Читать книгу Кукушонок (Камилла Лэкберг) онлайн бесплатно на Bookz (3-ая страница книги)
bannerbanner
Кукушонок
Кукушонок
Оценить:
Кукушонок

4

Полная версия:

Кукушонок

Звон металла о стекло подтвердил предположение Эрики. Еще одна речь. Патрик сбился со счета где-то на двенадцатой, и некоторые были долгими.

– Приветствую всех!

С места поднялся мужчина за сорок. Его звали Рикард, насколько помнил Патрик со слов Эрики. Зачесанные назад волосы, «Ролекс» на руке, и весь лоснится, словно породистый кобель. Хотя, похоже, тоже немного перегрелся. Рикард качнулся, поднимая бокал, и попытался сфокусировать взгляд на счастливых родителях. Потом поднял два конверта.

– Вот здесь у меня два варианта речи. Выбери один, папа… – Рассмеявшись собственной шутке, он отбросил конверты в сторону. – Ну… на самом деле не все так плохо. Я помню, что это праздник мамы и папы, но начну с тебя, папа. Честно говоря, ты был не лучшим отцом.

Патрик ощутил вино в горле и с ужасом уставился на мужчину с зачесанными назад волосами. Что он, черт подери, такое несет?

* * *

Хеннинг сжал кулаки под столом. Рикард – это Рикард. Еще в детстве он как будто был запрограммирован на то, чтобы разрушать и всюду сеять хаос. Не то что Петер, который всегда все делал правильно.

Хеннинг перевел взгляд на старшего сына. Судя по его лицу, Петер был зол не меньше отца. За детским столом сидели Макс и Вильям в галстуках, голубом и серо-белом в полоску, которые сегодня днем выбрали вместе с дедушкой. И слушали дядю с широко раскрытыми глазами.

Элизабет положила руку на бедро мужа, никогда не понимавшего ее слабости к Рикарду. Рикард был ее слепым пятном. Она все ему прощала и каждый раз давала второй шанс.

– Он слишком много выпил, – совершенно правильно заметила Элизабет.

Хеннинг наклонился к жене.

– Он губит себя… губит всех нас.

Поймав краем глаза испуганный взгляд Люссан, Хеннинг смутился. Он знал, как много значит для родителей Луизы хорошая мина при плохой игре. В их глазах подобное поведение выглядело верхом неприличия.

– Завтра он извинится.

Элизабет еще крепче сжала его бедро. Хеннинг стиснул зубы. Больше всего ему хотелось схватить младшего сына за ворот и выволочь из зала. Но все взгляды были прикованы к ним с Элизабет. Кроме того, новое положение обязывало. Теперь он был не просто писателем Хеннингом Бауэром. И не только отцом семейства. Скоро он станет Хеннингом Бауэром – лауреатом Нобелевской премии по литературе. А значит, не может позволить себе сцены. И пока сын на нетвердых ногах, с пьяно блестящими глазам компрометировал его в глазах публики, Хеннинг только улыбался. А когда, спустя слишком много времени, речь наконец закончилась, зааплодировал первым.

* * *

– Боже мой! – вырвалось у Эрики.

После десерта зал начал пустеть. Многие из гостей остановились в отеле и теперь отправились в свои номера переодеться для танцев. Другие вышли перекурить, припудрить носы или просто глотнуть свежего воздуха после выступления Рикарда.

– Даже в лучших семьях… – невнятно пробормотал Уле и махнул рукой молодой официантке, указывая на пустой бокал из-под виски.

Вивиан Стенкло перегнулась через стол. До сих пор она почти ничего не говорила, но, как видно, была потрясена выступлением Рикарда.

– Он всегда был проблемным ребенком, – сказала она. – Вечно бегал к Элизабет просить денег. Жил не по средствам. Прыгал с работы на работу, которые устраивала для него Элизабет. Если организовывал свое предприятие, она выступала инвестором. Ну а потом все, конечно, шло прахом. Если б Рольф был здесь, оттаскал бы его за уши.

– Жаль, что Рольф не смог прийти, – подхватила Эрика и продолжила после того, как Вивиан опустила глаза: – Конечно, ему многое нужно подготовить для выставки. Я знаю, что он будет выставляться в галерее напротив, и с нетерпением жду открытия. Он и в самом деле удивительный фотограф. Какая тема на этот раз? Антарктида? Борнео?

– Я, правда, точно не знаю, – ответила Вивиан. – Он говорит, что это будет взгляд в прошлое. Кстати сказать, прошлое Рольфа – тайна за семью печатями, к которой стоит присмотреться. Там как будто было какое-то загадочное убийство…

Она заговорщически улыбнулась, поднимаясь со стула.

– Теперь мне нужно освежиться. Вчера вечером я сняла номер в отеле, чтобы не будить Рольфа, когда поздно вернусь домой. А вы на неделе обязательно заходите в галерею. Рольф сам вам обо всем расскажет.

– Конечно, спасибо.

Что там такое говорила Вивиан? Загадочное убийство?

Размышления Эрики прервал Уле, который, похоже, ни слова не слышал из того, что говорила Вивиан.

– А знаете… – Во время праздника он все ближе продвигался к Эрике и теперь наклонился к самому ее уху. Лениво потянулся за наполненным бокалом виски и сделал хороший глоток, прежде чем продолжить: – Знаете, что Хеннингу присудили Нобелевку?

Он причмокнул влажными губами. Его рука под столом снова искала ногу Эрики.

– Откуда вы знаете?

Эрика решительно отбросила липкую руку. Она не была настроена воспринимать всерьез его пьяный бред. Имя лауреата Нобелевской премии – тайна, надежно охраняемая восемнадцатью посвященными[6]. Кое-какая информация время от времени как будто просачивается, но Эрика никогда не придавала значения слухам. Культурная элита Швеции любит посплетничать.

Уле долго не отвечал, попивая виски. А когда бокал почти опустел, показал на жену, сидевшую далеко за другим столиком. Сюзанна Ховланд была поразительно красивая женщина: волосы цвета воронова крыла, высокие скулы, пронзительная белизна кожи подчеркивалась ярко-фиолетовым платьем, которое она надела на сегодняшний вечер.

– У Сюзанны от меня нет секретов. Она любит меня. – Он повел рукой в ее направлении, едва не опрокинув всю посуду вокруг себя. – Ему звонили.

Уле хихикнул, осушил бокал и махнул рукой, пытаясь привлечь внимание официантки. Рука опять опустилась на бедро соседки, и на этот раз поползла вверх. Это было уже слишком. Эрика встала, взяла сумочку и поблагодарила Уле за приятный вечер. Он проводил ее разочарованным взглядом.

У дверей туалета Эрика обернулась на Хеннинга, который в это время о чем-то увлеченно беседовал с Петером. Неужели это правда? Она фыркнула и покачала головой. Нет, восемнадцать не могли пропустить такое.

* * *

Тело ныло, но Рольф наконец был удовлетворен. Он сбился со счета, сколько раз перевешивал фотографии – точнее, плейсхолдеры, их заменявшие. Рассмотрел не меньше сотни вариантов. В общем и целом, в этом не было ничего необычного. Разве то, что никогда еще для него не было так важно представить все в лучшем виде.

Рольф стоял спиной к двери. Пытался войти в роль посетителя и увидеть снимки как в первый раз. Медленно шел по выставочному залу, останавливаясь перед каждым снимком, как это делал бы посетитель. Внутренним взором видел каждую фотографию. Они должны были вызвать у зрителя те же чувства, что и у Рольфа в тот момент, когда он щелкал камерой. Вот почему порядок был важен. Собственно, он всегда важен для профессионала. И у Рольфа возникло чувство, что на этот раз он расположил снимки правильно.

Сквозь закрытую дверь в зал просачивалась музыка и шум из отеля. Рольф хорошо представлял себе, что в этот момент там происходит. Разнаряженным в пух и прах Хеннингу и Элизабет нравится быть в центре всеобщего внимания. Уле, конечно, нализался бы в стельку, если б не Сюзанна, которая бдительно следит за мужем. Вивиан время от времени посылает в его адрес гневные мысли. Но Рольф надеялся, что ей тоже удастся развлечься.

Между ними все восстановится, как только он закончит с подготовкой выставки. Рольф никогда не хотел расстраивать Вивиан. Просто так получилось. Он любил ее. Не так, как Эстер, которая вошла ему в кровь. Они с Вивиан были чем-то вроде двух небесных тел, вращающихся вокруг общего Солнца, которым, конечно, было его искусство. При этом Рольф всегда знал, что в случае чего может на нее положиться. Равно как и она на него.

Стук в дверь заставил его вздрогнуть. Он только что разместил фотографию, которую назвал «Вина», – она занимала центральное место в экспозиции.

Рольф нехотя пошел открывать. Он не любил, когда его беспокоили во время работы, но неожиданный визитер оказался настойчив.

– Так это ты? – удивился Рольф, открыв дверь. – Ну, здравствуй…

И отошел в сторону, пропуская того, кто стучал.

* * *

– А можно я потом с тобой потанцую? – Вильям дернул Эрику за юбку.

– Конечно! Это такая честь для меня. Думаю, первый танец должен быть наш; ты как?

– Первый я обещал Луизе, – вздохнул мальчик и тут же просветлел: – Но твой будет второй. Он почти не хуже первого.

Эрика присела на корточки и заглянула Вильяму в глаза:

– Только между нами. Я действительно считаю, что второй лучше. Во время первого танца все только топчутся на месте и никто толком не знает, что нужно делать. А вот второй – совсем другое дело. Значит, договорились!

– Отлично! – радостно воскликнул Вильям и убежал.

Эрика встала и встретилась с веселым взглядом Петера.

– Похоже, мой сын влюблен в тебя.

– Он такой милый… – Эрика улыбнулась. – Видел бы ты их с Майей. Кажется, это называется быть на одной волне.

– Она успокаивает его, как я слышал. Дома Вильям – это торнадо.

– Ну да… – Эрика рассмеялась. – Не видела, но могу себе представить. На самом деле Майя действует на окружающих успокаивающе.

– Хорошее качество. – Петер прислонился к колонне посредине зала.

А Эрика не могла не вспомнить слова Анны о традиционной роли женщин.

Вокруг кипела лихорадочная деятельность по превращению пиршественного зала в танцплощадку. Кучки гостей редели, и в помещении стало не так тепло. Эрика глубоко вздохнула и поправила платье.

– Сесилия была такой, – продолжал Петер, с нежностью глядя на Вильяма, который, размахивая руками, что-то объяснял музыкантам. – Сохраняла самообладание в любой ситуации и излучала стабилизирующую энергию, которую чувствовали все вокруг. Гармония – вот слово, которое я ищу. Она была очень гармоничная личность, и все вокруг себя приводила в гармонию.

– Мальчики тоскуют по ней?

Как всегда, Эрика затронула самые чувствительные струны. Стоило ли здесь поднимать тему мальчиков, потерявших мать?

– Да, и не в последнюю очередь благодаря мне. Мы с ними много говорим о ней. Смотрим фотографии и видео с ее участием. И Луиза понимает нас.

– Наверное, это не всегда легко?

– Жить с призраком? Да, пожалуй, – ответил Петер и потрогал пальцем бокал с вином, который держал в руке. – Но у Луизы хватает мудрости, чтобы понять, что это две разные вещи. Наша тоска по Сесилии не имеет ничего общего с любовью к ней, Луизе.

– У вас хорошие отношения с родителями Сесилии, бабушкой и дедушкой Вильяма и Макса?

– Они умерли еще до рождения мальчиков. Люссан и Пьер, честно говоря, не лучшая им замена.

Петер хмыкнул, и они с Эрикой обменялись понимающими взглядами.

– Люссан и Пьер не самые сердечные люди из тех, кого я видела в жизни, – согласилась Эрика.

– Сидеть на полу и играть с внуками – это точно не про них. Они другие. Я думаю, что у Луизы было непростое детство в их сконском имении.

– Но она, похоже, справилась, – заметила Эрика, глядя на Луизу, только что вернувшуюся в зал.

– Люди разошлись кто куда. Не знаю, удастся ли нам их собрать, когда начнутся танцы, – озабоченно сказала Луиза, приближаясь к ним с Петером. – Рикард дуется в своей комнате. Уле, пьяный, уснул на лестнице, и нам пришлось хорошенько встряхнуть его, чтобы привести в чувство. Боже… если в следующий раз твои родители попросят о чем-то подобном, лучше пристрели меня сразу.

– Но я ведь вижу, что тебе это очень нравится, – возразил Петер, целуя жену в щеку. – Наводить порядок в хаосе, я имею в виду. И потом, вечеринка удалась на славу. Не обращай внимания на Рикарда. Мама всегда баловала его и теперь сама во всем виновата.

– Ты прав… – Луиза тяжело вздохнула. – Что ж, попробую и я получить удовольствие. Я обещала первый танец самому красивому кавалеру в этом зале.

– Я слышала об этом, – сказала Эрика. – Мне пришлось довольствоваться вторым.

– You snooze you lose[7], – поддразнила ее Луиза и широко улыбнулась, направляясь к музыкантам, которые как будто вот-вот были готовы начать. Обхватила рукой Вильяма.

– Когда Бог закрывает дверь, Он открывает окно[8], – процитировал Петер, провожая взглядом жену. – Луиза – мое окно. И мальчиков. Сама мысль может показаться глупой, но не в моем случае. А вообще я неверующий.

Эрика не ответила, просто сжала его руку. Она думала о том, что не одному Петеру повезло. Луиза тоже может считать себя счастливой.

С этой мыслью Эрика пошла искать мужа. Первый танец был его, хотел Патрик того или нет.

Воскресенье

Скоро, скоро… Фанни Клинтберг думала о том, что недолго ей осталось мучиться в этом месте. Она откладывала каждый эре с проклятой работы, чтобы иметь возможность уехать. Восемнадцать лет во Фьельбаке – с нее довольно. Бесконечные зимы в поселке с тысячью жителей, где все обо всех всё знают и нет ни малейшей возможности что-либо утаить. А летом наезжают любители пляжного отдыха и ведут себя как хозяева только потому, что за всё заплатили.

Фанни достала чистящие и моющие средства из багажника старого «Фиата», который родители подарили ей на восемнадцатилетие. Ничего особенного, но Фанни любила красную колымагу за то, что та делала ее хоть немного свободней.

Взяв все необходимое, она закрыла багажник, глубоко вздохнула и полезла за связкой ключей от помещений, которые убирала. На Бали она точно не будет мыть полы, разве что в собственном бунгало. Фанни планировала устроиться в бар и уже начала изучать названия напитков в интернете. Посмотрела даже старый дрянной фильм «Коктейль», который так любила ее мама, потому что, по совершенно непостижимой для Фанни причине, была влюблена в того жуткого артиста…

Она отперла дверь, подперла ее поддоном с моющими средствами и вытащила пылесос. Это была относительно легкая работа. Галерея – большой, пустой зал. Поднимать, протирать, обходить почти нечего. Фанни убрала поддон – дверь с громким стуком захлопнулась – и обернулась в пространство зала.

В следующий момент она пронзительно закричала.

* * *

– Ну, как?

Голос Патрика звучал хрипло, как будто весь его рот был устлан наждачной бумагой.

– Никак.

Тон, которым это было сказано, не оставлял сомнений в искренности.

– Черт, это поэтому мы больше не веселимся?

– Поэтому и из-за трех маленьких детей, – простонала Эрика, поворачиваясь к мужу.

Ее дыхание заставило Патрика поморщиться. Но он скривился еще больше, когда понял, что с его собственным дыханием дело обстоит не лучше.

– Не знаю, о чем я думал, когда столько пил, – пробормотал Патрик, не в силах оторвать голову от подушки.

– В моем случае виноват, конечно, Уле, – сказала Эрика. – Он явно поставил себе задачей завалить меня под стол. Как мы вообще добрались до дома? Неужели шли пешком?

Патрик напряг память, но та молчала. Так или иначе, они дома – и даже добрались до постели.

– Когда мы должны забрать детей? – спросил он, прочистив горло.

– Мы договорились на одиннадцать, но, думаю, придется просить Анну и Дана об отсрочке еще на несколько часов.

Эрика натянула одеяло выше подбородка, причмокнула и поискала бутылку с водой, которую всегда держала на прикроватной тумбочке. Осушив половину, передала бутылку Патрику, который с благодарностью ее принял.

– Похоже, я слишком стар для такого… – Он вздохнул и попытался разобраться с собственной головой: осталась ли в ней хоть какая-то здоровая часть?

– Так или иначе, ты должен признать, что вечер удался, – отозвалась Эрика. – Может, и не настолько, чтобы окупить твои страдания, но все-таки…

– Согласен, но прежде всего за счет моего присутствия за столом и речи младшего сына в стиле Нурена[9].

– Ты упомянул Нурена? Неужели все эти годы я жила с подпольным интеллектуалом?

Эрика улыбалась. Светло-русые волосы обрамляли ее лицо, и Патрик про себя отметил, что его жена чертовски привлекательна даже в таком состоянии.

– Я всегда был интеллектуалом, – ответил он, умудрившись, опираясь на локти, приподнять верхнюю честь тела. – Другое дело, что коммерческие писатели не в состоянии оценить тонкости моего юмора.

В голову ему полетела подушка, и все вокруг заходило ходуном. Оправившись, Патрик принялся щекотать Эрику. Так, постепенно, супруги пробуждались к жизни. Достаточно было одной таблетки альведона с ипреном, чтобы довести процесс до логического завершения. Но тут зазвонил телефон на тумбочке. Поначалу Патрик решил не обращать на него внимания.

– Это могут быть Анна и Дан, – сказала Эрика и приподнялась на локте, так что одеяло соскользнуло с одной груди.

Патрик остановил на жене долгий взгляд, после чего неохотно потянулся за трубкой.

– Это не Дан и не Анна. Это с работы.

Он несколько раз прочистил горло, прежде чем ответить:

– Да, это я… Что ты такое, черт возьми, несешь?.. Хорошо, где?.. Я выхожу прямо сейчас. Криминалисты уже в пути?.. Хорошо, я подожду их там.

Похмелья как не бывало. Патрик откинул одеяло и поднялся с кровати.

– Что случилось? – спросила Эрика, медленно принимая сидячее положение.

Патрик уже надел джинсы и футболку, отрыв то и другое в ворохе одежды на полу возле кровати.

– Труп в галерее в Галербакене.

– Труп? Чей? Вивиан? Рольфа? – Эрика тоже начала одеваться и бросила мужу пару черных носков.

– Ничего не знаю, – Патрик замотал головой. – Уборщица сегодня утром обнаружила в галерее труп. Звонила Анника. Я выхожу прямо сейчас. Ты заберешь детей?

– Я все сделаю, – Эрика уже натягивала через голову студенческий свитер. – Держи меня в курсе! – напутствовала она мужа.

Слишком поздно. Дверь за ним уже захлопнулась.

Стокгольм, 1980 год

Лола слышала, как Пютте осторожно, чтобы не разбудить ее, выскользнула из комнаты. Вчера Лола работала дольше обычного, и веки словно налились свинцом, но топот легких ног Пютте по деревянному полу в сторону кухни заставил ее улыбнуться с закрытыми глазами.

Лола часто спрашивала себя, знает ли Пютте, что она для нее – всё? Пютте была как свет, просачивающийся сквозь белые гардины. Как хруст гравия под ногами после долгой зимы.

Лола потянулась в постели. Вчера в «Алексасе» выдалась тяжелая ночь. К ним вломилась группа пьяных, озлобленных мужчин. К счастью, такое случается не так часто. В целом их клуб – приличное место. Лоле нравилось там все – и коллектив, и работа. Нравилось быть любимой – вот так просто. Это стоило всего остального. Но вчерашние мужчины этого не понимали – жалкие, ограниченные существа…

Судя по звукам, Пютте уже вовсю орудовала на кухне. Лола почувствовала запах кофе и с неохотой начала просыпаться, хотя знала, что может спать сколько захочет: Пютте справится одна. Но Лоле хотелось быть с ней. Время с дочкой – это святое.

Лола включила радио – «Don’t do me like that». Том Петти и «Хартбрейкерс» заголосили на полную катушку, и она поспешила приглушить звук, пока соседи не заколотили в стенку. Раздернула гардины, за которыми уже сверкал под лучами утреннего солнца летний Стокгольм. Лоле посчастливилось снять эту квартиру через вторые руки. Одна из коллег в «Алексасе» несколько лет тому назад переехала в Лос-Анджелес и захотела сдать «двушку» в Васастане в особняке постройки рубежа столетий. Последний этаж. Утреннее солнце над стокгольмскими крышами. Лола согласилась тут же. Для нее и Пютте это был идеальный вариант. Не то что мрачная лачуга в Бандхагене, где они жили до того.

В ногах кровати на вешалке белоснежный халат. Белый – с раннего детства любимый цвет Лолы. Может, потому, что когда-то у нее был белый пони. Или просто ее медно-рыжие волосы хорошо смотрятся на белом фоне… Крашеные, но какое это имеет значение?

– Что за вкуснятину ты готовишь, дорогая?

Возле кухонного стола Лола чуть не споткнулась о розовый рюкзак Пютте с Барби на кармашке. Дочка всюду брала его с собой, и Лоле строго-настрого воспрещалось смотреть, что там. Притворно вздохнув, она прислонила рюкзак к стене, устроилась за дорогим сосновым столом и закурила. Пютте поставила перед ней чашку с кофе, после чего торжественно огласила меню:

– Яичница-болтунья, стокгольмский батон с домашним сыром и никакого масла. И бекон. Настолько прожаренный, что можно заболеть раком от одного его вида.

– С чего ты это взяла, дорогая? – перебила ее Лола. – Никто не заболевает раком от бекона. Весь рак – от атомных электростанций, будь они неладны.

Она выпустила несколько идеальных дымовых колец, специально для Пютте, которая маленькой так любила ловить их на палец.

– Ну, теперь я готова. Давай подкрепимся.

Пютте хмыкнула. Она любила слово «подкрепимся».

– Начни с яичницы, папа.

– Да, босс. Я начну с яичницы.

Лола поднесла вилку ко рту.

– Это бесподобно!

И осторожно вынула изо рта яичную скорлупу, когда Пютте повернулась к плите.


Вивиан с удовольствием пошевелила пальцами ног, лежа в постели. Она гордилась тем, что сумела постоять за себя и заставила Рольфа с ней считаться – пусть маленькая, но важная победа.

В остальном мир все так же вращался вокруг него: его выставок, поездок, друзей, клуба «Бланш». Вивиан была не более чем винтиком в этом сложном механизме. И все-таки вчерашняя ночь что-то переломила. Вивиан повеселилась на празднике, не будучи при этом тенью Рольфа.

Она оглядела комнату. Как и во всех номерах «Большого отеля», темой интерьера был один из крупных портовых городов мира, в данном случае Токио. На стенах в каждой комнате – письма некоего капитана Классена, адресованные его сестре, с описаниями японской столицы. Вивиан была разочарована, когда узнала, что Классен – вымышленное лицо. Но номер ей нравился.

Вообще с отелем повезло. Все номера были забронированы задолго до вчерашнего праздника, но как раз перед тем, как Вивиан наудачу спросила на регистрационной стойке, кто-то позвонил и отменил бронь. Вивиан это не особенно удивило. Положение Луны в этот период обещало успех в делах, даже если Рольф считал астрологию полным бредом.

И вчера в зале Вивиан чувствовала мощные энергетические потоки. Что-то происходило по ту сторону реальности, но что именно, Вивиан так и не смогла уловить приглушенными алкоголем рецепторами.

Она надеялась, что Элизабет и Хеннинг не разочаровались в празднике. Вивиан любила Бауэров. Они близко общались с Эстер, когда та была замужем за Рольфом, но и Вивиан приняли в свой круг с распростертыми объятиями. Бауэры, конечно, поселились в одном из «люксов».

Поначалу Вивиан тоже хотела снять «люкс» для себя и Рольфа, но тот отказался ночевать в отеле ради прихоти. Рольф всегда говорил, что достаточно пожил в гостиницах по всему миру в связи с работой.

Вчерашнее платье аккуратно развешано на дверце шкафа. Вивиан спала в длинной поношенной футболке. Ей не меньше десяти лет, но ничего более удобного под рукой не нашлось.

Она встала с постели и раздернула шторы. Неба не видно, вместо него – густая, кашеобразная дымка. Окно выходит на Галербакен. Галерея справа, но отсюда не просматривается, как ни крути головой. И все-таки сквозь туман Вивиан чувствовала: там что-то происходит. Обычно в это время года спуск к площади Ингрид Бергман пуст, за исключением разве случайных прохожих. Но сегодня по нему потоком текли люди и автомобили. Вивиан не могла понять, отчего сжался желудок в недобром предчувствии. Ее удивило, что до сих пор не было эсэмэски. На протяжении двадцати лет, вне зависимости от того, были ли они в ссоре или нет, если доводилось спать порознь, в семь утра Рольф присылал эсэмэску: «Доброе утро, сердце мое!» Но только не сегодня.

Это должно было насторожить ее раньше, но до первой чашки кофе мозг Вивиан как вязкий сироп. Лишь теперь вовсю засигналила тревожная кнопка.

Вивиан быстро достала из сумки брюки и свитер и оделась. Заплетенная на ночь коса растрепалась, но это уже не имело значения. Словно неудержимая сила тянула Вивиан вниз, к галерее.

Она сбежала по лестнице, натягивая кардиган поверх свитера. Девушка за регистрационной стойкой окликнула ее, но Вивиан, ничего не слыша, продолжила путь в сторону спуска – и вдруг резко остановилась. Внизу, на крохотной парковке под круто обрывающейся скалой, стояло множество полицейских машин и «скорая». Ничего не видя перед собой, Вивиан побежала через дорогу и чуть не попала под машину, водитель которой сердито засигналил. Только возле галереи она была остановлена сурового вида пожилым мужчиной.

– Вам туда нельзя.

– Мой муж… Рольф… – пробормотала Вивиан; ее ноги вот-вот были готовы подкоситься.

– Галерея принадлежит вашему мужу? – спросил седовласый мужчина.

– Нет, он фотограф. Должен здесь выставляться.

– Вам лучше подождать здесь.

Вивиан поплотней закуталась в кардиган, но ничто не могло защитить ее от распространявшегося изнутри ледяного холода.

bannerbanner