Охотница

скачать книгу бесплатно

Я тоже улыбнулась, вдруг обрадовавшись, что он тоже читал эту книжку. Большая часть пришлецов – чудовища: драккены, кракены, левиафаны, гоги и магоги, фурии, гарпии и твари, для которых у нас нет имен. Твари из мифов и религий со всего мира. Твари, не упомянутые ни в одном мифе. Даже сейчас появляются новые чудовища. Но с первыми чудовищами сюда пришли Гончие. И если бы не Гончие, я думать боюсь, что бы с нами сталось.

– Если уж считать кого-то надеждой, то только Гончих, – согласилась я.

Тут у проводника забибикал переговорник, и ему пришлось вернуться к работе.

А я вздохнула и допила свою сладкую вкуснятину. Жалко, я не могу призвать Ча, чтобы спать с ним в обнимку. Хотя на кресле ему все равно не хватило бы места. Путь меня ждал долгий. Очень много ресурсов идет на безопасность поезда, поэтому с ветерком не прокатишься – защитные системы тут же накроются. Завтра целый день и еще одну ночь мне ехать в этом поезде, который увозит меня из самого сердца гор, что некогда звались Скалистыми, к Восточному побережью. Поезд доставит меня в Пик-Цивитас, который есть пуп земли и центр всего, и там я выясню наконец, почему дядя послал именно за мной, а не за другим Охотником. Еще день и ночь – чтобы уединение слилось с одиночеством. Чтобы свыкнуться с тоской по дому.

Эту тоску не заглушить даже сотней сладких коктейлей. Я уже скучаю по всем и готова признать: я вся на нервах и мне страшно. Дядя как-то связался с Монастырем и сказал, что нам нужно срочно отправить в Пик-Цивитас какого-нибудь Охотника для обучения и службы. Иначе из Пика прибудут эксперты и сами кого-нибудь найдут. Я сразу догадалась, что эксперты нам ни к чему. Они примутся все разнюхивать, выискивая Охотников, и еще, чего доброго, увезут всех Охотников в Пик. А нам этого никак не надо. Но почему дяде вздумалось затребовать в город именно меня – вот загадка.

Ну да, наверняка вы сейчас подумали: если эти ребята из Монастыря так и рвутся всем помогать и всех спасать, почему же они сами не в Пик-Цивитасе? Могли бы хоть Охотников туда отправлять. Вряд ли я смогу объяснить во всех подробностях, но вроде бы Учителя не очень-то полагаются на правительство. Они говорят, правительству больше не стоит доверять. А Учителя, по-моему, никогда не ошибаются. Поэтому наших Охотников мы держим при себе – ведь неизвестно еще, станет ли правительство нас защищать.

Своего дядю я в последний раз видела, когда он препоручил меня заботам монаха в желтом одеянии. Вероятно, мы добирались до Монастыря на поезде, хотя я этого не помню. Я была то ли ранена, то ли без сознания, то ли мне дали успокоительного. Монахи рассказали мне, что нас была целая толпа – детей, которых эвакуировали с места явления пришлецов. Явлением называют лавину чудовищ, которая обрушивается на город и сметает все на своем пути, как в Анстоновом Роднике. «Выжившие» – так говорили про нас; дядя привез меня и еще нескольких ребятишек, у которых совсем не осталось родных. Их быстро разобрали по семьям. А меня взяли Учителя. Теперь-то ясно почему. Они уже тогда видели, что я смогу овладеть магией, и решили, что из меня выйдет Охотник. Такие вещи они обычно хорошо видят. Отца и мать я смутно помню, но вот само явление начисто стерлось из памяти. Чем больше об этом думаю, тем сильнее убеждаюсь: меня напичкали какими-то таблетками. Для моего дяди-холостяка орущий карапуз – то еще испытаньице. Но то, что он меня оставил в Монастыре, не значило, что он меня бросил. Я его запомнила по той ночи, и он с тех пор писал мне письма, по меньшей мере раз в неделю, и подарки дарил по каждому поводу, а я на него смотрела в новостях, и с каждым годом он все больше седел и лысел. Дядя очень важная персона – префект полиции, и все Охотники, которые не служат в армии, подчиняются ему.

Вот поэтому-то я и сижу в поезде с другими важными персонами и их родней. Не будь мой дядя столь именитым, меня бы подбросили до Пик-Цивитаса на военном транспорте, и дело с концом. Все Охотники-новички так и путешествуют.

Я сидела и обдумывала все, что знала. Мне пришло в голову, что дядя послал именно за мной потому, что хочет показать всем: вот, смотрите, мои родственники – они как все. Если уж его родная племянница оказалась Охотницей, то пусть как миленькая едет в Пик, нравится ей это или нет.

Мне это не нравилось, чего уж там. Но так было по-честному.

Наконец от теплого питья меня потянуло в сон. Свернуться калачиком и как следует поплакать оттого, что меня разлучили со всеми, кого я знаю, – вот чего мне хотелось. Но с поднятым коконом это делать не очень-то удобно. Поэтому я натянула кокон, закуталась в него и улеглась на мягкое кресло. Но туго застегивать кокон я не стала. Может, проводник парень робкого десятка. А может, он недаром интересуется, сумеем ли мы с Гончими его защитить.

Я Охотница, а Охотники, если хотят дожить до преклонных лет, всегда готовятся к худшему. Поэтому я не стала расстегивать ремень безопасности под коконом, и разуваться тоже не стала. И кокон опустила не до конца.

Оказаться бы сейчас в своей комнатке, чтобы меня хранили крепкие монастырские стены из камня и дерева и чтобы между мною и пришлецами лежал снег! Этот кокон был уютнее и мягче моей кровати, но я бы все равно предпочла свою кровать. Мне не хватало звуков Монастыря – монахи и Учителя постоянно исполняли какие-нибудь религиозные ритуалы посреди ночи, и это было частью обычного распорядка: когда привыкаешь, начинаешь слушать эти звуки как колыбельную. Мне ужасно не хватало запахов – ладана, снега, завтрака, который не спеша начинали готовить с вечера. Я скучала по теплым шерстяным одеялам, чуточку пахнущим овчиной, и о далеком свисте ветра в еловых ветках.

Но больше всего я тосковала по другим Охотникам. По уверенности, что ты не одна и что, если нагрянет беда, рядом встанут твои товарищи. Из-за того что мне так о многом приходилось скучать, сон никак не шел. Наконец я заснула, но спала чутко.

Глава 2

Наутро важные персоны и не подумали просыпаться. Они продолжали нежиться в уютной темноте приват-капюшонов. А вот я проснулась рано и сразу стряхнула с себя сон. Охотник всегда так просыпается, если он не болен. Нас этому учат так долго и въедливо, что навык почти превращается в инстинкт. Затемнение с окон убрали, и можно наконец посмотреть, что делается за прутьями клетки.

Мы едем по открытой местности. Кругом одни плоские поля. То есть это они по моим меркам плоские. Я знаю, я все время говорю «Гора» как бы с большой буквы, но на самом-то деле я имею в виду одну из многих гор, на которой стоит Монастырь. Я привыкла, что вокруг меня вздымаются вершины, что они заслоняют собою небо, что снег на склонах летом сходит только наполовину. Поэтому плоское поле – это… это что-то новенькое. И, надо сказать, это даже круто. Я в жизни не видела столько неба. Я мигом сообразила, где мы: перед отъездом я изучила карту всего маршрута и посмотрела, как тут все выглядело до Дисерея. Мы сейчас пересекаем места, где колосились бескрайние поля пшеницы и паслись бессчетные коровьи стада. Пшеница, кстати, никуда не девалась, так и качалась себе на ветру. Но теперь вперемежку с пшеницей тут чего только не качалось: сорняки, дикие травы, всякие полевые цветы и какие-то странноватые овощи. Короче говоря, всякая живучая трава, от которой коровы воротят нос. На старинных снимках все поле выглядело ровненьким, однородным – целый пшеничный океан одного цвета. А сейчас здорово бросалось в глаза, что все поле – как из заплаток разных цветов, и высота у растений разная. У меня от восторга даже под ложечкой засосало: я такую плоскую землю видела только на фото да в очень старых роликах. А когда смотришь своими глазами – это совсем по-другому. Ровный горизонт – с ума сойти!

Коровы с быками тоже были на месте, только они одичали. Людей эти звери в глаза не видели – если только люди на них не охотились, как в давние времена охотились на бизонов. Нынешние коровы даже отдаленно не напоминали своих предков из книжек по истории. Те были жирные, упитанные, как мясные бочонки на ножках, – знай себе разгуливали по зеленым лугам и горя не знали. А эти быки вроде тех, что попадаются в долине у подножия Горы: дикий взгляд, вечно настороженные и сухощавые, как козы. Они прытко бросались вскачь от идущего поезда, а потом замирали где-нибудь поодаль, оборачивались и недоверчиво глядели нам вслед, точно боясь, что поезд возьмет и выскочит из своей клетки. Ребята из поселений у нас на Горе поймали и приручили несколько таких. Но с ними столько мороки: их и не накормишь толком, и надо все время следить, чтобы не сбежали. Большинство предпочитают не связываться. Вот коз и овец содержать куда проще. И они спокойно переносят, если их загоняют в снег, чтобы защитить от чудовищ.

В небе кружили какие-то создания – не птицы. Гарпии, сообразила я, присмотревшись. Видно по силуэту. У них огромные скругленные крылья, но Учитель Кедо рассказывал мне, что летать гарпиям не полагается. Он говорит, скорее всего это магия удерживает их в воздухе. Я их гоняла сто раз, и нескольких мы убили. Они вроде огромных грифов, только конечностей у них не две, а четыре, а голова при плохом освещении сойдет за человеческую. Голова лысая, как у грифов, и для той же самой цели: и те и другие запихивают ее прямо внутрь тела, которое пожирают – если размеры тела позволяют. Рыло у гарпий тупое, а в пасти полно острых зубов, чтобы рвать мясо.

Гарпии, судя по всему, ждут, пока какая-нибудь корова не околеет по собственной глупости. Гарпии ведь не охотятся; они падальщики, как и грифы, и к тому же трусливые. Бояться их нечего – разве что на тебя налетит целая стая или ты ростом с двухлетку. Чем я горжусь, так это тем, что, как я стала Охотницей, мы не отдали гарпиям ни одного малыша.

Но вдалеке что-то горело. Дым валил довольно густо и был черноватого оттенка – значит, горят какие-то здания. Я прищурилась: там, откуда шел дым, я различила какое-то движение. Если я его вижу на таком расстоянии – значит, там что-то очень большое. Наверное, драккен или гоги с магогами. Точно, я же слышала об этом еще до отъезда. То, что горит, – это Вешнедол, точнее его руины. Вешнедолу, надо сказать, повезло. Жители его покинули до того, как туда вломился драккен и разжег там пожарище. Но возвращаться туда уже нет смысла; драккен устроил в Вешнедоле гнездо: нечего и думать отбить назад свой город, если там поселился драккен, проще улететь на Луну. И Элит-Охотники не придут на помощь, чтобы отвоевать город назад. Даже Элите не по зубам стая драккенов, если те замыслили строить гнездовье. Раз уж жители Вешнедола сами сумели выбраться из опасной зоны, задача военных – подыскать им новое поселение. Понятно, почему проводник так нервничал вчера вечером. Один драккен, может, и не совладает с поездом, но стая – запросто. Анстонов Родник драккенам не глянулся. В той битве ни одного драккена не было. А если был бы, то неизвестно, как бы мы справились. Вероятно, сдались бы, отдав им деревню под гнездовье, а вернули бы ее, когда драккенов прогонит снег.

Я ни разу не вела Охоту на драккена. И никогда не слышала, чтобы кто-то вел. Учителя рассказывали, что были случаи, когда драккена убивал целый отряд Охотников – четверо или больше. Элит-отряд тоже в принципе уложит драккена, но в последнее время такого что-то не случалось. По крайней мере, в сводках официальных новостей, которые мы пытались смотреть, ничего такого не проскакивало. Драккены дышат огнем, они огромные и стремительные – против чудища с таким набором характеристик здесь, посреди чистого поля, у тебя шансов ноль. Или мне так кажется потому, что даже после нанесения удара надо еще как-то ухитриться, чтобы тебя не превратили в шашлык.

Поезд, коровы и горящий город – больше как будто ничего особенного тут нет. Но это только на первый взгляд. В таких вот безвредных с виду местах обычно и таятся самые жуткие опасности. Ты думаешь – никого тут нет, а там засел кто-нибудь, затеявший тебя убить.

Некоторые твари совсем безмозглые. У них в голове одна мысль: «Люди – это очень-очень вкусно», поэтому они и готовы тебя убить. Для пришлецов мы прямо коронное блюдо: чем моложе человек, тем он аппетитнее. Если не изучать магию – а большинство людей ее не изучают, – то не очень понятно, почему это так. А на самом деле все из-за манны. Манна – это сырая магическая энергия. Ее вырабатывает все, что есть на свете, но люди больше всех. К тому же мы рождаемся, полные ею до краев, поэтому дети и вкуснее взрослых. Манна – одна из причин, по которой Гончие работают со мной; мы вместе можем выслеживать богатую манной добычу, и вся манна достается им – мне-то ведь она не нужна.

Но среди тварей есть и умники. Вот они-то опаснее всего, и люди их почти никогда не видят. Их называют Жители. Они убивают людей по каким-то только им ведомым соображениям. А мы не можем уразуметь, что это за соображения, потому что Жители с нами не разговаривают, разве только по особым случаям, да и то они либо бросают нам вызов, либо изъясняются загадками. Они живут в разных местах, в том числе на острове Калифорния. Точнее, Жители им владеют. Многие люди их вообще в глаза не видели. А те, кто видел, – это в основном Охотники. Они могут рассказать об увиденном лишь потому, что сумели убить Жителя прежде, чем тот убил их. Властны ли Жители над остальными тварями? Иногда да. А вдруг это Жители устроили Вторжение? Или они умело его использовали? Кто знает.

Цивы о Жителях вообще не подозревают, потому что правительство на этот счет помалкивает. То есть это слова Учителей – они сказали это перед тем, как отправить меня в Пик. Будь осмотрительной, если придется говорить о Жителях в цивилизации, предостерегали они. Напутствуя меня, Учителя строго-настрого запретили мне даже заикаться о Жителях, если только в моем присутствии о них не заговорит кто-то очень влиятельный. А до тех пор мне надо делать вид, что никаких Жителей не существует. Мы-то на Горе знаем, мы все в курсе – и это благодаря Учителям, которые ничего не утаивают. Учитель Кедо считает, что армия и правительство, которые сидят в Пик-Цивитасе, предпочитают держать обычных цивов в неведении относительно разумных существ, которым много чего подвластно.

Я смотрела в окно – и вдруг меня накрыло этим моим особым чувством. Когда мурашки бегут по коже и в то же время возникает ощущение какой-то неизбежности. Это не как у Псаймонов, я же не Псаймон. Учитель Кедо говорит, это потому, что я чувствительна к магическому присутствию тварей. Если тварь достаточно могущественная, я даже могу сказать, где она.

Словом, я почувствовала присутствие Жителя. Может, он даже и не один, издали не разберешь. Вешнедол пал не просто так, а по воле Жителей. К счастью, мы вот-вот его проскочим. Едем мы быстро, так что, возможно, Жители нас не заметят. Явление – страшная штука и без Жителей. Но теперь ясно, почему население Вешнедола успело спастись. Жители им позволили, придержали чудовищ, пока город не опустел. Зачем? Да черт их знает. Жители все время совершают какие-то поступки, почти или начисто лишенные логики. Кстати, не исключено, что правительство помалкивает насчет Жителей еще и поэтому. Мир и так-то кишит чудовищами, против которых человек бессилен. Но те хоть предсказуемы. А разумные и совершенно непредсказуемые чудовища – это определенно уже перебор. Идеальный повод для паники.

Я перенаправила свои мысли на мой символ – Один Белый Камень. Это мое средоточие, предмет, на котором я фокусирую внимание, если есть угроза проникновения в мое создание. Этому фокусу научили меня Учителя. Насколько мне известно, я единственный Охотник, который к нему прибегает, хотя Учителя всех родов и мастей им вовсю пользуются. По-моему, до Вторжения все Учителя были Чародеями, оставаясь при этом служителями своих религиозных культов. Просто свое чародейство они не особо афишировали. Я так думаю, потому что сейчас-то они обучают нас магии по книгам и традициям, которым уже не одна сотня лет. Взять, к примеру, моего наставника, Кедо Патли – вся его магия ведет происхождение из места, когда-то звавшегося Мехико. Двое Учителей из индейцев-навахо обучают двоих из нас Пути Победителя Чудовищ. Ивар Торсон – тот знает все о древнескандинавских тварях и обучает Ренни Клей, а леди Рианнон и ее группа отвечают за кельтскую магию, у них учатся старая Мэри, Хадсон, Большой Том и Маленький Том. Помните, я же говорила: у нас каждой твари по паре. Наш Монастырь пестрит как калейдоскоп: тут роспись и резьба, вышивка и ткани – все самых разных стилей.

Гончим известно, что, когда мой разум сосредотачивается на Одном Белом Камне, мне грозит опасность. У себя в Потусторонье они почуют неладное и приготовятся к призыву.

Говорить или думать о Жителях – опрометчиво. Некоторые даже считают, что если думать о них, то тем самым как бы зовешь их из Потусторонья. Тут я точно не скажу, но в одном уверена: когда о Жителях думают, это привлекает их внимание.

Дым растаял позади, и меня немного отпустило. Я даже принесенный проводником завтрак умяла с аппетитом. Среди Учителей встречаются вайгены: они едят только растительную пищу, а животную – если она не связана с убийством, скажем масло или яйца. Но большинство в нашей обители всеядно, так что копченый бекон и яйца мне были не в диковинку. Хотя в беконе я заподозрила мясо клон-свиньи, выращенной в резервуаре, – наверное, второе поколение клеток живого борова. На вкус довольно пресно, и на зубах как-то непривычно – я тут же с грустью вспомнила суховатый «дикий» вкус нашего бекона, который делался из свиней, гулявших на воздухе. Но зато проводник принес мне какой-то оранжевый сок и еще шоколайка. У нас был кофе; кофе обычно растет в горах, и мы научились выращивать его у себя на склонах. Кофе я очень люблю, но и к таким напиткам легко привыкну. И еще на завтрак подали тост из непривычного для меня хлеба. Наш хлеб не был по-настоящему белым; мы пекли его наполовину из люпиновой муки, а наполовину из всякой мешанины – хлеб получался темный, плотный. А этот и на хлеб-то не похож. Нет, он очень даже ничего, особенно с маслом, даже немного изысканный. Как торт, только несладкий. А вот желе я отодвинула и есть не стала. С нашим не сравнить. У цивов оно какое-то несытное, сладкое без всамделишной сладости.

Я мысленно отделяла «нас» от «цивов» – у нас все так говорят и думают. Хотя, если по-правильному, мы, обитатели Горы, тоже как бы цивы. Но сами мы себя так не зовем – разве что когда говорим с чужаками. «Цив» – это сокращение от «цивис», по-латыни «гражданин». Цивисами, то есть гражданами, являются все, кроме преступников вне закона, детсадовцев, выживальщиков, ополченцев и военных. В давние времена, когда вооруженные силы взяли под защиту всех, кого могли собрать на Восточном побережье, народ разделили по такому принципу. Каждый был либо солдатом, либо Охотником, либо цивом. Когда построили Пик-Цивитас, это разделение сохранили для удобства. Но мы используем словечко «цив» на свой манер. «Цивис», между прочим, переводится еще и как «горожанин» – тот, кто живет в цивилизации. По-нашему цив – это городской житель.

Но в глаза мы их так не зовем. Потому что иначе выходит, будто мы задаемся: дескать, мы особенные и думаем не как все. Зачем нам привлекать внимание? Ни к чему, чтобы в Монастыре объявились военные и принялись рыскать по всем углам. Мы не хотим никому отдавать своих Охотников и не хотим, чтобы о Монастыре прознали те, кому о нем знать не надо. Мой дядя знает о Монастыре, но тут другая история. Он на пятнадцать лет старше моего отца и вырос в Укромье. Монахи рассказывали мне, что, когда дяде минуло четырнадцать, родители уехали в Пик-Цивитас, чтобы дать ему хорошее образование. И дядин маленький братишка, мой отец, родился уже в Пике.

Я уже давно покончила с завтраком, а мои соседи по вагону только начали просыпаться и выстраиваться в очередь в ‘свежитель. Я-то им воспользовалась как только встала, ну и… оказалось, не так плохо. Хотя очень, очень непривычно: сначала раздеваешься целиком, вешаешь одежду в стеклянный ящик, сама встаешь в другой стеклянный ящик, а потом ты и твоя одежда вибрируете, и раз! – все чистые: и ты, и одежда. При этом ты себя не чувствуешь чистой, хотя вроде бы и волосы шелковистые, и кожу покалывает, когда выходишь. Я понюхала одежду – вообще ничем не пахнет. То есть совсем. Одно застарелое полустертое пятно внизу штанины этой вибрацией отстирало, но все равно в этом что-то не то.

Когда дядя написал в Монастырь и затребовал меня в Пик-Цивитас, Учителя рассказали мне, как пользоваться ‘свежителями и разными другими технологиями, и я не чувствовала себя ущербной. Но настоящая ванна или душ все-таки лучше.

Я не глазела на людей, стоящих в очереди, а они на меня глазели.

Я оделась в ту же одежду, в которой дома ходила на Охоту – другой-то у меня, можно сказать, и не было. Для моих попутчиков я, разумеется, выгляжу диковато. Они-то все, насколько я могу судить, упакованы по последней моде: много легких, блестящих или бархатисто-матовых тканей, а женщины наряжены в такие цвета, которые нам и не снились. Мы ведь сами красим себе ткань, и таких оттенков нам нипочем не добиться. Но смотрелись все эти наряды красиво. В такой одежде вполне комфортно, если целый день сидишь в помещении, но среди леса ты и получаса в ней не продержишься. И все женщины носили туфли на высоченных каблуках – представляю, как у них разламывается поясница. А я была одета в неброский темно-коричневый лен. Просторный плащ с капюшоном, штаны, заправленные в сапоги с тонкими плоскими подошвами (натуральная лосиная кожа, между прочим), и вязаная шерстяная туника бежевого цвета – вот и все мое облачение. За моей спиной перешептывались, но я хранила вежливое молчание. И вообще мне уже пора заняться упражнениями.

Охотниками не становятся, не постигнув магии. Учителя говорили, что многие Охотники из других мест не продвигаются дальше призыва, и непонятно, какой тогда во всем этом смысл. Поэтому, как и все, кого обучали наши Учителя, я в магии разбираюсь. Но магия – штука коварная. Ей на самом деле не нравится, что ею пользуются и владеют, и надо постоянно тренироваться, иначе рискуешь ее потерять. Заклинания и Письмена просто-напросто выскользнут из сознания – и поминай как звали. Если, конечно, не поддерживать сознание в тонусе. Я уже говорила, что Учителя были Чародеями еще до того, как магия стала обычным делом в нашем мире. Посмотрели бы вы на их книги: потрясающе красивые, так и пестрят цветными чернилами и красками: что ни страница – рисунок или затейливые буквицы. А бывают еще свитки – длинные полоски бумаги. Некоторые книги – это листы бумаги, сложенные вдоль и поперек и сшитые между двумя обложками. А некоторые – настоящие книги. В Монастыре обучают всех, у кого есть хоть крупинка магии. У меня ее очень много, у большинства все-таки поменьше, но у каждого из нас хоть крошечная частичка да имеется. Учитель Кедо говорит, не такое уж это диво дивное – магия. Но люди ленятся и не хотят учиться, чтобы пользоваться ею и удерживать у себя в голове. Однако у нас на Горе ничего попусту не пропадает. Если режем свинью – каждая ее часть идет в дело. И раз уж мы наделены магией, мы неустанно оттачиваем ее – пусть даже она годится лишь для того, чтоб докричаться до дальнего края долины или зажечь огонь. Вот поэтому каждое утро, сразу после завтрака, я делаю упражнения.

Я могу рассказать, как это, если вам интересно. Это словно натягивать незаряженный лук. Чувствуешь напряжение тетивы, и вся эта сдерживаемая сила нарастает внутри тебя, но, когда приходит время стрелять, ты не выпускаешь стрелу наружу, а как бы позволяешь магии втечь обратно внутрь тебя. Что-то вроде движений ката в боевых искусствах, которые выполняешь, не вкладывая в них силу, зато приучаешь тело к ведению боя. Дома я бы проделала все упражнения как положено, с движениями: сначала представила бы себе меньшие Письмена, потом начертала бы их в воздухе. Но на глазах у целой толпы незнакомцев ничего такого вытворять не будешь. Поэтому я пробежалась по Письменам мысленно, начертив их в своем сознании.

Это все приемы боевой магии, хотя я могу с помощью магии зажечь огонь, высушить мокрую одежду и что-нибудь сообразить на кухне. Удары и контрудары, уловки и ловушки, а самое главное – всяческие защиты, – все это требует предельной сосредоточенности. В Монастыре Учителя чего только не делали, чтобы сбить меня – и в барабаны стучали, и напускали на меня резвящуюся малышню. Так что какие-то шепоты и косые взгляды мне уж точно не помеха.

Но вот крики… пожалуй, пронзительный крик – это помеха.

Я пулей вылетела из своего маленького мирка. Миг – и я уже на ногах, а в руке сжимаю нож, вытащенный из ножен в сапоге, – мое единственное обычное оружие. Одного взгляда в окно было достаточно, чтобы понять, почему кричали. Прямо передо мной – сияющие золотые глаза и желтоватые клыки длиной с человеческую руку. Глаза и клыки драккена. Они лишь мелькнули мимо – все-таки поезд двигался быстро, – едва различимые на такой скорости огромные зубы, свирепый взгляд и темно-зеленая чешуя. Каждый Охотник знает, как выглядит драккен.

Я бы сама с радостью закричала, но сдержалась. Охотники не кричат. Даже если они растеряны, до смерти испуганы или ранены. Даже, если умирают. Крик только навлечет еще большую беду. А если хочется кричать – беда у тебя уже имеется, и больше обычно не требуется.

Проводник затемнил окна через секунду после того, как я открыла глаза, но я успела все увидеть, зафиксировать, словно на камеру, и теперь прокручивала в голове отснятые кадры и думала, что мы в очень-очень большой беде. Потому что драккен там не один – их целая стая. Они накидываются на клетку, пытаясь зацепиться, но их отбрасывают электрические разряды. От развалин Вешнедола драккены поезда бы не разглядели. Их мог бы привлечь гудок, но поезд не гудел. Да и в любом случае у них же сезон гнездования, они и город захватили под гнездовье. Не станут они срываться из гнезд ради какого-то поезда. А следовательно, может быть лишь одна причина, по которой стая драккенов набрасывается на клетку.

Их натравливает Житель. Или несколько Жителей. Другого объяснения нет.

Толком не сознавая, что делаю, я вскочила и помчалась по вагону к двери – она распахнулась, когда я была буквально на волосок от нее. Я увидела, что межвагонные двери открыты по всему пути к вооруженному локомотиву. Молодец проводник, сообразительный: догадался, что я предприму в первую очередь, и хлопнул по кнопке. И я со всех ног припустила вдоль движущегося поезда. По-моему, спринтерского рекорда я в этот раз не поставила – ну да мне ведь и не до рекордов было.

Дверь в локомотив, естественно, оказалась закрыта и заперта. Но я же зарегистрированная Охотница. Меня зарегистрировали в тот самый миг, когда дядя послал письмо. Поэтому я шлепнула ладонью по дверной панели, и дверь открылась. Правда, дальше меня ждал запломбированный люк и металлическая лестница, приваренная к стене вагона. Машинист сидит внизу, в своей наглухо закрытой будке, но мне надо наверх, где артиллеристы и их командир. Я вообще не помню, как поднималась по лестнице.

Трое артиллеристов на мое внезапное появление отреагировали вполне предсказуемо. Они подскочили как ужаленные, но я выбросила вперед обе ладони, показывая им вытатуированные мандалы с затейливым узором. По мандалам нас можно опознать мгновенно: никто в здравом уме не возьмется их подделывать, потому что его или выведут на чистую воду, или отправят на Охоту, а там все решится само собой.

– Рада Чарм, – представилась я. – Зарегистрированная Охотница. И да: племянница. Доложите обстановку.

Впрочем, частично обстановка была ясна и без докладов: на каждом орудии был монитор, подключенный к камере наружного наблюдения. И мониторы работали. На них хорошо было видно: драккены не отстают от поезда и время от времени кидаются на прутья клетки. Летать драккены не умеют, зато прыгают очень далеко и своими размерами определенно нарушают закон квадрата-куба. Хотя почти все твари из Потусторонья нарушают законы физики. Если вам никогда не попадался драккен, полистайте «Алису в Зазеркалье» с иллюстрациями Джона Тенниела[2 - Сэр Джон Тенниел (1820–1914) – английский художник, первый иллюстратор книг Льюиса Кэрролла. (Здесь и далее прим. перевод.)]. Так вот, драккен – это почти бармаглот. Что-то наподобие. Только длиной 150 футов[3 - Фут равен 30,5 см. Значит, длина драккена примерно 45 м.]. Голова морского чудища, тело змеиное, вдоль хребта – вереница острых шипов, хвост как кнут, и все это покоится на тонких птичьих лапках, увенчанных кошмарно длинными когтями. А цвета они обычно зеленого и коричневого, разных оттенков. Глаза у драккенов золотые, каждый размером с небольшой бочонок, а острые, как ножи, когти длиной с мою руку. И все же в данный момент драккены с их когтями и прочим волновали меня меньше всего. Потому что драккены – это лишь отвлекающий маневр.

Клетка электрифицирована на пять миль впереди и позади поезда. Подавать электричество на бо?льшую площадь непрактично: на что сдалась чудовищам клетка без поезда внутри? Они сначала видят пустую клетку, а потом в клетке появляется поезд, но тварь не успевает сообразить, что пора начинать атаку. Поезд тем временем благополучно пролетает мимо, оставляя тварь без всякой надежды на поживу. До чудовищ не доходит, что заберись они в пустую клетку впереди поезда – весь поезд был бы у них в лапах.

Но это если рядом с чудовищем нет Жителя.

И я сразу догадалась, сразу, как только увидела драккенов: здесь без Жителей не обошлось. Обычно драккены так себя не ведут.

Один Белый Камень. Один Белый Камень. Один Белый Камень.

– Псайщиты! – заорала я военным, которые, видимо, еще не поняли, что тут орудует Житель. Жители – они не как мы, люди; у нас бывает или магия, или псай, но только что-то одно. А у них может быть и то и другое одновременно. Псайщиты – это чистой воды технология, я не знаю, как они работают, знаю лишь, что они блокируют мысли. Ими оснащены только такие вот вагоны, и щиты не так эффективны, как живой Псаймон, но все же лучше, чем ничего. Круто было бы иметь Псаймона на каждом поезде, однако Псаймон редкий кадр, их куда меньше, чем Чародеев, и армия всегда заграбастывает их себе. Ладно, в конце концов, псайщиты тоже сойдут. И хорошо бы артиллеристы не махали своими пистолетами у меня перед носом. У этого вагона обшивка из холодного железа, Жителям через нее не прорваться, но это значит, что и моя защитная магия тут бесполезна. А в Монастыре меня не учили обманывать пули.

– Но ведь… – начал военный, у которого было больше всего нашивок.

– Не спорь с ней, дубина! Выполняй! – гаркнул второй и, не дожидаясь приказов, протянул длинную руку и защелкал переключателями над головой рядового.

– Максимальная дальность, – скомандовала я, и тот же парень завертел колесо. Изображение в лобовом мониторе расширилось, стало видно на милю вперед, потом на две, три, и вот уже конец электрифицированной клетки, а там…

…части клетки уже не было и в помине…

…и там кто-то стоял, искрясь, как королевская корона в солнечных лучах, и рядом с ним, точно послушный пес, ждал драккен. И обе фигуры окружал переливчатый сияющий ореол.

Рядовой не растерялся. Он вмазал по кнопке, посылая сигнал машинисту: экстренное торможение! Потому что если мы на всей скорости впилимся в этот нимб, то нас раскатает в блин, и никакое холодное железо не поможет. Он лупил еще по каким-то кнопкам, а я тем временем вцепилась в подпорку, чтобы не полететь вверх тормашками, а с головы поезда устремились вдаль шесть ракет «Геенна». Они все ударили одновременно, и белая вспышка на миг заволокла лобовой монитор. Когда монитор очистился, драккен исчез, но вот Житель никуда не делся – так и стоял, прислонившись к своей Стене.

Торможение дело не быстрое. Две мили тормозного пути плюс еще все то расстояние, которое мы проехали, пока смотрели на Жителя. Хитрый гад, понятное дело, заметил, что мы тормозим, слевитировал и двинулся по воздуху в нашу сторону. Летел как ни в чем не бывало, скрестив руки на груди.

Вот же не было печали!

Один Белый Камень. Один Белый Камень. Я мысленно обратилась к своему средоточию. Хоть бы этот Житель-Волхв не пробрался через псайщиты… Хотя скорее всего проберется. А если проберется, то сможет читать мысли. Наиболее ценные мысли в этом вагоне содержит именно моя голова. Не хватало, чтобы этот тип начал в ней копаться. Охотник начеку – это Охотник, который выживет.

Драккена он, значит, не смог протащить через клетку. Что ж, пустячок, а приятно. Нам остается всего-навсего разобраться с Жителем и с тем, кого он сумеет сюда призвать.

Поезд наконец встал. Житель был все еще в миле от нас. И тут меня осенило.

– Я иду наружу, – провозгласила я. – Сумеете вести поезд следом со скоростью шага?

– А ты… – залепетал было рядовой, но тут же осекся: – Да, Охотница, мы все сделаем.

– Мне нужно наружу, чтобы призвать Гончих, и я не хочу призывать их, играя с ним в гляделки, – пояснила я.

Самый толковый молча протянул мне гарнитуру с наушниками. Она была совсем малюсенькая по сравнению с теми, которыми мы пользовались на Горе, но сути это не меняло. Я прилепила наушник-морковку куда надо и приладила микрофон на ниточке.

– Дай знать, когда открывать огонь, – сказал артиллерист.

Я задумалась. Всякие пакости вроде отдачи и осколков – ерунда, Гончие меня от них защитят.

– Сигналом будет слово «сапотеки»[4 - Сапотеки – индейский народ в Мексике.], – ответила я.

Артиллерист посмотрел на меня с недоумением, но кивнул. Неудивительно: даже среди Охотников не многие слышали о сапотеках, а уж цив, знающий это слово, и вовсе диковина. Но для меня один старый сапотек – самый близкий из всех моих Учителей. Это Учитель Кедо, который первым преподал мне азы магии. Сапотеки – это его народ. Учитель Кедо объявился в Укромье почти сразу после меня. Мои Гончие тоже, в общем-то, были сапотеками, и, по всей вероятности, мой Учитель пришел в Монастырь из-за них.

Гидравлический люк над моей головой с шуршанием откинулся. К моим ногам упала лестница, и я выбралась наверх. Подо мной шипел, пыхтел и потрескивал локомотив. Лестница вниз отыскалась мгновенно, и вот я уже спрыгнула на землю. А спрыгнув, прибегла к боевому призыву.

Обычный призыв – это для экстренной ситуации слишком долго. А я сейчас без моих Гончих до ужаса уязвима каждую наносекунду. Поэтому призыв был боевой.

Как ни забавно, этот вид призыва для Охотника тоже что-то вроде инстинкта – и в то же время первые призывы всегда боевые. Я прикрыла руками глаза и прокричала слова, которые заменяли Письмена. Мандалы на моих ладонях зажглись. Нет, они правда зажглись – как будто их выгравировали прямо на коже огненно-красным.

Охотник платит за все, что делает. Боль – это цена скорости.

Я почувствовала, как раскрывается Портал, дверь в Потусторонье – слишком торопливый и небрежный способ, не то что с Письменами. И в отличие от двери с Письменами этот Портал долго не продержится. Раздался негодующий крик Гончих: они уже знали, что дела у меня плохи, и спешили ко мне, чтобы встать рядом.

И теперь они были в своих подлинных обличьях.

Ча, самая маленькая из Гончих, был величиной с лошадь. А самая большая размерами не уступала конюшне, в которой эту лошадь держали. С виду они были как галлюцинации, которые примерещатся разве что художнику в тяжелом угаре. Ха-ха. Но никакие они не галлюцинации – они самые что ни на есть настоящие. Был такой художник в Мексике, Педро Линарес, так он в горячечном бреду умудрился заглянуть в Потусторонье. Вот моих Гончих он там и увидел[5 - Художника Педро Линареса (1906–1992), когда он болел лихорадкой, действительно преследовали галлюцинации – он видел диковинных животных с крыльями, рогами и хвостами. Когда Педро выздоровел, он стал делать таких животных из папье-маше и тем самым снискал себе мировую славу.].

Вообразите себе любого зверя. Утыкайте его шипами и рогами, привесьте крылья – словом, не жалейте подробностей. Потом нарисуйте его как-нибудь побезумнее и такими ядреными психоделическими красками, чтобы глаза слезились. Сделайте его размером с лошадь или больше, снабдите приличным запасом манны и способностью ее использовать и прибавьте какое-нибудь нормальное оружие: скажем, жала, когти, ядовитые клыки и чтобы зверь еще плевался огнем. И получится у вас алебрихе[6 - Алебрихе – яркие мексиканские игрушки, изображающие разных фантастических животных. Моду на алебрихе ввел в тридцатые годы именно Педро Линарес.], сапотекская версия Гончей. И Гончим нравимся мы, люди, а вот Жителей, насколько я могу судить, они на дух не переносят. И это дьявольски хорошо, а то бедняге Педро ввек не очнуться бы от лихорадки. Ого, только сейчас дошло: похоже, алебрихе его и исцелили.

Я вроде бы единственный Охотник, у которого Гончие-алебрихе. У большинства Гончие как собаки, у кого-то, правда, встречаются создания чуточку поэкзотичнее. Но алебрихе – только у Учителя Кедо и, видимо, у Охотников-сапотеков, если такие вообще есть, да у меня. Учитель Кедо каким-то образом узнал, что мои Гончие – алебрихе, и поспешил в Монастырь, чтобы обучать меня. Хотя он сам все время говорит, что в Монастыре ему нравится, он даже никуда оттуда не ездит. Учитель Кедо… он для меня не совсем как отец и не совсем как брат. Может, как дедушка? Я не знаю, сколько ему лет; он как все Учителя: когда им переваливает за пятьдесят, они начинают казаться одновременно и древними, и лишенными возраста. Если речь о магии – он сама серьезность. А так он веселый и сердечный. Каждую минуту каждого дня я ощущала его заботу. Он заботился обо мне самой и о том, какой я стану Охотницей. Все Учителя заботятся об учениках, но, по-моему, у нас с Учителем Кедо все было по-особенному.

Гончие, не похожие на остальных, – это, кстати, тоже дьявольски хорошо. Есть шанс, что Житель-Волхв не узнает их и не догадается, как с ними совладать.

Ча, как обычно, занял место рядом со мной, и мы двинулись навстречу Волхву. Гигантский локомотив еле-еле полз следом. Остальная стая выстроилась по бокам от меня, стараясь не прикасаться к клетке.

Внешне я выглядела спокойной, безмятежной и отрешенной.

Внутри я заходилась от визга. Прежде мне не доводилось сталкиваться с кем-то из высших Жителей один на один. То есть я видела высшего Жителя, но издали, и я тогда была не одна, а с Учителем – не со своим, а с Учителем Синдзи. Он уже сражался как-то с этим самым Жителем, и в этот раз рядом оказалась я. Ну и как, страшно мне сейчас, спросите вы. И не спрашивайте. Хорошо хоть поела уже давно, и штаны сухими остались. В горле пересохло, желудок крутит узлом, а сердце чуть из груди не выскакивает.

Ладно бы этот тип был обычный Житель. А то ведь Волхв. Жители, которых я раньше видела издали, и тот одиночка, на которого я наткнулась, – они все были дикие. Лохмы до колен торчат как попало, а в них чего только нет: дреды, косички, вплетенные перья, резные камешки, костяные обломки. Одеты в шкуры с мехом, и шкуры тоже всячески изукрашены на их безумный манер – бусами и побрякушками. Те-то Жители не были Волхвами; они владели магией не осознанно, а на уровне инстинкта. Рядом с настоящими Волхвами они сущие младенцы. И все же у себя на Горе мы предпочитали не убивать их, а прогонять, чтобы не разжигать кровной вражды. А внизу считалось разумным правило: увидел Жителя – убивай, не раздумывая. Потому что иначе он убьет тебя. Против Жителя никому не выстоять.

Но этот Житель – он другой породы. Он гораздо опаснее. Он вполне цивилизован, искусен и еще менее предсказуем.

Но моя рука тверда, мой взор ясен, и мой разум тоже. Итак. Уже почти.

Один Белый Камень. Один Белый Камень. Один Белый Камень…

Глава 3

И вскоре я уже играла в гляделки с Волхвом. Он парил в воздухе, скрестив руки на груди, а я стояла на земле в окружении Гончих. Жители… Если честно, мы даже толком не знаем, как они выглядят. Кое в чем нам с ними не потягаться, а именно – в иллюзиях. Поэтому поди догадайся: перед тобой Житель в его подлинном обличье, или он играючи превратится в кого-то еще, или это вообще иллюзия. Поэтому я могу вам их описать такими, какими они позволяют себя видеть. Они отличаются друг от друга – волосами, цветом глаз, и уж точно одеждой, – но у них есть много общего.

Начать с того, что они красивые. Даже в самых одичалых есть какое-то величие, от которого дух захватывает. У них у всех острые уши длиной примерно с полруки, и тонюсенькие брови, и вытянутые, даже заостренные лица. Жители обычно высокие, футов семь или восемь, и тела у них тоже изящные, под стать лицам.

У Волхва, парившего надо мной, оказались невероятно длинные серебристо-лавандовые волосы – идеально ухоженные, гладкие, точно лед, они свисали на пару футов ниже его подошв. И уложены не как попало: за правым ухом сверкали искристые бусинки, нанизанные на нити. Лоб перехвачен серебряным обручем с лавандовым камнем в тон глаз. На одежду у меня уже слов не хватает. Что-то мягкое, многослойное, сияющее серебристо-лавандовым светом, со струящимися рукавами, и каждый кусочек этого наряда был расшит серебряными нитями и такими же искристыми бусинками.

Сферическая Стена вокруг него мерцала и переливалась, как мыльный пузырь – такая прозрачная, хрупкая. Но меня-то эта хрупкость не обманет. Шесть «Геенн» этот пузырь даже не покорежили. Стены и Щиты часто смахивают на стеклянные оболочки – но это одна только видимость. В магии нельзя верить тому, что видишь.

Мы с Жителем какое-то время мерили друг друга взглядами. Мой наставник по айкидо внушил мне: тот, кто нападает первым, попусту расходует энергию. Поэтому я научилась выжидать. За моей спиной негромко гудел поезд; я знала, что у артиллеристов, которые наблюдают за мной через камеру, радиоаппаратура с большой зоной охвата, и они примут сигнал от внешнего микрофона. Правда, пока им приходится слушать тишину. Наконец Волхв заговорил, и голос у него оказался таким же прекрасным, как лицо. Он звучал, как басовые струны арфы:

– Я вижу тебя, Охотница.

Вот и пожалуйста: традиционное начало боя. Но не поединка. Отлично, значит, хитрить не возбраняется. Ведь мне-то придется схитрить.