Над водами Ксанфа. Ошибка царьзидента

То ли вчерашняя статья про возмутительные действия и еще более возмутительнейшие планы люстрационной комиссии чем-то расстроила, то ли задержка финансирования со стороны одного из ключевых меценатов, то ли еще что-то, но настроение было у Модеста Иннокентьевича было совсем не безоблачное и не летнее, в полном противоречии с погодой и временем года.

Модест Иннокентьевич поравнялся с боковым, пожарным выходом, и внезапно остановился. И во время – капля свежего голубиного помета, белого как бабушкина деревенская сметана, упала как раз там, где он мог бы оказаться, если бы не Провидение. Но и это не слишком обрадовало. Если бы Модест Иннокентьевич читал труды земного физика Эвереста, то он мог догадаться, что, возможно, это случайное падение возмутительной капли с неба было вовсе не случайным явлением, а результатом интерференции параллельных миров, где тоже в этот самый момент что-то произошло. Возможно, где-то отменили выборы. А может, кто-то осторожно заглянул оттуда сверху в его, Модеста Иннокентьевича дольний мир и спровоцировал голубя на столь возмутительный демарш. Но Модест Иннокентьевич Эверетта не читал.

Капля, застыв, приняла форму удивленно раскрытого глаза – белый обод белка здорового и не старого человека и расширенный встревоженный синеватый зрачок посередине – видимо, птица откушала накануне ягоды. Подняв глаза наверх, туда, откуда замышлялась эта неудавшаяся небесная атака, Модест Иннокентьевич зацепил взглядом балкон, который в последнее время часто привлекал его внимание. На балконе никого не было.

Пазл сложился. Вот кто был причиной плохого настроения. Сумасшедшая старуха, Карла Адольфовна, которую подсунули в приют около года назад.

Модест Иннокентьевич, принявший руководство этим государственным, но, по сути, скорее частным приютом для престарелых с заболеваниями нервной системы уже давно на многое успел здесь насмотреться и в благословенные мирные времена и в злые нынешние. Разные здесь доживали свой век пациенты. И просто ненужные родители разлетевшихся по миру детей со средствами, и слишком богатые пожилые родственники, в распоряжение имуществом которых давно не терпелось вступить более молодым и зубастым наследникам. И, что душой кривить, которым Модест Иннокентьевич порой небескорыстно помогал.

Он всегда был открыт простым человеческим просьбам, особенно, если они хорошо вознаграждались.

И поэтому, около года назад, несмотря на то, что государственные медучреждения уже попали под пристальный взгляд антикоррупционного комитета, он не смог отказать, когда ему позвонили и попросили взять к себе «сложную пациентку, но прекраснейшего и немного замкнувшегося в себе человека, от которой отказались близкие родственники». Звонивший представился давним другом семьи и обещал щедро платить за содержание, а при личной встрече выдал внушительный аванс в рублях и валюте.

Старушку определи в отдельный номер, ей полагалась сиделка не из штата приюта («бабушка к ней привыкла») – щедрый первый взнос позволял пойти на необычные для этого заведения уступки.

Из особых пожеланий анонимного благодетеля брошенных старушек было «поменьше беспокоить бабушку разговорами – это ее утомляет и будит не нужные, травмирующие душу воспоминания». Кроме того, как объяснил человек, доставивший сюда несчастную старушку, та почти всю жизнь прожила в Германии и по-русски хоть и говорит, но не очень хорошо.

Почему бы и не уважить такую простую просьбу? Все пожелания благодетелей несчастной иностранки были выполнены в лучшем виде. Питалась старая немка у себя, еду ей приносили, гулять выходила два раза в день, рано утром и поздно вечером. Гуляла всегда вдвоем со своей прислугой. Странная это была парочка!

Коренастая с большими и не по возрасту упругими, торчащими вперед грудями старуха всегда выходила на улицу в платке с ярко и неровно накрашенными губами, губы эти были при этом недовольно сложены в курную гузку, а узко посаженные глаза над утиным носом с ненавистью буровили окружающих. Передвигалась старушка, переваливаясь с боку на бок, и чем-то всегда напоминала Модесту Иннокентьевичу беременного краба.

Служанка была под стать ей – высокая широкоплечая блондинистая девка с не слишком женственной походкой и столь же враждебным и внимательным взглядом. Эта всегда заправляла волосы в платок.

Впрочем, было место, где эта загадочная Карла Адольфовна иногда преображалась. Модест Иннокентьевич не раз видел, как в дальнем заброшенном углу сада старушка порой играла с забредшей на территорию приюта собачкой. Все остальное время ее лицо было хмуро и печально. Она напоминала то состарившуюся лягушку, так и не ставшую царевной, то, наоборот, монаршую особу в не справеделивом изгнании и забвении.

Если персонал приюта четко следовал инструкциям касательно нежелательности общения со старухой, то проживающие в приюте не могли не попытаться установить контакт с новенькой. Самые активные старухи. Вера Иосифовна и Элеонора Моисеевна несколько дней подкарауливали новенькую на прогулке. Но получили весьма жесткий отпор в виде явно недружественной тирады на немецком. Немку прозвали просто Адольфовной, и кличка эта мгновенно закрепилась. Кстати, по удивительному совпадению, и записана она была в заведение по паспорту Карлы Адольфовны Питерсон, бездетной, ни разу не бывавшей замужем, если верить паспорту.

Не удивительно, что заботы, тяготы и пасторали семейной жизни обошли это странное создание стороной, подумал Модест Иннокентьевич. Даже если напрячь все воображение, то представить себе любовные прелести молодой, пышущей гормонами и феромонами Карлы Адольфовны Модест Иннокентьевич, как ни пытался, не смог. И не потому, что Карла Адольфовна до ужаса напоминала мужика. Вместо пусть и траченных временем, но все-таки женских ручек у старухи были жилистые и какие-то опухшие от тяжелых трудов грабалки-хваталки пролетария-молотобойца. Сзади она была вся какая-то квадратная, с нешироким мужицким задом. И совершено без талии. И эта не то утиная, не то обезьянья, вразвалку походка. Из женских атрибутов имелись: огромная, пятого размера грудь, удивительным образом еще не стекшая в пояс, вечно неумело подведенные глаза и рот, и синевато-седые волосы, собранные в пучок.

Днем эта странная клиентка часто сидела на балконе своего номера и глазела на проходящих внизу или что-то читала с планшета. Тем же занималась и ее огромная служанка. К немке со временем привыкли, и все вошло в некую привычную и приемлемую для всех колею.

И вот неделю назад в приют внезапно позвонили люди, назвавшиеся родственниками и попросили о встрече со старушкой. На вопрос Модеста Иннокентьевича «а не собираетесь ли забрать ее к себе» ответ был уклончивым – дескать, посмотрим, как ей у вас.

И это был первый повод для тревоги – старушками с таким весомым денежным вкладом в бюджет приюта, да и что там говорить, самого Модеста Иннокентьевича, в наше время не разбрасываются.

Нужно было что-то придумать. А тем временем, встреча с самозваными «родственниками» состоялась. Перед воротами стоял большой черный джип с тонированными стеклами, хорошо запомнившийся Модесту Иннокентьевичу, который по своей давней привычке обходил в утренний час свои владения. И как раз во время визита подозрительных гостей под окнами номера Адольфовны проходили две подруги, активнейшие и бдительнейшие члены местного комьюнити, Вера Иосифовна и Элеонора Моисеевна. Они-то и сообщили о громких криках и каком-то шуме в номере. И как будто там что-то разбилось.

Услышав об этом, осторожный Модест Иннокентьевич послал разведать обстановку дежурную сестру. Ту из номера с вежливой натянутой улыбкой выставила сиделка старухи, сказав, что зря пустили самозванцев и что-то еще на тему «раньше надо было думать и заботиться». Сама сиделка при этом лихорадочно набирала кого-то по мобиле.

Не задолго до конца рабочего дня сиделка выгодной старухи напросилась на разговор в кабинете. Модест Иннокентьевич впервые смог близко рассмотреть «сиделку». Увиденное вблизи ему не понравилось. Низкий, нарочито томный голос не мог обмануть многоопытнейшего Модеста Иннокентьевича – перед ним сидел молодой, симпатичный мужчина, не очень умело загримированный под женщину.

И самое плохое, он знал, что визави тоже это знает. А Модест Иннокентьевич никогда не стремился знать лишнее. Особенно когда это лишнее представляло угрозу для его спокойствия, безопасности и финансового благополучия.

Разговор был коротким и простым – «Вы не беспокойтесь, мы от вас не собираемся съезжать. Вот только попросим – избавить нас впредь от подобных сюрпризов и если что, предупреждайте заранее».

Этим же вечером, на местном новостном сайте проскочило сообщение о найденных неподалеку от приюта трех убитых мужчинах, которых кто-то торопливо попытался сжечь в их же машине. Названные приметы трупов и марка машины заставили Модеста Иннокентьевича похолодеть. Ему сразу захотелось в отпуск. На юг… на юг… куда-нибудь подальше отсюда, из этого внезапно ставшего опасным уголка Карассии, где как казалось еще вчера можно с легкостью пересидеть трудные для страны времена.

Да! На юг, на юг!… Или вообще куда подальше. Но такое он позволить себе, увы, не мог, поскольку всегда предпочитал жить на широкую ногу, и все его небольшие накопления и сбережения канули во время последнего глобального катаклизма, накрывшего его несчастную страну.

Оставалось проявлять максимальную осторожность. Меньше знаешь, лучше спишь.

И вот и без того страдающего от неприятных предчувствий маститого профессора (Модесту Иннокентьевичу нравилось так называть себя хотя бы наедине с собой) заставил вздрогнуть громкий крик. Сомнений не было – кричали именно там, откуда он больше всего ожидал неприятностей. Модест Иннокентьевич застыл на секунду, оглянулся по сторонам и… пошел в обратном направлении, в сторону главного входа на территорию.

Не успев дойти до выхода, он услышал шаги сзади и окрик. Это была одна из сестер.

– Модест Иннокентьевич, немка, кажись, помирает, бредит.

– Кто там сейчас у нее?

– В том-то и дело, что никого!

– А где ее сиделка?

– Не знаю, а только надобно идтить. Священника бы по уму надоть…

С тяжелым сердцем Модест Иннокентьевич направился в сторону главного корпуса.

В комнате умирающей стоял странный запах, который знававший лучшие времена Модест Иннокентьевич безошибочно определил как запах очень дорого французского коньяка. На столе стояла тарелка с кусочками швейцарского сыра, маслинами и пара небольших рюмок.

Пить в приюте запрещалось, но делать замечание умирающей было бы странным.

Сама немка возлежала на высоких подушках, тяжело дыша и пристанывая. Лицо ее было бледно, маленькие узко посаженые глаза смотрели в потолок. Губы что-то неразборчиво шептали. Руки лихорадочно плясали по выпуклостям грудям, и весьма неприлично сжимали то один, то другой из двух своих могучих куполов на передней части тела. Внезапно она как будто осознала присутствие вошедших и посмотрела на них. Глаза приобрели осмысленное выражение.

– Вы, – властно сказала немка на чистом русском, обращаясь к Модесту Иннокентьевичу, – останьтесь. Все остальные – вон!

Голос был слаб, но четок и властен. Сестра повиновалась. Они остались вдвоем.

– Подойдите ближе. Сядьте рядом, – он повиновался и сел на край кровати.

– Меня отравили. Этого стоило ожидать, – спокойно и смиренно сказала низким мужским голосом старуха.

– Кто вас отравил?

– Они. Впрочем, не важно, Слушайте сюда, у нас мало времени. Я не хочу, что бы этим все это досталось. Вот – пощупайте, – и умирающая, схватив горячими старческими руками с несоразмерно массивными клешнями-хваталками длинную худую кисть Модеста Иннокентьевича, положила ее себе на одну из массивных и совсем не старческих грудей.

– Вы что?! – в ужасе закричал Модест Иннокентьевич, которого женские прелести, тем более такие не очень свежие, и раньше не особо возбуждали.

Но рука его осталась в мертвом захвате все на том же месте. «Старуха» часто и напряженно дышала. Парик сбился, обнажив редкий седой ежик на виске.

– Не дурите, щупайте. Чувствуете?! Чувствуете?!!! – голос ее перешел на свист.

Рука Модеста Иннокентьевича еще глубже вжималась в неожиданно тугую грудь жуткой старухи. Да, он определенно что-то чувствовал. Что-то продолговатое и твердое, как ему показалось.

– Они меня все предали, и потому будут наказаны. Возьмите это – там карта, ключи и миллиарды…

Внезапно голова старухи, еще минуту назад проявившей перед лицом смерти такую не женскую силу, вздрогнула как от удара пули, глаза закатились, глазные яблоки дернулись пару раз и застыли.

Модест Иннокентьевич оглянулся на дверь, потом резко откинул верхнюю часть одеяла, прикрывавшую тело усопшей, которое теперь и вовсе напоминало старого некрасивого и к тому же мертвого мужика. Седые волосы, торчащие пучками из ноздрей, щетина, провисшая морщинистая кожа на шее.

Миллиарды… Это слово Модесту Иннокентьевичу определенно нравилось! Надо не терять ни секунды! Иногда Модест Иннокентьевич мог быть весьма эффективным и быстрым. Вот и сейчас он мгновенно разобрался в ситуации. Решительно, по-гусарски разорвав ночнушку, он увидел пару накладных телесного цвета грудей в виде лифчика, пристегнутых сзади широкой тесьмой и плечевыми лямками.

Быстро сорвав с бездыханного тела жуткий муляж, он еже более удивился – под накладной грудью была еще одна – натуральная, и тоже весьма не маленькая. Размер третий. Имплантанты, конечно. Швы, хоть и качественно сделанные, были все равно видны. Операция была явно не очень давней, но удивляться косметологическим причудам этой странной «бабушки» было некогда. Модест Иннокентьевич бросил накладную грудь на пол и жадно навалился на нее обеими руками. В левой части было что-то твердое и продолговатое, правая хранила в себе предмет г-образной формы. С внутренней стороны протеза была щель, куда можно было просунуть руку. Модест Иннокентьевич запустил туда свои длинные как у музыканта пальцы и извлек полиэтиленовый пакет с небольшим футляром внутри. Извлеченный из второй груди небольшой пистолет он осмотрел и быстро вернул на место.

Футляр в кармане. Что делать? Модест Иннокентьевич прислушался – снаружи было тихо. Он быстро вернул накладную грудь на прежнее место, и прикрыл покойницу одеялом. Встал, застыл на секунду и быстро вышел из палаты. Он уже примерно знал, что делать дальше.

* * *

С точки зрения Джереми, который в это время с колотящимся сердцем наблюдал за Модестом Иннокентьевичем, тот был не орком, а редкой разновидностью откочевавших на сторону зла эльфов. Такое иногда случается. Вот вроде все есть для того, чтобы данный эльф стал полноценным и успешным представителем своего вида: родители – эльфы, и интересы вполне возвышенные и разносторонние. Ан, нет! – что-то такое происходит внутри подобного существа и чернеет оно иногда буквально на глазах, а иногда в течение долгих лет.

Здесь явно имел место второй вариант. А вот насчет старухи у него сомнений не было – типичная орка, хотя… тоже нет!… Самка жадного горного гнома, вот кто она была! Горные гномы – разновидность людей, которые с малых лет поставили себе задачу стать царем горы, не имея на это ни особых способностей, ни возможностей. Они жадны, расчетливы, и не ценят ничего кроме власти.

Наблюдая за происходящим, Джереми ощутил необычное для себя чувство редкого возбуждения. В его мире все было куда скучнее. А тут такие резкие повороты событий и самое настоящее, не киношное и не игровое, насилие. Он вдруг представил себя там, в этом самой Карассии, бурной, не спокойной и не логичной. Но такой интересной!

Вот что сейчас сделает этот самый черный эльф? Кинется искать обещанных сокровищ? А что бы сделал он сам в этой ситуации? Он вдруг осознал, как мало он еще знает об этом мире и этой безумной планете. Но он еще узнает. Интуитивный контекстный поиск – вот что ему надо! Нужны все сведения по этим людям – этой странной старухе гномихе и этому высокому эльфу с планеты Зыёрс. Нужны все сюжетные линии округ них! Он еще плохо представлял себе, как будет работать контекст в чуждом для него мире.. Что ж, посмотрим.

* * *

Наряд полиции уже час прорывался через пробку. И это со спецсигналом. По рации сообщили об аварии с участием большегруза, перегородившей сразу все полосы в одну сторону. Капитан Поляков с подручными от нечего делать разговорился о даче, о рыбалке, и более осторожно – о новых властях и их инициативах. Машина, наконец, миновала место аварии, где завалившийся контейнеровоз уже оттащили к обочине, и до места назначения оставалось минут пять, не больше.

У ворот богадельни их встретил сам главврач – испуганное унылое пугало, вечно потирающее свои длинные как у богомола лапки. Главврач, который сразу не понравился Полякову (мутный тип), быстро изложил ситуацию (сиделка исчезла, бабка померла, дело подозрительное) повел наряд к месту происшествия. Какая-то муть и ерунда, подумал Поляков.

Дверь палаты услужливо открыл сам главврач. В качестве понятых пригласили сестру-хозяйку и одну из работниц столовой. Они стояли слева от двери, главврач – справа. Когда они вошли, Поляков сразу почувствовал легкий, неуловимо знакомый запах, затем увидел стол с коньяком и закуской, открытую дверь на балкон. И пустую кровать со сброшенным на пол одеялом.

Один из сотрудников без команды кинулся в санузел и тут же выскочил – Никого!

Поляков вопросительно посмотрел на главврача. Тот выкатил на него внезапно ставшие очень большими и очень честными глаза и молитвенно сложил руки у груди.

– Клянусь Господом, она тут была!!! Кого хотите, спросите – вот Анастасия Львовна…

Та уже с готовностью кивала головой…

– Мы ее час назад тут видели.

– Кто еще ее видел здесь и мертвую?

– Дежурная сестра, которая сменилась.

Конечно, исчезнувшая мертвая старушка – это вам не три здоровых мужика, расстрелянных в упор из свечкина и поджаренных без приправы и маринада в собственной машине. Но расстрелянных, кстати, всего в полукилометре от этой самой богадельни. Вызвали на подкрепление наряд с собакой. Та вроде бы взяла след, который вел в коридор, оттуда на первый этаж, затем шел к мало используемому туалету. Эта часть главного корпуса уже семь лет находилась в состоянии ремонта. Туалет был закрыт изнутри. Дверь взломали и увидели открытое окно.

Под окном были видны следы приземления. Здание было старым, и подоконник возвышался над землей не менее чем на два метра. Те, кто украли покойницу, были явно в хорошей форме и бабушку не уронили. Однако следы были только двух ног одного человека. Шустрая, однако, бабушка… Если это, конечно, она…

Поляков подошел к главврачу и спросил —

– Вы точно уверены, что ваша постоялица была мертва?

В черных пуговицах глаз на сером искаженном страхом лице стоял неподдельный ужас.

– Уже и не знаю… Но она там была!!! Анастасия Львовна!!! Марина Николаевна!!!

Те дружно согласно закивали.

– И пульс вы щупали?

– Да, что там щупать, мы тут на мертвых, знаете, сколько насмотрелись…

Когда закончилась вся эта чехарда с осмотром места, поездкой в полицию, где Модесту Иннокентьевичу пришлось в числе прочего лицезреть фотографии трех убитых, одного из которых не узнать он не мог. Решил, что благоразумней не врать.

– Да, вот этого видел…

– Точно он?

– Никаких сомнений.

И Модест Иннокентьевич обстоятельно изложил все, что знал. Пришлось рассказать и историю появления старушки в приюте. Естественно, без излишних финансовых подробностей.

Он подписал показания и отбыл к себе домой. Приют уже больше не казался безопасным и тихим местом, островком привычной благодати среди бушующего мира. Его теперь как вулкан, как взрывчатка разогревал изнутри посторонний объект. И лежал этот объект в надежном (надежном ли?) месте – на территории пансионата, в вертикальном углублении развилки дерева, приваленном сверху куском кирпича. Если на дерево не залезть, но и не видно. Но Модесту Иннокентьевичу с его ростом и лезть никуда не надо. Просунул руку и взял.

* * *

Контекстный поиск тут же направил Джереми в странное место. Он сразу понял, что видит что-то настолько чуждое делам и заботам его собственного мира, что напрягся и насторожился. Его чувство опасности здесь, в этой части Карассии, было еще более выраженным. Сущности, которых он наблюдал сейчас, были смесью черных эльфов и самых настоящих боевых орков. Что ж, посмотрим, как вы тут поживаете…

* * *

Квасква, древняя столица Карассии, со всех сторон окружена дачами и особняками. Их здесь десятки, сотни тысяч. Есть роскошные, практически дворцы. Есть куда поскромнее. Есть ухоженные и жилые. А есть брошенные и пришедшие в упадок. Брошенных после последних великих потрясений стало заметно больше. Есть даже целые поселки таких вот покинутых бывшими владельцами поместьев, так и не успевшими стать солидными родовыми гнездами, переходящими от отцов к детям и далее по цепочке поколений туда, в неизвестное и туманное Будущее,

В одном из таких поселков из трубы летней крытой веранды на территории вокруг не самого роскошного особняка поднимается струйка легкого дымка. Веранда застеклена со всех сторон и происходящее внутри закрыто от посторонних глаз. Во всяком случае, так думают находящиеся внутри. Высокий, трехметровый забор по периметру участка увит девичьим виноградом, таким же как в мире Джереми. На территории слоняются и скучают серьезного вида мужчины в камуфляже – охрана.

Внутри веранды вокруг огромного стола сидят пять человек. Во главе стола восседает старик с изжеванным временем, желтым, нездоровым лицом, впалыми щеками и неприятным выражением лица. Голос его хрипл, интонации выдают человека властного, привыкшего к повиновению окружающих.

– Где Семен?! Я, вас, Сергей, спрашиваю. И где объект?!

Сергей, грузный, коротко стриженый и уже седой сорокалетний человек с небольшим, но уже заметным пузом в камуфляжных штанах и тельняшке отвечал вдумчиво и вежливо:

– Не знаем пока… Этих мы тормознули. Красиво сработали… – в голосе прозвучала профессиональная гордость, – А дальше чертовщина какая-то произошла.

– Что вы сделали, чтобы разобраться?

– У пентов у нас свой человек имеется. Оттуда всю инфу получим. Пока знаем только то, что старуха исчезла.

– Вы вообще понимаете, чем это все грозит? А если ее поймают? И вообще что с ней – ее украли? Или она нас кинуть решила?!

Сергей покраснел и собрался было что-то сказать, но тут вмешался человек до этого стоявший у камина спиной ко всем. Он говорил тихо и размеренно.

– Седой, – сказал он, явно обращаясь к председательствующему, – Мы же договорились – никаких имен. Вы сами так предложили, кстати, – он сделал паузу, никто его не перебивал.

– Так вот, чтобы не произошло, мы должны держать себя в руках. Иначе нас порвут и скормят псам. А у нас всех, напоминаю, есть цель, и мы должны к ней стремиться. Давайте подытожим то, что знаем. Год назад вы нашли для нашей старушки, – он выделил особой интонацией слово «старушка» – это укрытие. Все шло своим ходом. Про вас стали забывать, и появился шанс, что вы сможете провернуть операцию в ближайшее время, когда все уляжется.

Но три дня назад кто-то узнал, где находится наша бабушка. Семен нас предупредил, и мы отработали конкурентов. К сожалению, мы так и не узнали, зачем им она нужна – для Гааги или для чего-то еще. И это твоя вина, Бегемот! Шмальнуть со ствола каждый дурак умеет, а получить из будущего трупа информацию – только умный человек.

Джереми, наблюдавший всю эту сцену обратил внимание, что оратор употребляет поочередно сразу два местоимения, говоря о старушке и связанной с ней хлопотам. Он говорил то «ваша», то «наша» – и это выдавало в нем новенького, но уважаемого всеми присутствующими члена совещания.

Сергей, которого только что назвали Бегемотом, шумно вздохнул и насупился.

– Итак, у нас две возможности: либо просто кто-то хочет нашу старушку на кукан надеть или, что гораздо хуже – кто-то в курсе всей нашей операции. А мы из-за некоторых этого не знаем наверняка, – он выразительно посмотрел на Сергея.

Тот молча сжал кулаки на столе и ничего не ответил. Стоящий продолжал:

– Надо сделать вот что – пообщаться с начальником этого заведения. Расспросить. Поедешь ты, Харон, возьмешь ксиву соответствующую и вытянешь из этой глисты всю информацию. Если нужно, напугайте, но не трогайте. Нам лишнее внимание сейчас не нужно. Хотя подожди, пока не надо. Просто не теряйте его из вида.

Теперь о старушке, Адольфовне нашей. Честно скажу – если это ее взбрык, то я не ожидал. Всегда была человеком команды. Во всяком случае, так про нее пишут в прессе (Седой на этих словах согласно закивал) Поэтому я склонен считать, что либо ее похитили, либо она сама, что-то заподозрив, сбежала.