Земля Инамая

Лен Хардин

Земля Инамая

1.

«… Одно из самых причудливых и темных созданий, коих следует опасаться и избегать, и изничтожать – те, которых называют инамками, или подземными девами, или "кан-гараш", что в дословном переводе с юдийского значит "дева со сломанными пальцами".

Настольная лампа раздражающе мерцала, но не так истерично, как несколько часов назад, а по-другому – лениво, будто бы смирившись со своей участью. Дрожащая тень читающего человека ложилась на казенный стол местной библиотеки, пустой в этот поздний час. Библиотекарша, заглянув в кабинет полтора часа назад, недовольно хмыкнула, и, пересадив сонного охранника ближе к дверям, ушла домой.

Оставаться на работе дольше положенного времени она не собиралась даже ради человека с красными документами.

Человек часто моргал покрасневшими от усталости глазами, но вчитывался внимательно, изредка усмехаясь, или бормоча что-то себе под нос. Он был довольно высокий, но сутулые плечи выдавали тот факт, что он часто проводил вечера, согнувшись над книгой. Темные взъерошенные волосы, слегка тронутые сединой на виске, нездоровый цвет лица и отрастающая щетина контрастировали с идеально выглаженным костюмом и дорогим пальто, небрежно брошенным на спинку стула. Всесильные красные корочки лежали на столе, тускло отсвечивая золочеными уголками и массивным знаком гильдии.

Предмет его интереса, старинный учебник-руководство, написанное лет двести назад полуграмотным деревенским колдуном, сложно было назвать научным трудом – по слухам, первоисточник содержал столько орфографических ошибок, что переписчики могли часами расшифровывать одно слово. Но общеизвестен был тот факт, что для многих долинных народов сведения, изложенные в книге, были проверены на практике.

«Инамки появляются так же, как и большая часть всякого иного необъяснимого зла – через человека. Хотя каждый, кому посчастливилось видеть оных и остаться в живых, никогда не смел бы назвать их человекорожденными. Однако это так. С рождения нельзя определить, станет ли младенец страшной поздемной девой или нет, нельзя это определить и в ребячьем возрасте. Лишь когда девушки становятся женщинами, взрослеют и впервые заплетают в косы авеловы ленты – тогда можно заметить признаки зла. Наблюдательному чародею возможно распознать инаму и уничтожить ее прежде, чем она станет воплощенным злом. Для этого чародей должен внимательно приглядываться к девицам. Та, которой предназначено стать инамой, сама того не осознавая, чувствует неудержимую тягу ко тьме, и всячески отгораживается от привычных девичьих забав и гуляний. Ничто более не радует ту, что предназначена жизнь в сырой земле. Если девица грустна, задумчива, почасту проводит времени одна, гуляет вдали от селения – магу следует приглядеться к ней».

Как просто… ну приглядись-приглядись, юный и неопытный Ян Дитмар, еще без гильдейского крепа и заветных корочек. Молодой дурак, сосланный на практику в глухую провинцию, где все твои обязанности – смотреть чтобы дряхлый куратор не переломал кости о собственный порог, да куры его не передохли. Непонятно и тоскливо тебе было, помнишь? Помнишь, как распирало тебя от неизведанных еще чувств, как сводил с ума напоенный цветущими травами воздух, а звезды казались такими яркими после пыльных потолков Академии.

Посмотри, преодолевая юношескую робость.

Посмотри на красивую деревенскую девушку, кровь с молоком и медом, на ее косу толщиной что твои запястья. Посмотри …. и скажи, что быть ей жуткой тварью, кем пугают детей и баб у колодцев… И родителям ее скажи, что зря они растили ее семнадцать с половиной лет, что дорога ей – во тьму и зло. И уничтожь.

“…далее девушка впервые проявляет черты инамки. С нею случаются приступы, отсутствующий взгляд, бормотания, или напротив – долгие часы молчания, желание нанести себе и близким вред.”

Или домашней птице – так случилось с нею.

“Инам тянет к малым детям, или к женщинам на сносях. Но дите от прикосновения инамы может заболеть или даже погибнуть. Известны случаи, когда инамка зазывала к себе тех детей, что знала при жизни, и они, неразумные, уходили за нею вслед. Посему, коли инаму еще не поймали, матери детей своих заговаривают и не пускают далеко от дома.

Потом дева уходит в леса – она уже далека от мира смертных, ее не видят животные и насекомые ползают по ней, ничуть не боясь. Долго…”

Долго будут искать ее мать с отцом. Всю деревню поднимут – и не найдут. И на тебя, глупый недомаг Ян, будут пенять – ты, мол, напугал девчонку. Ты, да куратор. Дурак молодой, дурак старый – кто вас, проклятых магов, разберет. Ох, как долго будут искать. Долго…

“… Долго ищет она место для своей норы – обычно это старый овраг или самая глухая чаща, где, среди корней, инамка начинает рыть себе могилу. Она роет ее долго, используя свои лишь руки, и не чувствуя боли – от того среди предков известна она как "кан-гараш", сломанные пальцы, которые изломаны, а потом срастаются неправильно и страшно. Она может рыть долго, неделю или даже месяц, после чего спускается на дно ямы. Земля, уложенная вокруг могилы особым образом, медленно оседает обратно, погребая ее в недрах своих. Долго инама сидит под толщею земли, и потом начинает копать – вниз ли, в стороны, не имеет значения. Ее нора становится больше , простирается на многие расстояния под землей. Питается она тварями подземными, либо заманивает в свои норы диких зверей.

Страшна инамка подле человеческого жилья – забавы ради, либо в угоду своей черной природы, может она сквозь толщу земную дотянуться до покойника, которого похоронили вне ограды, напитать его злом своим, и покойник встанет. Если выгонять животных и птиц домашних рядом с инамкиной норою, то дева сия может накормить их отравленными насекомыми – и тогда вместо молока давать они станут кровь гнилую, внутри яйца будут виться черви, и мясо их будет прочею отвратною жизнью начинено…”

Будто бы смеха ради они извращают саму суть человеческих творений, и у каждой твари ведь свое на уме – редко случаются похожие симптомы, но, если творится что-то жуткое и необъяснимое, будь уверен – инамка напакостила…

Но она ведь не пакостила, не успела, ушла под землю и не возвращалась….

“… Но хуже всех инамы молодые, едва от дома отчего ушедшие, которых тянет к старым местам. Они могут ходить за оградой, но только ночью и когда не горят огни. Горе тому, кто выйдет ей навстречу – пусть лицо у нее осталось человеческое, но разум уже инамкин, и все силы применит она что бы утащить несчастного в норы свои, и один Создатель знает, что там с ним станется. Часто подземные девы заманивают детей в свои лабиринты, а иные пробираются в особо глубокие подвалы, не защищенные заклинанием или оберегом, и там ждут хозяина дома, от которого ничего не остается. Уничтожить инамку можно лишь одним способом – отделив голову от тела, сжечь ее в завязанном мешке…”

Ян Дитмар захлопнул книгу. Все прочее он уже знал, и в этом необразованные крестьяне сходились с высокопоставленными профессорами из гильдии. Кстати о ней, проклятой… Гильдия забросила юнца Янека в глухую деревню Винницу двадцать лет назад, она же посылала его туда и сейчас. Различалась только форма, которая, учитывая нынешнее положение Дитмара, была крайне вежливой, даже, можно сказать, подобострастно-лебезящей. Эх, много ли осталось от того глупого мальчишки?

Тайна осталась. Страшная тайна, за которую даже маститого Дитмара могли запросто выгнать из гильдии и предать анафеме. Маг-недоучка давным-давно пощадил чудовище – и теперь на его совести несколько человек, что погибли страшной и мучительной смертью. Но если двадцатилетнему Янеку этого вполне хватило, чтобы испытать все муки ада, то сорокалетний мастер Дитмар, узнав о жертвах, лишь недовольно повел бровью. Он и не сразу вспомнил, почему Винница вызывает у него ощущение страха и смутной тревоги.

Невероятно красивая дочка крестьянина, удивительный цветок, чудом проросший среди крестьянской грязи, пошлости и необразованности. Девушка, с презрением сторонившаяся сплетен и грубости, а потому – вечно одинокая, возвышенная, невероятная.

Кто же знал, что Янека восхищали первичные признаки превращения в инамку? Разве можно было назвать ее возвышенную отрешенность чудовищной, нежелание перемывать кости с деревенскими дурами – ужасной, а отстраненность от деревенских парней, этих потных хамов, у которых единственное на уме – истинным злом? Боже, какая ирония. Первым порождением зла, с которым довелось взаимодействовать Янеку один на один стала та девушка, о которой он мечтал несколько месяцев.

Тогда у него не хватило решимости ее добить. Инамка приходила пару раз, останавливаясь за забором, и смотрела на слепые окна собственной комнаты. Янек выходил к ней, оставаясь под защитой забора и знаков, но она не нападала. Лишь тянула к нему окровавленные рукава рубахи, покрытые землей и прошлогодними листьями. Под рукавами скрывались обломанные пальцы, он уже тогда это понял. Он не смог. И он решил, что кто-то другой сможет – через год или два, когда она превратится окончательно, когда прекрасные черты ее лица уже невозможно будет узнать в чудовищном облике.

Вот и дурак.

Все эти годы, долгие двадцать лет, его инамка пряталась под землей, утаскивая одиноких путников и домашнюю скотину. Но теперь она вошла в силу – и дом на самой окраине Винницы провалился под землю. На шум прибежал курирующий округ маг, но не смог ничего поделать – и теперь слал истеричные депеши в столицу, требуя подмогу.

Дитмар громко хлопнул книгой, разбудив охранника. Разбираться придется самому – чтобы никто не соотнес появление мощной инамы, с неудачной практикой юного Дитмара, во время которой пропала деревенская девушка.

Ян встал. Ему хотелось на воздух, подальше от пыльных томов и неприятных воспоминаний. Хотелось пройтись по улицам столицы, пропустить стаканчик в баре, позвонить Фелиции. Сделать хоть что-нибудь, что бы отвлечься от мыслей и от грядущей необходимости тащиться на край страны, в глухую Винницу.

Поезд через два часа. У тебя еще есть время, Ян Дитмар.

2.

Купе в первом классе было вызывающе-роскошным, особенно на фоне вонючих общих вагонов пригородного сообщения: белоснежные простыни пахли лавандой, симпатичная проводница принесла Дитмару бутылку пятнадцатилетнего коньяку и никто, абсолютно никто не мешал ему курить.

Но он все равно плохо спал. Мерещилось, что в купе кто-то есть, и что оконного стекла касаются холодные, вымазанные землей ладони – с той стороны.

Промаявшись до самого утра, так и не уснув, Дитмар глушил усталость крепчайшим кофе и смотрел в окно. Мимо пролетами идиллические картины провинции, аккуратные, будто нарисованные домики, белокаменные храмы и цветущие луга, усеянные разноцветными пятнышками домашнего скота.

Он давно не был в этой части страны, с самой своей юности. Яна Дитмара ждали в больших городах, где зло самоорганизовывалось в группировки и придумывало себе лозунги. Или засылали в глухие горные поселения, где, мило и по-старинке, практиковали некромагию и изощренные формы сглазов. А в таких тихих и красивых местах он не был давно, но знал по опыту, что и здесь, иногда, исподволь и незаметно, происходит страшное.

Поезд пришел на пустую станцию, и Дитмар вышел на перрон в компании сухопарой седовласой чиновницы и старика-богомольца. Они незаметно исчезли с другой стороны железной дороги, и Ян спускался в долину один, по скрипучей лестнице, утопающей в цветущих кустах. Надрывно шумели цикады, над головой носились искристые стрекозы, а в глубине кустов таились ящерицы, разбегающиеся от Дитмаровых шагов.

Двадцать лет назад Ян спускался по этой лестнице с чувством разочарования – вид аккуратной деревни, к которой, с одной стороны почти вплотную подходил дремучий лес, а с другой открывался вид на бескрайние поля и спокойную даль, не впечатлил его. Он был полон энтузиазма и горел желанием применить свои навыки к серьезному злу, поэтому с большим удовольствием бы отправился на практику в какие-нибудь зловещие болота.

Вместо этого Яна встречали опрятные бабульки в белых чепцах, спешащие по своим делам, сверхпушистые коты, дремавшие на солнцепеке и меланхоличные куры в огромном количестве. Каждый, кто попадался на его пути к кураторскому дому, вежливо приветствовал незнакомого парня, и это резко контрастировало с городским безразличием.

Тогда местный куратор по имени Рональд Вилиго также не произвел на Дитмара особого впечатления. Дверь юному магу открыл низенький старичок в фартуке, испачканном мукой, с критически малым количеством волос на голове. Господин Вилиго, как и положено всякому уважающему себя пожилому человеку, шаркал ногами при ходьбе, шамкал ртом при разговоре и подслеповато щурился на все, что привлекало его внимание. Для мага его возраст был более чем почтенным, но Ян не чувствовал уважения – и дураку было ясно, что Вилиго уже давным-давно выжил из ума. Вместо сертифицированных заклятий и щит-знаков он мастерил какие-то печенья-обереги, вместе с сельчанами ходил в местный храм и все свои силы направлял на эксперименты с окрасом кур. Это у него получалось хорошо – вокруг домика куратора носились ярко-зеленые, лиловые и нежно-розовые птицы, а темно-фиолетовый в желтую крапинку петух всякий раз пугался своего отражения в луже.

Не было здесь ничего интересного, совершенно ничего. Кроме Сильвии Верес, девушки из сна….

Только тот сон обернулся кошмаром.

Поселок Винница по прежнему стоял у леса, но появился свежий забор, увешанный ворохом сомнительных амулетов. Дитмар усмехнулся, глядя на эти гирлянды, по сути своей бесполезные. Значит, местный маг-куратор совсем помешался от страха, раз прибегает к таким смехотворным средствам.

А вот и он. Полноватый, неуклюжий, вырядившейся по случаю приезда начальства в гильдейский мундир, едва сходившийся на его животе. Ян не позволил ему отбарабанить требуемое церемониалом приветствие, сразу спросил об имени и обстановке в деревне.

– Дитрих Ман, господин! Куратор поселка Винница и окружных земель, от Ольсинки до Речного Порога. А в деревне.. ну что в деревне – паника! Дом-то с семьей провалился. И дом какой – добротный, освященный, со всеми щит-знаками. Раз уж такой ушел – то остальные халупы и не пикнут! Инамка-то матерая!

– Как же ты ее, матерую, проворонил? – мрачно спросил Ян, воткнув в зубы сигарету, и шаря по карманам в поисках зажигалки.

– Дык не было ничего! – Ман достал свою, но его руки так тряслись от волнения, что он едва не подпалил магистру брови. – Никаких знаков, никаких внезапных исчезновений – у меня все наперечет. Скотина, бывало, пропадала, но в то лето волков расплодилось немерено, я и не думал ничего такого… В лес ходили спокойно, никого не боялись. Мы даже норы ейной не видели!

Ман так старался оправдаться перед начальством, что едва не забывал дышать. Дитмар отмахнулся от него:

– Ладно, веди к месту разлома.

****

У разлома Ман покинул начальника – частично от страха, частично потому, что жена позвала обедать, и частично – потому что Дитмар предпочитал работать один. Остаться наедине с мыслями, не тратить силы на придание лицу нужного выражения…

Дитмар обошел деревню со стороны опушки, стараясь держаться подальше от деревенских домов, в окнах которых уже мелькали лица любопытных обывателей, возбужденных известием, что из столицы прибыл большой начальник. Но большой начальник пока успешно прятался в поросли молодых берез, предпочитая общество комаров человеческому.

Разлом он увидел издалека – внушительная рана на теле поселка, где, засыпанная землей, едва виднелась солома, которой в этих краях покрывали крыши. Дом и правда был большой – под землю ушло не только жилое помещение, но и хозяйственные пристройки, имевшие несчастье оказаться слишком близко. Лишь расположенный чуть поодаль курятник уцелел – и тот стоял пустой, покосившийся. У калитки, от которой остались лишь два косых столба, высились пять аккуратно вкопанных веток, увитых лентами – по количеству погибших членов семьи.

Дитмар шел по краю разлома, и он привел его на опушку. Линия кончалась внезапно, и это был дурной знак – земля здесь твердая, обжитая, не так то просто сломить эту преграду, тем более, если на ней стоит добротный каменный фундамент. Инамка очень сильна – в этом нет сомнения. Но почему о ней услышали только сейчас? Чем питалась она все эти годы, где ее норы? Ни разу, ни единого исчезновения за все это время, ни мора, ни побитой скотины – ничего, в отчетах Мана была тишь и благодать. Будто бы ушла на самое дно двадцать лет назад, и лишь сейчас поднялась – могучая, дикая, страшная. Пять человек утащила она за собой, и не маленьких детей, что ушли далеко от дома, а отца семейства, взрослую женщину, совершеннолетнего сына, и девчонку. И не сладили ведь – соседи слышали крики, звуки борьбы. Слышали плач…

Он уловил шум позади себя. Кто-то шел к нему из леса – торопливо, неровным шагом, спотыкаясь. Кто-то из деревенских? Тогда что он в лесу делал, неужели Ман не сказал им…

На опушку вышла девушка лет пятнадцати, по-деревенски пышная, здоровая, с длинной косой пшеничного цвета. При ней не было ни корзины, ни сумы. В руках она мяла траурно-черный платок. Увидев Дитмара, она, как ни странно, не испугалась, не юркнула в лес, а приблизилась. Спросила:

– Милостивый сударь… Не вы ли тот великий маг, что ныне приехал?

– Не великий, но маг. Магистр, если точнее, – улыбнулся он, но тут же строго сказал. – Разве куратор не говорил, что в лесу теперь опасно? Зачем ты туда ходила?

– Я вас искала. Сказали, что вы в лес пошли, ну я и пошла… Сама бы я никогда в лес не пошла….

– Ты меня искала? Зачем?

– Что бы рассказать кое-что. Я не уверена, но думаю, что это важно….

– Посмотрим. Ты же из местных, да?

– Ага, меня Васка Ярне зовут, у меня дом третий от колодца, – она махнула рукой в сторону деревни. – Я виделась с Игаром в тот же день, когда все это случилось.

Память Дитмара тут же услужливо напомнила ему строчки из протокола: «… а также под развалинами предположительно погиб старший сын Дроз по имени Игар, восемнадцати лет от роду». А эта Васка – наверняка была ему не просто соседкой. Видно что мнется, что дышит с трудом, и что глаза опухли от нескольких дней рыданий, и кожа бледна от изнеможения.

– Мы виделись… Днем еще, когда с полей пришли. Он рассказывал всякую жуть, да я не поверила… Будто бы этой ночью он от неизвестной тревоги встал, и к окну подошел, и видит – за калиткой девушка стоит. Будто бы и стоит, а будто бы и призрак. Говорит, что глаза у нее белые, волосы длинные-длинные, с вплетенными перьями. Что не видел ее никогда раньше, не из деревни она. Стоит и не заходит, будто бы приглашения ждет.

“Приглашения ждет”.... Дитмар напрягся. Неужели инама не одна? Подземные девы относились к той категории нечисти, что практически всегда существует по одиночке. Сама их суть обычно исключает наличие помощника, но были и исключения… Инамка в Баграаслане заставила служить себе свою престарелую мать. В провинции Оррен молодая инамка поработила своего жениха, и он был с ней неразлучен вплоть до погребения. Инамки крайне редко нуждались в помощи, но эта была непростой изначально… Неужели она обратила еще кого-то и натравила на деревню, а когда фокус не вышел, напала со всей яростью?

– Ну, он и вышел, на крыльце встал, и ждет. А она молчит, и ничего не говорит. Он спросил, кто она такая и что ей нужно, а она молчит. Только улыбнулась, да так, говорит, что сердце зашлось. Что она одновременно и красива и страшна была, как утопленница. Ему стало страшно, и он хотел в дом уйти, но она ему сказала, чтобы он не уходил.

– Сказала? – опешил Дитмар.

– Ага. Он от этого голоса, почему-то, еще сильнее испугался, и в дом убежал. Матери и отцу ничего не сказал, а Лесе, сестре младшей, строго-настрого запретил из дома выходить. Потому что он слышал, что есть такие инамки, что детей в норы утаскивают. А на следующую ночь… все и случилось.

– Подожди-подожди… ты Ману говорила про это?

– Конечно, говорила! Я вначале сама не поверила… Игар прихвастнуть любил, что ведьм да леших в лесу видал, что охотиться за ними будет, как отец ружье подарит… А как их дом провалился, я в тот же день побежала, чтобы Ман предупредил всех, что мертвая ходит за калиткой…. А он меня дурой назвал! Говорит, что инамки не могут разговаривать! А кто это был, если не инамка?!

– Васка Ярне, верно? – Дитмар не смог отказать себе в удовольствии задержать взгляд на красивой девушке по-дольше. – Ты все правильно сделала, ты молодец. Я сообщу в столицу о твоей помощи, а дураку Ману дам по шапке. А теперь беги домой, и не подходи больше к лесу.

3.

В отчетах он значился “Винницким лесом”, но и дураку было ясно, что он появился раньше, чем поселок, чем округ, и даже страна.

Древний, дышащий, живой. Мачты столетних сосен чередовались с перекрученными стволами черных дубов, светлыми пятнами вставали березы и осины. Шаги незваного мага пружинили по многослойному ковру палой листвы, наверху метались птицы и белки, и со всех сторон наплывал неясный гул. Непростое место, ой, не простое…

Дитмар не смог бы жить рядом с таким. Он привык к городу, к постоянному человеческому соседству. Разъезды, ночевки в лесах и горах он воспринимал спокойно, но это были двух, трех-дневные отлучки. А жить постоянно бок о бок с этой темной, дремучей силой? Нет, увольте.

Дитмар углублялся все дальше в лес, несмотря на то, что небо над ним стремительно темнело. Он брел уже несколько часов, и чутье подсказывало ему, в какой стороне находится искомый объект, но он все равно никак не мог до него добраться. Объект поселился очень далеко – обычно они живут рядом с людьми, в пределах досягаемости. Зато становилось понятно, почему жители Винницы понятия не имели, что в их лесу живет ведьма.

Наконец, он вышел на поляну, едва приметную в сгустившихся сумерках, и увидел ее жилище. Небольшая хибара, больше похожая на шалаш, крытый всяким хламом, чем на ведьмин дом, притулилась к огромному старому дереву. Тут же, рядом, был небольшой аккуратный огород с кое-какими травами, в кустах тревожно заблеяла коза, привязанная к колышку.

И ведьма за его спиной.

Она шла за ним давно, и он, чтобы не пугать ее, делал вид, что не замечает. Но теперь то она выйдет, потому что эта жалкая лачуга – все, что у нее есть.

И она вышла. Опасливо, но спокойно. Она была молода, и, видимо никогда не слышала ни про гильдию, ни про чистки. Ни про наказание, ожидающее незарегистрированных ведьм. Она наверняка не видела силу Дитмара… И потому была спокойна.

За потрепанной одеждой, неумело заштопанной и болтавшейся клочьями, ее фигуры и вовсе было не разглядеть – но Ян отметил, что она была намного выше той же Васки. Ее длинные и густые волосы, явно никогда не знавшие ножниц, были подвязаны какими-то нитками и выцветшими лентами, украшены перьями и ветками. Ее лицо было скрыто вуалью – но Дитмар все равно разглядел острый овал бледного лица, чуть раскосые глаза и грозно сведенные брови.

Она застыла в ожидании, поставив у ног сумку с кореньями. Она вела себя правильно, но Ян не мог отделаться от навязчивого чувства опасности… Ведьма чуяла его напряженность… и это было опасно.

– Тебе нечего бояться, ведьма, – решил успокоить ее Дитмар. – Я всего лишь хочу поговорить. О тебе никто не знает, и я сохраню твое убежище в тайне, если ты расскажешь мне то, что я хочу знать.

– Да я и не боюсь тебя, – гордо вскинулась она. – Совсем не боюсь.

Она гневно сверкнула глазами, и, юркнув в свой дом, чем-то там загремела. Сквозь замшелые доски забрезжил мягкий свет. Дитмар стоял на поляне, как дурак, и не решался идти за ней – вдруг вторжение спровоцирует ее? Да и многие дикие ведьмы оберегали свою нору страшными ловушками. Но глупо было и оставаться на месте, ожидая, пока ведьма соизволит выйти для разговора… пока Дитмар соображал, девчонка высунула голову из проема жилища и окликнула его:

– Эй, ты чего там встал? Заходи, будь моим гостем.

Он перевел дух. Произнесены древние слова гостеприимства, гарантия, что в этом доме в эту ночь ему не причинят вреда – значит, можно входить без опаски.

Дитмар с трудом протиснулся в хибару. Внутри было тесно, душно, но весьма уютно – висели по стенам сухие цветы, перевязанные льняными нитями, все пригодные поверхности были расписаны узорами. Тюфяк в углу, старый и тысячу раз перештопанный, был застелен большой волчьей шкурой, и пахло от него не пылью и клопами, а какой-то лесной травой, терпкой, но приятной. Ящик из под вина, переделанный под вещевой сундук, был одновременно и стулом. Стол – грубая доска, прикрытая выбеленным полотном. Девчонка кивнула на ящик, куда Дитмар уселся с опаской.