Сон о пустыне. Поглощённая тьмой

– Теперь он – мой дом! – громко сказала она. – А ты, – она сменила интонацию на строгость, – подойди.

– Эффи, ты… – Он отшатнулся от девушки. Её глаза до сих пор пугали его, но пока она сохраняла спокойствие, то и ему не было страшно. Однако сталь в её голосе доводила до мурашек по всему телу. – Почему мы не можем вернуться в Берлин? Ты здесь из-за Исета? Ты же сама назвала его предателем. А Осирису ты больше не нужна. Он уже получил своё.

– Я всегда буду нужна ему. – Она сделала к нему шаг, хватая за ворот рубашки. – А он всегда будет нужен мне. Если ты хочешь оставаться рядом, то не смей больше говорить о нём в таком тоне.

Она молниеносно прокусила губу, надавив на не зажившую ранку, и втолкнула в рот Ричарда свой язык. Он сразу же ощутил вкус её крови. Она казалась ему наркотиком, от которого все краски становились ярче, а тревоги забывались. Наступало ощущение, словно он парит над землёй. Тело расслаблялось, и имена, что напоминали ему об испорченном прошлом, тонули в глубинах разума, стираясь из памяти.

Эфиноя, отстранившись, подошла к шкафу и, вытащив приглянувшееся платье, произнесла, как ни в чём не бывало:

– Как думаешь, хорошее? Примерю его.

Она скинула халат, оставаясь обнажённой, и надела белое, что солнце в пустыне, платье в пол с золотистой узорчатой каймой внизу, которая поднималась по центру, условно разделяя платье.

– Слишком свободно, – сказал Ричард. Голова была затуманена. Всё, о чём он мог думать сейчас – это о девушке, стоявшей рядом. Покопавшись в шкафу, он вытащил золотистый пояс и надел на её талию. – Теперь ты настоящая пустынная принцесса.

Эфиноя посмотрелась в большое прямоугольное зеркало с золотым окаймлением, стоявшим рядом с кроватью, и хищно ухмыльнулась. Один глаз был тёмно-зелёным, а второй – полностью чёрным. Волосы ровно ниспадали до самой талии. Одежда оказалась довольно удобной, чему бы порадовалась прежняя Эфиноя, но сейчас её больше волновало мнение Осириса.

– Спасибо, Рич. Можешь идти, – сказала она, не отрываясь от собственного отражения. – Ах да, – повернулась она, – прогуляйся в город, поищи сигарет. Но не уходи далеко. Ты же не хочешь огорчить меня, сбежав?

– К чему мне сбегать от тебя?

Он приподнял брови в вопросе. Мыслей о доме, как ни бывало.

– Конечно, ни к чему, – довольно улыбнувшись, ответила она. – Как вернёшься, оставь пачку на кровати.

Он, кивнув, удалился. А Эфиноя отправилась к Осирису, думая, что постоянно повторять ритуал с кровью не хочется. Ей нравилось общаться с Ричардом как раньше. Однако без тумана в голове он проявлял непозволительное неуважение. Она решила заняться этим вопросом позже.

В каком-то смысле управлять людьми таким образом оказалось удобно. И всё благодаря тому, что Осирис поделился с ней своей силой. В прошлом были одни лишь разговоры о способностях, а на деле она ничего не могла, в отличие от того же Исета. Неужели она тогда действительно ему завидовала? Теперь ему с ней не сравниться. Перемещения через песок? Она перемещается в пространстве! Самостоятельно, без кулона. Лечение людей с помощью магических песчинок? Она своей кровью может управлять этими самыми людьми.

В её способностях имелась отличительная черта. Они были направлены на самый главный человеческий порок – власть. Но осталась ли она человеком?

Эфиноя шла по коридору, улыбаясь только от одной мысли о предоставленном ей месте подле самого бога. Трепет и благоговение перед ним затмевали её разум так же, как её кровь затмевала разум Ричарда. Но действие крови быстро заканчивалось. Истощатся ли когда-нибудь её странные чувства к богу, или он уже полностью завладел её сознанием?

***

Ария сопроводила Эфиною в большой зал на первом этаже с высокими арочными окнами, из которых задувал ветерок, и со светлыми мраморными стенами. В центре зала, который про себя Эфиноя назвала «тронным», на длинном столе на ножках с вычурными завитками стояли всевозможные блюда от запечённого мяса до простых фруктов. В серединной линии стола примостились белые цветы лотоса, чередующиеся со свечами. Эфиноя глубоко вдохнула, ощутив аромат пряностей вперемешку с медовым запахом цветов. Атмосфера напомнила ей какой-то романтический ужин из кино. Никто для неё подобного раньше не делал.

В голову забрался мерзкий червячок, напомнивший об ужинах с Исетом. Но их размах нельзя было сравнивать! Хотя Исет готовил сам…

Во главе, вальяжно раскинувшись на бархатном кресле наподобие трона с узорчатой золотой окантовкой, ожидал Осирис. Служители культа, которые просили не называть их культом, склонив перед богом голову, удалились, прежде поклонившись вошедшей госпоже. Кивнув им, она мысленно усмехнулась. Ощущать своё превосходство стало приятно и уже успело войти в привычку. Вот чего не было у Исета и никогда не будет! Он не способен бросить весь мир к её ногам.

Осирис поманил её к себе, и она, поклонившись, села рядом от угла справа от него. Он облачился в белые одежды чуть ниже колен, словно фараон с картинки в энциклопедии по Древнему Египту. Начиная с шеи, на его груди висели широкие золотые пластины, а в центре их располагался золотой анкх размером с ладонь с изумрудом по центру. Украшение принесли ему в дар сегодня утром. Будто всё это время оно именно его и ждало.

Для неё пообещали сделать подобное, а Осирис распорядился, чтобы вместо изумруда вставили обсидиан. Он говорил, что чёрный ей идёт куда больше зелёного. Намёк на тьму в её глазу был слишком очевиден, но Эфиноя не обратила внимания на суть. Отметила для себя лишь то, что ему нравится видеть на ней чёрный цвет. Однако в такую жару носить тёмные вещи не было ни малейшего желания.

Часть мышц тела бога виднелась из-за странной лоскутной одежды, но, видимо, так и было нужно, решила Эфиноя. Кроме того, смотреть на него ей с каждым днём становилось приятнее. Его поджарое телосложение усиливало трепет перед богом. Кожа была на пару тонов темнее, чем у Адиля или Исета, что только подчёркивало его контуры.

Открыто разглядывая его, Эфиноя заметила одну не вяжущуюся в её голове деталь. Пальцы и кисти в браслетах и кольцах выглядели сухими, как у шестидесятилетнего старика, несмотря на то что его лицо, как и остальное тело, оставалось молодым и подтянутым.

– Мой господин, позволите задать вопрос? – сказала Эфиноя, пригубив вино из позолоченной чаши. Вкус был кисловатый, и она отставила её.

– Моя Ха́ти, ты всегда можешь обратиться ко мне, – произнёс Осирис низким бархатным голосом.

Наверное, именно таким голосом он раньше убеждал людей в правильности своего правления. Властного, как в первые разы их общения во сне, голоса в её сторону больше не наблюдалось. Но с другими он не вёл себя так мягко, как с ней.

– Ваши… твои руки… Осирис, что-то не так? – спросила она, так и не приступив к трапезе.

– Эта оболочка со мной ещё со времён моего первого правления. В подземном царстве она не имела значения, но здесь каждое тело бренно. А моё восстало из ничего. В скором времени оно всё покроется морщинами и зачахнет.

– Мы не можем этого допустить! – воскликнула она громче, чем хотелось бы. – Вы… ты говоришь об этом так спокойно. Знаешь, как решить проблему?

– Знаю. Ешь, Эфиноя, – ответил он, осушая свою чашу с вином.

Девушка прикусила губу. Неужели он ей не доверяет? Она увидела на столе свои любимые сосиски и улыбнулась от того, что Осирис наверняка приказал приготовить их специально для неё, учитывая, что теперь он знал о ней всё. Но, положив их на тарелку, снова нахмурилась. Она считала себя самой приближённой из всех, а тайн ей в жизни хватило. Если бы перед ней сейчас был кто попроще, она бы не сдержалась.

– Человеческая натура так противоречива, – медленно начал Осирис, – добро и зло, нежность и жестокость, самоотверженность и эгоизм, мудрость и глупость… В тебе есть все качества, как и в любом человеке. Главное, какие из них одержат над тобой верх. Ты думаешь, я тебе не доверяю, но доверяешь ли ты себе сама? Будешь ли ты верна мне несмотря ни на что?

Эфиноя сглотнула. В ней ещё осталось что-то от неё прежней, но, находясь рядом с богом, смотря в его глаза и чувствуя благоговение, она легко ответила на вопрос, отбрасывая ненужные мысли.

– Моя верность к тебе течёт по моим венам. Никто не может ставить под сомнение твою справедливость.

– Я могу разрушить этот город до основания, – произнёс Осирис, не прерывая зрительный контакт.

– Нельзя построить новое, не разрушив старое, – ответила она, слегка сжав в кулаке ткань своего платья.

Осирис удовлетворённо улыбнулся, а затем махнул слуге, стоящему у створчатых с с резной позолотой дверей. Они возвышались метра на три, и до потока оставалось ровно столько же.

Слуга отворил двери, и в залу вошла Лисса под руку с Сотисом. Они поклонились и подошли к противоположному краю стола. От неожиданности Эфиноя поперхнулась надкушенной сосиской.

– Что скажешь, Хати? По-твоему, им можно доверять? – спросил Осирис, когда поставил локти на стол и, сцепив пальцы, положил на них подбородок, что ребёнок, пришедший увидеть представление.

Лисса вздрогнула от проницающего взгляда тёмно-зелёных глаз. Сейчас очи бога выглядели естественнее, чем у её младшей сестры, один из которых покрылся сгустком тьмы.

В душу Эфинои прокралось раздражение. Она покрепче сжала вилку, скрежетнув ей по тарелке. Видеть здесь Лиссу она не желала.

– Зачем ты пришла? – спросила она, постаравшись придать голосу холода. – Опять жизни меня учить?

– Эффи, я…, – Лисса сглотнула, – мы с Сотисом…

– Мы хотим служить тебе, великий Осирис. Я – верховный жрец вашего храма, и я преклоняюсь перед вашим могуществом, – сказал Сотис, переключив внимание на себя.

– Почему же вы не преклонились сразу, у храма? – равнодушно спросил Осирис, вернувшись к чаше с вином.

– Моя спутница плохо себя чувствовала. Она едва не потеряла сестру, поэтому была не в состоянии оказать вам своё почтение.

Осирис повернул голову в сторону Эфинои, смотрящей на эту парочку с прикушенной губой.

– И давно ты стала почитать Осириса, Лис? До или после того, как этот наглец хотел убить меня?

– Разве ты не довольна своим положением, сестричка? Он хотел принести тебя в жертву для твоего же бога, – вырвалось у Лиссы. Опустив голову и прикусив щёку, она продолжила: – Господин, как только я вас увидела, решение преклониться перед вашей силой пришло незамедлительно. Сотис, ваш верный слуга, помог мне понять, что вы – лучшее, что могло случиться с этим миром. Поэтому мы хотим служить вам. Мы надеемся на вашу справедливость.

– Отождествлять себя с другими людьми – признак слабости, верно, Хати? Нужны ли мне слабые последователи, которые в случае опасности будут защищать друг друга, а не своего бога? Не лучше ли избавиться от тех, кто может доставить проблем?

– Господин, – сердце Эфинои сжалось, – все люди подвержены слабости. Так у нас никого не останется. Думаю, нужно дать им шанс.

– А если…

– Я лично накажу их, – перебила Эфиноя, но Осирис лишь усмехнулся.

– Если они здесь ради тебя, тогда тебе придётся не просто наказать их, а убить. Ты будешь готова выполнить мой приказ в случае их неповиновения?

– Как я уже говорила, никто не может ставить под сомнение твою справедливость.

Осирис удовлетворённо кивнул.

– Присаживайтесь, отужинайте с нами, – властно сказал он голосом, не терпящим возражения. – А после вам, как почётным… последователям, предоставят покои.

Последующий ужин прошёл в молчании. Эфиноя ела, не переставая, стараясь не смотреть в сторону сестры на другом конце стола, пока не поняла, что ещё один кусочек и её стошнит. Несмотря на то, что сестра раздражала своим присутствием, её смерти она не желала. Часть её души продолжала любить Лиссу, пусть она не хотела этого признавать.

Лисса почти ничего не ела, ковыряясь вилкой в салате и обдумывая всё произошедшее. Ей было страшно, но вместе с этим она гордилась, что выдержала тяжёлый взгляд обоих и не сбежала.

Осирис, осушив уже пятую чашу, поднялся из-за стола, собираясь выйти из-за зала, когда Эфиноя окликнула его, не желая оставаться в обществе сестры. Он позвал её за собой, покидая зал, и они направились на самый верх особняка по широкой мраморной лестнице. Вышли на широкий балкон в коридоре третьего этажа, с которого открывался вид на город. Начали зажигаться фонари, окутывая теплом сумеречный Луксор.

– Какой был смысл твоей жизни раньше? Я не увидел его в твоей голове.

– Смысл? – вскинула бровь Эфиноя. – Я просто хотела жить и наслаждаться каждым днём. Путешествовать, рисковать…

– Жизнь без смысла – как зыбучий песок, в который ты проваливаешься и не пытаешься выбраться, – хмыкнув, сказал Осирис. Эфиноя поджала губы, задумавшись о том, всегда ли он был таким философом или подхватил привычку из её последних воспоминаний. – Искать смысл в удовольствиях? Звучит занятно. Но знаешь ли ты, какое самое главное удовольствие в жизни?

– Служить тебе – самое большое удовольствие для меня, – не задумываясь, ответила она. Подчинение ему въелось ей в кожу, что масла́, который он так любил втирать в свою.

– Служба и подчинение… не знаю, как вы – люди, находите удовольствие в подобном. Самое главное – это власть.

– Власть не даётся легко. А вот прислуживать может каждый, – усмехнулась Эфиноя.

– Не все достойны власти, но все хотят её получить. Иногда жажда такая сильная, что невозможно сопротивляться, даже зная, какой мучительной будет расплата.

– Твоя власть дарует миру справедливость. Платить будешь лишь тот, кто не увидит верного пути.

– Слушая тебя, я невольно вспоминаю себя в первые годы правления. Тогда я был наивен и полагал, что сладкими речами можно добиться чего угодно.

– Сладкими речами? – вспылила Эфиноя, вцепившись руками в края балюстрады. – Я не такая, как твои прислужники. Я рядом, потому что сама этого хочу. И я доказала тебе свою верность, разрезав свое горло до кости.

– Тень подтолкнула тебя…

– Нет тени без света. Как и света без тени. Тьму не всегда нужно истреблять, даже если ты можешь это сделать.

Произнеся это, Эфиноя вдруг вспомнила свой разговор с Адилем. Он говорил, что одного не может быть без другого. Остался ли свет в её душе? Тоска по старому другу нахлынула внезапно, но ведь он был предателем. Если бы он пришёл сегодня вместе с братом, Эфиноя была бы рада дать ему шанс. Но он не пришёл. А значит, не заслуживал того, чтобы она о нём думала. Перед Осирисом должны были склониться все.

– Как поживает твой друг? – внезапно спросил Осирис. Эфиноя задержала дыхание, думая: «Неужели он сейчас слышал все мои мысли? Он же говорил, что действие ритуала закончилось. Лишь бы не решил, что я скучаю по предателю».

– Друг? – вопросительно вскинув бровь, спросила она.

– Ричард.

– Ах, Ричард, – вздохнула Эфиноя. – Всё в порядке. Гуляет по городу, но всегда возвращается. Он не оставит меня, я уверена.

– Прекрасно. Иди к себе, Хати, – ласково произнёс Осирис.

Хати – сердце. Когда он называл её так, то её собственное сердце готово было разорваться от желания упасть ему в ноги. Пару раз он обращался к ней «Амит-Керх» или просто «Амит». В первый раз она не сразу поняла, что он говорит именно с ней. Пришлось уточнить, что всё это означает. Пусть он знал все языки, что знала она, но иногда любил кидаться фразочками на своём древнеегипетском.

Амит означало что-то наподобие «прекрасная и чистая богиня». А Керх – тьма. Как тьма может быть прекрасной и чистой, она не понимала. Но ей и не нужно было. Для него она была готова быть кем угодно.

– А ты не придёшь ночью?

Бог хищно улыбнулся, так же как это делала она, и сказал:

– Не сегодня, Эфиноя. Это тело быстро разлагается.

Эфиноей он её называл, когда был либо раздражён, либо усмехался.

– Когда ты возьмёшь новое? Это возможно?

– Мои жрецы уже готовят всё необходимое для ритуала. В следующую полную луну я займу новое тело.

– Мне интересно, почему в ваших ритуалах так важна полная луна? А ещё…, – ещё она вспомнила, как Исет говорил что-то о том, что её не просто так хотели принести в жертву именно в декабре. Снова чёртов Исет всплыл в её памяти! Казалось, всё вокруг напоминало о нём! И всё же вопрос она задала: – Для них необходимы какие-то определенные месяца?

– В полную луну происходит обновление природных сил. Для бога возрождения это что-то да значит, – усмехнулся Осирис. – А месяца… Как же они у вас там называются?

– Сейчас конец июля.

– Разлив Нила.

Эфиное информация мало что дала, но она продолжила:

– А декабрь? Когда меня впервые хотели принести в жертву.

Мурашки пробежали по телу от воспоминаний о Тахосе. Больше она не чувствовала своей вины за его смерть. Он делал праведное дело. Однако человек из него был никчёмный. Если бы она видела его после возрождения каждый день, то сама бы убила, не сдержавшись.

– Всё это мелочи, выдуманные жрецами. Я вернулся бы в любой из них, главное, чтобы луна была полной. Погиб я тоже при её свете.

– Но вновь стал править.

– Правление в Дуате выглядит иначе, чем здесь, наверху. Там мало что ощущается, а радости ничего не приносит.

Эфиноя закусила губу. В таких обычных разговорах она забывала, что он – бог. А когда вспоминала, казалось странным, что те способны чувствовать так же, как люди.

– Все после смерти попадают в Дуат?

– Простые смертные – да. – Он постучал пальцами по балюстраде, задумавшись, словно сам – простой смертный. – Был бы я обычным человеком с такой же смертной женой, мы встретились бы с ней в полях Иалу. В полях вечного рая.

– Ты всё ещё любишь её? – спросила Эфиноя. Ладони сжали холодный камень сами собой.

Выражение лица Осириса сменилось из задумчивого на напряжённо-озлобленное.

– Она давно отправилась в Нун. Первозданный хаос – место для всех умерших богов. И я бы там оказался, если бы меня не сделали царём Дуата.

Гневить бога она не желала. Но её мучил ещё один вопрос, а Эфиноя была не из тех, кто станет молчать, даже не попытавшись узнать то, что хочет.

– А куда после смерти попаду я? Ведь во мне часть твоей силы.

Черты лица Осириса смягчились, но он не стал отвечать на её вопрос.

– Возвращайся к себе, Хати.

Эфиноя, кивнув, поклонилась, и уже развернулась, чтобы уйти, как Осирис взял её за руку и притянул к себе. Она рвано выдохнула в его грудь, и посмотрела вверх, в его глаза. Он взял её за подбородок сухими холодными пальцами, но не удосужился наклониться, из-за чего ей самой пришлось встать на носочки.

Поцелуй с ним не был похож на те, которые были у неё ранее. Он проникал внутрь языком, водя им внутри, и всасывая губы, будто пытался выкачать её душу. Она издала стон удовольствия, отвечая на поцелуй. Разум так затуманился, что она готова была отдаться ему прямо на балконе, даже если мимо будет проходить сотня слуг. Но Осирис отпустил её и, довольно улыбнувшись, развернулся, оставляя её одну.

Дыхание было сбито, а сердце колотилось, что птичка в клетке. Облизав губы и ухмыльнувшись, Эфиноя отправилась в свою комнату. Подумала о том, что можно зайти к Ричарду и удовлетворить возникшую в близости потребность, но её пересилило желание оставить вкус бога на своих губах.

Глава 2. Когда цель объединяет

Исет

Открыв глаза от слепящего света Исет устало вздохнул. Он не смог уснуть, и половину оставшейся ночи и ещё пол дня пролежал с закрытыми глазами, обдумывая произошедшее.

Когда Эфиноя вырвалась из его рук, а его самого отбросило в сторону, он испугался, что это конец. Но, найдя в себе силы встать, Исет вознамерился вернуть её, используя свою силу. Он направил песчаный вихрь следом за девушкой, но опоздал. Она исчезла вместе с восставшим богом во вспышке света. Ему показалось странным, что не во тьме. Потому что глаза Эфинои затуманивались именно тьмой.

Потеряв её, он не просто разозлился. Он пришёл в дикую, словно зверь, ярость. Исет был готов напасть на самого бога, если бы тот находился поблизости. Ведь только таким образом он мог вернуть её.

Но вокруг была пустота. Ночь, затихающий дождь и выходящая из-за туч полная луна посреди пустыни с обломками храма.

Всю свою злость он выплеснул наружу, подняв столп мокрого песка. Упав на колени и ударив кулаком по земле, он согнулся, борясь с подступающей тошнотой. Казалось, в его груди выжгли дыру. Словно выкачали всю жизнь.

Он же только начал доверять людям! Сколько себя помнил, он боялся впускать кого-то в своё сердце, и, видимо, не зря. Он боялся, что его снова бросят. Так и случилось. Однако в этот раз бросили не монстра. Его бросили ради нового чудовища. «Может, Ною влечёт ко всем убогим?» – подумал он, мысленно усмехнувшись. Выдавить улыбку на лице не вышло. Оно замерло с пустующим взглядом, представляя собой каменный лик. Искусно выточенный лик, как сказала бы прежняя Эфиноя.

После её внезапного ухода его будто раскололо надвое. Рядом с ней было ощущение полёта, который не можешь остановить. А что в итоге? Падение. Об острые скалы вернувшейся ненависти. Но не к девушке. Снова к самому себе. Из-за того, что в этот раз ему не удалось её спасти. Сначала она умерла, пока он, сидя взаперти, вспоминал, что обладает силой. А вернувшись к жизни, она ушла. Сбежала. Вырвалась из его рук. Оставила ни с чем. Опустошила, что стакан с чёртовым апельсиновым соком!

Рубашка Исета была пропитана её кровью. Запах лишь усиливал тошноту. Однако в желудке было пусто. Кто-то тронул его за плечо, и он инстинктивно отбросил руку, подняв взгляд исподлобья. Адиль стоял перед ним, смотря на него с приподнятыми в жалобном жесте бровями. Исет ненавидел жалость по отношению к себе. Он поднялся с колен и взглянул в ответ, вопросительно.

– Сожалею, что так вышло. Я видел, что между вами что-то было, – уставшим голосом произнёс Адиль.

– Что было, то прошло, – холодно ответил Исет.

– Слушай, она дорога мне не меньше, чем тебе. – Исет отвернулся, сжимая кулаки. – Только себе не лги, Змей. Ничего не прошло. Ты же знаешь её. Это была не она. Её… она не виновата. Полагаю, Осирис как-то воздействовал на неё.

Исет знал, что тот прав. Но легче не становилось. Она бросила его. Возможно, не по своей воле. Но что, если она действительно этого хотела? С богом она будет гораздо могущественнее. А кто не хочет власти?

– Ты не видел её, когда она резала себе горло, – продолжил Адиль. – В неё будто кто-то вселился. Глаза почернели. Она смеялась и говорила чужим голосом.

– Тогда почему очнувшись, она вела себя как обычно? Она сказала, что её тянет к нему, но, чёрт возьми, что это значит?!

– По возвращению её глаза были прежними.

– Пока он не начал призывать её.

Адиль вздохнул, усевшись прямо на мокрый песок, и сцепил руки в замок.

– Не знаю, что это значит. Может, в ней поселилась тьма, но она просто не могла захватить её полностью.

– Тьма, – хотел усмехнуться Исет, только губы отказывались приподняться даже на миллиметр. – Её душа была такой светлой, – добавил он охрипшим голосом. Малышка Ноя осветила его жизнь. Как в её душе могло поселиться что-то настолько тёмное?

– На самом деле тень мучила её давно. Ещё тогда, полгода назад, госпожа вдруг заговорила со мной об этом. Спрашивала что-то о свете и тени, но я не придал её вопросам значения. Зря мы тогда расслабились.

– Если бы не твой брат-фанатик…

– Он виноват, но в последний момент он остановился. Она сделала такой выбор, но точно не сама. Осирис влез в её голову, я уверен.

Исет не знал, что сказать. Змейка надежды обвила его сердце, укрывая от жестокой реальности. Он задавался вопросом: есть ли вероятность вернуть его Эфиною? Прежнюю, ту, у которой в глазах плясали светлячки. Возможно ли очистить её душу?

– Что будем делать? – спросил Адиль, запустив комок мокрого песка куда-то в сторону.

– Я спасу её, – уверенно сказал Исет, выпрямившись.

– Знаю, знаю, что ты защитник, спаситель и всё такое. Но я её друг, и не собираюсь оставаться в стороне.

– Хорошо, – неожиданно согласился Исет. Неожиданно даже для самого себя. – Нужно вернуть этого бога туда, откуда он вылез.

– Только как? И где их искать?

– Разберёмся. Придумаем что-нибудь, а после я лично убью его.

Адиль ушёл поговорить с братом, а после они разделились. Исет с Адилем отправились в Луксор, оставляя Лиссу с Сотисом в пустыне. У Сотиса имелся анкх, так что они как-нибудь справятся.

Исет же, перестав прислушиваться к словам Адиля, думал только об Эфиное. Вернувшись домой, думал о ней. Ложась в кровать, думал о ней. Живот урчал от голода, но парень понимал, что ему сейчас кусок в горло не полезет. Он желал только одного – уснуть и встретиться с ней во сне. А если она оттолкнёт его, то больше никогда не просыпаться. Но сон так и не пришёл.

Исет сходил в ванную, а после отправился вниз. Выйдя в сад, хотел сорвать апельсинов, но они ещё не доспели. Когда Эфиноя была здесь, Исет специально ходил на рынок, чтобы купить их для неё. Пошарившись по шкафам, из фруктов он нашёл только яблоки. А ведь она говорила, что именно яблоко – её любимый фрукт. Но ему было приятно кормить её апельсинами. Словно он внедрял в неё частичку себя. И она принимала, не вспоминая ни о каких таких «яблоках».