интерес обходил стороной. До некоторых пор.
«Slow», – сосчитала она и целовала в ответ, больше не притворяясь. Пусть последние мгновения с ней будут для него приятными и останутся в памяти таковыми. Пусть он не пожалеет утром о проведенной с ней ночи, натыкаясь на глухую стену перед несуществующими воспоминаниями. Пусть помнит только отличное начало, но неторопливое начало на «slow», никчемный беглый треп за стаканом скотча на «quick», скомканную «quick»-прелюдию, и постепенно погружение, будто в замедленной съемке, в пустоту на завершающем «slow». Дальше его мозг сам подберет любой из наиболее подходящих вариантов, выберет из множества, что было и не было, но могло бы случиться. Нужно только подыграть, растягивая время.
Ответный поцелуй оставил жгучий след на губах. От глубины ощущений глаза закатились. Сладкая дрожь пробежала по телу, когда языки сплетались в торопливом танце, больше напоминающим предсмертную агонию. Адама не обмануть. Он знал, кого она представляла. Почему бы не подыграть, растапливая ее мнимое ледяное спокойствие жаркими объятьями. Холод постепенно сменился непривычным теплом, когда она, наконец, согрелась. Все было слишком хорошо. Слишком правильно, слишком сладко. Все рядом с ней было слишком. Одурманенный горько-сладкой отравой разум распрощался с последними остатками здравого смысла, стоило тонким пальчиками расправиться с пряжкой ремня. Последние сомнения растворились в циановом облаке, а их крики заглушил глухой металлический звон.
Адам провел носом по ее шее, не пытаясь ее остановить. С глубоким вдохом перед глазами заплясали темные круги от знакомого миндального аромата ее кожи. Отправив брюки на пол, он целовал ее так, чтобы яда в ней больше не осталось. Не осталось привычной желчи, лжи и цинизма, напускного равнодушия от боли и одиночества, сковавших еще живое сердце. Адам четко слышал его биение, смешавшегося со звуком тиканья часов над ухом. Тонкие пальцы вцепилась ему в плечи, когда губы сомкнулись на ее шее. Прошептав извинения, он нехотя их разжал.
«Когда же ты вырубишься!» – Эванс прервала поток мыслей, когда Ларссон немного перешел границы дозволенного. Пришлось полагаться на инстинкты, впавшие в летаргический сон и еще не пробудившиеся от спячки. Хотелось усыпить его приказом. Ларссон под завязку накачан снотворным и ничего не вспомнит. Логичный вопрос, где у него находился рубильник?
Дольше ей не продержаться. Время растянулось подобно жвачке, нагретой на солнце. Двенадцать минут, как они вошли в квартиру, десять после выпитого Ларссоном снотворного, но он все еще не собирался отключаться. Эванс начала сомневаться в человеческой сущности Ларссона и в сроке годности снотворного. Она провела по его груди, опять остановившись возле сердца. Стук под ладонью по-прежнему оставался сильным и не в меру учащенным. С такой перегонкой крови по организму ему точно не заснуть. В любом другом случае это сыграло бы ей на руку. Быстрое движение транспорта – быстрая доставка груза к конечному пункту. Вот только конечному пункту было глубоко сиренево на наличие усыпляющих веществ в кровотоке. С пульсом на шее дела обстояли не лучше. Под ее губами на его шее отчетливо ощущалась уверенная пульсация в такт ударам в груди. Снотворное фуфло, со здоровьем у Ларссона все отлично. Вывод сделан при переходе всевозможных границ. Мысленно извинившись перед боссом, Эванс рукой проверила давление в мелких сосудах. К счастью, все происходившее никогда не покинет этой комнаты.
«Чтоб тебя, Эванс!» – едва не проорал Адам, резко выдохнул ей в плечо и сжал зубы на нежной коже, сморгнув цветные круги перед глазами. Ненормальная. Хотела бы переспать с ним – все бы уже давно перешло к основному действию. Позлить? Он и без этого постоянно зол. Уколоть Лиама? Ни за что об этом ему не расскажет. В ее внезапное желание провести ночь с ним Адам не верил ни секунды из проведенных здесь двенадцати минут. Проклятия последнее, что осталось в мыслях. Легкие, горло, мышцы – все сковало ядовитым туманом. Облегчение разлилось теплом по телу, унося с собой сомнения. В голове зашумело, перед глазами поплыли круги. Он хотел позвать ее, попросить остаться рядом еще на мгновение, но непроглядная темнота постепенно затягивала его.
– Я здесь, – едва различимый в угасающем сознании шепот. Прохладная ладонь коснулась его щеки. Кто-то положил под его голову подушку, аккуратно опуская на постель. – Не стоит садиться за руль в таком состоянии, – осторожное прикосновение к волосам и легкий поцелуй в макушку. – Доброй ночи, сэр, – слышал он ее пустой и безжизненный голос на краю сознания, – сладких снов.
Разочарование
Счет времени шел на минуты. Ей пора было уходить. Сейчас или никогда. Ларссон вряд ли проснется до утра. Легенда построена, остались лишь последние штрихи. Без тени смущения она стащила с него белье, бросив возле кровати, и хорошенько прошлась ногтями по спине и ягодицам несколько раз. Затем, собрав волосы в хвост, вытащила вылезшие волоски и раскидала их по подушке рядом со спящим боссом. Этого мало. Ступив ногой в разбросанную по полу одежду, она нашла его брюки и достала бумажник из кармана.
Квадратики в фольге – джек-пот. Разорвав упаковку и вытащив презерватив, Эванс прошла в ванную, налила внутрь жидкого мыла и бросила в мусорную корзину. Для пущей уверенности и удовлетворения самооценки Ларссона она продела то же самое еще с двумя. Теперь у ее босса не возникнет подозрений, почему он спал полдня как убитый. И, с подгрызающим в глубине души чувством вины, Эванс поставила на тумбочку рядом с кроватью аспирин со стаканом воды. Укол совести пришелся очень не вовремя и не к месту, но поделать с собой Эванс ничего не могла.
Наготу сменил на привычный рабочий костюм: джинсы, майка и куртка. Все неизменно черное. Кольт из ящика стола занял законное место в наплечной кобуре. Проходя мимо двери в спальню, Эванс бросила взгляд на мирно спавшего босса. На мгновение ей стало немного стыдно, что пришлось так нагло использовать его в своих целях.
«Переживет», – с долей сожаления подумала она, доставая тревожную сумку из шахты вентиляции. Пока Ларссон у нее квартире, никто из шайки Формана не посмеет войти сюда. Монстру не нужны ни лишняя огласка, ни лишние проблемы, связанные с ней. Но очень скоро соглядатаям Формана надоест ждать, и они вломятся внутрь. В этом случае представителю элиты общества ничего не угрожает, в отличие от нее. Значит, настало время ??[1 - ?? (xi?ojie), китайский – леди, девушка, барышня, мисс] Костлявой уносить мослы из своей обители.
Эванс выбежала по коридору в подсобное помещение, где хранилась база данных по Северному Нордэму. Быстро выдернув харды из системников и спрятав в сумку, она полила все водой и врубила дизель. Электроника заискрила от поданного в сеть напряжения. Две канистры с бензином, звонок в «911» с сообщением о пожаре. Готово. Подсобка быстро начала заполняться едким дымом, который пополз по зданию. Схватив трос с крюком, Эванс побежала к лестнице на крышу.
Пять минут в ритме танца. Сборы заняли больше, чем она рассчитывала. И уже пробегая последний лестничный пролет на крышу, она услышала топот внизу. Горящая подсобка служила маяком для постовых, уже спешивших сюда по ее душу. Заблокировав дверь снаружи, Эванс подбежала к краю крыши и встала на него, осмотрев путь отхода. Ей предстоял спуск в пару этажей на остатки старой пожарной лестницы, обрывки которой повисли вдоль стены и скоблили кирпич при сильном ветре. Для Эванс шаткая конструкция опасности не представляла и выдерживала ее вес на всех контрольных проверках. Арматура выводила на другую сторону дома в переулок, отгороженный от основной улицы высокой стеной. Ожидаемо, там Форман не догадался выставить дежурных.
В глубине души Эванс все же надеялась, что он не придет, и выторговывала Форману время перед оставшимся для него падением в бездну. Шествие нога в ногу рядом с ним все чаще казалось не самой удачной идеей. И снова сомнения о месте в этом безумном мире, нахлынули с донесшимся порывом ветра голосом:
– Мэймэй, – шарканье и стук трости тянули назад – на бренную землю, где все еще есть те, кто ей дороги. Те, на кого ей хоть как-то не наплевать.
Он все же пришел. Сгорбленный силуэт проступал из проема выбитой двери на крышу. Прихрамывая и опираясь на трость, Форман прочерчивал ею траекторию движения. Последний из ее братьев – единственный не по крови лишился шанса на искупление, выстрелив в нее на крыше полицейского департамента. Это Эванс могла простить и списать на привычные приступы гнева, но второй раз этот номер с ней не пройдет. Доверие Джейсон утратит раз и навсегда.
– Мэймэй, пожалуйста, – он не приказывал, а просил. Просил остаться и не бросать его одного в ожидании смерти и ужасом грядущей расплаты. Вот только блестящий револьвер в его пока еще опущенной руке напомнил, чего будет стоить отказ.
– Что за дверью, Джейсон? – теперь Эванс точно знала ответ – ничего, но хотела услышать это еще и от Формана. – Что за той проклятой дверью? – ей стоило бы разозлиться на него за то, что смолчал, за годы ожидания в одиночестве, за сотни бессонных ночей и памятник над еще одной пустой могилой, но нет. Упавший крюк зацепился за край крыши возле ее ног.
В голосе была лишь привычная пустота и с нотками усталости и разочарования. Можно ли разочароваться тому, кто ни во что уже не верил? Наверное. Когда казалось, что падать ниже уже некуда, стук снизу очень удивлял. Даже ту, что видела все стадии личностной деградации. В каждом Эванс пыталась найти хорошее: в Лиаме корявое подобие заботы, в Адаме – стремление и целеустремленность, в Крисе – идиотский подростковый оптимизм, а в нем… В Джейсоне она больше не видела ничего. Ничего, кроме трусости, граничившей с банальной истерией и желанием спасти свою шкуру ценой жизни другого. Крыса – иного слова она не могла подобрать. Форман не мог сбежать с корабля, значит, скорее всего, он потопит его вместе с собой. При таком раскладе ей больше нечего делать рядом, и помочь ему тоже не чем.
– Мэймэй, прошу тебя, – настаивал Форман, почти задыхаясь от быстрого поднятия и ветра, гулявшего по крыше. – Спустись, и мы поговорим, – медленно ковыляя, он приближался к ней, чернея в тяжелом пальто на фоне неоновых вывесок. – Я все тебе расскажу, спускайся, – звал, будто ребенка, уговаривал, словно мог дать ей что-то взамен, кроме нелепого знака Инь-Янь, охваченного черным пламенем, в память о его появлении; просил, как просят орган у умирающего; торговался, набивая себе цену.
Ни в этом ли ирония. Монстр никогда не торговался прежде: рубил с плеча, не думая о последствиях, закатывал истерии, капризничал по поводу и без, да так, что Ларссон казался образцом филантропии. Порешить всех и вся, а там по обстановке. Это было его девизом, его кредо, но только до момента, пока обстановка не накалилась. И вот сейчас он внял голосу разума, так почему бы не услышать, что он скажет?
– Он знал, Джейсон? – ее слова улетели с порывом ветра, чуть не сбившего Формана с ног. – Джером знал, что Атлас остался там – внизу? – вспоминая первого, павшего в вендетте Атласа, ей следовало бы заплакать, но слез не было. Их попросту не осталось.
Незатуманенный чувствами разум вновь четко анализировал факты, мысли стали кристально ясными, а желание разреветься и сдохнуть развеялось без следа. Боль и слезы ушли вместе с Джеромом Мастерсом, оставшемся лежать на асфальте в луже собственной крови. У нее осталось только сожаление.
– Он знал, что ты бросил Атласа умирать? – перекрикивая очередной порыв, задала она тот самый вопрос, от которого Форман замер на месте.
– Узнал, перед тем как его не стало, – что много лет оставалось домыслами подтвердилось. – И сказал мне об этом в день своей смерти, – голос Формана и его шаги были все ближе.
– И поэтому он мертв, да? Ты не смог отпустить нас и избавился от него? – после ее вопроса шарканье и стук трости опять прекратились. Значит, Форман подошел достаточно близко, чтобы не промазать в этот раз.
– Что ты такое… Я бы никогда! Мэймэй, спустись немедленно! – приказал он.
Вот теперь с ней говорил настоящий Монстр, а не его жалкое плаксивое подобие, запуганное не такой уж и тенью из прошлого. Но и она уже не та девочка, хватавшаяся за него, как за единственного близкого друга. Долг жизни больше ее не тяготит. Он выплачен, когда Эванс спасла Формана из огня, как он когда-то вытащил ее из морской пучины. И вот он показал свое лицо – истинную личину Монстра. Он потерял не только приставку Куки и дреды в огне. Пламя спалило остатки его храбрости и превратило в это – то, чем он стал теперь.
– Как ты можешь спать по ночам, Форман? – только и смогла она выдать, впервые за долгие годы назвав его так. – Как ты спишь, зная, что натворил? – разочарование из семи букв для нее теперь всегда будет «Джейсон».
– Херово! – сорвался он и развел руками с зажатыми в них револьвером и тростью в стороны. – Я знаю, что наложал, но я не убивал Джерома, клянусь тебе! Это все Атлас. Это он! Разве ты не видишь, что он делает?
Эванс, что называется, смотрела и видела. На этот раз по-настоящему, а не слепо доверяя. Форман опять устраивал аукцион, но при этом сам пришел сюда с определенной целью – убрать свидетеля, чего даже не скрывал.
– Ты выпустил его. Ты выпустил Северный Ветер из катакомб, – правда, истина, от которой не спрятаться, заставила Формана отступить, а Эванс не отступала. – Он придет за тобой. Он уже здесь, и никому от него не спрятаться. Идет Северный Ветер, и все это твоя вина.
Бледное лицо Монстра исказила гримасой ужаса. Специально или нет, но он виновен, что Джерома больше нет с ними. С ней. К становлению Эванс как ?? Костлявой Форман лично приложил руку. Монстр сжал зубы от злости и пальцы на револьвере. Убей он ее сейчас, и правды будет похоронена вместе с ней. Когда-нибудь, через годы кто-то докопается до истины, вот только свидетелей тому уже не будет. Мертвецы как правило не болтают.
Дрожащей рукой Форман нацелил револьвер в ее сторону и с трудом удерживал руку, сносимую порывами ветра. Ожидаемый для нее исход, глупый для него финал. Ему следовало сделать это раньше, намного раньше. Оставить ее там – на брусчатке, рядом с телом Джерома под пулями, но с возрастом мы все становимся сентиментальными. В случае Джейсона, еще и трусами.
– Стреляй, – смирилась Эванс и не двигалась, как и Форман, боровшийся с последними сомнениями. – Стреляй, только в этот раз постарайся наверняка, а то ожидание, знаешь ли, хуже смерти, – об этом она знала по личному опыту, как, судя по выражению лица, и сам Джейсон.
– Мы можем договориться, – так нелепо слышать сейчас от него.
Когда это Монстр шел на сделку без долгих уговоров. Только в одном случае – когда боялся. И сейчас он боялся. Не того, что Мэймэй откроет правду, не ножа Атласа. Он боялся, что все узнают, кто он на самом деле – трусливая крыса, барыга, толкающая травку в подворотне, взлетевшая до небес, сыкливый пацан, прятавшейся за юбку подруги. Это уничтожило бы его, стерло в порошок и без помощи Атласа, поэтому она до сих пор жива – догадка настигла ее, как и очередной ветреный порыв.
– Так ты ему скажешь, Ди? – и снова ни тени эмоций не на ее лице, не в голосе: звенящая пустота и колючий декабрьский ветер. – Так ты скажешь Атласу, когда он придет по твою душу?
– Ты знала, ты все знала с самого начала! – его нелепые оправдания собственной трусости выглядели жалко. Форман сорвался в привычный приступ ярости. Рука с револьвером задрожала. В любое другое бы время он спросил бы Эванс что делать, подсказать, найти решение, упаковать в пищевую пленку и сбросить в реку, но здесь она ему не помощник. Больше нет.
– Пусть это будет твоим оправданием, – не было никакого смысла ждать от него прозрения. Трос в ее руке натянулся, когда крюк шкрябнул о крышу. – Стреляй, Джейсон, – горько сказала она. – Стреляй и никто не узнает, что ты сделал, – рука в перчатке сильнее сжимала крученые стальные нити.
– Мэймэй, – умолял он. – Я не хотел, – в голосе не умирала надежда на хороший для него исход, где она будет молчать, как и всегда, покрывая его оплошности.
– Он придет за тобой, – ее последние слова, и выстрел разорвал тишину крыши.
Нажав на спусковой крючок, Форман забывал о главном. Не о пепелище на месте лечебницы Санспринг, не о резне банды Залива, не погибшем Джероме. Ослепленный яростью он забыл, что возмездие настигнет вне зависимости от участи его Мэймэй. Идет Северный Ветер. Никому от него не спрятаться.
В старании пробить себе путь наверх Форман отправил ее в падение – в темноту и одиночество. Прощание с тем, кто был ей когда-то дорог – ее постоянной, среди множества переменных, вышло скомканным. Подброшенная монета упала. Единица оказалась нулем. Ставка Монстра на зеро не сыграла. Разочарование. Семь букв. Джейсон.
Спаситель
«Идиот, имбецил, тупица», – выдохнул Лиам, постукивая пальцами по рулю. Игра в подбор для себя синонимов скрашивала ожидание. Он уже полчаса сидел в машине, припаркованной в переулке за домом подруги, пока люди Формана дежурили у парадного входа. Свет в ее квартире так и не зажегся. Ларссон оставался на измене, постоянно проверяя сообщения и… ничего. Большое такое, тяжелое ничего. Телефон молчал, как бы Ли его не тряс. Он уже решил, что напрасно приехал. Ему здесь не место во всех смыслах.
Но. Оно зудело во всех местах и кололо везде, где только можно. Странное гложущее чувство заставило приехать в Северный Нордэм и, как полному идиоту, имбецилу, тупице – да, он придумал множество равнозначных эпитетов – ждать неизвестности. Жажда успокоения была настолько велика, что он не мог позволить себя уехать. И вот теперь Лиам сидел в машине возле дома, как любит говорить Адам, его бывшей и ждал неизвестно чего.
Точнее, известно чего. Того, что все пойдет через задницу. Раньше Лиам всегда радовался этому факту. Сейчас уже очень сильно сомневался, а стоило ли. Ладно, он слаб умом, ему все простительно, но Эванс? Она-то чем думала, когда не вернулась в его пентхаус? Точно не тем, чем думала бы любая нормальная девушка, предложи ей богатый, холостой, привлекательный – Лиам мог перечислять свои достоинства бесконечно и не все из них были приличными – молодой человек гостевые апартаменты вместо ее клоповника. Эта курица всегда думала дурной головой: и с отрубленной Эванс будет генерировать бредовые идеи еще несколько минут.
В пойманной измене Ларссон уже грешил на паленый косяк, но почему-то уверился, что подруга споет в своем репертуаре. Все, связанное с ней приравнивалось как минимум к катастрофе, а как максимум – к Апокалипсису, в котором сейчас мог быть замешать очень злой Форман. Он Лиаму никогда нравился. Возможно, в основу неприязни легла банальная ревность, но по мелочам Ли не разменивался. Одним очень чувствительным местом он буквально чувствовал в людях гниль. По существу стоило добавить, что задница Лиама в отличной форме, а дилер проверен годам. Приезд сюда точно оправдывался не изменой.
Хорошему коту и в декабре март. Ничто не мешало Лиаму наведаться к Эванс под предлогом ночного рандеву и проверить все ли в порядке. Останавливало только одно. Это же Эванс. Еще не явило свое обличие миру существо или особь ее вида, способное обойти ее с тыла. В их мнимые потрахушки никто бы не поверил даже под убойной дозой веществ, коих Ли не принимал уже очень давно. Сказки работали только на детях и Адаме. Радужные единороги давно вымерли, Лиам лично хоронил своего.
Последние крохи терпения пошли на откуп дятлам, долбивших голову Лиама мощными клювами. Дэдлайн для сваливания из этого гиблого места равнялся пяти минутам, как вдалеке заиграла музыка. До боли знакомая, родная, поднимающая волну ностальгии в сердце, что хотелось подпеть. Несколько машин, подъехавших к дому, ударили по тормозам. Визг скольжения заглушил вой пожарных машин вдалеке. Блики пламени где-то в подсобке дома согрели замерзшее тело лучше, чем обогрев салона. Уверенность разлилась теплом в груди. Она не подвела, никогда не подводила. В подтверждение мыслей, небольшой силуэт возник на краю крыши, зависнув там ненадолго.
Пальцы уже сами собой стучали по рулю. Эванс, конечно, та еще заноза, но это не повод дать ей разбиться в лепешку. Ли понял – его выход. Забив на конспирацию, он рванул с пробуксовкой после звука выстрела и вида ее силуэта, соскользнувшего вниз. Сердце колотилось о ребра и перескочило куда-то к горлу. Ли выжал газ и затормозил, уходя в занос, и попросту боялся наехать на упавшее тело.
Машина остановилась, задев мусорные баки задним крылом. Запах паленой резины ударил в нос. Баки рухнули на брусчатку, стукаясь друг о друга. Ларссон прислушивался к какофонии звуков, пытаясь унять дрожь в руках. Ни хруста, ни треска под колесами не последовало. Уже хорошее. Пульс отдавался болью и ударами в висках. Тихий щелчок дверного замка затерялся на фоне паники. Лиам поздно заметил, что не один. Пассажирская дверь машины открылась, пропуская внутрь черную сумку с чем-то тяжелым.
– Ну? Че сидим? Газу! – недовольно предъявила подруга, ввалившаяся в салон. Знакомый диалект местной гопоты вернул Ларссона в реальность. – Давай, ехай! – рявкнула Эванс и хлопнула дверью.
– Езжай, – обиженно поправил Ли.
– Угу, – это проклятое «угу». Как он его ненавидел. Треснул бы ей, да руль в руках.
– Форман? – Лиам прояснял все на старте.
– Выстрелил, – будничным тоном ответила подруга, – опять.
– Тогда чего так долго? – Ларссон опустил «я же говорил» о гнильце в тушке Монстра.
– Кролика разводила. Долго не засыпал, – отмахнулась Эванс, прокладывая маршрут в навигаторе.
– Что? Имя! – злобно прошипел Ларссон, когда радость, что подругу не нужно отскребать от колес сменилась гневом, любопытством и обидой одновременно.
– Джентльмены не обсуждают своих побед, Принцесса, – ответ достойный самого Лиама.
– Надеюсь, бедняга еще жив, – Лиам бы сказал, что шутит, но куда ему до Костлявой с ее скиллами по выживанию в гетто. В перемалывании костей опыта у нее больше. – Из-за Формана сильно расстроилась? – перевел он тему, чтобы не выказывать интереса по поводу ее развода.
– Ожидаемо.
– Спровоцировала? – в интонации был вопрос, но Лиам точно знал на него ответ.
– Я че, на исповеди? – от ее визга заложило уши.
– Иди в задницу, Эванс, – Ларссон оскорбился на пренебрежение тем, что он выдавал за заботу.
– Это не по моей части, а по твоей, – мерзко загоготав, она ударила его кулаком в плечо.
– Овца, – насупился Ли и усердно делал вид, что следил за дорогой.
– Ли, – Эванс перевела на него усталый взгляд, говоривший сразу и обо всем, – ехай уже.
– Езжай, – поправил он, поджав губы.
– Адам мог бы поговорить с Форманом, – что, по мнению Ли, урезонило бы Монстра еще до выстрела в подругу.
– Но не поговорил, – в ее голосе не осталось ничего. Большое и пустое ничего. Ни тени каких-то эмоций.
– Не смог или не захотел? – он словно ступал по раскаленным углям, которые вот-вот обожгут и испепелят плоть до кости. Не стоило забывать, что и сейчас Эванс еще на работе.
– Хочется верить, потому что занят чем-то более важным, – так себе оправдание, но когда это Адам перед кем-то отчитывался?
В этот момент Ли понял, что ощущала Эванс. Одиночество – всепоглощающее чувство пустоты и бесконечный холод. Оно всегда было рядом с ней и с годами только росло. Год за годом с уходом каждого из членов ее семьи умирала и часть ее самой. Пустота где-то внутри становилась больше. Вначале семья Эвансов лишилась отца, за ним из жизни ушел их старший сын, а затем и средний ребенок. Теперь еще и, мать его, Форман. Они оставили ее совершенно одну. Эванс всегда привыкла рассчитывать только на свои силы, но, как ни крути, одной ей с киллером Ронье не справится.
Лиам всегда имел склонность все романтизировать. Он хотелось верить, что брат где-то там – среди ночных улиц спасал этот город, губя свою душу во спасение тысяч других. Искал киллера Ронье, чтобы избавить мир от безжалостной убийцы. Этому городу как никогда нужен он – Спаситель. На него теперь вся надежда. Неважно, хотел ли Адам того или нет. Роль для него уже выбрана.
Принятие
Назойливый солнечный свет ударил по закрытым векам. Кожа согревалась под его лучами, и по телу разливалась приятная нега. Просыпаться не хотелось, двигаться не хотелось, ничего не хотелось, кроме как потянуть затекшие мышцы и вдохнуть поглубже запах, пропитавший смятые простыни. Чуть уловимый миндальный аромат раздражал и щекотал ноздри, а затем и горло, дразня обманчивой сладостью. Захотелось этого запаха еще, больше, намного больше. Рука сама потянулась к противоположному краю кровати, шаря по простыням и… никого. Холодно, пусто, одиноко. Будто кто-то только что заглянул к Адаму в душу. Окутавший аромат подтвердил опасения, но воспоминания терялись где-то на середине ночи, если не в самом ее начале. Ларссон отчетливо помнил поездку через весь город, обжигающий лёд в скотче, сменившийся такими же ледяными губами…
Ларссон резко сел на постель и осмотрелся. Пусто. В квартире стояла полная тишина. Ни шума воды в душе, ни звона посуды на кухне. Он проснулся один в чужой кровати, где холодно и пусто. Сомнения развеялись с последними растворившимися в воздухе миндальными нотками. Он провел ночь в ее квартире, в ее постели. Рядом с ней. Осталось только выяснить последний момент, подняв накрывавшую его простынь и…
«Твою ж мать!» – если бы он говорил, то точно бы простонал эти слова. Кроме простыни, на нем не было ничего. Ларссон и представить не мог, как так случилось, что он проснулся здесь абсолютно голым. Он же хотел уйти, почти ушел, отдал ей стакан и уже собирался уходить. И ушел. Наверное. Кажется.
Свежие царапины на спине саднило от выступившего пота. Бред. Этого не может быть. Только не с ней. Не отпуская последнюю надежду, Адам откинул простынь, вскакивая на ноги и приземляясь в ее одежду, поверх которого лежало его белье.
«Что меня», – только и смог заключить он, столкнувшись с очередным доказательством своей несдержанности. Грубым толчком открыв дверь в ванную, Адам посмотрел в зеркало, встав боком. Отражение подсказывало возможность существования двух вариантов появления царапин на спине: либо он упал в очень ровную колючую проволоку, либо огромный кот разодрал ему спину. Все. Других вариантов не рассматривалось. Не Эванс же оставила нечто подобное на его спине. Нет. Точно не она. Будь здесь ее работа, Ларссон бы ехал в лес, расфасованный по разным пакетам, а не проснулся бы с приятной ломотой в теле ближе к полудню.
