скачать книгу бесплатно
– Хочу что-нибудь сладкое. Пусть кухарка приготовит мне торт.
Акико вскинула бровь.
– Какой же торт?
– Хочу лимонный. И чтобы со взбитыми сливками.
Служанка поклонилась и вышла, оставив Норико томиться в одиночестве. Девочка раздраженно походила по чердаку, взяла сборник стихов и, устроившись у окна, принялась читать. Учебник истории, который ей дал сенсей, лежал на верхней полке и собирал пыль. Когда через несколько недель занятия возобновятся, Нори явно нарвется на суровую выволочку. Саотомэ-сенсей всегда уезжал на лето, однако ожидал, что она не забросит учебу.
Нори просидела за чтением несколько часов, а когда принесли торт, слегка поковыряла в нем ложкой. Немного поиграла с Шарлоттой. Отказалась от ужина и пропустила мимо ушей возражения Акико.
Когда служанка велела ей идти спать тоном, который означал «не спорь, или я пожалуюсь бабушке», Нори произнесла про себя бранное слово.
Натянув через голову ночную рубашку, она ощутила за спиной чье-то присутствие.
– Нори.
Судя по тону, брат был ею недоволен.
Нори повернулась.
– Аники…
Его взгляд словно обдал холодным душем.
– Слышал, ты ведешь себя как капризный ребенок.
– Я не вела себя как капризный ребенок.
Ложь была настолько ужасной, что Нори с трудом сумела сохранить невозмутимое выражение лица. Однако на кону стояла гордость. Проклятая гордость Камидзы. Хоть сколько-то ее может оказаться и у ублюдка.
Акира закатил глаза и нетерпеливо посмотрел на свои наручные часы, словно Нори встревала в его тщательно спланированный график.
– Брось. Я не могу проводить с тобой каждую свободную минуту. И даже если бы мог, то не захотел бы. Что ты собираешься делать, когда начнется школа?
У нее пересохло во рту.
– Гакуэн? Школа?
Акира снова закатил глаза, и Нори подумала – несколько язвительно, – что поделом ему будет, если они там и застрянут.
Тусклый свет комнаты еще больше подчеркивал бледность брата, и Акира сиял, словно Иисус перед грешниками. Само его присутствие проливало флуоресцентный свет на все, чего у Нори не было.
– Да, школа. Мои занятия начинаются через несколько недель. Я и так все откладывал, смерть отца послужила достойным оправданием. Я не то чтобы в восторге от места, которое выбрала для меня старуха. Но у них есть учитель музыки мирового класса. Поэтому я согласился на сделку. Так вот, меня не будет весь день. И пока меня нет, тебе нельзя морить себя голодом.
– Я хочу с тобой! – Нори изо всех сил старалась сделать голос каким угодно, кроме умоляющего. К сожалению, получалось не очень убедительно. – Пожалуйста! Я хорошо учусь. Правда! Я могу ходить с тобой. Я тебя не опозорю, честное слово.
Его лицо потемнело.
– Нори, у меня другой год обучения. Кроме того, в мою школу не принимают детей твоего возраста.
И невысказанное: «И ты мне там все равно не нужна».
– И что? Есть школы для девочек моего возраста. Я знаю, что они есть. Сенсей в такой преподавал. Я пойду туда.
Акира одарил ее долгим, серьезным взглядом.
– Ты же знаешь, что это невозможно.
Перевод: «Если ты не понимаешь, что это невозможно, ты полная идиотка».
Нори впилась ногтями в ладони.
– Школе все равно! Все равно, и ты сам это знаешь. Там полно американцев…
Акира вскинул бровь.
– Только не в Киото. И как ты об этом узнала?
Нори уставилась в пол. Она-то идиотка, сомневаться не приходится, но даже она могла сделать простейший вывод. Все ненавидят американцев. И все ненавидят ее. О чем-то это говорит.
– Газету читаю. Акико иногда ее приносит, хоть ей и не положено. И я слышу, как сплетничает прислуга. И знаю про американцев. Они победили в войне, так ведь? Вот почему они здесь. Вот почему…
Нори умолкла. Она не до конца постигла значение слова «война», однако понимала: ее народ чувствует от американцев угрозу. И тайный страх, который она годами отталкивала, говорил, что ее отцом был американец. Откуда еще взяться такой коже? Коже, которую Акико назвала «цветной», когда Нори спросила, зачем ей нужны ванны.
Здесь нет цветных людей. Зато в Америке, как Нори читала, есть люди всех мастей, каких только можно себе представить. Всех цветов кожи, всех рас на планете.
У нее был еще один страх, самый глубинный, самый страшный: ее отцом был солдат другой стороны. Один из тех, кто явился на родину ее семьи, попытался уничтожить ее народ, традиции, наследие. Один из тех, кто отнял власть монархии, кто обрушил с небес огонь. Все встало на свои места. Существование Нори было воплощением предательства.
Акира быстро подошел и уверенно опустил на ее макушку ладонь. Нори посмотрела на брата снизу вверх, твердо решив не заплакать. Акира прочел ее мысли так легко, словно они проявились буквами у нее на лбу.
– Ты не американка, Норико, – прошептал Акира, медленно и отчетливо. – Ты своя.
Теперь настал черед брата лгать. Смелый взгляд Нори вызывал его на откровенность.
– Мой отец не был своим. Он был американцем, так ведь? Одним из тех, кто всем вредит?
Впервые с тех пор, как Нори его увидела, Акира растерялся. Разговор вышел из-под контроля, и было кристально ясно, что ему это не нравится.
– Твой отец… никому не вредил. Насколько я понимаю, он был всего лишь поваром. Он приехал до… до того.
– До войны?
– Нори, сейчас, наверное, не…
Она стиснула кулаки – и проронила слова, которые всегда боялась произнести:
– Просто расскажи уже.
И тут свершилось. В посудную лавку вломился слон, которого они оба избегали с того дня, как брат появился на пороге дома семьи Камидза. Потому что слон существовал лишь в том случае, если его кто-то признавал. Дабы сделать его осязаемым, дабы придать ему сил, требовалось добровольно шагнуть в ловушку. Нори этого избегала. Она была на седьмом небе от счастья, что у нее теперь есть аники, и отодвинула остальное в сторону. Потому что каким-то образом понимала: как только этот разговор состоится, все изменится навсегда.
Однако Нори больше не могла окутывать себя неведением; за какие бы хрупкие заблуждения она ни цеплялась, им вот-вот предстояло освободиться от теней и выйти на неумолимый свет.
Акире было ужасно не по себе. Он нервно теребил рукава бордовой рубашки.
– Рассказывать тебе об этом не мое дело. Должен кто-то другой.
– Кто же мне расскажет, аники? – осведомилась Нори, схватив брата за руку, лежавшую у нее на плече. – Никто. Никто ничего мне не говорит. И я отчасти была за это благодарна. А теперь я хочу знать правду. Скажи мне, кто я такая.
Акира на мгновение смежил веки. Когда он снова открыл глаза, то выглядел почти печальным.
– Нори, присядь.
* * *
Последовавшая тишина заполнила комнату, как ядовитый газ. Нори разинула рот и никак не могла его закрыть. Ее глаза лихорадочно метались туда-сюда, как стеклянные шарики, пущенные детской рукой. Она так сильно тянула себя за волосы, что едва не выдирала их из головы.
Акира сидел за столом напротив сестры, аккуратно сложив руки перед собой, и смотрел на нее с явным беспокойством.
– Норико… ты должна была знать.
– Я не знала, – прошептала она, не глядя в ответ, не желая видеть в его глазах жалость. – Я не знала, что мое рождение разрушило твою семью.
– Наша мать и мой отец не были счастливы. Они не испытывали друг к другу ненависти, однако и счастья не было. Мать не хотела выходить за него замуж. Ни за кого не хотела, но ей не оставили выбора.
– Она нарушила свадебные клятвы, – всхлипнула Нори тихим, жалким голоском, на который она, как ей думалось, уже была не способна. – Предала твоего отца. Предала Бога. Совершила прелюбодеяние. С американцем.
Акира пожал плечами.
– Она ушла, когда мне было четыре. Я мало что об этом помню, да и она не говорила нам, куда собирается. Тогда мать, полагаю, поняла, что беременна тобой. Но ее и до того постоянно не было рядом. Она общалась со странными людьми, все время где-то пропадала. Очень сомневаюсь, что твой отец был первым, кого она пустила в постель. Впрочем, настолько я знаю, с людьми иного цвета кожи ее не видели никогда. Наверное, интересовалась экзотикой.
Если от этого Нори должно было стать легче, то на деле эффект получился полностью противоположным. Ее буквально вывернуло наизнанку. От едкого привкуса желчи заслезились глаза.
Нори с трудом оторвала взгляд от пола и уставилась на свои руки. Они так дрожали, что с ними было не совладать. Акира поднялся, подошел к ней, тактично обогнув лужу рвоты, и протянул стакан воды, однако Нори покачала головой.
– Мне так жаль, – прошептала она, и по ее щекам покатились крупные слезы. – Акира, мне так жаль, что я така-я…
Вряд ли мать, будучи столь вульгарной, удосужилась попросить у Акиры прощения за то, что бросила его и навлекла позор на всю их семью. А посему эта ноша легла на плечи Норико.
Брат снова пожал плечами, глядя на нее.
– Сейко сама принимала решения. Такова жизнь. Мой отец был хорошим человеком и хорошо меня воспитал. По правде говоря, наверное, мне было без нее даже лучше.
– Но я…
– Ты не виновата. Так что тихо.
Нори вытерла глаза.
– Где она?
Казалось удивительным, что вопрос, который снедал ее столь долго, странным образом диктовал ей каждый шаг по этой земле, можно изложить так просто: всего два коротеньких слова.
Акира пожал плечами.
– Не знаю, и мне все равно. Никто ничего о ней не слышал с тех пор, как она высадила тебя на пороге этого дома.
Нори хотела спросить, не думает ли Акира, что их мать умерла. Однако с губ сорвался иной вопрос:
– Ты ее ненавидишь?
Акира закрыл глаза – и на мгновение будто стал старше на много лет.
– Нет. – Он пробежал пальцами сквозь свои взъерошенные волосы. – Не ненавижу. А ты?
Нори невольно нащупала завязанную бантом на шее травянисто-зеленую ленту. В памяти сохранился день, когда она ее получила – как сохранились дни, когда она получила и остальные подарки.
– Нет, – шепнула она.
Хотя на глаза вновь навернулись слезы, Нори их остановила. Они не прольются. Больше ни одна слеза не скатится по ее щекам из-за Сейко Камидзы.
Странно теплые руки Акиры подняли девочку со стула. Она обмякла, и он прижал ее к себе, как неоперившегося птенца, неспособного двигаться самостоятельно. Объятие продлилось долгий миг. Акира еще никогда ее не обнимал.
Нори зажмурилась, слушая биение его сердца. Даже оно казалось мелодичным. Дыхание Акиры было медленным и ровным, оно дарило уверенность в том, что жизнь продолжается.
Краткий миг прошел, Акира ее отпустил.
– Ложись спать, – произнес он. – И не опаздывай завтра на занятие. У нас будет Шуберт.
Нори посмотрела ему вслед и еще долго после того, как он скрылся, видела в темноте призрачный силуэт.
Той ночью она так и не заснула. Лежала в постели, уставившись широко распахнутыми глазами в потолок, и изо всех сил сдерживала слезы. Невидимая стена, отделявшая ее от воспоминаний о прошлом, разрушалась кусочек за кусочком.
Однако Нори по-прежнему не могла разглядеть лицо матери. Она видела только глаза.
И теперь девочка наконец осознала, зачем эта стена была нужна. Не мучить ее, скрывая славные деньки блаженства с матерью, которая ее любила. А защитить от матери, которая ее не любила.
Дым. Столько дыма. В квартире всегда пахло дымом, щелоком и уксусом.
Мать часто старалась вывести из дома запах сигарет. Бывало, она приводила по вечерам людей – когда до этого, как правило, весь день отсутствовала. Мать наносила румяна и алую помаду, брызгала на себя мятным парфюмом. На туалетном столике всегда стояла ваза с высокими фиолетовыми цветами. Нори запомнила это особенно отчетливо.
Когда прихорашивание подходило к концу, раздавался стук в дверь. Мать отправляла Нори в комнату и запирала ее на ключ снаружи.
Нори никогда не били, никогда на нее не кричали. Но и не целовали, не обнимали, не обращались к ней с нежностью. Мать была образцом безучастия. Ни ненависти, ни любви.
Нори сотрясалась от беззвучных рыданий. Она могла подавить слезы и звуки, но ее грудь вздымалась и опускалась с силой небольшого урагана, полностью игнорируя волю своей хозяйки.
Мать бросила Нори не для того, чтобы та достигла совершенства. Не для того, чтобы преподать ей урок, не для того, чтобы сделать ее «хорошей».
