скачать книгу бесплатно
Наши забавники. Юмористические рассказы
Николай Александрович Лейкин
Отмечаемые сатириком-классиком конца XIX – начала XX века Николаем Александровичем Лейкиным людские пороки, добродетели и причуды ничуть не изменились со временем, хотя с тех пор и минуло уже более ста лет. Многие типажи, поднимаемые в его творчестве, все так же актуальны сейчас, как и тогда: раздражающая публика в местах культурного досуга, специфическая публика, откликающаяся на объявления, любители давать непрошеные советы, оказывающие назойливое внимание посторонние, ревнивцы, хвастуны и пьяницы. Тут же и животрепещущая тема эпидемий и способов людей справляться не только с заболеваниями, но и с массовой паникой. Кроме созвучных с современными отражаются в текстах и другие темы, за счет интересных бытовых деталей дающие яркое, живое представление об ушедшей эпохе.
Николай Лейкин
Наши забавники. Юмористические рассказы
© «Центрполиграф», 2023
© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2023
* * *
Совесть очистил…
Дело было на первой неделе Великого поста…
Еще на Масленой купец Аверкий Тихоныч Седелкин был задумчив, ходил хмурый, шептался со своим старшим приказчиком, по ночам плохо спал, то и дело заглядывал в торговые книги, брякал на счетах и хоть был великий бражник, но не увлекся масленичным весельем и ни разу не напился пьян. Он то и дело вздыхал и говорил: «Боже, очисти мя грешного!»
– Что с тобой, Аверкий Тихоныч? – спрашивала его жена.
– Засад в голове. Молчи. После узнаешь, – махал он рукой и отвертывался в сторону.
О «засаде» жена узнала в Чистый понедельник. Вечером Седелкин сходил в баню, после бани сел пить чай с медом и, оставшись наедине с женой, сказал ей:
– Завтра у нас мобилизация будет. Соберутся ко мне кредиторы чайку попить, так ты серебряные-то ложки им под нос не суй, а подай к чаю мельхиоровые.
– Господи! В такие постные дни и вдруг гостбище созываешь! – всплеснула руками жена.
– Пелагея Андревна, коли Бог тебе ума не дал, то прикуси язык и внимай, что муж говорит, – дал ответ Седелкин. – Нешто я бражничество затеваю? Я зову кредиторов, чтоб о долгах моих с ними поговорить. Делишки стали плохи. Ребятишек к вечеру одень в худенькие рубашонки да и сама оденься поплоше. Да бриллиант-то с перста сними.
– Это зачем же?
– Дура была, дурой и останешься… Зачем! Чтоб жалость к себе в кредиторах водрузить и чтоб они к нам чувства почувствовали. Теперича я весь в их руках. Вчера ходил с ерестиком и предлагал им за мои векселя по три гривенника за рубль.
– Сделку с кредиторами хочешь сделать? – спросила жена.
– Ну вот, насилу-то надумалась! Ежели все окончится благополучно и они под ерестиком свое согласие подпишут, тогда тебе к Вербной неделе бархатное пальто со стеклярусом сошью.
– Господи! Спаси и помилуй! – перекрестилась жена. – А вдруг ежели кредиторы не согласятся и в долговое на казенные хлеба тебя посадят? – спросила она.
– Все под Богом ходим, а только не расчет им. Какая музыка может выйти? Объявят несостоятельным, так конкурс-то и гривенника за рубль не даст. Конкурс при несостоятельности все равно что щука среди снятков. Все проглотит. Да, наконец, зачем же я в прошлом году и большую лавку-то на тебя перевел? Ведь от нее теперь кредитору не укусить, ты хозяйка, а я сам торгую только в махонькой лавочке. Ох, ежели только это дело устроится – пудовую свещу водружу, а к себе в деревню на родину колокол на колокольню!.. – закончил Седелкин.
Наутро у Седелкина служили молебен с водосвятием, а вечером, часов около восьми, начали собираться кредиторы. Сам хозяин встречал их с постным, печальным лицом и в старом потертом сюртуке. Из гостиной были убраны бронзовые часы и канделябры, дабы не «мозолить глаза» кредиторам. Жена проходила по комнатам с заплаканными глазами и, встречаясь с шушукающимися ребятишками, давала им подзатыльники и заставляла молчать. В гостиной был раскрыт ломберный стол, и на нем лежали торговые книги и счеты с крупными костяшками.
Первым приехал жирный купец Скрипицын с редкой рыжей бородой. Отыскав в углу образ, он перекрестился, подошел к хозяину и, подавая ему руку, сказал:
– По-настоящему по твоей короткой совести и здороваться-то с тобой не след. Ведь ты меня совсем на левую ногу обделал. Только за неделю перед Масленицей ты у меня миткалевого товару на две тысячи взял. Как эта оккупация, по-твоему, называется?
– Эх, не осуди и не осужден будешь! – развел руками хозяин. – Несчастие… Думал, вывернусь.
– Черта в ступе – вывернусь! Куда девал? В долги не продаешь. Ну да вот что… Это твое дело, торговое. А только и я свою политику должен гнуть, чтоб выгоду иметь. Ты предлагаешь по два пятиалтынных за рубль – ладно, я подпишу свое согласие для видимости, но так, чтоб мне полтину вместо трех гривенников.
– Чудак-человек, да откуда же взять-то? – возразил хозяин.
– Это уж твое дело. Хоть роди, а подай. Пошарь – найдешь. Неужто я поверю, что ты ничего не припрятал?
– Да ведь тогда будут и другие по полтине требовать.
– Не потребуют. Я сам на три гривенника соглашать их буду, а что насчет полтины, то это будет тайное междометие промеж нас. Понял? Решай, а то всех кредиторов разобью, объявим тебя несостоятельным, посадим в долговое да еще крендель туда тебе на новоселье пришлем, – продолжал Скрипицын. – Смотри, ты моему племяннику три тысячи должен; стоит мне только слово ему сказать, так он и трех четвертаков за рубль не возьмет, а коли мне супротив других полтину, тогда я его и Карла Богданыча науськаю на соглашение по твоему ересту. Ходит?
– Эх, уж и вор же ты мужик! Всю душу вымотаешь, – прошептал хозяин.
– С ворами и воровское обхождение нужно иметь, – отвечал Скрипицын.
– Ну, делать нечего! Давай руку из полы в полу! Согласен.
Должник и кредитор протянули друг другу руки и покрыли их полами сюртуков.
В прихожей раздался звонок. Вошел второй кредитор – длинный, сухопарый и седой немец Карл Богданыч, у которого Седелкин покупал заграничные шелковые товары. Поздоровавшись с жирным Скрипицыным, он обратился к хозяину.
– Слышу про тебя, господин Седелкин, и ушам своим не верю! – сказал он. – Эдакий ты был аккуратный плательщик, и вдруг… Но я тебе одно не прощу: взял ты у меня десять кусков бархату и сейчас же продал его своему соседу с уступкой. Это захват. Так честная коммерция не ведется. Значит, ты приготовлялся к банкротству…
– Несчастие… Запутался… А тут сроки векселей подступили, ну, я и продал бархат на платеж, – твердил хозяин.
– Просто голову он потерял, Карл Богданыч, – вступился Скрипицын. – Тут все равно что запойство, так что даже можно до зеленого змия дойти. Хоша он мне и много должен, но я все-таки его сторону возьму. Банкроты всегда не по поступкам поступают. У меня одному должнику такая меланхолия в голову вступила, что он перед сделкой коробку спичек съел.
– Карл Богданыч, верьте совести, – две недели уже по ночам не сплю от страха, и все чудится, что не то драть меня ведут, не то в подводное подземелье сажать, – сказал хозяин. – Вчера только завел глаза – три смертные шкилета приснились.
Это заставило улыбнуться добродушного немца.
– Шалун, как кошка, а трус, как заяц, – погрозил он ему пальцем.
– Не дайте погибнуть с младенцами… Четверо ведь их у меня, и все мал мала меньше, а пятого после Пасхи жду, – продолжал кланяться хозяин.
Скрипицын отвел Карла Богданыча в сторону и начал его уговаривать.
В это время съезжались остальные кредиторы. Пришел «цибулизованный» еврей, выдающий себя за немца и старающийся одеколоном задушить чесночный запах. Он бегал по комнате и кричал:
– Это бессмысленность! Какая же после этого может быть коммерция? Я своей претензии не прощу и даже девяносто девять копеек не возьму!
Хозяин ходил за ним следом и шептал:
– Маврикий Моисеевич, господин Борухмам, разорить вы меня можете, но какая из этого польза? А примите по тридцати копеек, а потом и наверстывайте на товаре. Ведь ежели вы меня спасете и я буду продолжать торговать, то у вас же буду покупать товар на наличные. Ну как я без вашего товара обойдусь? Значит, я опять в ваших руках…
Вслед за евреем пришли еще два русских купца и один англичанин в рыжей жакетной паре, под цвет своим волосам. Седелкин поклонился англичанину. Тот кивнул головой и, чтоб не подать руки должнику, спрятал руки в брючные карманы и отвернулся. Два русских купца вздыхали и поглаживали бороды.
– Уж и затеял же ты эту самую магию в такие дни! По благочестию говеть бы надо идти да душу свою сокращать, а тут иди с тобой ругаться, – сказал один из них должнику.
– В карты, что ли, проёрил? – спросил второй. – Может, баккара эта самая на тебя действие имела или стукалка?
– В руки карт не беру. Разве по маленькой… – оправдывался должник.
– Врешь, врешь! Я сам у тебя в стуклятину двести рублей на святках выудил.
Пришел тесть Седелкина, один из крупных кредиторов.
– Подставной… – зашептались кредиторы. – Ну какой товар мог у своего тестя суровщик Седелкин покупать, коли его тесть строевым лесом да известкой торгует!
– Все собрались? – спросил Карл Богданыч.
– Почти что все… Разные мелкие еще не прибыли.
– В таком случае мы можем начать обсуждение дел.
Все сели и начали рассматривать торговый баланс и реестр долгам. Седелкин стоял перед ними как на иголках.
– Книги коммерческие надо прежде всего рассмотреть, книги! – кричал еврей.
– Что книги! – перебил его Скрипицын. – Эта самая литература ничего не покажет, потому ежели булгактеру лишнюю сотню прожертвовать, то он тебе такие вавилоны наставит, что можно понимать в тринадцати смыслах.
– Однако ежели правильная двойная бухгалтерия…
– Двойная-то бухгалтерия еще больше тумана напущает.
– Позвольте, господа, должны же мы прежде всего спросить должника, – перебил спорящихся Карл Богданыч. – Господин Седелкин, что вас привело к разорению?
– Несчастие, – отвечал должник. – Просто как на бедного Макара шишки повалились, и пошел во всем ущерб.
– Однако были же какие-нибудь причины вашего несчастия?
– Спервоначалу курс, а потом золотая пошлина.
– Но ведь вы сами товар из-за границы не выписывали, так при чем же тут курс и пошлина?
Должник замялся.
– Все-таки были основания… – сказал он. – Кроме того, торговля упала. Уповали на гвардию, а вышло совсем напротив.
– Чума вашей торговле не повредила ли? – пошутил англичанин.
– С одной стороны, и чума, потому покупатели чувствовали упование, а при чуме трепет, так до нарядов ли?
Все расхохотались.
– Так ведь наряды-то не из Ветлянской станицы сюда приходят.
– Это точно, но все-таки…
Седелкин совсем растерялся. На глазах его показались слезы, искусственные или натуральные – бог весть. Он приложил руку к груди и начал:
– Господа добродетельные кредиторы! Перед вами весь я тут со всеми моими потрохами. Что хотите, то и сделайте со мной. Ежели злое желание с вашей стороны, то могу завтра же быть на казенных хлебах. Но какая вам корысть губить душу семейного человека, обремененного трепетною женою и невинными младенцами? Отняв у меня руки, вы помрачения моим делам сделаете, а у меня такой вопль, чтоб работать на пользу вашу и когда буду в силе, то уплатить вам убытки по чувству христианского долга; ныне дни поста, и молитвы, и добрых дел, а потому молю о благодеянии в вашем благоутробии – не губите отца семейства с малыми ребятишками! Засим кланяюсь земно.
Седелкин опустился на колени и поклонился кредиторам в ноги.
– Вор-мужик! – шепнул один купец другому.
– Что говорит! Знает, где нужно музыку подпустить и как в эту самую жилу попасть.
– Господин Седелкин, не унижайте себя и встаньте! – возгласил немец.
– Не встану, Карл Богданыч, пока кредиторы согласие на ересте мне не подпишут, – стоял на своем должник.
В это время двое маленьких сыновей его явились в гостиную с подносами. Они несли стаканы с чаем для кредиторов. Сзади следовала жена с булками.
– Дети! Невинные ребятишечки! Станьте на колени и просите дядей за вашего отца, – продолжал Седелкии. – Сашенька, Митенька, станьте!..
Мальчики недоумевали и стояли, разинув рты от удивления. Они не были к этому приготовлены, но в это время сзади их раздался плач матери. Она опустилась на колени рядом с мужем и дергала детей за рубашечки и принуждала их к коленопреклонению.
– Что за возмутительная картина! – воскликнул англичанин. – Господа кредиторы, удалимте их. Это ни на что не похоже!
Но возмутительная картина вскоре превратилась в комическую. Один из мальчиков, понукаемых матерью, стал на колени, но при этом уронил с подноса стакан и громко сказал:
– Это не я, маменька… А оттого, что вы в спину толкаетесь.
Никто не мог воздержаться от улыбки, a Седелкин все-таки не унимался и продолжал:
– Воззрите на беременную женщину, умоляющую вас во прахе!..
– Господин Седелкин, встаньте же, ежели вас просят, – повторил Карл Богданыч. – Кроме того, мы просим вас удалиться, так как в ваше отсутствие хотим потолковать о ваших делах. При вас нам неудобно…
Седелкин не поднимался.
– Встань же, коли тебе говорят! – крикнул на него тесть, сидевший с кредиторами.
Детей и жену бросился поднимать англичанин. Седелкин встал и, схватившись за голову, вышел вон из гостиной. Кредиторы, взяв от мальчиков по стакану чаю, остались одни. Началось обсуждение.
– Вы что же вашему зятю продавали, имея такие большие претензии? – спросили старика-тестя. – Ведь у вас лесной двор, а не мануфактурный товар.
– Векселя евонные скупал, так как он давно запутавшись, – отвечал тесть. – A лесной двор тут ни при чем. Конечно, это я больше делал из жалости к дочери. Судите сами: ведь она кровь моя, мое рождение… Опять же, и ребятишки, все-таки внуки приходятся… Хоша этот зять вот где у меня сидит, но я все-таки согласен взять по тридцати копеек за рубль…
Тесть указал себе на затылок и махнул рукой.
– Я тоже согласен, хоть сейчас подпишу, – ответил Скрипицын. – Надо его пожалеть с малыми ребятами.
У меня у самого пискунов-то этих напорядках, так тоже чувство…
– А я не согласен, – вставил свое слово еврей. – Я знаю, что тут умышленное банкротство и деньги у него припрятаны.
