Наследник крановщика

скачать книгу бесплатно


Вероятно, стоя за дверью, он слышал часть разговора, который происходил в бытовке.

– Я никого не убивал, – не очень любезно отчитался перед сыщиком Емельянов. – Ничего не знаю! До оврага мы с Петром дошли вместе, потом расстались.

– Говорите правду, Егор Нилович,– предупредил его Розов,– не надо лгать. То, что вы утверждаете, извините, лабуда. Вам следует рассказать всё, что помните о вашей последней встрече с Арефиным, и так неумело пытаетесь скрыть!

Прораб и строитель пытались урезонить Анатолия, давая ему понять, что напрасно он в чём-то подозревает Емельянова. Чтобы не вступать в ненужные дискуссии, совершенно не необязательные, Розов не стал никак реагировать на замечания начальника участка (он же и прораб) и строителя (выяснилось, что каменщика).

Анатолий понимал, что Жуканов уже измачалил строителей своими расспросами, потому и прораб нервничал. Похоже, что пройдёт совсем немного времени – и этот белобрысый сорока-сорокапятилетний мужик начнёт выражаться, так сказать, ненормативным русским языком, употреблять очень устойчивые фразеологические обороты, демонстрируя шикарные образцы отечественного мата.

Без него не может существовать современная стройка. Возможно, по этой причине, практически, и не существует.

Розов предложил выйти Емельянову из бытовки, чтобы немного побеседовать конфиденциально. Тот, кивнув головой, вышел из помещения наружу. За ним, пожав руки прорабу и каменщику, направился и Анатолий. Они сели на небольшую скамейку, стоящую на самом выходе за территорию строительного объекта.

– Ваше положение очень опасно, Егор Нилович,– предупредил Емельянова сыщик.– Через день-два к вам домой придут люди в форме полицейских. Одним словом, арестуют для дальнейших разборок. Даже не уголовный розыск, а конкретно вами займётся… прокуратура.

– Знаю! Я уже дал подписку о невыезде. Следователь, из ваших, на стройке шарахался.

– Жуканов? – спросил Анатолий, изображая удивление.

– Вроде бы.

– Вот вы должны ему всё и рассказать. Как было. Я постараюсь тоже присутствовать при вашей беседе.

– Я расскажу, но кто мне поверит? Кто?! – вспылил Емельянов.– Мне уже твой Жуканов нарисовал всё, что меня ожидает. Восемь лет строго режима… Это, если по малому счёту. А то могут и больше припаять, ни за что. Хорошо, что к стенке сейчас не ставят. А может, наоборот, плохо. Я смерти не боюсь. Понял? Мне и «вышка» нипочём. О дочке моей, Ларисе, ты заботиться будешь? Сам ещё… молокосос!

– Обожаю молоко, но повторяю, что положение ваше, Егор Нилович, не очень завидное,– терпеливо повторил Розов.– Допускаю, что вы – не убийца, но все улики против вас. Следы на месте преступления… И саблю вы в руках держали. Ведь держали же?

– Хватит! – закричал Емельянов. – Я уже это слышал! Стреляйте! Вешайте! Четвертуйте! Таких дураков, как я, судят и садят.

– Хорошо, – согласился Розов. – Желаете давать свои показания в прокуратуре, пожалуйста. Вероятно, без этого не обойтись. Тогда вопрос на отвлечённую тему. Ведь Цепин, Григорий Матвеевич, крановщик, тоже ваш друг. Что вы можете сказать об этом человеке?

– О человеке? Да какой это, к чёрту, человек? Это… сам Дьявол! Я ему такое не один раз говорил, причём, в глаза. Жаль, что он сейчас, как бы, приболел, а то я и при нём… всё бы высказал. Мне уже всё одно – пропадать ни за грош.

– Вы хотите сказать, Егор Нилович, что он, как-то, связан с убийством Арефина?

– Он здесь не причём! Зачем на него вешать чужие грехи? Но кому-то ведь я об этом должен сказать! А ты, человек молодой и рассудительный, и скажешь мне…

– Что я скажу?

– Сумасшедший я или нет?

Покоя Емельянову не давали события последних двух лет, особенно те моменты, когда очень активно проявлял свои «чудачества», нет, не покойный ныне Арефин. Тот был человеком, вполне, нормальным, не фантазёром. Всё больше и больше удивлял Егора Ниловича другой его друг, с которым вместе, считай, в одном дворе росли, Цепин.

Месяц назад отправились они вместе на рыбалку – ловить в одном из лесных озёр то ли леща, то ли окуня. Сложность поставленной задачи усугублялась тем, что на берегах этого, находящегося не так далеко от города, но в затерянных местах, водоёма оба они никогда не были. Кроме того, отправились они туда пешком после хорошего банкета, то есть пьянки.

У молодого бетонщика Александра Снегиря родилась дочь, и пацан закатил, в пятницу, после работы, такой пьяный праздник («ножки надо как следует обмыть»), что, по сути, среди ночи отправились они ловить рыбу довольно в тяжёлом состоянии.

Правда, поскольку Гриша Цепин, полуофициально и почти всеми строителями был признан не только классным гипнотизёром, предсказателем страшных природных и политических явлений, но и не плохим знахарём и врачевателем, Емельянов попросил его снять с себя страшную головную боль, то есть убрать последствия похмельного синдрома.

Попросил он друга, чтобы «башка не трещала», а состояние опьянения и «лихой весёлости» осталось. Цепин, приставив к одному из зданий, связку с бамбуковыми (телескопических не признавал) удочками к одному из зданий, положил ладонь ко лбу Егора ладонь – и боль головную, и слабость в теле, как рукой сняло. Себе что-то тоже прошептал под нос… для здоровья. Одним словом, остались пьяными, но крепкими и живыми.

Видимо, Цепин накануне выпил водки чуть более своего друга Емельянова и потому потерял бдительность и полный контроль над собой. По этой причине стал, что называется, чудить. Начались эти, его «закидоны», почти сразу же, как они вышли из дома Цепина. За ним, при полном снаряжении, перед самым утром и зашёл Емельянов. Ещё долго и терпеливо ожидал, пока Гриша отыщет снасти, соберёт продуктишки и нужную одежду… Разумеется, на дорогу немного выпили. У Григория Матвеевича имелась в холодильнике початая бутылка с водкой.

Когда они вышли на улицу, и Цепин привёл их физическое состояние своим «колдовством» в относительный порядок, Григорий твёрдо заявил: «Пойдём к лесу очень быстро и самой короткой дорогой». Передвигались, как показалось, Емельянову они с большой скоростью, во всяком случае, быстрее редких предутренних автомашин. Но такое ведь могло и просто показаться. Мало ли!

Но когда Гриша провёл Егора сквозь кирпичное пятиэтажное здание, Емельянов, в буквальном смысле слова, от страха и удивления чуть не обмочил штаны. Ведь юмор – это, когда делается смешно, но не жутко и дико.

Видавший в жизни всякое стропальщик Емельянов, пока ещё ничего не понимая, спокойно проходящий вслед за другом уже сквозь бетонные стены панельного девятиэтажного здания (чтобы сделать путь короче), всё-таки, спросил своего коллегу по работе: «Скажи, Гриша, мне показалось или мы на самом деле прошли на улицу Тарасова через три квартиры и даже видели, что в одной из них мирно совокупляется один мужик сразу с двумя бабами?..

«Одним словом, Гриша, у меня начинается белая горячка, – предположил Емельянов, – или мне всё это померещилось?». «Какая разница! – ответил Цепин. – Не обходить же нам это большое здание. Я утром сделаю так, что ты всё забудешь. А сейчас нам надо спешить к утреннему клёву».

Надо сразу сказать, что Григорий Матвеевич начисто забыл стереть из памяти друга то, что казалось, мягко говоря, Емельянову не совсем реальным и что, по его глубокому убеждению, может происходить только в самых кошмарных снах.

Он, Цепин, тогда ещё откровенно и с грустью сказал: «Я же, Егор, не виноват в том, что являюсь Великим Элементалом и Царём Успения. Могу, как бы, изменять, «уплотнять» и «разряжать» материю собственного и любого существа или предмета. Я очень многое могу, Егорушка. Я ведь – единственный и настоящий повелитель Земли и всего, что на ней существует. В моём теле живёт мощное существо. Но тебе не понять». «А в моём, Гриша, теле что живёт?». «В твоём? Одним словом, в предыдущей жизни ты тоже был здесь, но… кузнечиком, самцом. Да это без разницы. Кузнечиков я уважаю…».

– Тогда, конечно бы, слова Цепина о том, что во мне находится душа кузнечика,– признался Емельянов Розову,– я поднял бы на смех и урезонил Гришу, если бы эти, самые настоящие чудеса ни продолжались. Гриша был ещё очень пьян, и ему надо было оторваться в своих «закидонах»… по полной программе. И что ты мне прикажешь завтра, в прокуратуре, про это тоже рассказывать?

– Про это не стоит, Егор Нилович. Кстати, меня зовут Анатолий. Рассказывайте дальше про эту вашу… рыбалку. Поподробнее. В деле всё может пригодиться.

– Вряд ли, ибо Гриша, может быть, и сам чёрт, но не убийца. А я расскажу, чтобы у меня душа успокоилась…

И он продолжил свой рассказ.

Очень быстро Цепин и Емельянов оказались за городом. Шли уже к месту рыбной ловли через одно из новых кладбищ. Большей частью они молчали, и Емельянов всё думал и никак не мог понять, каким же непонятным образом он и Гриша двадцать минут тому назад прошли сквозь здание и даже не поцарапались о всякие там арматурины, да и сам бетон.

Кроме того, не очень ясно, каким образом они за полчаса отмотали добрые сорок-пятьдесят километров. Цепин ухмыльнулся и сказал: «Брось ты Егор о мелочах размышлять. Мне тебе объяснять некогда, что и как. Вот лично я думаю о рыбалке. Но не уверен, что мы в правильном направлении идём». «Я тоже, всю жизнь здесь прожил, а толком и не знаю, где здесь находится озеро. Да и на кладбище спросить-то абсолютно не у кого». «Вокруг столько всякого народу,– возразил Цепин,– а ты говоришь, что спросить не у кого. Вон, к примеру, поинтересуемся у Силямова». Под фотографией покойника именно такая фамилия и была выгравирована, ещё имя и отчество (Никодим Кагетович), даты рождения и смерти.

Цепин подошёл вплотную к памятнику и бесцеремонно постучал по нему кулаком. Земля под ногами зашевелилась, и на свет божий выбрался полуразложившийся труп огромного мужика в полуистлевшей одежде. Но как было назвать трупом существо, пусть с пустыми глазницами в черепе, с кусками полусгнившего мяса на лице, руках и теле, которое, пусть не так быстро, но передвигалось. Покойник спокойно сел рядом с ними на небольшую скамеечку и повернул свой череп в сторону Царя Успения.

Его вид говорил о том, что усопший полон ожидания, ему, разумеется, любопытно было знать, зачем его потревожил сам Великий Элементал. Что касается вида и состояния души Емельянова, то его лучше не описывать. Но надо сказать, что Егор Нилович крепился и даже пытался что-то произнести, но кроме «эы-э-э», ничего из его уст не вылетало. Любой может догадаться, что личное погружение в бездну шока, от ощущения глобального ужаса, никого ещё не радовало.

Каким-то образом, относительно придя в себя и, как бы, широко вытянув

зрачки глаз вперёд, он раболепно слушал мирную беседу цепина с покойным Силямовым.

– Никодим, мы вот тут с Егоркой на рыбалку собрались… на дальнее озеро. Может, лещей половим. Ты не подскажешь, как покороче туда пройти.

– Дай-ка, хозяин, закурить. А то, когда живые меня сюда приходят поминать, только водку на могиле жрут, – с обидой сказал Силямов. – Но ни одна собака даже пачки папирос ни принесёт. Они думают, что всё это шутки… Никто ведь из них не понимает, что без папирос курящему хреновато.

Понимающе кивнув головой, Цепин протянул покойнику папиросу, и та загорелась, то есть подкурилась, сама собой. Покойник жадно затянулся дымом и со знанием дела, с удовлетворением, изрёк:

– Питерский табачок.

– А то какой же. Неужели ты думаешь, Никодим, что сам Царь Успения будет курить сигареты «Парламент», который производят граждане из Ближнего Зарубежья в подвалах старых кирпичных домов дальнего Подмосковья? Ты мне лучше скажи, как и куда нам идти. Знаешь?

– Когда я, помнится, был жив, – ответил покойник, почесав подбородок, лишённый кожи и мяса, в буквальном смысле слова, костяшками пальцев, – озеро находилось на северо-востоке от нашего города, да и от кладбища. Но туда вам пешком… надо четыреста километров топать. Но для тебя-то это, Григорий Матвеевич, не проблема.

– Оно верно, не проблема,– подтвердил Эвтаназитёр. – Уж, как-нибудь, доберёмся. А папиросы у тебя, «Беломорканал» всегда на могиле будут. Я намерен тебе всегда из… пространства выделять их или запрограммирую кого-нибудь. Пусть каждый день к тебе сюда с куревом приезжает. Две пачки на сутки. Много нельзя. Вредно для… здоровья.

– Ты прямо юморист телевизионный. Какое может быть у мёртвого здоровье?

– Вот ты, Никодим, умер, а так и остался на низком… земном уровне. Здоровье – везде нужно. В твоём теле, в могиле, осталось не так много элементалов. А сам-то ты… уже не здесь. Частично, конечно, это ты, но… Но ты, так сказать, основной, уже в другом месте… родился. Хоть в каком виде и где, знаешь?

– Обижаешь! Конечно, я в курсе, – вздохнул Силямов.– Но ничего хорошего. Опять я на свет появился в виде… пацана, в семье работяги и, снова, понимаешь, в России. Это снова придётся, когда вырасту, горбатиться за копейки.

– Ничего, ничего, Никодим, – успокоил его Цепин, – кого Господь любит, того, понимаешь, испытанию серьёзному подвергает. Хотя, кто знает. Может, выучишься. В обойму попадёшь, станешь… миллионером каким-нибудь или большим депутатом.

– Ну, уж нет! Это позор какой! Все, как люди, живут примерно одинаково. А я, понимаешь, пузо вперёд и говорю всем: «Смотрите, какой я особенный… пряник!». Стыдно! Лучше тогда уже всех элементалов из своего младенческого тела сюда призову и вампиром стану.

– Ты мне это брось! – погрозил пальцем Царь Успения.– Чего людей-то пугать? Убивать – другое дело… Это надо в разные миры стремиться. Впрочем, что это я. Ты, Никодим, меня тут не экзаменуй! Я всё знаю. Для того, чтобы попасть в цивилизацию Вампиров или даже Ликантропов, надо, как бы, это сказать получить туда… направление Свыше. Так что, лежи и… кури. В общем, отдыхай, Никодим Кагетович.

Покойник, в буквальном смысле слова, провалился сквозь землю… в могилу. Эвтаназитёр глянул на своего попутчика и друга, отчаянно распластавшегося на соседней могиле.

«Ещё и на рыбалку-то ни сходили, а ты уже устал, Егорушка, – с укоризной заметил Эвтаназитёр, наблюдая за тем, как Емельянов, в ужасе озирается по сторонам. – Плохо, я тебе доложу, что ты в предрассудки веришь. Тут всё у нас… по науке».

– Если я сейчас, Гриша, ни выпью водки, – чистосердечно признался Емельянов, – то… концы отдам. И у тебя в активе будет ещё один труп.

– Давай выпьем,– согласился с предложением Эвтаназитёр и протянул ладонь правой руки в сторону местного пригородного магазинчика. На ладонь ему, неизвестно откуда, «упала» бутылка с водкой. – Вроде, не «палёнка». Натуральный продукт. Развязывай свой рюкзак. У тебя там, Егор, кружка железная имеется и мясо варёное. А я пока Никодима из могилы позову. Втроём, оно, приятней пьётся.

– Нет!!! – завопил Емельянов. – Лучше я домой пойду! Я из одной кружки со скелетом пить… брезгую…

– Странный ты какой-то, ну, нет – так нет. Я понимаю, что у некоторых людей друг к другу антипатии возникают, даже без особых на то причин.

Свою порцию водки Емельянов выпивал, яростно стуча об железо вставными зубами, и ему ничего лучшего не вспоминалось, кроме тётки из телевизионной рекламы, которая утверждала, что, приклеив искусственные челюсти к дёснам, она будет со страшной силой грызть яблоки.

Потом Емельянов вспомнил, что Цепин, по науке, объяснял действие механизма всех происходящих чудес, доказывая, что это никакие не чудеса… Реальность, только чуть- чуть другая. Тогда, на кладбище, Григорий Матвеевич посетовал, на то, что нет сейчас на земном шаре активных и неутомимых убийц. Сплошная мелкота.

По утверждениям Цепина, научные обоснования всего того, что сам лично прочувствовал и пережил перед рыбной ловлей и во время её Емельянов, имеют под собой солидную базу. Но искать этот, так сказать, солидный фундамент под научно-практическими изысканиями и даже «смелыми» гипотезами докторов наук и академиков данной формации Земли не имело ни какого смысла. Цивилизация Творцов даёт Двуногим Мыслящим этой планеты (одной из её состояний) только ту информацию, которую они способны осознать, понять, посчитать её реальной и внедрить, что называется, в жизнь.

Тут выше носа не прыгнешь. Да и не надо. Богу – богово, Кесарю – кесарево.

После того, как они выпили водки, запросто улетели не на метле, а как птицы, туда, где располагалось дальнее озеро. Потом запросто прошли по воде, точнее, по верхнему, очень не твёрдому, слою водного бассейна. И полёты, и такие прогулки – вещь абсолютно реальная. Надо просто научиться лишь чуть-чуть ослаблять притяжение Земли и умело пользоваться всеми имеющимися в «рубашке-чипе» механизмами передвижения. Вплоть до, так называемой, телепартации. Но до неё пока дело не дошло.